Текст книги "Леший выходит на связь"
Автор книги: Анатолий Чмыхало
Соавторы: Анатолий Керин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
16
В то давнее время, когда Сыхда возглавил банду, он намеревался насильно разоружить ее или полностью ликвидировать. С нетерпением ждал Федора, который должен был привезти ему приказ Чека о том, куда вывести банду.
Однако шли томительные дни, а Федор все не появлялся. Сыхда уже начинал терять и без того растраченное терпение, как однажды наткнулся в тайге на труп чекистского связного. Федор лежал на пригорке вверх желтым лицом, с раскинутыми, как на кресте, руками.
Сыхда вмиг слетел с седла, выпрямился, опустился на колени перед Федором и поцеловал его в неподвижный холодный лоб. И заплакал скупо, может быть, впервые за многие-многие бесконечно одинокие годы.
Аднак, сникшим изваянием стоявший за спиной у Сыхды, негромко сказал:
– Сюдак, плакать не надо.
Обхватив всклокоченную голову, Сыхда долго сидел у трупа, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Он думал об огромной беде, свалившейся на его усталые плечи. Ему было жаль Федора, красного разведчика, чекиста. Погиб хороший, нужный людям человек.
Но не одно это потрясло Лешего. В тот воистину скорбный час он отчетливо осознал, что сам находится на дне уходящей в небытие бездны, из которой ни ему, ни кому-то другому уже не выбраться. Смерть Федора Чека непременно отнесет на счет Сыхды, которого не так давно подозревали там в измене. Федор должен был развеять нелепые подозрения – и вот он сам убит.
В Чека будут много искать, много думать и рассудят в конце концов, что бандиты никак не могли его застрелить, ибо Федор считался близким другом самого Матыги. Вина неизбежно падет только на Сыхду Кирбижекова. И теперь уже ничего не изменишь, никому ничего не докажешь. Федор ехал к Сыхде и вот кем-то убит в тайге предательски, в спину.
Аднак скоро нашел место засады, подобрал разбросанные в траве три винтовочных гильзы. Подавая их Сыхде, угрюмо повесившему голову, он сказал:
– За Федьку убьем десять или двести человек.
Двести для Аднака могло означать и одиннадцать, и пятнадцать.
Они прикрыли труп свежими, резко отдававшими смольем сосновыми ветками и поехали в лагерь банды. Подозревая в убийстве Федора повстанцев, Аднак сердился и всерьез предлагал:
– Давай плохих побьем, хороших оставим.
Сыхда грустно усмехнулся:
– Разве их одолеем?
– Одолеем, сюдак.
Когда до банды дошли упорные слухи, что Чека опять ищет Кирбижекова, только теперь уже в связи с убийством чекистского связного, Сыхда хотел застрелиться. Но, поразмыслив, решил, что не нужно ему помирать, нужно сделать так, чтобы чекисты поняли, кем он был на самом деле. В банде ему делать было уже нечего, и он вместе с Аднаком навсегда покинул эти, горькие для него, места.
Уезжали из лагеря будто в разведку. Даже хлеба и мяса не положили в торока, чтобы не было никаких подозрений. Неопределенность их будущего пугала его, пугала Аднака. Едва они попали на узкую, как струна, таежую тропу, уводившую на неведомый север Хакасии, Аднак остановился и неожиданно сказал, оглядывая серое, дождливое небо:
– Зачем нам туда? Там плохо.
Сыхда долго молчал, не зная, что ему говорить. Действительно, трудно и непривычно им будет на незнакомой стороне. Но хотелось поскорее уйти от всего, забиться в тесную нору, как суслики, и так в полном неведении доживать свои годы. Впрочем, Аднак может решать свою судьбу совсем по-иному.
– Поезжай-ка в свой улус Кискач. Чекисты тебя не тронут, – сказал Сыхда другу.
– Один не пойду, – уперся Аднак. – Как тебя оставлю?
Сыхда покрепче стиснул зубы и дал коню повод. Нужно было спешить к стану, чтобы не попасться на глаза бандитам.
Стояла прозрачная, ранняя осень. Там и сям деревья ярко вспыхивали и сгорали золотыми и красными кострами. В сырых низинах пронзительно пахло грибами, а на буграх – теплой сосновой смолкой. Здесь, вдалеке от людей, от их тесных городов и улусов, жили только слабые, еле уловимые шумы. Сыхда уже свыкся с такой жизнью, тем более, что никого из близких в степи у него не осталось. Скитания по горам и по тайге, выходит, надолго определены ему самой судьбой. И все-таки человек, как не крути – не зверь. Человеку трудно одному и даже вдвоем, как они с Адна– ком, – ведь так можно совсем одичать и сойти с ума.
На ночевку остановились на берегу кочковатого затхлого болотца. Из-под каменистого уступа здесь слабыми толчками бил ключ, поток воды, лениво шевеля осокою, растекался по тонкому дну болотца.
Кругом стоял неумолчный гул комаров. Отбиваясь от них, кони мотали мордами, хлестали себя по бокам черными метелками хвостов. Аднак пошел по косогору искать гнилушек, чтобы развести спасительный дымокур.
Сыхда выбрал местечко повыше и посуше, расстелил пахнущую конем попону, а под голову положил жесткое седло. Едва коснулся постели и закрыл усталые глаза, как провалился в глубокую и приятную темень: последнее время он почти не знал отдыха.
Сквозь сон Сыхда услышал резкий щелчок выстрела, и в то же мгновенье над самым ухом – тонкий, противный визг срикошетившей пули. Это стрелял не Аднак, а кто-то другой: Аднак осторожен, он не станет палить туда, где его друг. Причем у Аднака была трехлинейка, а выстрелил карабин.
Стремительным прыжком Сыхда отскочил за куст жимолости, увешанный редкими синими ягодами, и стал взглядом быстро ощупывать лозняк, окружавший болотце. Затем сообразил, что стреляли откуда-то выше, иначе пуля не пошла бы рикошетом. Но и там, между бронзовых сосен, он никого не увидел.
– Вверх руки, собака! – совсем рядом раздался хриплый голос, и из-за соседнего куста на Сыхду в упор уставился черный ствол карабина.
Леший шарахнулся в сторону и выстрелил.
Затрещали кусты. Это упал человек, окликнувший Сыхду. Но один ли он? Не притаились ли где-то поблизости его дружки?
И, действительно, в распадке прозвучали гулкие выстрелы. Били из охотничьих ружей, над головой прошумела картечь. А вот хлестко ударила винтовка. И откуда-то с кручи до Лешего донесся знакомый голос Аднака:
– Не выглядывай, сюдак. Тут еще двое.
После короткой перестрелки эти двое вышли на переговоры и сдались, сообразив, что напали явно не на тех. Оказалось – обыкновенные уголовники, промышляли ограблением магазинов и складов, налетами на обозы, на стада.
– Чего нам бить друг друга? Вы бандиты, и мы бандиты – заискивающе говорил один из уголовников. – Вы убили наших корешей, так забирайте их долю. И разойдемся.
– Посмотри, что там у них – послал Сыхда Аднака.
Аднак ушел с уголовниками. Вернулся он только поздно вечером один, принес берестяной кузовок, достал из него булку черствого хлеба и немного вяленой баранины. Вот и все, что было там доброго. А тряпки Аднак не стал брать: зачем ему они?
– Где же люди? – спросил Сыхда.
– Там, – Аднак неопределенно махнул рукой.
– Ты убил их?
– Зачем человеку жить без пользы? Померли они, однако.
17
Уходя на спасительный север, в Саралинскую непроглядную каменистую тайгу, Сыхда позаботился запутать следы так, чтобы никто из бандитов, да и чекистов, не смог его здесь отыскать. Срубили остов шалаша, обложили его пластами дерна – вышло сносное жилье, в нем они могли жить до самых морозов. А там можно было построить и землянку.
Но едва пошабашили – неизвестно какими судьбами явился Туртанов со всей бандой. Падь сразу же огласилась руганью, ржаньем коней, лязганьем железа. Перед шалашом багровыми языками плеснулся в небо жаркий костер, и, устраиваясь возле него, Туртанов, в дождевике внакидку, говорил Сыхде:
– Разве ходят так далеко на разведку? А я, дурак, поверил.
Оказалось, что только тронулись Леший и Аднак в неблизкий путь, банда была окружена и атакована чоновским отрядом. Многие бандиты навсегда остались лежать в ущелье. Туртанов вгорячах назвал Кирбижекова предателем – чем иным объяснишь, что бой совпал с уходом Сыхды из банды, – но одумался: чекистам более чем кто-нибудь другой нужен был сам Леший, чтобы наказать его за убийство Федора. Чека до сих пор не знала, что это он, Туртанов, втайне ото всех устроил слежку за приехавшим в банду Федором, что он выследил Федора в Абакане, когда тот входил в дом, занимаемый чекистами. Туртанов перехватил в тайге Федора и сам покончил с ним.
– Жалко было Федьку, – притворно вздохнул Туртанов, разглаживая свою окладистую черную бороду.
– Давай-ка поговорим по душам, – подсел к Туртанову Сыхда.
– Поговорить есть о чем.
– Ты зачем пришел сюда? Кто тебя звал?
– Не ты хозяин тайги, Леший!
– Может, ты? – отстраняясь от дохнувшего нестерпимым жаром костра, спросил Сыхда.
– Все мы одинаковые хозяева, пока живем.
– Так зачем же ты пришел?
– Покойный есаул, Иван Николаевич, намеревался стоять в Сарале вольным казачеством. И ежели нам не распыляться, то...
– С меня хватит! – грубо оборвал его Сыхда. – И какие мы вольные казаки! Оборванцы, бродяги. Я хочу жить сам по себе!
Туртанов медленно покачал головой:
– Так не пойдет, Леший. С нами ходить будешь! Уж не ты ли, когда шептался с Федором, выдал чекистам наши базы? Так вот они, – он кивнул на бандитов, сдержанно шевелившихся у костра, – они не хотят, чтобы все повторилось. Мы давно уже повязаны одной веревочкой.
– Не нужен я тебе, Туртанов. И ты мне тоже.
– Как сказать! Догадываюсь, что ты про соловьевское золотишко проведал, где прятал его Иван Николаевич.
– Вон что!
– Делить надобно по справедливости, – подбросив бересты в костер, угрюмо произнес Туртанов.
– Всем поровну! – не переставая жевать, сказал кто-то в тесной толпе.
Потом они пили чай. Туртанов снова завел тот же разговор.
– Я не слышал про золото! – сказал Сыхда.
– Так я тебе и поверил! – Туртанов потянулся к нагану, заткнутому за джутовый пояс.
По другую сторону костра клацнул затвор винтовки. Услышав этот устрашающий звук, Туртанов вздрогнул, сердито сплюнул и убрал руку с пояса:
– Пусть трахомный уйдет отсюда!
– Мы оба уйдем, – вспылил Сыхда. – А про золото узнай у Матыги. Может, он что разнюхал, а я ничего не знаю!
Вскоре разразилась низкая гроза. Гулкий треск и грохот долго метался в каменном мешке ущелья. Как свеча, пылало сухое дерево, подожженное молнией на острогрудой темной скале.
– Это место проклято богом, – сказал Сыхда Аднаку. – Надо уходить, но куда?
Утром в слоистом тумане еле угадывались зябкие фигуры лошадей и суетившихся на стане бандитов. По мокрой от ливня траве Аднак направился в низину за смородиновыми листьями для чая, Сыхда след в след пошел за ним. Когда они оказались в чаще одни, Аднак, палкой очищая сапоги от вязкой грязи, негромко произнес:
– Я слышал, как ты говорил с Федькой. И понял: вы оба – Чека. Почему, сюдак, боишься идти в улусы? Поедем ко мне в Кискач, скот пасти будем, охотиться будем.
Где-то глубоко в измученном сердце Сыхды еще теплилась смутная надежда, что чекисты только делают вид что относятся к нему, как к врагу, а на самом деле они по-прежнему верят, что он никакой не бандит, не предатель. Последнюю неделю он часто ловил себя на том, что слушает тайгу, с нетерпением ждет нового связного из Чека.
Но это было бы чудом. А Леший твердо знал, что чудес нет, и поэтому он решил остаться в тайге до тех пор, пока не будет уверен до конца, что чекисты поняли его. Нет, он не трусил, но и не хотел помирать глупо.
– В улусы, Аднак, нет мне пути.
Они долго подавленно молчали. В Сарале им оставаться было нельзя, но и идти назад, где, расставив капканы, чоновцы поджидали Сыхду, как самого коварного врага, они не могли.
– Кискач, – настаивал Аднак. – Там много зверя и птицы, есть ягода, есть грибы.
Бандиты хватились Сыхду. Туртанов уже послал людей по всем направлениям. Он боялся, что Леший может выдать чекистам место расположения банды, а, кроме того, все еще надеялся через Лешего выйти на соловьевское золото.
Когда Аднак и Сыхда вернулись к шалашу, туман поредел и пихтач расчертил косые лучи солнца, хлынувшего в ущелье. В густых кронах деревьев защелкали и засвистели птицы. От земли пошел пар.
Туртанов обрадовался Сыхде, обнял его за плечи и повел к костру, пахнувшему горелым смольем и онучами. Обстоятельства сложились так, что теперь признанным атаманом банды стал он, чернобородый казак Форпостовской станицы. Теперь он мог приказывать самому Лешему.
Но Сыхда и не думал хоть в чем-нибудь подчиняться Туртанову. Когда бандит сказал, что немало встревожился отсутствием его и Аднака, Сыхда ответил решительно, тоном, не допускавшим возражений:
– Сегодня я ухожу от вас. И если будешь искать меня, Туртанов, или преследовать, получишь пулю!
– Я разоружу и арестую тебя теперь!
Ствол Аднаковой винтовки качнулся и стал медленно подниматься. Туртанов ругнулся:
– А черт с тобой! Не пришлось бы тебе пожалеть!
18
В пустынных, покрытых льдом зимой и летом скалах берет начало шумливая и сердитая в паводок, но светлая и звонкая в остальное время лета и осени горная речка Кискачка. Течет она от гольцов, так зовутся эти скалы, в просторные долины, течет с удивительной быстротой, то петляя, то расширяясь и сужаясь на своем пути. И плещутся в холодной и чистой воде скорые, как молния, хариусы, и радужные ленки. И на всем течении речки в ямах и промоинах в изобилии водятся окуни, пескари, щуки.
Но не одной рыбой богат этот край. Чуть пониже гольцов растут заматерелые столетние кедры. В своих развесистых мохнатых лапах держат они смолистые шишки с орехами, на которые падко лесное зверье.
А человек, он может жить здесь хоть сто лет без хлеба и мяса – всю пищу даст ему кедр. Одной пригоршни на завтрак и другой на обед достаточно человеку для того, чтобы восстановить любую потерю сил. После такой еды шагай двадцать-тридцать километров – не устанешь. А к орехам можно добавить бруснику, голубику, калину, жимолость и другую ягоду, которой здесь полным-полно.
Вот в какие места привел Аднак своего друга. Почти на границе с гольцами срубили они в тайге избушку. К ручью шагов на десять прокопали глубокий тоннель. Случись что с избушкой – им все нипочем: уйдут в тоннель и будут жить в нем. Для вяленой маралятины и сохатины поделали под землей амбары. В общем, устроились пока что ладно.
Однажды, выслеживая потерявшего рога марала, Сыхда ушел далеко от избушки. От быстрой ходьбы по косогорам разгорячился и взмок. Прилег отдохнуть на траву под березой, выросшей среди кустов дикой малины и шиповника. А стояла уже поздняя сибирская осень, земля заметно похолодала, тронулась инеем.
Спал Сыхда крепко и долго. Когда же открыл глаза, то почувствовал, что не может пошевельнуться: весь как бы одубел, боль и ломота угнездились в пояснице. Попробовал было встать; ноги что вата – совсем не слушаются. Кое-как перевернулся на живот и развел под березой костер. Бросал в него завитую в кольца бересту, пожухлую траву, сухие ветки и с беспокойством думал: «Золы бы нажечь побольше, лечь на нее спиной – и отойдут ноги», – а боль становилась все забористей, все нестерпимей.
Где же взять столько дров? Вокруг голым-голо – на обширную, с гектар, поляну лишь одна береза. А мелкий кустарник, росший здесь, не в счет – что от него проку?
Но вверху, на самом бугре, березняк и осинник были погуще, там можно было что-то найти для костра. И, опираясь на локти и понемногу подтягивая свое, ставшее вдруг тяжелым, тело, Сыхда пополз к лесу. Ползти было бесконечно трудно и больно, нога нечаянно зацепилась за пенек – и Сыхду пронзило острым прострелом. Он замер и застонал мучительно и протяжно.
– Кто тут? – вдруг послышался позади тонкий, вроде бы мальчишеский голос.
Сыхда с трудом повернул тяжелую голову и удивился: перед ним стояла девушка с охотничьим ружьем наизготовку. Ей было не более восемнадцати. Лицо круглое, румяное, с необычно большими для хакасок черными, как уголь, глазами. На ней была изрядно заношенная нагольная шуба, отороченная снизу мерлушкой.
– Кто ты? – испуганно спросила она.
– Охотник Сыхда. Разве не видишь?
Она не спускала с него тревожных, внимательных глаз. Тогда он вяло улыбнулся ей и попросил:
– Помоги встать.
Девушка прислонила ружье к березе. Подошла к Сыхде, и на его груди сомкнулись две гибкие, тоненькие руки, они напружинились, но не смогли оторвать от земли непосильный груз. Девушка распрямилась, решая, что же ей теперь делать.
– А ты кто? – спросил Сыхда.
– Я Тайка, я живу в Кискаче. Ты обо мне не слышал?
– Нет, – искренне признался он.
У Тайки были чуть припухшие губы и ровный, слегка вздернутый нос. Она сразу поразила Сыхду своей красотой. И теперь чем больше он глядел на нее, тем легче и радостнее становилось ему.
– Ты хороший человек или плохой? – спросила она.
– Наверное, хороший.
– Тогда зачем у тебя короткое ружье? – она кивнула на маузер, выглядывавший у него из-за пазухи.
– Такие ружья сейчас у всех.
– Ты врешь! Может быть, это ты и убил моего брата? Ты?
– Я недавно в этих местах. Разве я похож на бандита?
Она еще пристальнее оглядела Сыхду, и, не доверяя ему, взялась за свое ружье:
– Попробуй обидеть меня!
– Что ж, стреляй, Тайка, – все еще любуясь ею, сказал он.
– Ты не боишься умереть?
– Не боюсь. Только ты, когда убьешь, похорони меня вот под этой березой. И приходи на могилу, да почаще, – снова чуть усмехнулся он.
– Зачем это?
– Мне хорошо, когда ты рядом.
– Я убивать тебя не стану, – решила она, поправляя висевшую у нее на ремне холщевую сумку с дичью. – Я позову людей, и они разберутся, кто ты такой.
Он ничему не противился, ни о чем не просил ее. Он только проводил Тайку долгим и теплым взглядом. Но когда, спустя несколько часов, к березе пришли посланные Тайкой охотники, они никого здесь уже не нашли.
19
Вскоре пришла зима. Снега выпали пухлые, сразу укрыли все дорожки и тропки. В глухом распадке совсем потерялась крохотная избушка: из сугроба торчал лишь один ее угол, а в отдушину клубами выходил негустой горьковатый дымок.
Сыхда и Аднак теперь редко выходили из своего жилья, а когда выходили, то недалеко, боясь, чтобы кто-нибудь не напал на их след. Иногда, заподозрив неладное, они проверяли, нет ли кого поблизости. Снежный покров рассказывал им обо всем. Однажды Сыхда, много думавший о Тайке, направился к той одинокой березе. Он с привычной ловкостью бежал по белой, податливой целине на своих самодельных, подбитых маральей кожей лыжах. День был ясный, ослепительно блестел хрупкий снег.
«Наверно, Тайка тоже вспоминает березу», – думал Сыхда, обегая трухлявые колоды, лежавшие на пути. Он свернул цигарку, закурил и снова подумал о Тайке, что хорошо бы иметь жену. Но разве Тайка согласится жить с ним в таежной избушке? Разве ей понравится жизнь с отверженным несчастным человеком. А жалко, что так. В улусах давно правит Советская власть, за которую воевал Сыхда еще у Щетинкина. Так почему же он, честный перед людьми и властью, должен скрываться?!
– Не забывай меня, Тайка, – вслух подумал он, и очевидно, услышав его голос, гукнули и снялись с кустов красногрудые снегири. Сдвинув на затылок шапку, он остановился на краю заветной поляны. И снова увидел березу: она стояла раздетая, еле приметная на снегу, свесив долу длинные тонкие ветви. И еще увидел Сыхда лыжный след, который стремился сюда со стороны степи и делал петли вокруг березы, след подходил и к самой березе, и там, где снег истолчен в пыль, на обледенелой ветке дерева подрагивал на легком ветру кусочек красного ситца. Сыхда осторожно дотронулся до него и понял, что здесь была Тайка, что она хочет новых встреч и в залог своей верности дарила ему этот талисман, что должен охранять Сыхду в тайге от лютого зверя, а еще больше – от людей.
И у Сыхды загорелись глаза, впервые за многие годы они засияли счастьем, и это было наградой за всю его прошлую совсем не радостную жизнь. И он сбросил в снег слезы, вдруг набежавшие на глаза, и размашисто зашагал назад, к Аднаку. Но, пройдя почти полпути до избушки, остановился, постоял с минуту в раздумье и решительно повернул к березе. Он забрал тот кусочек ситца и сунул его к себе за пазуху, к сердцу, которое то замирало, то гулко билось, стоило Сыхде лишь подумать о Тайке.
Синие тени в тайге стали гуще и заметно удлинились. Аднак встретил своего друга у лаза в избушку. В отсутствие Сыхды он не беспокоился – знал, что тот не собьется с пути, не растеряется при встрече со зверем, не ввяжется ни в какую сомнительную историю. Правда, Аднаку сейчас приходила мысль: не заболела ли снова у Сыхды поясница, как тогда, осенью, когда Аднаку пришлось тащить его на себе много километров.
– Где был, сюдак? – безо всякого интереса, просто для того, чтобы заговорить, спросил Аднак.
– Рябчиков попугал мал-мало, – улыбчиво ответил Сыхда.
– Хитер ты, как лиса. Почему же я не слышал выстрела?
– Я далеко ходил.
– Почему же у тебя шаг твердый?
Все понимал Аднак, и утаить от него что-нибудь было не так просто. Но Сыхда все-таки утаил талисман. Этот дорогой ему красный клочок он доставал из-за пазухи лишь по ночам, когда Аднак спал, доставал и прижимал его к своим пылающим обветренным губам.
Спустя два дня, Сыхда снова отправился к березе и на той же ветке нашел еще одну кумачовую ленточку. И ее бережно положил за пазуху. А потом так и повелось: Сыхда приходил к березе, и его там ожидал заветный клочок ситца. Только самой Тайки, а он был убежден, что сюда приходила именно она, Сыхда никак не мог встретить. И однажды он решил во что бы то ни стало дождаться ее у березы.
В это утро он поднялся затемно. Наскоро поел настроганной мерзлой сохатины, предупредил Аднака:
– К обеду не жди, брат. Приду не скоро.
Белесое солнце едва поднялось над холмами, Сыхда был уже на месте. Он не стал выходить на поляну, а в стороне от нее, в низинке, снял лыжи, развел слабенький костерок. Чтобы не было дыма, Сыхда бросал в костер бересту да сушняк, которого насобирал несколько охапок.
Если в низинке встать в полный рост, взору открывалась поляна с березой, на той березе сегодня еще краснел Тайкин талисман. Она придет, чтобы убедиться, взял ли Сыхда ситцевый лоскуток, а если взял, повесить новый.
Сыхда сжег весь принесенный им валежник, когда на другой стороне поляны показалась смутная черная тень. Она скользнула по крутому склону холма и потерялась в распадке, а потом появилась значительно ближе.
Как он и предполагал, это была Тайка. Все в той же рыжей шубке, с ружьем за спиной, она, прежде чем подойти к березе, остановилась и огляделась.
Сыхда, неотрыво наблюдавший за Тайкой, засвистел и залаял и снова засвистел и жалобно заплакал ребенком:
– Уа! Уа! Ай-ай! Уй-а! Угу! Угу!
– Господи, леший! – вскрикнула Тайка. Бросилась бежать к дому, да ноги у нее подкосились, и на лыже порвался ремень. Пугливо оглядываясь, дрожащими руками стала ладить лыжу, а визг и хохот донесся уже спереди:
– Ух-гу! У-а!
И совсем рядом послышалось:
– Напугалась?
Голос был тихий и ласковый. Еще не поднимая головы, Тайка знала, что это заговорил он, таежный охотник Сыхда.
– Я угнал лешего,– направляясь к ней, чтобы помочь, мягко сказал он.
Она рывком выпрямилась и потянулась рукой к ружью:
– Не подходи ко мне, незнакомый человек!
Следуя в некотором отдалении и более не заговаривая с нею, он проводил Тайку почти до самой кромки леса, ослепительно горевшей на солнце. На золотом снегу она оставила ему красную ленточку. Сыхда поднял ее и опять унес с собой.
Много было встреч у Тайки с Сыхдою, но она по-прежнему не подпускала его близко. И все-таки как-то раз Сыхда уговорил ее пройти с ним до его затерянной в сугробах избушки. Может, Тайка приготовит охотникам вкусный обед?
– Ладно, – покорно сказала она и пошла за ним.
Когда Аднак увидел ее, он так и присел от удивления, и лицо у него вытянулось, словно он разом изжевал целую горсть брусники:
– Тайка! – и быстрый взгляд на Сыхду. – Кого ты привел, сюдак?
Он знал Тайку и ее родителей. Они жили когда-то по соседству с Аднаком, и девчонка эта росла у него на глазах.
Она тоже необычайно удивилась Аднаку, в улусе давно уж все потеряли его. Люди говорят, что Аднака скосила злая болезнь, а он вот, перед Тайкой, живой и здоровый.
– Только молчи. Никому не говори про нас. И знай: мы с Сыхдой не бандиты, – сказал Аднак.
Конечно, кое-чего она не могла понять, кое-чему не поверила. Но ночевать в избушке все же осталась.
