Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Анатолий Гуницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Анатолий «Джордж» Гуницкий

СТИХОТВОРЕНИЯ

ВНЕЗАПНАЯ ВСТРЕЧА 3

Внезапная встреча

Подобна падению метеорита

На крышу машины

По имени скорая помощь,

В которой приземистый врач

Забинтованной левой рукой

Наносит ответный удар

Недугу в желтом трико. Впрочем,

Не следует думать, что медики знают

Причину болезни. Тем более, что и больные,

Грызущие гематоген, глядят равнодушно

На бедра дежурных сестер. Рано утром,

Как только закончит свой завтрак

Сибирский павлин,

Даже поклонники реггей

Не верят паломникам ветра,

А четвертая слева стена

Опять наклоняется вниз. И, беспечно смеясь,

Не пускает свалиться под гору

Любовную пару. Не хочет, наверно, она

Слушать их страстные вопли, напоминающие

О призрачном солнце Прибалтики,

Одетом в японский пиджак.

SO LONG, КАТАРИНА, SO LONG

Мимо Тургенева

Мимо Толстого

И мимо других отчужденных великих

Летит деревянный корабль

У него так давно

Лет пятнадцать, а может и дольше

Нет ни мачты

Ни зеркала пирамидального

А он

Все равно продолжает лететь

В сторону Старого берега

Где согнувшись, смеясь и хромая

Танцуют стада

Кривозубых локальных акул

So long, Катарина, so long

ЛЕДИ, ГУРУ И БИЛЛ

Леди училась у гуру

А он ее не учил

Он смотрел сквозь ее фигуру

И стрелял из ружья. Как Билл.

Который в Чикаго свалил

Леди любила гуру

Но он ее не любил

Он кормил ее мертвой курой

И зачем-то Биллу звонил.

Тому, что в Чикаго свалил

Кто ты, Леди?

Где ты, Гуру?

Где ты, Билл?

В профиль Билл был похож на медведя

В шесть утра Беломор курил

Гуру бодро дремал на пледе

И в Чикаго порою звонил.

Там друган его жил. То бишь, Билл.

Леди вышла замуж за гуру

А у Билла – не было сил

Он цеплялся за ветку сакуры

Но его убил гамадрил

Билл совсем на Чикаго забил.

Кто ты, Леди?

Где ты, Гуру?

Где ты, Билл?

* * *

Еще даже не шесть –

Всего четверть шестого;

Дождь прошел, город спит,

Птицы свили гнездо у окна.

Они рано поют.

Я их слышу, пока не проснулась

В моем доме – судьба.

Окно закрывая собой.

Будет пусто и скучно.

Реальность. Ужасное слово.

Я лежу, мне не встать,

Если б мог я все время лежать:

Дождь прошел, жизнь идет, город спит.

Но все тише, и тише, и тише

Поют птицы – соседи мои. За окном

Одинокие, слабые трели

Гаснут. В утреннем небе сверкая:

Зато громче песня машин.

Постепенно меняется музыка:

День – дирижер берет эстафету у утра,

Как в рапиде – медленны, плавны движенья его,

Без пятнадцати шесть.

Птицы вскрикнули.

Кода.

Тяжелый аккорд. Грузовик

Начинает прелюдию дня.

В ТЕМНОМ УГЛУ ОКТЯБРЯ

Что-то происходило. Катилось, бежало, крутилось

Начиналось – и тут же заканчивалось

Углублялось в трескучие ямы

Трехслойного и кривоглазого времени

Играющего в кастаньеты души

Загибаясь – при этом – с другого конца

Опускаясь с вершины низин

Поднимаясь в низины вершин

Рассыпаясь раздробленным центром

Смыкаясь над мягким огнем

Щеголяя дырявым плащом

Напоминавшим о влажном (и желтом) цветке

Разорванного Шантеклера

Который нашел я однажды

В темном углу октября.

7 окт. 2003

ЭПИЗОД ИЗ ЖИЗНИ ВЕТРА

Восемь пятнадцать. Ветер решительно сбросил свое покрывало

Сшитое из позолоченной ткани вчерашнего дня,

Из Гогенцолерна ватник, поджаренный серым злодеем,

Ростом четырнадцать метров, а может, даже и ниже.

Ну а потом он широким, беспечным, безбашенным жестом

Скинул ботинки, похожие на молодой озорной самокат,

Шарф металлический, свитер, отлитый из шелковых гаек древесных

И пиджачишко бумажный, который украл в казино.

Было не жарко. Река утопала в зеленых добротных снежинках,

Лед превращался в кору забубенной и непроходимой ольхи,

Голуби тихо читали старинную книгу безумных ирландцев

И потихоньку клевали зернистый асфальт площадей

Ветер смеялся и пел. Нет, улетать втихомолку ему не хотелось

В сторону от межпланетных великих торговых путей.

Там, на сгоревшей горе, он не сможет увидеть другую изнанку плотины,

Построенной утром хмельным инженером из Турку

Что же делать? Куда разворачивать лодку? С кем дирижировать сном?

Эти вопросы он вновь задавал псалмопевцу в седой безрукавке,

Упавшему вверх головой посреди необъятной приморской долины,

Наполненной ватой, гвоздями и множеством прочих вещей.

ДО ПРОГУЛКИ

Что-то случится сегодня

В половине второго, в ночи

Загудят кривоногие сваи

Заскрипит твердолапый бетон

Затрепещет корявая лодка предместья

В котором никто и не жил никогда

А чуть позже, ближе к утренней случке

Красноглазого голубя солнца

И призрачной тени Луны

Закутанной в пестрые ткани

И висящей над бесконечным

Простором сонного города

Приговоренного к долгим секундам

Угрюмого солнцестояния

К закутанному шверботу

Плывущему к берегу соли

Рассыпанной сумрачным Герием

Назло сладострастным врагам

Которые напрочь не знают

Что сегодня, в семь двадцать пять

Ничерта опять не случится

А в зеленой лодке предместья

Распластанного под облаками

Закудахтает пьяный петух

Перепутавший вечер с восходом

Потерявший пропуск в долину

Где живет уроженка Парижа

Шаловливо поющая мантры

Сочиненные богом любви

В половине второго утра

Когда он, опрометчиво юный

Покорил своей каменной лапой

Восемнадцать туристок фламандских

Приехавших позавчера

В район седых новостроек

Торговать абрикосовым мылом

Украденным ими из бочки

Забытой на старой дороге

Растерянным сыном огня

Горящего на вернисажах

Пяти цветных галерей. Говорят

Туда нужно срочно зачем-то сходить!

МИРОВОРОТ

Весна. Исход. И головокруженье,

И уползанье вверх, и раздвиженье,

Вокруг – зеркал сердитое свеченье,

И лязганье домов, и постиженье.

Мироворот опаснее воды

Беги сюда, да не оставь следы!

А то опять начнется восхожденье,

Седого дьявола тупое раздраженье,

Уничтоженье утра. И сверженье,

И тут уж неизбежно пораженье:

Мироворот, дыхание слюды,

Какие непонятные ходы!

ПРИНЦЕССА ЗАРЯ

Почувствовав ритм в долине Юноны

Медведь чернобурый бурый снимает корону

И вновь сочным басом поет. В Боготе

Пружинистый доктор поставил «Два Клена»

Актрисы кончают нон-стоп. Треть Вероны

Опять коротает свой век в нищете.

Наверное, мелкотоварную реку,

Продаст в полцены бизнесмен Исламбеков,

Который не любит шатер ноября.

Он рвется домой. В гости к древнему греку,

В салон Афродиты. Где красною декой

Сверкает над миром принцесса Заря.

I MISS YOU, ГЭРИО

I miss you, Гэрио. Беспечный городок,

Построенный доцентом из Сиднея,

Его глаза весной позеленеют,

А ноги почернеют. Вновь курок

Скрипит и щелкает в бездонной почивальне

Вдали от заржавевших облаков

Сырой любви. Семнадцать игроков

Промокли в Гэрио. Как их судьба печальна!

* * *

Душа не ведает судьбы.

Гермес не видит голытьбы

И строгих подчериц Щанхая

И глаз любви, и чашку с чаем

Он избегает долгих слов

Не верит в сумрачных коров

Которые как черт в окне

Зевают в сонном полусне

В истерзанном закате дня

Воздушный конь летит. Звеня

Навстречу странной колеснице

Пора, мой друг, закрыть страницу

И позабыть нон-стоп трубы

Душа не ведает судьбы!

ПРОИШЕСТВИЕ В ВОРКУТЕ

Город был взбудоражен

Приближением Черной Осы

Прохожие громко пели

Осанну старому Богу

Расширенное сознание

Сужалось с каждой секундой

Пролетали как птицы века

Над корридой автовокзала

Отголоски нового гимна

Доносились из глубины

Заброшенной частокольни

Где сражались солист и тапер

Пепел совести сгинул в алмазе

Безнадежно утраченной осени

Перламутровый официант

Уронил поднос с барокамерой

Виртуозные головоноги

Вбежали в пещеру лугов

Взбудораженный город скулил

Ему нечего было сказать

Сексапильной леди брюнетке

Подарившей свои жемчуга

Семье тридцать пятого стула

Во имя утраченной вольности.

Тут, припев, пожалуй не нужен:

Небоскреб дымит в темноте,

Кто-то ищет долю похуже

И счастливо ныряет в лужу. Беспредельна жизнь в Воркуте:

ДЖИХАД ЛЮБВИ

Джихад Любви. Левифиан в аптеке.

Горит зеленый зонт. Лавиной комаров

Разрушен новый дом. В стихийном саундчеке

Узбек из Ольстера ногами месит плов

Так продолжается пятнадцатые сутки.

Подряд. Нон-стоп. В глазах у мертвяка

Слились в анклав сухие промежутки

Между Монголией и стуком каблука

Похоже, нам не стоит ждать прощенья

Суровый век бьет картой козырной

Но я смотрю в окно без отвращенья

И вижу как над картою штабной

Резвятся голуби. А в шахте номерной

Испанская принцесса ест печенье.

ДОЛИНА СНЕГОВ И ИСЛАНДСКИЕ ГОРЫ

Конечно, бесспорно, случайно, едва ли

Я не был ни разу в исландских горах

Возможно, там ночью кричат баобабы

И лезвием бритвы полны кружева

И в полушизоидной пляске шакалов

Сливаются вальс и седой полонез

И голуби мира спешат к миноносцу

Стремясь одарить его свежей икрой

Давайте подумаем вместе о роли

Которую завтра мы будем играть

И в свежезачеркнутых строчках поэмы

Отыщем по новой осколок руды

И в стремной графине по имени Нора

Увидим осколок вчерашней зари

Похожей в потемках на левое ухо

В которое громко скулит козодой

Он хочет поведать семье эскулапов

Историю старого календаря

Но тихо в лесу. И никто не посмеет

Срубить топором почерневший утес

Нависший частично над морем Сиама

Где тонут акулы одна за одной

Едва ли, случайно, наверно, конечно

Ни разу я не был в долине Снегов.

СЕДЬМОГО ИЮНЯ, В СРЕДУ

Седьмого июня, в среду

Закончилась эра воды

Теперь длинноногие совы

Включают рубильник зари

Угрюмые эгоцефалы

Сколачивают паркет

Веселые крокодайлы

За пивом бегут поутру

Восторженная комета

Упала в молочный пруд

Инспектор приехал к бизону

И взял у него интервью

На радиостанции – голод

Редактор динамик грызет

Он забыл свое имя в эфире

Но это совсем нестрашно

Ведь седьмого июня, в среду

Закончилась эра воды.

ЗАБЫВЧИВЫЙ СТОРОЖ М.

Забывчивый сторож М.

Совсем уже сбился со счета

Ему недосуг умирать

Но и жизнь ему не в кайф

Он ухает, будто выпь

Смотрит в лампу и ждет любви,

Огненной королевы

Однажды случайно задевшей

Его безумную плоть.

Превращаются птицы в гнезда

Превращаются гнезда в птиц,

Происходит все, что угодно

Там, где старые кочегары

С русалками пьют дочерна,

И, целуя руки у смерти

Догоняются черной водой

И, влюбляясь в радужных женщин,

Проносятся мимо портье

Ползущего вдоль порога

Разрушенного отеля

Сторож плачет у двух берез

Он опять не заметил поезд

На котором уехала в полночь

Огненная королева.

БРЮССЕЛЬ

Преамбула.

Сомнамбула ночи.

Вокабула. Ампула.

Изжелта-черная дверь

На расхристанном горле совы.

Подаренный.

Кем-то поджаренный.

Подогнутый.

Гудрон. Гудзон. Ганг. Дон.

Наполненный шиком и шумным дыханьем

Витраж повседневности.

Мираж. Извечный кураж

То там, за углом номер пять?

Дырявые улицы? Море? Турбины?

Семнадцатикратное нечто?

Чао. Сорри, бамбино.

Трубы погасли, увы:

За ними не тянутся больше бокалы

С воздухом. На мраморе ветхом гниющие.

Верткие. Мертвые. Злые.

Чужие.

УТРО

Грохнуло банкой. Во тьме, на рассвете

Раздался

Заупокойный клич воробья.

Гордо промчался кабан

Урча «Песнь Песней»

Старой, с кем попало трахающейся свинье.

Упало разбитое дерево в сером камзоле,

Завыло седое контральто окраин,

Заухало жирное море У-Блю.

Троллейбус отбросил остатки стыда

И стал просто блюзом.

Стена.

ВЕРЛИБР БЕЗ НАЧАЛА

Хотелось, ужасно хотелось

Позавтракать мылом, а после

Отведать самую малость моркови,

А потом, в окружении разнообразных зверей,

Закатиться к друзьям, в бактериальный ларек,

Что стоит на углу

Между тем и другим.

А потом, запрокинув кадык к восходящей Венере,

Щедро втягивать в глотку

Эмбрионы чумы.

Далее, пить без антракта, настойку холеры,

Заедая ее драже «бруцеллез» и еще чем-нибудь,

Неприхотливо съедобным:

Жизнь, жизнь! Что ж стоишь ты в унылой,

Безропотной позе и тоскливо смотришь вокруг?

Лучше уж съешь первоклассной

Сибирской язвы!

Из Канады ее привезли

На пароме «Абдоминайзер и К»;

Производят гвинейцы продукт деловито,

Домовито стучат молотками в лобные кости

Друг другу,

Все они в тапочках, вытканных серой фланелью,

В зимних костюмах трико,

В бармадонских рубашках,

В пальто из куриных ног, в свитерах из огня,

В дырявых зеленых перчатках:

Они в стены вбивают сваи, а потом

Вешают фотопортреты первопроходцев пустыни,

Говорят, что они – эти первопроходцы,

Были все, как один и убоги, и бессмысленны

В меру и во что-то там как бы одеты:

Канадцы, малайцы, китайцы – все хороши,

Все привозят из дома бациллы,

Но сами читают чужие и ветхие книги,

Кричат по ночам неприлично

И славят

Покойного сэра Ауронимо.

ВОЗЛЕ ДЕРЕВА ПРЕОБРАЖЕННОГО

Возле дерева преображенного

Сидит королевская крыса

Она листает газету

Которая вроде бы как

Еще и не издавалась.

По меньшей мере, вчера.

Хотя кто объяснит мне разницу

Между вчера и сегодня,

Между сном и явью полночной,

Между ангелом и Мефистофелем,

Ползущим по узенькой кромке

Девственно старой реки

Уползающей в ритме коды

В слюнявую пасть океана

Бормочущего по привычке

Зонги про вольную птицу

Коготь жизни скребет небеса

Но в ответ – ни единого звука.

Только крыса сопит под газетой

Возле дерева преображенного

Измельченного челюстями

Безразличного к дереву времени.

ЕГО ЗВАЛИ НЕ КА

Его звали Не Ка

Он был образо

Ван в сущности как бы

Немного убого. Но

Бога Воды не гневил

У порога

Горящего замка

На склоне трубы

Где скачут грибы

И танцует дорога

Его звали Не Ка

Он видел морти

Ру медленно пьющую

Черное море. The птицы

Сражались за хлеб

В коридоре

Чета перуанцев

Сожгла пол избы

Их игры грубы.

Как базар на Босфоре.

НЕОФОРМАТНЫЙ ДЖАЗ

Это случилось в семь или в шесть часов пополудни

Пять стратакастеров дружно на коду пошли

Только старинный хай-хед погрузился в свинговую долю

Так начинался в городе Солнца неоформатный джаз

Над горизонтом Любви клубятся лиловые тучи

В паузах между синкопами полускворец верещит

Лебедь купается в пиве, торопится тигр в аптеку

Меланхоличный бобер торгует зеленой икрой

Музыка непостижимо сливается с утренним флером

Статуи медные падают с грохотом в губы озер

Горизонтальные птицы мечтают проснуться в Торонто

Где еще в прошлом столетьи они себе свили гнездо

Что-то случается снова. В потухших углах Кандалакши

Между кесонным забоем и радужной сферой мечты

Пляшут субтильная прачка в тяжелых ботинках

И кривоносый ковбой, одетый в японский сюртук

Поезд уходит в ночь. Совершенно ему неизвестен

Маршрут достижения цели, поэтому он не спешит

Лязгать по рельсам трубой и помахивать тростью,

Напоминающей вялые ноги седых балерин

В джазовом голубе вдруг просыпается мамонт

Предпочитающий брейкам тупой рокабилльный запил

Хитрая девушка Флют опять изменила тромбону

Дворник по имени Харп в объятия арфы снова упал

Только басовая функция машет своей камилавкой

Предпочитая утехам любовным слова энд дела

Мрачный ситар черногривый, сознанья лишенный

Молча взирает на странные игры беспечных зверей.

НИМФЫ, ТИГРЫ энд САТИРЫ

Дождь был невнятен. Как местоимение

Услышанное ночью. За углом

Он шел и шел. Чужой души смятение

Учуял ворон. За большим столом

Зарытого в шелках ареопага

Кончался сонный пир. И вдруг ко мне

Подъехала пустая колымага

С воспоминанием о прожитой весне

На ней семь барышень стонали. Втихомолку

Непринужденно дергая за хвост

Врача дежурного. Чтоб дал он им иголку

Похожую на Гренадерский мост

Вокруг боярышник играл с чертополохом

Премьер министр пожирал медуз

Дождь был неявен. Ему было плохо.

А ворон с гордостью снимал картуз

В телескопической прихожей Монплезира

Вдали от панциря приватного жилья

Резвились нимфы, тигры энд сатиры

Среди картин и старого белья

ПРОИШЕСТВИЕ В ВОСЕМНАДЦАТОМ ОКРУГЕ

В восемнадцатом округе Тулы

Порвалась всемирная сеть

Под скалой крутились акулы

Проверяли на прочность плеть

Из зеленого неометана.

А беспечный плотник Трофим

Расплескал шесть литров сметаны

По дороге из Пскова в Рим

На ночном шоссе поскользнулся

Не заметил улыбку Луны

Спящий мир зевнул и проснулся

И лениво надел штаны

Ему пофиг задвиги Трофима

И акулья тусовка у скал

Он глядит неприступно и мимо

Добродушный как хэви-металл

Cверкала музыка, горели эвкалипты

Глаза души сверкали из трубы

Им оставалось пять минут cудьбы

ГЛАГОЛЬНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Учитель сжигает снег. Абрикосы на каждом шагу

Четырнадцать англичан мечтают уехать в Азию

Вселенная бьет через край. В опустошенном мозгу

Начинается новый этап. Круговращенье мальвазии

В старом бокале с огнем совершается каждую ночь.

Говорить об этом теперь бессмысленно и неучтиво

Динозавр с блестящим хвостом потерял обнаглевшую дочь

Которая пляшет нон-стоп на лацкане банки с пивом

Потерянной кем-то вчера. Возле ближневосточных ворот

На пересеченьи Судьбы и улицы вечной Боли

Говорят, это близко. А может быть, наоборот,

Продолжается действие: старые пьесы и новые роли.

* * *

Поедем в Гималаи

Январским жарким днем

Там мы увидим Майю

И вертолет с огнем

Там встретим мы Панкрата

С бутылкой коньяку

И брата – акробата

С пробоиной в боку

И девушку-албанку

Поющую в стене

О том, как спозаранку

Ползет змея ко мне

Безрадостно булькает море

К нему приближается горе

Но ящик Пандоры – в Ангоре

* * *

На молу – им времени не жалко

Ловят рыбу парни – рыбаки

В их руках – увесистые балки

А в ушах – свирепые крюки

Позади – долина сновидений

Ветер странствий и песков приют

В темноте не слышно песнопений

Футболистам денег не дают

Но она

Все-таки вышла

Через окно ванной комнаты

В ласковых глазах седой принцессы

Закипает серная вода

Ее мать служила стюардессой

Но ушла в кухарки навсегда

Черные сиреневые птицы

Спозаранку съели мандарин

И поэтому на их дремотных лицах

Зажигает свои свечи сплин

Но она

Все-таки вышла

Через окно ванной комнаты

ПРОЗАИК ЧЕРНЫХ ГОЛУБЕЙ

Весна в начале января

Подобна золоту Маккены

Его порой вливают в вены

Красотке cтрастной. Якоря

Безропотно лежат на дне

И не торопятся в Чикаго

Ползет брюнетка вдоль оврага

Спешит на смену. Но в окне

Танцует томный арлекин

Без галстука и без рубашки

Без брюк, без майки и без чашки.

Без головы. Он не один

Забвенью предал смысл тайны

Зарылся в облике войны

Пусть никогда не снятся сны

Сторонникам любви. Случайны

Законы той страны, где я живу

Не наблюдай за сущим наяву.

МИСТИЧЕСКАЯ

Кто видел беглеца в тени собора

Тот не забудет старого коня,

Ведущего свой род от мандрагоры

Советы древние за пазухой храня.

Все предначертано дыханием времен,

Шуршанием бумаг, игрой знамен:

Кто видел девушку, одетую небрежно,

Вакхически визжащую, как слон,

Не сможет возратиться к жизни прежней

Наполненной мерцаньем макарон.

Все обусловлено дыханием времен,

Шуршанием бумаг, огнем времен:

Кто слышал о жестоком каскадере,

О челюстях в крови, о древнем зле,

Тот не найдет гармонии в фольклоре

В напевах о разрушенной земле.

Все предначертано: дыхание времен,

Шуршание бумаг, огонь времен:

БУРЕЛОМ

Не верю я в привычку к языку

Исчерпаны лимиты прежней веры

Уж лучше жить, как прежде, на боку

И созерцать химеры новой эры.

За буреломом – новый бурелом,

Кому-то – радость, а кому-то – в лом.

В долине снов я видел эскимо

Его глодали нищие студенты,

Но превращалось эскимо в дерьмо

И гасли, как окурки, аргументы.

За буреломом – снова бурелом,

Тебе-то в кайф, а вот ему – облом.

Традиции истлели, мертв букварь,

Прочитанный весной, в шестидесятом,

Истерзанный до дыр гниет словарь

И сын идет на дочь, и брат на брата.

За буреломом – просто бурелом,

Какой облом, друзья, какой облом!

Спасенья нет от тряпошной козы,

Бегите прочь, пока послушны ноги,

Пусть отголоски праздничной грозы

Оттучат вас играть в пути-дороги.

Ведь бурелом – на то и бурелом,

Гостиница в пыли! Опять облом!

СВЕРКАЛА МУЗЫКА, ГОРЕЛИ ЭВКАЛИПТЫ

Вокруг кричали львы. Из водорода

Сапожник им наклеил каблуки

Он был вчера. Зачем-то без руки

И выпил фиолетовую воду

И красной лентой выкрасил подол

У похотливой леди кочегарки

Февральским вечером. В неведомом Гайд-парке

Садились пять историков за стол

Они не верили в пришествие судьбы

Уныло изучали манускрипты

Сверкала музыка. Горели эвкалипты

Им оставалось пять минут ходьбы

До победительного возгласа. Микробы

Опять взлетали на гнилой Монблан,

Где нет материи. Лишь спящий капелан

Там ищет сканеры высокой пробы.

БЭБИ – УБИЙЦА

Бэби-убийца встретилась мне

И вот что особенно меня удивило

Мчалась она на безумном коне

Бэби-убийца торчала нехило

О, бэби-убийца

Ты родом из Бийска

Бэби-убийца сготовила ужин

И вот что мне особенно было приятно

Ни ей, ни мне был ужин не нужен

Остались осколки и серые пятна

О бэби-убийца, бэби-убийца

Ты родом из Бийска, ты родом из Бийска

Бэби-убийца так звонко смеялась

И позже, когда мы лежали у койке

Она отдала мне свое одеяло

Сама же накрылась бачком из помойки

О бэби-убийца

Недаром ты родом из Бийска

Кого ты убила, бэби-убийца?

Шепнул я ей на ухо ночью темной

Она мне ответила: «Сомалийца»

Который пытался стать моей теткой.

О бэби-убийца

Недаром, недаром ты родом из Бийска

КОФЕ

Прожит день

Словно выпит стакан

Холодного горького кофе.

Близится ночь,

Сонная ночь,

Черная сонная ночь.

Ты выползешь утром

Из сонных глубин

И нырнешь в холодное кофе.

И в коричневой жиже

Будешь лежать

До наступления тьмы.

И так незаметно

Наполнится доверху

Огромный грязный кофейник.

Изо дня в день,

Из ночи в ночь,

Ты вливал в него по стакану.

И сам не заметил,

Как в нем оказался,

В огромном грязном кофейнике.

Ты в нем задохнешься

И осядешь на дно

Мутным, черным осадком.

И в последний миг

Ты вдруг остро поймешь,

Что все началось тогда

В день, что был прожит

Словно выпит стакан,

Холодного горького кофе.