Текст книги "Рокировка Сталина. С.С.С.Р .- 41 в XXI веке"

Автор книги: Анатолий Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

отловленные нынешней ночью, сидят в КПЗ комендатуры, есть другая беда. В ста метрах

от здания заставы, где мы сидим и пьем чай с пограничным лейтенантом, начинается

Польша. Речь Посполита, мать ее... Пшеки – самая непредсказуемая нация, из всех, кого

знаю. Хуже арабов, честное слово. Взять того полицейского на дороге. Додуматься надо:

махать полосатой палкой колонне из нескольких десятков большегрузов, впереди которой

едут два джипа, битком набитые вооруженными людьми. Ему шляхетская гордость, что

ли, не позволяет понять: либо у проезжающих ВСЁ в порядке, либо останавливающий -

труп. Сегодня ему повезло, палку никуда не засунули, и не шарахнули в голову, не

вылезая из салона. А в следующий раз? Самое смешное, если чудом останется в живых,

опять будет стоять на дороге и заниматься тем же самым. И почти поголовно все такие.

Где гарантии, что завтра их правительство не захочет помахать фамильной саблей?

Польша "от можа до можа", Катынь, Смоленск, красные маки Монте-Кассино... Никаких

гарантий адекватности шляхтичей. Так что, мои бойцы залегли вокруг моста. Лейтенант с

сержантом, который в "тревожной группе" прибежал, пошушукались, и указали места, где

наиболее возможны осложнения. Дно мелкое или удобный для плавающей бронетехники

выход на берег. Там тоже наряды выставили. Моих вперемешку с местными.

Подозреваю, что начальник "девятки" сейчас мысленно матерится и плюется. Но что

тут поделаешь. Вероятность польского вторжения существует? Существует. И моих ребят

он оценил. Так что свыкнется. Тем паче, начальник отряда недвусмысленно приказал

сотрудничать. И не чинить препятствий.

Лейтенант с отсутствующим видом дует в кружку. Хорошо лейтенанту. У него с

подчинением все ясно. Начальник комендатуры, начальник отряда, командующий

округа... А у меня сложнее все в разы. Кто мне начальство? Фима – это однозначно. Но он

в Москве. Точнее, в дороге где-то. Да и что, каждый шаг с ним согласовывать? Бред. А из

местных? Сталин? Безусловно. Но не будет же мне лично Иосиф Виссарионович звонить?

И Берия не будет. Скорее всего, либо через Фиму свяжутся, либо через какое местное

управление передадут. Нет, последнее – не вариант. Не идиоты в Москве сидят, понимают,

что такого указчика могу и лесом послать.

Хотя, чего я голову ломаю... Приказ передадут через Фиму. И либо, он его поддержит,

либо сообщит, что всё плохо и надо с боем прорываться в Аргентину. Да так даст знать,

что, кроме меня, и не поймет никто. Вот тогда и будем действовать по обстановке. Фима-

то – голова!

Как он здесь ситуацию прокачал! Мгновенно! Я еще глаза тер, глюки прогоняя, а он

уже тормозит тачку и бросает остолбеневшему часовому у шлагбаума:

– Товарищ боец, срочно вызовите старшего смены! Сообщение чрезвычайной

важности!

Причем так сказал, что вызвали без малейшего промедления. А дальше! Это же видеть

надо! Тут даже не в словах дело. И не в технике и документах будущего. Интонации,

мимика, жесты... Высший пилотаж! Пять минут поговорили. И старшой уже рысью

умчался, прозванивать по вышестоящим начальникам.

Тревожная группа с заставы во главе с лейтенантом примчалась через полчаса. Он

подошел, представился. У меня аж круги перед глазами пошли. Потом, только сообразил,

что так и должно быть. Ведь Брест же. И Крепость. Брестская. В которой мой дед войну

встретил. Я ж этим вопросом не просто интересовался, а копал глубоко и качественно. С

лейтенантом мы тоже потом общий язык нашли. Рассказал ему пару фактов из его же

биографии. Хотя, и было опасение, что сорвется мужик. Тяжело такое про себя узнавать.

Устоял. Зубами скрипнул, зыркнул исподлобья, и все. Да, верю, такой мог неделю

оборону держать и крови из немцев выпить большущую цистерну. И бойцы у него,

начальнику под стать. То ли мысли читать умеют, то ли до автоматизма обучены. Моим

ребятам, конечно, не чета, школа не та. Но!..

Но это потом. А в тот момент Фима Андрею ситуацию объяснил. И справился еще

быстрее, чем с его подчиненными. Короче говоря, лейтенант бровью шевельнул, а

шлагбаум уже поднят. И машины потихоньку пошли.

Мы мирно въехали в Союз! Мирно! Без обысков и отбора оружия! По всем

инструкциям, погранцы были обязаны нас никуда не пропускать. Вплоть до ареста. С

обыском и изъятием колюще-режуще-огнестрельного. Ох, посмотрел бы я на эту

картину... Но без нее лучше. Молоток Фима!

И я молоток! В который раз себя хвалю, что не отказался от его предложения тогда, в

девяносто втором. Хотел ведь, на волоске висело...

Привел Фиму Палыч. Палыч в рукопашке бог и царь. Всю жизнь натаскивал ребят из

нашей конторы и еще парочки аналогичных. А легендировалось это под секцию самбо.

Совершенно открытую. Секция работала и с самыми обычными людьми. Вот Фима и был

таким обычным. Разве что занимался с четырех лет, да Палыч его по нашей программе в

последнее время тренировал. Даже пересекались пару раз на тренировках.

Вот тут Палыч и привел его ко мне. Я тогда в сильном разброде был. Из конторы

выперли. Прицепились к ранению и комиссовали. Любому дураку ясно, что касательная

царапина – предлог. Разгоняли нас. "Реорганизовывали". Причем гнали лучших.

Профессионалов. Всякая нашлепка бюрократическая оставалась.... Вот и я попал под

гребенку. Куда было деваться, совершенно непонятно. На гражданке ни профессии, ни

связей, хоть в бандиты иди...

И тут Фима появился. Ну что Фима? Мальчик, двадцать два года, окончил институт,

начал заниматься бизнесом. Даже неплохо начал. Для первых месяцев. Под бандюков

ложиться не хочет, ищет нормальную охрану. Не крышу – охрану. Не глуп, верю. Но нет

за ним никого и ничего. Через пару-тройку месяцев накроется его фирма медным тазом, и

все проблемы. А еще – еврей. Нет, я не антисемит. Но из казаков я. А казачество всегда

евреев не любило. И семья, соответственно, у нас антисемитская. Исторически. Некое

послабление с деда началось. Он во время войны вместе с одним евреем воевал. От самой

границы и до своей гибели в сорок третьем. И писал с фронта: "Если бы все люди были, как этот жид, давно коммунизм на всей Земле построили. Славный казак!". Вот тогда у

моей бабушки настрой и заколебался. А когда в сорок седьмом тот парень в гости

приехал... Вещи привез, что от деда остались, фотографию рейхстага с надписью

"Василий Нестеренко". И указал, где дед похоронен... В общем, антисемитами мои предки

быть перестали. Но любовью и близко не пахло...

В общем, хотел я Фиму подальше послать. Но по привычке своей, годами

выработанной, сразу не ответил, взял пару дней на размышление. А вечерком нашло

настроение альбом семейный полистать. Дошел до той фотографии с рейхстагом. Смотрю,

а пониже дедова имени... Я глазам своим не поверил. Лупу схватил. Точно. Ниже дедова

имени, буковками поменьше, как будто в тени деда, написано: "Абрам Фридлендер"!

Вот тут я подхватился! Наших еще не всех поувольняли, так что Фиму я по базам

мигом пробил. Точно! Внучатый племянник того самого дедова сослуживца.

После этого, понятное дело, согласился. Что же я за сволочь буду, если не помогу

внуку того, кто закрыл глаза моему деду? И плевать, выстоим мы с ним, или нет. Да

выстоим, раз деды вместе выстояли, то и нам сам бог велел. Между прочим, я эту

карточку с тех пор всегда с собой ношу. Она и сейчас в кармане "горки".

Ни через два месяца, ни через три, Фимина фирмочка не сгорела. Голова у него прямо

Дом Советов... Таких в мире один на миллион, если не на миллиард! Через год он уже был

крут. И моя служба росла потихонечку. Набирал ребят. В те годы многих вышвыривала на

улицу новая власть. А как-то зашел с Фимой разговор о кадровой политике. Вот тут

работодатель меня и ошарашил.

– Бери всех стоящих, – говорит, – когда этой стране потребуются лучшие в мире станки,

ей потребуются и лучшие в мире бойцы. По деньгам мы и тысячу человек прокормить,

вооружить и натренировать можем.

Так, можно сказать, и сбылась моя мечта. Тысяча, конечно, перебор, но сотню набрал.

Вот она, почти вся здесь. Может, и не лучшие в мире, но одни из лучших...

г. Варшава, Президентский дворец.

Бронислав Коморовский, Президент Ржечи Посполитой Польской

– Пся крев! Такой шанс построить Великую Польшу от можа до можа, причем до

Охотского!. На Leopard 2A4 против "тридцатьчетверок"! – Бронислав Коморовский, уже

почти три месяца как президент страны, не находил себе места от возбуждения. – Конечно,

их всего чуть больше сотни, но и Т-72 для сорок первого можно считать супероружием...

Русские беззащитны! Главное, действовать быстро, пока не налетели другие коршуны. И

союзникам ничего не сообщать, а то пригребут всё себе. Сейм тоже не нужен, утопят в

говорильне. Надо действовать. И очень быстро! А если что, нового Лжедмитрия долго

искать не надо – товарищ Власов как раз под боком, из-под Львова свой четвертый

мехкорпус вывести пытается...

Не будучи военным, Бронислав, тем не менее, любил быстроту и четкость выполнения

своих приказов. И 27 октября 2010 года Войско Польское начало наступление по всей

протяженности границ с Россией, Белоруссией, Литвой и Украиной. Почти двести тысяч

жолнежей, ревя моторами, при поддержке семи сотен танков и тысячи БМП, надвигались

на обреченного противника. На каждые два танка и три "бехи" приходилось всего по

четыре километра государственной границы. Остальные двести танков и триста

"коробочек" оказались немножко не на ходу. Увы, последние поставки советской техники

осуществлялись почти тридцать лет назад.

Первые проблемы возникли в Прибалтике, где поляки ничтоже сумнящеся ворвались в

оперативные тылы группы армий "Север". Немцы сориентировались быстрее. И

неожиданно обнаружилось, что "ахт-ахты" всё же опасны для "Леопардов", а прошедшие

всю Европу солдаты вермахта, хотя и вооружены намного хуже, но воевать умеют

значительно лучше неожиданного противника. Техническая отсталость немцев давала

себя знать, но, неся огромные потери, они к вечеру всё же перемололи значительно

уступавшие им по численности и выучке польские части. Не помогли даже брошенные на

помощь спецвойска. Все две тысячи польских спецназовцев героически пали в боях,

увеличив потери врага еще на десять тысяч человек. Остатки польских войск, бросая

технику и оружие, бежали, сея панику среди собственного населения. Поляки ждали

контрнаступления немцев. Тех самых, из сорок первого года. На их счастье у Вильгельма

фон Лееба не осталось для этого сил. Утром 28 октября 2010 года он принял решение о

прекращении боевых действий остатков своих войск против РККА.

В Белоруссии и на Украине дела поляков шли не лучше. Легко сметя пограничные

заставы, доблестные польские части ворвались на территорию противника, где

немедленно увязли в грязи. Не прекращающийся уже больше суток ливень превратил и

без того не слишком хорошие дороги в болота, где застревала даже хваленая современная

техника. Несмотря на почти полное отсутствие сопротивления за день удалось

продвинуться не более, чем на сотню километров. Вымотанные маршем и непогодой

части расположились на ночлег в подвернувшихся деревнях и мелких городках.

Увы, население западных областей Украины и Белоруссии еще не забыло прелестей

вхождения в состав Польши и "любило" поляков куда больше, чем "большевистских

оккупантов". А кавалерийские дивизии РККА выбрали эту ночь для налетов в духе батьки

Махно. Не имевшие никакого боевого опыта часовые снимались быстро и беззвучно.

Большинство жолнежей не успевали толком проснуться, а офицеров резали

гостеприимные хозяйки выбранных ими хат. Там, где полякам удалось организовать

сопротивление, и русские откатились, они не забыли на прощание поджечь вражескую

технику. Машины двадцать первого века горели ничуть не хуже устаревших Т-26...

Единственную сохранившую хоть какую-то боеспособность часть уничтожил на рассвете

четвертый механизированный корпус генерала Власова. Потенциальный Лжедмитрий не

догадывался о том, что ему было суждено стать основателем РОА, и честно выполнял

обязанности командующего корпусом. А генералом он был неплохим... Утром 29 октября

2010 года Польша осталась без сухопутных войск...

– Пся Крев! – В полдень того же дня Бронислав Комоцкий, уже почти три месяца как

президент страны, не находил себе места от возбуждения.

Ему только что звонил Сталин. И откуда у него номер телефона! В крайне вежливых и

издевательских выражениях Иосиф Виссарионович сообщил президенту, что из-за крайне

уважительного отношения к трудовому польскому народу и миролюбия Советского

руководства, СССР не будет вводить в Польшу свои войска. Только заберет назад столь

любимый товарищем Сталиным Белостокский выступ. А на столе президента лежал текст

телеграммы от Анхелы Меркиль. Канцлер Германии выражала удивление

неспровоцированным нападением польских военных на немецких граждан в Восточной

Пруссии и прямым текстом требовала отторжения Гданьского коридора, фактически уже

занятого частями Бундесвера.

В принципе, президент должен был быть доволен. Польше сохраняли жизнь. Вот

только с морями становилось совсем хреново...

Бронислав вздрогнул и проснулся. "Слава богу, это только сон. Что со мной? Какой

октябрь, какая грязь... Уснуть в собственном кресле за полчаса до важнейшего совещания.

Чуть не проспал. Но сон точно навеян этими фантастическими сообщениями, – перед

глазами всплыло перекошенное безусое лицо совсем молоденького жолнежа и острия вил,

торчащие из его груди-Боже мой! Надо успокоиться и идти в ситуационный кабинет. Пора

уже".

***

Пока варшавяне, да и остальные поляки, удивлялись неожиданным слухам о закрытии

аэропортов и обсуждали появившиеся в Интернете ролики о боях на Восточных Границах,

в ситуационном кабинете, расположенном в Президентском дворце, собрались люди,

составлявшие военный кабинет и призванные решать судьбу страны. Нервозность,

царящая в помещении, легко объяснялась не только необычными событиями,

происходящими на восточных границах Польши, но и неожиданным опозданием самого

президента. Докладывал министр обороны Ржечи Посполитой, генерал брони Клых.

– ... Можно с уверенностью сказать, что наступление со стороны Калининградской

области, принятое нами за русское, на самом деле ведут части вермахта образца сорок

первого года. Захваченные бойцами спецназа "Гром" пленные из дивизии "Тотенкопф" и

образцы техники однозначно подтверждают этот факт. Одновременно с этим страны

бывшего СССР сменились Советским Союзом того же периода... В настоящее время в

Восточной Пруссии действует шестнадцатая Поморская механизированная дивизия, силы

пограничников в составе двенадцати погранзастав и роты спецназа, часть группы спецназа

"Гром". Дополнительно переброшены два дивизиона воздушной кавалерии, первый

легкокавалерийский и седьмой любельских улан, а также шестой десантно-штурмовой

батальон. Планируется перебросить туда и остальные части шестой десантно-штурмовой

бригады, а также третью механизированную бригаду. Не позднее двадцати трех часов дня

планируется дополнительно развернуть против Калинин..., прошу пане, Восточной

Пруссии, еще и основную часть двенадцатой Щецинской механизированной дивизии в

составе двух механизированных бригад и артполка с частями обеспечения. Одновременно

на бывшей белорусской границе развернется Варшавская механизированная дивизия без

одной бригады и кадровая часть восемнадцатой бригады территориальной обороны.

Горнострелковую бригаду из состава этой дивизии развернем в районе от Бреста и южнее

вдоль украинской границы. Для поддержки и воздушного прикрытия войск, действующих

против нацистов используются силы ВВС с тридцать первой, а также частично с тридцать

второй и двадцать второй авиабаз. В результате на всей остальной территории

авиационной поддержки и прикрытия мы практически не имеем, – на недоуменный вопрос

премьера Туска:

– А почему?

Министр обороны ответил по-военному кратко. – Больше у нас боеготовых самолетов

нет, – и продолжил. – Но столкновения на границе с Советами незначительны и

фактически прекращены. Было несколько очагов на бывшей границе с Белоруссией, но

там имелись шесть рот спецназа погранвойск и пятнадцать застав. Поэтому только одному

русскому отряду удалось продвинуться незначительными силами в районе Гродно на

двадцать километров вглубь нашей территории. В настоящее время в этот отряд, не

желавший вступить в переговоры, уничтожен боевыми вертолетами. На остальной

территории границы наблюдаются попытки установления связи между погранчастями и

русскими властями. Таким образом – мы будем к исходу суток иметь группировку

способную вытеснить как немецкие, так и русские войска за пределы наших границ.

Считаю, что армии образца сорок первого года не смогут оказать сильного сопротивления

нашим доблестным жолнежам.

– Пся крев! Такой шанс построить Великую Польшу от можа до можа, причем до

Охотского! На "Леопардах" против "тридцатьчетверок"! – Радослав Сикорский, министр

иностранных дел, был возбужден настолько, что не выбирал выражений и позволил себе

перебить коллегу. – Конечно, их всего чуть больше сотни, но и даже старые Т-72 по

сравнению с ними – чудо-оружие! Русские беззащитны!

"Гитлер в сорок первом считал так же, – подумал президент. – Боже, но шпарит прямо

по тексту. Определенно, сон был пророческим!"

Тем временем Сикорский не унимался:

– Главное, действовать быстро, пока не налетели союзники, – лицо говорившего

скривилось в презрительной усмешке, – и ничего им не сообщать, а то эти коршуны

пригребут всё себе. Сейм тоже не нужен, утопят в говорильне. Надо действовать. И очень

быстро! А если что, нового Лжедмитрия долго искать не надо, вспомним, как русские

генералы сотнями немцам в плен сдавались. Панове, я считаю, что нам не стоит

ограничиваться только Крулевцом. Вы забыли еще старинные польские города: Вильно,

отобранный у нас как раз этой страной, и Львив.

– Но для наступления необходимо провести хотя бы частичную мобилизацию, -

пытался остановить полет мысли своего коллеги министр обороны.

– Какая мобилизация? Вы еще не осознали случившегося! Нашим доблестным

войскам, оснащенным самой современной техникой, противостоит противник с древними

винтовками, практически без авиации, без ПВО, без современных средств разведки и

связи.

– Но, пан министр. Нашим войскам противостоят отнюдь немалые силы. В Восточной

Пруссии мы имеем против себя, кроме действующей сейчас эсэсовской дивизии "Мертвая

Голова" и пехотной пятьдесят восьмой дивизии, еще и минимум две армии и танковую

группу. Сейчас они связаны боями с русскими, но вполне могут заключить с ними

перемирие и повернуться против нас. На бывшей белорусской границе нашей разведкой

выявлены силы одиннадцатого мехкорпуса, восемьдесят пятой, пятьдесят девятой

стрелковых дивизий, тридцать шестой кавалерийской, в районе Бреста расположена

четвертая советская армия. Мы можем сдержать их, даже разбить, обороняясь, но у нас

просто нет достаточного количества войск для наступления.

– Пан генерал брони. Я не пойму. Вы считаете, что плохо обученные русские войска,

которых вермахт с устаревшим вооружением гнал до самой Москвы, смогут разбить наши

великолепно вооруженные и обученные части? Вы только что утверждали обратное тому,

что говорите сейчас. Или Вы не патриот Польши?

Удивление, всё сильнее проступавшее на лицах премьер-министра Дональда Туска и

остальных членов кабинета, оставалось незамеченным увлекшимся Радославом. Он

вытащил из папки довольно затрапезного вида бумажку:

– Вот, послушайте: "Наша армия обладает подавляющим огневым превосходством и

имеет безраздельное господство в воздухе. В полосе ТВД с советской стороны имеется

только истребительная авиадивизия в районе Минска и две бомбардировочные дивизии на

флангах. Истребительная авиадивизия оснащена истребителями И-16. Авиация русских

будет уничтожена частично на аэродромах, частично в воздухе современными боевыми

самолётами. Далее наши войска, используя танки, БМП и БТР подавят с недоступных для

ответного огня дистанций наспех подготовленную оборону стрелковых соединений.

Артиллерию красных уничтожат огнём самоходки и РСЗО. Отсутствие в РККА

противотанковых ружей и практически полное отсутствие ручных противотанковых

гранат делает невозможным борьбу с БТР и БМП стрелковыми подразделениями. Ввиду

серьёзных недостатков в тактической подготовке командного состава и слабой (тем более

по современным меркам) подготовке личного состава войск связи оказание

организованного сопротивления противником будет либо крайне затруднено, либо

невозможно. Очевидно, будет иметь место неорганизованное очаговое сопротивление с

переходом, по израсходовании боезапаса, в рукопашные схватки. Пользуясь техническим

превосходством, в том числе в мобильности, наши жолнежи, руководствуясь общей

задачей захвата максимально возможной территории могут не обращать внимание на

сопротивление, рассчитывая добить и пленить оставшихся потом. Дальность продвижения

в глубину можно считать равной величиной расхода половины заправки топлива или

более, в зависимости от возможности передвижения на местности. Т.е. примерно на

двести пятьдесят километров, если считать по танкам..." – министр еще раз потряс

бумажкой. – Это доклад независимого военного обозревателя. Его анализ подтверждает

мои мысли. Наконец-то сбудется давняя мечта о Польше от можа и до можа. Сейчас

главное, чтобы не успели вмешаться немцы или американцы.

– Пан министр, – в обычно спокойном голосе президента звучало железо, – Вы когда-

нибудь горели в танке?

– Нет, пан президент!

– А раненым в живот Вам быть не приходилось?

– Но, пан президент...

– Тогда понятно, почему Вы так рветесь в бой, – самого Коморовского такие страсти

тоже миновали, но он не считал это принципиальным. – Вы готовы лично возглавить

передовую роту?

– Но, пан президент...

– Что, пан президент? Если не готовы, будьте добры успокоиться и включить голову.

Вы давно уже министр, а не душман! Панове, какие еще есть мнения?

Почему-то упоминание о моджахедском прошлом Радослава разрядило обстановку. В

дальнейшем совещание шло в сосредоточенном, деловом ключе, и было очень

результативным.

– Итак, – подвел итог президент. – За пределы наших границ ни шагу. Атаки вермахта

отбивать, применяя всё имеющееся вооружение. С русскими стараться в конфликт не

вступать. При контакте и попытках прохода на нашу территорию стараться объяснять

ситуацию и просить ждать приказа из Москвы. Огня без крайней необходимости не

открывать. Госпоже канцлеру я позвоню сам. Генсеку НАТО – пан генерал Клых. А вы,

Радослав, – он мстительно посмотрел на Сикорского, – в течение получаса придумайте, как

связаться со Сталиным.

г. Брест. Девятая погранзастава.

В. С. Нестеренко, директор ЧОП «Фрида»

Дымить в помещении не приучен с детства. Да и лейтенанту поспать надо. Как он

признался, третьи сутки на ногах. Вот и вышел в курилку. Задымил...

– Товарищ командир, разрешите обратиться?

Рядовой. Молоденький совсем, лет двадцать. Невысокий, крепенький, кареглазый,

волосы рыжеватые, даже при короткой стрижке курчавятся. Лопоухий немного. Сразу

видно, что недавно с гражданки. На все пуговицы застегнут. И форма не обмятая. В глазах

любопытство так и плещется.

– Обращайтесь.

– Рядовой Абрам Фридлендер! А Вы правда из будущего?

Млять! Не может быть! А почему, собственно, не может? Дед же именно в этих местах

войну встретил, а они с одной комендатуры. Вот с этой. Значит...

– Правда! А скажи, боец, есть у вас такой – Василий Нестеренко?

– Есть, товарищ командир. Позвать?

– Позови, если он не занят.

– Я мигом! – он поворачивается, окидывает взглядом окрестности и громко кричит, -

Васька! Иди сюда!

Один из пограничников неторопливо разворачивается к нам. Высокий, мускулистый, с

хорошей фигурой. Форма сидит ладно, как будто скроена под заказ. Всё верно, он на два

года старше Абрама, уже послужил, пообтерся. Два треугольника в петлицах. Папироска

висит на краю губы. Голубые глаза сканируют местность. Иначе не скажешь, именно

сканируют.

– Ну чего тебе, малохольный, наряд захотел? Форму обращения забыл?

– Вас, товарищ сержант, товарищ командир спрашивает, – малость стушевался

рядовой.

Василий меряет меня взглядом. Видно, что он еще не определился, как к нам

относиться. И ко мне тоже. Вроде и командир, но ведь ни к РККА, ни к НКВД не

принадлежу. С другой стороны, видел, что начальник отряда общался на равных, и с

начальником заставы посторонний чаи гонять не будет. Решается.

– Товарищ командир, сержант Василий Нестеренко! Прибыл по Вашей просьбе!

Ишь ты! Не по приказанию, по просьбе. Ладно, не таких обламывать приходилось.

Хоть ты мне и дед...

– Здравствуйте, сержант. Ты хоть знаешь, что твоя Анюта беременна?

Вся шелуха слетает мигом. Остается двадцатидвухлетний удивленный пацан.

– Как беременна? Откуда Вы знаете? У меня ребенок будет? Когда?

– Сын у тебя будет. Сергей. Что, не помнишь, когда сына делал?

Начинает считать, шепча губами и сбиваясь... Нет, дед не был неграмотным. И

дураком тоже. От счастья ошалел. Первым не выдерживает Абрам:

– Через семь месяцев родится. Ты два месяца, как в увольнение ездил.

– Ага, правильно, – выдыхает Вася. – Это точно? Ах ну да, Вы же из будущего. Вы что

про всех знаете?

– Нет, только про вас двоих.

– Почему про нас?

– А вы мне родственники.

– Оба? Не может такого быть. Он же жид! – запоздало оглядывается, не слышит ли кто

вырвавшееся слово. – Что, мы в будущем с ними породнились? Да не в жисть!

– Вы уже в курсе, что от войны чудом сбежали? Так смотрите. Оба.

Достаю заветную фотку. Они впиваются взглядом. На фотке рейхстаг. Выщербленные

пулями и осколками колонны, крошево камня, какая-то перевернутая тачка. Трое

солдатиков на переднем плане. Мятая, видавшая виды форма, запыленные лица. И

большие надписи над их головами. Две фамилии. Два имени. Их имена и фамилии.

– Это что?

– Рейхстаг. Берлин, май сорок пятого. Победа.

– Видишь, – совсем по-мальчишески толкает Абрама мой дед. – Я выше расписался. И

крупнее!

Вот он, момент истины.

– Извини, Василий, – говорю. – Ты не дошел. Погиб в сорок третьем под Конотопом.

Это Абрам писал. За обоих.

Я им рассказываю всё, что знаю. Долго. Подробно. Про то, как погибла застава. Как

Васька тащил из окружения раненого Абрама. Как Абрам тащил через линию фронта

раненого Ваську. Про их встречу в Сталинграде. Про Курскую битву. Про освобождение

Киева. Про безвестную высоту под Конотопом. Про могилу у подножия той высоты. Про

Варшаву. Про Берлин. Про Парад Победы. Про них...

Я рассказываю про семьи, их довоенные и послевоенные семьи.

Про беременную Анюту Нестеренко, отставшую от поезда, везущего семью в

эвакуацию и мечущуюся на путях на безымянном полустанке, а потом втягиваемую

раненными бойцами в санитарный эшелон (поедешь с нами, девонька, негоже тебе немца

дожидаться)... Про ту же Анюту, кормящую маленького Сережку не отходя от станка...

Про Веньку Фридлендера, брата Абрама, четырнадцатилетнего пацана, кидающего уголь

в топку паровоза где-то в казахской степи под аккомпанемент подбадривающей

скороговорки машиниста, ровесника первых паровозов: "Шуруй, Венька!"... И про другой

паровоз, где Васькин дед, мой и его полный тезка, кричит другому пареньку: "Шуруй,

Витька!"... Про мать Абрама, падающую в голодный обморок за операционным столом...

Про шурина Абрама, брата еще не знакомой ему будущей жены, не взятого в армию из-за

"брони", но ушедшего в ополчение и погибшего в подмосковных окопах, так и не успев

сделать ни одного выстрела... Про казака Сергея Нестеренко, бросившегося с гранатой

под танк...

Я рассказываю про... про то, чего теперь уже не будет. Даже если случится обратный

перенос, и дивизии вермахта рванут на Москву – не будет. Потому что будет всё по-

другому. Потому что здесь я с ребятами, и весьма неплохим боезапасом. Потому что

гонит к Москве Фима с его головой. Потому что...

Они слушают, раскрыв рты, забыв, кто из них сержант, а кто рядовой, кто еврей, а кто

казак, забыв обо всем.

Я рассказываю, а сам понимаю, что если пшеки завтра начнут махать шашками, им не

светит. И бундесам не светит. И китаезам. И пиндосам. Никому. И не из-за моих бойцов и

Фимы с его идеями. Не из-за наших станков и ноутбуков. Не из-за подлодок с ядерными

боеголовками. Из-за этих ребят. Из-за миллионов таких мальчишек. Которые еще совсем

дети, которые еще ничего не умеют. Но они, в той, прошлой истории остановили Гитлера.

И они в истории нынешней остановят кого угодно. Даже без современного оружия. Даже

если окажутся вообще без оружия. Все равно, остановят. Они просто не умеют иначе...

Москва. Кабинет т. Сталина.

И. В. Сталин, секретарь ЦК ВКП (б), Председатель СНК СССР

Самый длинный в году день уходил понемногу, практически незаметно для глаз,

сменяясь сумерками. Воздух за окном постепенно терял прозрачность, в углах кабинета

накапливались тревожные тени. Сидящий за столом человек отложил в сторону лист

бумаги, буквы на котором уже различались с трудом, и включил настольную лампу.

Кинув взгляд за окно, он взял лежащую неподалеку от стопки книг пачку папирос,

пододвинул трубку и привычно набил ее табаком. Раскурил, затянулся, поднялся со стула,

и, мягко ступая по ковру, держа трубку в руке, прошелся до окна и обратно к столу.

Привычный ритуал не успокаивал, скорее наоборот, раздражал, как вся привычная

обстановка рабочего кабинета. Слишком обычная для фантастических новостей,

поступавших весь день. Настолько фантастических, что они просто не укладывались в

голове, и приходилось постоянно напоминать себе, что это не сон.

Задумчиво поглядев на трубку, он постоял у стола еще несколько долгих, томительно-

вязких минут. Затем трубка легла на пепельницу, а в руках, уже не первый раз за день,

оказался потрепанный номер журнала "Всемирный следопыт". Журнал уже привычно

открылся на странице с началом рассказа Беляева "Белый дикарь". "Типичное отношение

европейцев к тем, кто не похож на них и кто их слабее" – и он отложил журнал в сторону.

Вспомнилось, казалось бы, уже давно забытое, пережитое за границей ощущение

беспомощности и не скрываемой недоброжелательности окружающих. Раздраженно

вздохнув и выдохнув несколько раз, он для успокоения начал перебирать лежащие на

столе книги. Здесь было все, что удалось найти в библиотеках по проблемам путешествия

во времени, от Твеновского "Янки при дворе..." до "Бесцеремонного Романа". Кроме этих, содержащих выдуманные авторами коллизии, томов, в стопке лежали брошюры,

повествующие о завоевании Мексики и Перу конкистадорами. Он открывал и быстро

пролистывал каждую, торопливо выискивая самые актуальные места. Взгляд скользнул по

страницам "Бесцеремонного Романа" и задержался на описании разгрома противников