Текст книги "Тайная сторона дела Пеньковского. Непризнанная победа России "

Автор книги: Анатолий Максимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Переданная на Запад мною мысль о том, что мы не готовы к ядерной войне и Хрущев этого не хочет, сыграла важную роль в Кубинском кризисе. И Кеннеди, испытывая давление своих военных, которым «хотелось пострелять», на конфронтацию с ядерным эпилогом и даже без него не пошел. Мы вывезли ракеты с Кубы в обмен на неприкосновенность режима Кастро. И еще выговорили себе ликвидацию ракетных баз в приграничной с нами Турции.

Такова была цена только одной моей фразы: «Хрущев войны не хочет!» Конечно, были у американцев и другие источники, в том числе и официальные, но я числился в тот момент в реестре их агентуры ценным источником. Они поверили, а мы выиграли партию с МБР и Кубой.

Согласно легенде слежку я «обнаружил» за собой в начале 1962 года, но поскольку КГБ вел наблюдение за многими должностными лицами, то «не усмотрел» в этом ничего особенного. В этом я с Джибни согласен. Но «обнаружение» НН – это этап в работе нашей стороны с моими «коллегами»: их подводили к мысли о моем невыезде на Запад. Джибни пишет: «…осторожный человек сразу же залег бы на дно. Например, уже в июле Пеньковский мог предупредить западные спецслужбы, что он на некоторое время прекращает с ними связь. Кроме того, он должен был бы сразу уничтожить все компрометирующие его предметы, хранившиеся в домашнем тайнике…». И вот Джибни «мою халатность» сваливает на мою самоуверенность и пренебрежение чисто по-гречески опасностью… из-за чувства собственного достоинства. Так он объясняет действия, грозящие смертельным исходом, профессионала со значительным оперативным и жизненным опытом?!

По роду работы и жизненным правилам мне больше подходит позиция главы ГРУ (в 1934 году – разведуправление) Яна Берзиня, талантливого руководителя военной разведки. Его высказывание приводит Джибни: «В нашей работе дерзость, бесстрашие, риск и решительность должны сочетаться с осторожностью. Такова диалектика нашей профессии!» Но Джибни говорит, что я забыл об осторожности? Как дитё мыть руки?! Все – с точностью наоборот: это качество и другие, в словах Берзиня, пригодились мне в работе с ЦРУ и СИС, особенно осторожность. Легенда, что сотрудники КГБ обнаружили в недрах архивов якобы факт службы моего отца в Белой армии, сработала в адрес Запада – и я стал невыездным.

Со слов ЦРУ и СИС, Джибни рассматривает причины интереса ко мне со стороны КГБ. Значит, мои «коллеги» все же анализировали свой собственный провал? Но где же они были раньше? Почему не оставили меня в Париже? И снова я нахожу тот же ответ: им нужен был даже провал их «ценного агента»… для поднятия собственного престижа. Почему так?

Частые встречи с Винном(подчеркнуто) – их было множество. Сам он проходил в качестве моей «доверительной связи» по линии ГРУ. Джибни говорит, что якобы ГРУ готовило вербовку Винна. Тогда почему западные «коллеги» не помогли мне приобрести источника в лице Винна еще во время моего первого посещения Англии? Я ведь предлагал. Вернее всего потому, что агент-подстава – хлопотливая штука, требует уйму согласований с другими ведомствами, и СИС понимала, что его «информацию» из недр английской разведки аналитики ГРУ быстро обнаружат. А может быть, и не нужна была вербовка? Винн был глубоко зашифрованный сотрудник СИС. Иначе чем объяснить тот факт, что он позднее попал в ситуацию Питера Райта, который вынес «сор из избы», опубликовав, как и Питер, собственную книгу о работе с Пеньковским. И все же – это камень в мой огород.

Подарки и сувениры на бо́льшую сумму, чем та, что полагалась мне во время визитов за рубеж. Но суммами могли располагать мои «связи» в Москве. «В высшем свете» это было обыденно для сотрудников ЦК, Минобороны и других лиц верхушки. И это еще один камень.

Повышенное внимание к моим контактам с британскими и американскими диппредставителями.Но это была хорошо прикрытая моя работа по линии ГРУ. Еще один камень.

Винн мог быть шпионом(так о нем думали в КГБ). Но это уже конфликт мнений и заботы внутри КГБ-ГРУ, ибо последнее «застолбило» Винна за собой. Камень опять налицо.

Не должен был остаться незамеченным мой выход на огромное количество материалов в спецбиблитекеМинобороны и ГРУ. Причем явно не имеющих отношение к моим прямым функциональным обязанностям. Об этом КГБ мог узнать чрезвычайно легко – буквально после моего первого визита в такую библиотеку. Значит, я мог работать под контролем КГБ с первого дня контактов с Западом. Это камень огромного веса!

КГБ должны были насторожить связиПеньковского – влиятельные высокопоставленные друзья. Цепочка: друзья – Пеньковский – Запад. Это близко к истине, но КГБ обязано сомневаться и проверять. Ведь связи – это источники информации, возможно, невольные даже внутри страны. Значит, я должен был быть, даже без подозрений, в поле зрения нашей контрразведки. Еще один камень.

При возникновении неясностейКГБ вел себя осторожно. Если сомневался, то искало доказательства, которые могли перерасти в подозрения. А подозрения – это право получить разрешение на обыск в квартире, причем разрешение на уровне высшего руководства КГБ. Камень – ого-го! Дома хранился, как говорят на Западе, «шпионский набор».

Реально ЦРУ и СИС должны были сами просчитать варианты первый, второй, третий, шестой – в них Пеньковский хорошо прикрыт, а значит, защищен своим ведомством ГРУ и ГШ Минобороны. С их точки зрения – это вовсе не камни в мой огород. Четвертое и шестое и, как следствие, седьмое – это реальная угроза «агенту» в моем лице. Это уже «глыбы» с набором возможных аргументов перед старшими чинами в КГБ и затем (седьмое) – прямые доказательства.

Верно говорит Джибни: «…они должны были обыскать его рабочий стол (в доме). И как только они вскрыли заветный ящик, все стало ясно! Но когда это произошло, никто не знает…». Я знаю: задел был сделан еще в 1957 году, в Турции.

«Суммировать накопленную информацию», пишет Джибни, нужно было не в КГБ, а в ЦРУ и СИС, чтобы не оказаться в плену иллюзий в моих частных намерениях. Обижает Джибни нашу контрразведку, когда говорит, что на согласование вопросов о подозрениях в отношении Пеньковского – Винна уходило много времени. Когда было нужно, то на согласование уходили не дни, а часы. Это я констатирую как офицер военной разведки из другого «конкурирующего» ведомства.

Теперь о суде.Джибни пишет: «…сам факт проведения этого суда уже сам по себе удивляет, так как других офицеров Советской Армии, уличенных в шпионаже, сразу же расстреливали…». Вполне могло быть и так. Я имею в виду наше «дело». «Расстреляли бы» и в прессе сообщили, как о казни некоего П. – так сделали с Поповым.

Но этапность и стратегический замысел операции по дезинформации Запада требовал серьезных подтверждений. Потому и был «суд»! И «доказательства» в сверхсерьезном предательстве, а значит, информация от предателя была ценной.

На суде Запад (кому это было нужно) понял, что Винн не мог рассказать ничего существенного – он был всего лишь связным и о содержании передаваемых за рубеж материалов не мог знать. На «суде» я дал понять, что Винн сознался не во всем.

Долгосрочность нашей акции подтверждалась еще и тем, что во время следствия на личной встрече с Винном я несколько раз повторил одну и ту же фразу, предназначенную для Запада: «меня наверняка расстреляют» и «они обещали сохранить мне жизнь». Правда, при условии, что Винн будет сотрудничать со следствием. Запад должен был расшифровать это так: «я не пошел на сделку, даже ради своей жизни».

Конечно «суд» был показательным. Роли были распределены. Но все же он был лучше, чем суды тридцатых годов. Однако военные прокуроры на этом «суде» оказались заложниками своего времени и действовали так, как будто им нужно было отчитаться за каждое свое слово на партсобрании. Эта неуклюжесть была заметной. Доказательств было предостаточно. Следуя сценарию, выданному мною для нашей общественности и западной публики, я признался в тщеславии, в уязвленном самолюбии и жажде легкой жизни. Джибни прав, говоря, что «… суд не мог найти логического объяснения одному: как Пеньковский, столь преуспевающий в этой системе, смог предать ее…». Именно об этом следовало бы задуматься спецслужбам, работавшим со мной. Но им, снова настаиваю, этого и не нужно было. А мотивы моего поведения с Западом определяли все мои последующие действия в «работе» или игре!

И обвинитель Горский, и защитник Апраксин отмечали положительные стороны мой карьеры. Они говорили, что мой поступок остается все-таки неожиданным, как первородный грех, и совсем уже непонятным.

Грамотный специалист обвинитель – генерал Горский все же в суть дела проник – история моей жизни не давала повода стать предателем?! Он понимал и открыто удивлялся, как (по Джибни) «герой войны, блестящий офицер и ответственный работник солидного учреждения, способный служащий морально разложился и стал на путь предательства?»

Для меня «суд» стал тяжким испытанием. Но глубину трагедии публичного судебного разбирательства понял на процессе. В тот момент во мне не было ликования по поводу «оперативных успехов в деле». Ведь человек – существо коллективное, и я чувствовал, как взгляды презрения давят на меня.

Я мог бы утешиться, хотя бы на время «суда» (и после) с помощью выпивки, но алкоголь – не моя стезя. Он всегда не был моим «кумиром». Правильно отмечает Джибни, ссылаясь на мнение моих западных «коллег»: я пил очень умеренно. Им бы задуматься: мог ли я пить (то есть терять над собой контроль) в ситуации разведчика, действовавшего в тылу врага?!

В заключительной главе Джибни сам себе задает вопрос, который в то же время обращен к западным спецслужбам: «…невольно возникает вопрос: как могло случиться, что сотрудники КГБ и ГРУ допустили, чтобы человек с таким «черным пятном» в биографии достиг в советском обществе столь высокого положения? Почему они раньше не занялись происхождением полковника? Что же произошло с их системой тотальной проверки?».

Все верно, за исключением главного: в моем деле, личном офицерском и в деле спецпроверок КГБ-ГРУ, ответы на все эти вопросы имеются… в виде хорошо разработанных легенд.

Проницательный Джибни и амбициозный Винн в своих книгах верно ставят вопрос: «жив ли Пеньковский?» Однако причины оставления меня в живых у них ошибочные – «в интересах было сохранить ему жизнь». Как понимается сегодня из этой рукописи, причина другая – игра закончилась, но ее результаты продолжили операцию все эти десятилетия.

После «суда» я убыл в тихую заводь на краю Московии. Здесь была река, лес и дача. Сюда привезли мою маму – Таисию Яковлевну. Но прежде постепенно ее подготовили к тому, чтобы открыть частично не только тайну моей работы против западных спецслужб, но помогли понять необходимость моего нового положения: «нелегала» в собственной стране. Мама никогда не верила в мое предательство, и все поняла, хотя далось ей это с большим трудом. Ее больше всего мучил один вопрос: почему именно ее сыну выпала такая доля?! Ее не утешали мои слова: «если не я, то кто-то должен был это сделать…».

Здесь, на даче, мне помогли справиться с психологическими стрессами, изменить внешность – волосы, бородка, манера говорить…

Ко мне приезжали товарищи по оружию – из ГРУ и КГБ. Я получил высокие награды и среди них знаки отличия по линии этих двух ведомств. Мне вручили орден Красного Знамени и присвоили звание генерала, дали повышенную пенсию. С моими наставниками мы тщательно проработали легенду дальнейшей моей жизни: место, работа, пенсия и связь со службой.

Местом мы с мамой выбрали городок Ейск на Азовском море. Давно хотелось погреться у южных берегов. Когда-то я был там в юности и проникся к этому городку любовью. Занимался я учительством – было о чем поведать молодежи. Работал в техникуме и институте. Но юг быстро приелся и мне и маме. Причина? Здесь не было настоящей зимы.

Так в конце шестидесятых годов я оказался в Лихвине, где до выхода «на учительскую пенсию» и после этого события учительствовал. Дополнительные деньги я получал, бывая в разных городках вблизи этого города. Это – как в разведке: связь через почту четыре раза в году. Ко мне шли письма, но без обратного адреса. Сам я письма посылал из тех же городков, благо автобусное сообщение было отменным. Переписка сокращалась «естественным путем» – мои ровесники были из двадцатых годов.

Я увлекся собиранием книг о спецслужбах – профессионально это мне было близко, искал острые ощущения, как это случалось во время «ближнего боя». Появился видеомагнитофон – это уже фильмы.

В сентябре 1999 года меня вызвал на связь один из кураторов в ГРУ (участник по дезинформации Запада). Так я узнал о книге сотрудника внешней разведки КГБ «Операция «Турнир». Мой коллега сообщал, что высылает книгу в мой адрес: «Будет интересно посмотреть небольшую главу «Пеньковский». Глава меня устраивала.

К этому времени у меня уже накопилось несколько переводных книг о «деле Пеньковского». Однако это были книги в пользу моего «предательства» и лишь крохи сомнения в этом. А эта глава, мне показалось, говорила о иной оценке моего «предательства». Выходило так, что по моим следам мог идти человек, который сам был «предателем» и, возможно, лучше других понял мою судьбу и ложность положения после «предательства», в котором он сомневался.

Мне подумалось, что мой коллега из разведки госбезопасности сможет быть объективным в вопросе моего жизнеописания. И я принял меры к его появлению в Лихвине. Я поручил моему коллеге из ГРУ связаться с автором и навести его на наш городок. Но только после моей кончины.

Он должен появиться. И я вверяю ему, в его руки, мою судьбу и вторую жизнь после официальной смерти!

Сентябрь 1999 года, Лихвин».

На этой оптимистической ноте закончил свои настоящие записки старый ветеран войны, военный разведчик и учитель в мирной профессии Олег Пеньковский – «Феномен ХХ века» в области «тайной войны».

Мистики не получилось: профессионал, которым становятся и качества которого остаются при нем навсегда, и здесь предусмотрел необходимые условия связи с выходом на его наследие… после смерти.

Я еще раз посмотрел на заголовок на папке с рукописью: «Жизнь после смерти». Что бы это значило? Почему слово «смерть» без кавычек? Задумался и очнулся от какого-то наваждения: заголовок к рукописи, сделанный рукой Олега Владимировича, завораживал меня своим потаенным смыслом.

И уже позднее, работая над рукописью и сам с собой обсуждая ее прямой и скрытый смысл, я вдруг прозрел: «Жизнь после смерти», «Жизнь после смерти?», «Жизнь после смерти!» Эврика! Вздрогнуло в моей душе: он закодировал смысл его личной человеческой трагедии…

Быть живым и не быть самим собой! Личности свойственно пройти в своей судьбе рука об руку в трех ипостасях: Это – Человек; Это – Гражданин; Это – Профессионал.

У Олега Владимировича вся его жизнь имеет этапы: когда он был самим собой – до войны, в войну и после нее в ГРУ за рубежом и в Москве под «крышей». В ГРУ – две жизни одновременно. Затем: три жизни в лице сотрудника ГРУ, ГК КНИР и «агента» западных спецслужб. Наконец, жизнь «после расстрела», который для всех его знавших, унес понятие «Пеньковский», как Гражданина и Профессионала, добавив к понятию «Человек» зловещее «Предатель» – существо, которому уготован самый худший из кругов в аду.

* * *

Желание в книгах, изданных за рубежом, доказать, что Пеньковский был сознательным шпионом в пользу Запада, наталкивалось на аргументированные предпосылки автора в пользу обратного.

Опорой автора в поисках подтверждения версии были советские и русские публицисты и журналисты, западные специалисты по разведслужбам, среди которых – биограф Кима Филби Филипп Найтли (крупный аналитик мира разведок) и Питер Райт, пытливый контрразведчик из Британии.

Почему в аналитических умах Запада жила стойкая уверенность, что Пеньковский был честен с их спецслужбами? А слухи о его работе в качестве двойного агента даже не подвергались проверке? Они, слухи, клеймились однозначно: это – блеф Москвы! Естественно, не поверили и советскому представителю в ООН (май 1963 года). Восприняли как пропаганду Советов и еще более уверовали в честность работы «их агента» с Западом. Но ведь именно это было нужно нам, Советам!

* * *

Возникает вопрос: почему именно мне хотелось, чтобы Пеньковский не был предателем? Эдакая навязчивая идея?! Возможно, потому, что и мне была уготована подобная судьба – изгоя в своей стране, если бы операция «Турнир» с моим «предательством» была доведена до логического конца! И тогда автору пришлось бы взойти на голгофу суда, общественного презрения и… исчезнуть!

И потому, дорогой читатель, последний раздел рукописи «Жизнь после смерти» – это остропереживаемое автором прогнозирование его собственной судьбы, к счастью не состоявшейся!

БИБЛИОГРАФИЯ

Антонов В., Карпов Я.Тайные информаторы Кремля (Биографические очерки о разведчиках). М.: Гея-Итерум, 2000, 2001.

Блейк Дж. Иного выбора нет. Автобиография. М.: Международные отношения, 1991.

Бобков Ф. КГБ и власть. М.: Ветеран МП, 1995.

Бодров М. (Максимов А.) ГРАД действует… (Записки чернорабочего разведки). Книга 6. СПб.: Галлея Принт, 2007.

Бюкар А. Правда об американских дипломатах. М.: Литературная газета, 1949.

«Век». 2000, № 14.

Ветераны внешней разведки (Краткий биографический справочник). М.: Пресс-бюро СВР, 1995.

В пламени холодной войны. Судьба агента. М.: Русская разведка, 2000.

География милитаризма. М.: Мысль, 1984.

Гражуль В. Тайны галантного века. М.: Гея, 1997.

Даллес А. Искусство разведки. М.: Международные отношения, 1992.

Джанибекян В. Провокаторы. М.: Гея-Итерум, 2000.

Дело Хансссна. «Кроты» в США. М.: Олма-Пресс, 2002.

Записки Пеньковского / Под ред. Джибни Ф. Нью-Йорк: Дабл Дей комнани, 1965.

Колпакиди А., Прохоров Д. Внешняя разведка России. М.: Олма-Пресс, 2001.

КолпакидиА., Прохоров Д. КГБ: спецоперации советской разведки. М.: Олимп и Астрель; ACT, 2000.

Кравченко В. Под именем Шмидхена. М.: Советская Россия, 1973.

Лонсдейл Г. Моя профессия – разведчик. М.: Орбита, 1990.

Максимов А. Операция «Турнир» (Записки чернорабочего разведки). М.: Гея-Итерум, 1999.

О некоторых приемах и методах борьбы контрреволюции против советской власти. (Материалы по истории ВЧК – ОГПУ– НКВД.) М., 1939.

Очерки истории российской внешней разведки. Т. 1–4. М.: Международные отношения, 1996, 1997, 1999.

Павлов В. Операция «Снег». М.: Гея, 1996.

Павлов В. Трагедия советской разведки. М.: Центрполиграф. 2000.

Пеньковский О. Записки из тайника. М.: Центрполиграф, 2000.

Полмар Я, Аллен Томас В. Энциклопедия шпионажа. М.: Крон-Пресс. 1999.

Поросков Я. Пеньковский – подстава. М.: Время новостей, 17 мая 2008.

Райт Я. Охотники за шпионами. Нью-Йорк, 1988.

Судебный процесс по уголовному делу агента английской и американской разведок гражданина Пеньковского О.В. и шпиона-связника подданного Великобритании Винна Г.М. 7—11 мая 1963 года. М.: Политическая литература, 1963.

Судоплатов Я. Разведка и Кремль. (Записки нежелательного свидетеля.) М.: Гея, 1996.

Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль. М.: Олма-Пресс, 1997.

Фараго Л. Война умов. М.: АН СССР, 1956.

Филби К. Моя тайная война. М.: Военная книга, 1987.

Чернявский В. Мифы и реальность внешней разведки. М.: Молодая гвардия, 2007.

Шектер Дж., Дерябин П. Шпион, который спас мир. М.: Международные отношения, 1993.

Эндрю К., Гордиевский О. КГБ: история внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева. Лондон: Нота Бена, 1992. Яковлев Н. ЦРУ против СССР. М.: Правда. 1983.