Текст книги "Маленькие повести о великих художниках"

Автор книги: Анатолий Чупринский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Графиня Юлия отнюдь не была белоручкой. Еще в детстве на конюшне ухаживала за собственной пони. Потом и за взрослыми лошадьми. Чистила, запрягала, поила… Сменить холодный компресс на разгоряченном лбу любимого человека для нее было поистине подарком судьбы.

– Что с вами было, Господибогмой! – тревожно спросила Юлия. И понизив голос, прошептала. – Я так испугалась…

Сквозь пелену головной боли, Карл долго смотрел на прекрасное и бесконечно дорогое лицо отважной женщины. И молчал.

Наконец через силу проговорил:

– Я был… там!

Юлия мгновенно все поняла. Ее прекрасные темные глаза слегка округлились и, затаив дыхание, она ждала. Но Карл не произнес больше ни слова. Художник погрузился в долгий сон.

На следующее утро они сидели в уютном кафе, что расположено на улице святого Марка и по традиции пили кофе.

– Что там носят женщины? – начала допрос Юлия.

– Мужчины ходят кто в чем. В основном, в тогах. Довольно неудобное одеяние, надо сказать. Женщины, вообще… без ничего.

– Господибогмой! Совсем!? – восторженно прошептала графиня.

– Абсолютно. – подтвердил художник.

– Вы шутите? – воскликнула Юлия. И уловив в глазах Карла ей одной заметные искорки смеха, разочарованно сказала. – Шутите!

– Жаль, что такой прекрасный город погибнет! – вздохнул Карл.

Вокруг шумела пестрая, горластая толпа Неаполя.

Творческие люди в большинстве своем, живописцы здесь не исключение, люди незащищенные, легкоранимые. Гордый взгляд, высоко вскинутая голова или угрожающего вида борода чаще всего скрывают детскую душу. Они, как никто другой, нуждаются в постоянной поддержке. Неосторожное слово или небрежный, неуважительный отзыв может их просто убить.

Любящим женским сердцем Прекрасная Юлия чувствовала, Карл именно из этой породы людей. Разъяренной тигрицей она бросалась на защиту художника и не уставала по любому подходящему поводу, а подчас и вовсе без всякого повода, твердить о его гениальности. Что, кстати, абсолютно соответствовало истине.

Но полное удовлетворение она испытывала, только когда ей удавалось найти мецената для Карла.

– Анатолий Николаевич Демидов!

– Карл Павлович Брюллов!

Графиня Юлия представила друг другу мужчин и, крайне довольная собой, легко опустилась в изящное кресло.

Карл в некоторой растерянности смотрел на Демидова. С огромной бородищей, тот смахивал на разбойника с большой дороги.

– Карл! Я рассказала Анатолию Николаевичу ваш гениальный замысел насчет написания картины, Господибогмой! О гибели Помпеи! И он, проявив истинную заинтересованность, любезно согласился заключить с вами контракт на покупку будущей картины, если вы, разумеется, ничего не имеете против! Господибогмой, Карл!

Графиня выразительно смотрела на Карла. Потом бросила не менее выразительный взгляд на Демидова.

Мужчины согласно закивали головами.

Знаменательная встреча состоялась в неказистом кабинете ресторана «Прибой» города Неаполя. И кто знает… Если б не беззаветная, преданная любовь графини Юлии… если бы не щедрость и мудрая дальновидность уральского промышленника Демидова, мир, возможно, никогда бы и не увидел гениального полотна Карла Брюллова…

Карл работал, как одержимый. Уже все стены, столы и стулья, и даже кожаный диван мастерской, которую графиня специально сняла для него, заполонили эскизы, наброски, зарисовки…

Художник даже не пытался восстановить ТЕ свои впечатления. Смутные воспоминания толкали его необузданную фантазию на создание все новых и новых образов… Какие-то новые лица, позы, глаза, детали быта, части одежд вспыхивали в его голове и тут же гасли, прежде чем он успевал перенести их на бумагу.

Карл уже несколько дней не выходил на улицу и на вопрос графини: «Какой вчера был день?», отвечал:

– День был без числа.

Только под напором неудержимой Юлии, не отрывая глаз от бумаги и не выпуская из рук карандаша, продолжая работать, Карл открывал рот, судорожно что-то глотал… что-то жевал из рук графини, чем-то запивал… Он был в каком-то деятельном полусне!

Но общего замысла не было. Разрозненные детали никак не желали складываться в какую-либо общую картину.

Посреди мастерской на мольберте стоял большой холст.

Но на нем не было ни единого штриха. Своей девственной белизной он просто давил на художника. Карл даже избегал смотреть в его сторону.

Наконец Юлия не выдержала. Почти силой вытащила Карла из мастерской и, усадив в свою карету, повезла к морю.

Карл и Юлия медленно брели по пляжу вдоль кромки воды. Море было зеркально неподвижным. Солнце слепило глаза.

Невдалеке какой-то здоровенный детина, лежа на спине и подняв вверх голую ногу, покачивал на ней крохотную девочку. Вверх-вниз, вверх-вниз… Девочка отчаянно визжала и заливалась счастливым смехом. Ее тонкий голосок, колокольчиком, разносился по всему пляжу.

Карл почему-то подумал, ведь у него не было счастливого детства. Отец никогда не возил его к морю. И уж тем более, никогда не «катал» на своей вытянутой ноге.

– Карл! – неожиданно ласковым тоном произнесла Прекрасная Юлия. – Это моя идея, вы согласны?

– Какая-такая, идея? – поднял вверх брови художник. Хотя уже прекрасно понял, куда клонит графиня.

– Господибогмой! Насчет картины о Помпеях!

– Разумеется. Никто не отрицает.

– В следующий раз возьмите меня с собой. Я имею право!

– Следующего раза не будет! – категорически заявил Карл.

И разумеется, ошибся. На следующее утро он опять был…

5

… на том же пляже. Открыв глаза Карл увидел по-прежнему голубое, безоблачное небо. А скосив глаза чуть в сторону, того же здоровенного детину, который на вытянутой ноге покачивал крохотную девочку. Девочка заливалась счастливым смехом.

Карл повернул голову в другую сторону и, увидев пологие склоны Везувия, без кратера, как ни странно улыбнулся.

Он опять был в Помпеях.

– Ты где пропадал? Я весь город исколесил…

Услышал над своей головой Карл уже знакомый, чуть сипловатый голос. И мигом поднялся на ноги.

Деций нетерпеливо переминался с ноги на ногу и, как обычно, раздраженно хмурился.

– Пошли! – приказным тоном произнес он.

Карл отряхнул одежду от песка и, подхватив под мышку свой походный блокнот, последовал за астрологом.

– Как тебя зовут? – не оборачиваясь, спросил Деций. – В прошлый раз ты так и не назвался.

– Карл.

Парочка направлялась прямиком к городу.

– Странное имя. Откуда родом? – допытывался Деций.

– Я из разных мест, – уклончиво ответил художник.

Путь их пролегал через несколько спортивных площадок. Чуть в стороне возвышался храм Венеры, покровительницы молодежи.

Справа и слева от дорожки, по которой топали Деций с Карлом, молодые люди в коротких туниках с усердием наращивали мускулы. Метали, прыгали, боролись друг с другом и, обливаясь потом, поднимали большие каменные ядра.

– Метайте, метайте! – с неожиданным раздражением пробормотал Деций. – «В здоровом теле, здоровый дух!». На самом деле, одно из двух.

– Вы уверены? – изумился Карл.

– Научно доказанный факт, – пожал плечами Деций. – Боги на Олимпе всем поровну отмеряют здоровья. Хочешь быть здоров…

… дальше Деций понес какую-то околесину насчет того, что как раз наоборот, надо очень много пить вина. Что кислая среда внутри организма создает невыносимые условия для мельчайших микробов… и тому подобную бредятину. Карл перестал слушать.

Внимание художника привлекла тонкая линия грозовых облаков у самой линии горизонта. Угрожающе черные, с далекими яростными вспышками молний, они ровной траурной каймой окружали Помпеи, Везувий и все окрестности. Карл никогда не видел ничего подобного. И потому поинтересовался у астролога. Давно ли в Помпеях была гроза? Как часто в последнее время шли дожди? И вообще, что означает эта ровная, черная линия грозовых облаков на горизонте?

Деций ничуть не удивился вопросу. Поморщился и раздраженно передернул плечами. Словно его спросили, каждое ли утро над Помпеями восходит солнце.

– То и значит, что скоро конец света! – не оборачиваясь и не сбавляя шага, ответил астролог.

Карл не стал уточнять, он понял. Черная полоса грозовых облаков на горизонте, со всех сторон окружившая город, самым непосредственным образом связана с надвигающейся катастрофой. На какое-то мгновение ему стало страшно, по спине даже забегали мурашки, но, взглянув на шагающего чуть впереди Деция, который бодро бубнил себе под нос какую-то песенку, (одному ему известную!), Карл слегка приободрился.

Все-таки, извержение будет не сегодня. И не завтра. Еще есть время. Во всяком случае, лично у него.

Художник почему-то был убежден, Деций проживает в какой-нибудь захудалой хибаре. Вроде той, в которой обитал совсем пропащий художник Кайл. Но когда Деций привел его на улицу Изобилия и, распахнув внушительные ворота, пригласил во двор, Карл понял. Внешность, действительно, бывает очень обманчива.

Как выяснилось, Деций проживал в приличном двухэтажном особняке. Стены и веранды были сплошь увиты плющом и виноградом. Во дворе плавательный бассейн и огромный лохматый пес на цепи. Все как у приличных, зажиточных людей. Ремесло астролога, как видно, совсем неплохо оплачивалось.

Деций на ходу потрепал по загривку лохматого пса и, кивнув Карлу, направился по дорожке в дом.

– У меня есть план спасения Помпей! – на ходу бросил он.

Слева от дорожки на небольшой лестнице тянула руку к виноградной грозди пышнотелая девушка с ярким румянцем на обеих щеках. Увидев Карла, она приветливо улыбнулась ему, как старому знакомому и помахала ручкой.

«Чур, меня!» – пронеслось в голове Карла, и он вошел в дом.

Святая святых, кабинет астролога располагался на втором этаже особняка. Чего тут только не было! Карты звездного неба с изображениями зверей и птиц, диковинные таблицы из цифр и вовсе непонятных знаков. Особое внимания Карла привлек письменный прибор стоявший на большом столе. Перья, явно из египетского тростника и чернильница с темной краской из сока каракатицы.

По всему кабинету, тут и там, стояли какие-то странные приборы, понять назначение которых было выше разумения Карла.

Деций разложил на столе несколько пергаменных листов и, грозно сдвинув брови, объявил Карлу:

– До извержения осталось двадцать четыре дня!

Художник развел руками в стороны. Мол, на все воля Богов.

– Читай! – приказал Деций. И не спуская с художника напряженного взгляда, присел чуть в стороне на скамеечке.

Карл подошел к столу и, не присаживаясь, начал читать.

При всей наивности и безрассудстве, план Деция оказался не таким уж глупым. Были даже неожиданные решения.

Например, «всем, оставшимся в городе, повязать на головы подушки или любые другие мягкие ткани, чтоб при падении камней, избежать особенных ушибов…».

Или еще… «Все общественные здания подпереть с четырех сторон большими бревнами, кои можно спилить с бесполезных мачт у судов, находящихся в заливе, и укрепить оные на распорках, чтоб удержать здания от разрушений…».

Или… «Прокопать вдоль улиц канавы, глубокие, чтоб раскаленная лава могла свободно стекать в залив…».

Или… «Заблаговременно обильно поливать крыши домов, во избежании загорания от горячего пепла…».

Закончив читать, Карл повернулся к Децию. Тревожное выражение абсолютно детских глаз астролога, конечно, слегка смутило художника, но, собравшись с духом, он сказал:

– План хороший, но невыполнимый.

Деций подскочил, как ужаленный.

– Не веришь!? – начал он раздувать ноздри.

Как каждая подлинно творческая личность, Деций не выносил даже малейшей критики в свой адрес.

– Как его претворять в жизнь? – мягко спросил Карл.

В этом вопросе для Деция явно не существовало никаких тупиков.

– Подниму восстание рабов! – невозмутимо заявил он.

«Он, мятежный, ищет бури!» – пронеслось в мозгу художника. И Карл отрицательно помотал головой.

– Был у вас уже один… Спартак. Кровь, насилие…

– Когда это было-то! – поморщился Деций. – Двести лет тому назад! И не надо со мной спорить! – неожиданно взвился он. – Я всегда прав! Твой Спартак был необразованным человеком! А я… я ученый! Государствами должны руководить ученые… А не всякие там… Художники, поэты-недоучки…

Кого имел в данном случае в виду астролог, Карл не понял, но предпочел не выяснять.

Деций мерял шагами взад-вперед свой кабинет и с откровенной неприязнью посматривал на Карла. Художник, согласившись, кивнул.

– Где нам, дуракам, чай пить.

– Что пить? – недоуменно переспросил Деций.

– Чай, чай. Есть такой напиток в… в диких странах.

Карл почувствовал, еще немного и они вдрызг разругаются с астрологом. Потому посчитал за лучшее забрать свой походный блокнот и направиться к двери.

– Жду вечером на ужин! – услышал он, спускаясь по лестнице.

Проходя по двору, он опять увидел пышнотелую, улыбчивую служанку. Она уже забралась по лестнице совсем высоко и, придерживая одной рукой юбку, предельно обнажила полные ноги. Разумеется, она опять улыбнулась. Еще приветливее.

Если бы у Карла не было опыта общения с натурщицами, он бы дрогнул. Любой бы на его месте, дрогнул. И как минимум, бросился бы помогать. Проявив себя воспитанным человеком, предложил бы помочь спуститься… И все такое.

Карл выдержал. Он нахмурился и решительным шагом направился к воротам.

Помпеи были как на ладони. Со склона соседней с Везувием горы отчетливо были видны все улицы, площади, большинство храмов и общественных сооружений города. Карл пристроился на небольшом камне, рядом с извилистой тропинкой, ведущей к заливу, и схематично набрасывал план. В прошлое «посещение», в силу стремительности событий, он не успел сделать ни единого штриха.

Теперь предстояло наверстать упущенное.

Неожиданно перед художником, загораживая ему вид на город, появилась юная всадница. Она резко осадила своего могучего коня в двух шагах от художника и, с трудом удерживая его на месте, начала бесцеремонно рассматривать Карла.

На юной амазонке была туника с широкой пурпурной полосой, что означало: во-первых, она чья-то дочь из аристократической семьи, во-вторых, ей нет еще и шестнадцати. Впрочем, об этом можно было сразу догадаться, едва взглянув в лицо девочки.

– Что скажите? – после длительного молчания изрек художник.

– Ты не тот, за кого себя выдаешь! – был ответ. – Я знаю художника Кайла. Брала у него уроки. У него нет никакого брата.

– Стало быть, меня нет. Забавно, – усмехнулся Карл, внимательно рассматривая юную всадницу. – Забавно…

Самое забавное было в другом. Лицом юная особа тоже до боли напоминала графиню Юлию. Но Карл уже привык к подобным играм судьбы. Принимал их как нечто неизбежное.

– По городу ходят разные слухи, – подозрительно сообщила она.

– Например.

– Что ты лазутчик из далекой страны…

Карл понимающе кивнул.

– Проник в ваш процветающий город, чтоб украсть секрет приготовления помпейского вина?

– Не знаю, не знаю…

– Послушайте, амазонка…

– Я не амазонка! – выпалила всадница. – Я Джованна! Я дочь правителя Помпей Гая Юлия Полибия!

– Сражен! – опять усмехнулся художник. – И преклонен! Не могли бы вы, юное создание, слегка унять вашего скакуна и несколько минут посидеть спокойно.

– Для какой надобности?

– Хочу набросать ваш портрет.

– Как ты смеешь! Недостойный! – гневно воскликнула юная всадница. – Благодари Богов…

И не договорив, бросив на художника взгляд, полный гнева и презрения, всадница, пришпорив коня, скрылась за кустами.

«Жаль!» – подумал Карл. «Мог бы получиться неплохой портрет. В девочке что-то есть… Что-то такое… эдакое…».

Поздним вечером художник опять был в кабинете у Деция. После обильного ужина его сильно клонило в сон. Вытянув ноги, он удобно устроился на кушетке. Деций сидел за столом, перебирал свои бесконечные таблицы.

– Давай о себе… – приказал он. – Год, число, месяц…

– 24 декабря, тыся… – начал Карл и осекся. – Год не помню, хоть плач.

Деций, не оборачиваясь, мрачно бросил через плечо:

– Мне и не надо. Тебе около тридцати… Числа и месяца довольно.

И астролог углубился в свои расчеты. Чем глубже он углублялся, тем недоуменнее становилось выражение его лица. Несколько раз он даже сильно встряхивал головой.

Наконец бросил на Карла ошалелый взгляд.

– Видишь ли… – начал он непривычно мягким тоном. – Очень странно! Ситуация странная. Тебя… нет!

Карл попытался придать своему лицу озабоченное выражение.

– Так может быть?

– Ошибки нет! Звезды не могут врать! Ты… еще не родился!!!

– Не знаю, что и сказать… – пробормотал Карл.

Деций посмотрел на потолок и произнес с тоской в голосе:

– Почему мне никто не верит! Проклятие какое-то!

– Может, ваша наука… – попытался смягчить напряженность Карл. Ему стало искренне жаль лохматого старика.

Деций мотался по кабинету, воздевал руки вверх и что-то бормотал, сокрушенно покачивая головой. Потом резко остановился.

– Астрология наука будущего! В мире все взаимосвязано! Тронешь цветок на лугу, покачнутся звезды на небе! – почти кричал он. Потом замолчал и, без всякой связи с предыдущим, добавил. – Давай спать! Утро вечера светлее!

Но основательно выспаться им не дали.

Арестовали веселую парочку среди ночи, почти под утро. Четверо здоровенных охранников, в шлемах, латах, с длинными копьями, подошли к дому и начали дубасить кулачищами в ворота.

Залаял лохматый пес, заголосила пышнотелая служанка. Деция вместе с Карлом выволокли из постелей и вывели на улицу.

Деций спросонья начал возмущаться. Мол, свободный гражданин свободного города имеет право… Но огромный охранник положил ему на плечо свою лапищу и, глядя в сторону, сказал:

– Молчи, пока стоишь.

И Деций смирился. На время.

Так их и вели через весь город, в окружении четырех охранников с копьями наперевес, как особо опасных государственных преступников.

Первый помощник правителя Помпей долговязый Сумий, который день пребывал в растерянности, граничащей с паникой. Приближались очередные выборы. Остаться на второй срок Гаю Юлию Полибию было крайне проблематично. Конкуренты всех мастей поджимали и справа, и слева.

Содружество «любителей долго поспать» выдвинуло на выборы своего представителя, лентяя и бездельница Марка Церриния Ваттия! Вот только этого не хватало! Этот самый Ваттий был отменным демагогом и краснобаем, мог взбаламутить общественное мнение в самый неподходящий момент.

Да еще этот, Деций. Со своими мрачными пророчествами тоже мог вконец испортить всю предвыборную компанию. И правитель Помпей Гай Юлий Полибий потребовал от Сумия решительно разобраться с надоедливым сумасшедшим астрологом.

Карла и Деция подвели к дворцу правителя Помпей и, без всяких объяснений, втолкнули в подвальное помещение с единственным маленьким окошком почти под самым потолком. На полу лежала только охапка соломы.

Карл долго стоял неподвижно, прислонившись спиной к шершавой стене. Деций, напротив, тут же удобно устроился на соломе, достал из-за пазухи лепешку, завернутую в платок, разломил ее пополам и, подмигнув Карлу, протянул ему половину.

Карл отрицательно покачал головой. Еще никогда в жизни он не попадал в подобные ситуации. Никто и никогда его не арестовывал, никто, кроме деспотичного отца, да и то, в далеком детстве, не смел поднимать на него руку. А тут… Сонные охранники несколько раз давали ему подзатыльники и нагло тыкали тупыми концами копий в спину. Правда, как-то привычно, равнодушно и беззлобно.

Но все равно, это ничуть не смягчало ситуацию. Карл только глубоко вздохнул и помотал головой.

«Когда встречаешься с неизбежным, приветствуй его обеими руками!» – некстати пронеслось у него в голове. Взглянув на астролога, художник невольно улыбнулся.

Деций с аппетитом поедал лепешку. По всему было видно, он не теряет присутствия духа в любых положениях.

В углу подвала показались мордочки двух любопытных крыс. Но Деций топнул на них ногой и те, вильнув хвостами, скрылись.

– Я разочарован в крысах, – вздохнул Деций. – Переоценивают их умственные способности. Если б они обладали такой интуицией, какую им приписывают, давно бы покинули город. А эти… самые заурядные животные. Почти без мозгов.

Карл тяжело вздохнул и опустился рядом с астрологом на солому. Прислонился спиной к стене и прикрыл глаза. Через час он уже крепко спал.

6

– Где вы были на этот раз, Великий Карл?

Глаза Юлии горели неподдельным детским любопытством.

– В тюрьме.

– Господибогмой! За что-о!? – ужаснулась графиня.

– Паникерство и распространение ложных слухов о, якобы, грозящем городу землетрясении. Ну и все такое.

– Господибогмой! – только и смогла прошептать графиня. Потом осторожно поинтересовалась. – Надеюсь, условия там были…

– Вполне. – успокоил ее Карл. – Любовь моя! Каждый порядочный человек хоть раз должен посидеть в тюрьме. Расширяет кругозор, обогащает. Мне, как художнику, подобное просто необходимо. Я бы обязал всех учеников Академии художеств специально…

– Господибогмой! Что вы такое говорите!?

Искусствоведы любых времен абсолютно не ведают, какого напряжения физических и духовных сил стоит создание шедевра. Им лишь бы гармонию алгеброй проверить. А гармония рождается в муках.

Дважды за одну только неделю от перенапряжения Карл терял сознание. Дважды его на носилках уносили из мастерской и в карете графини Самойловой перевозили в номер гостиницы под присмотр местных лекарей.

И только когда на огромном полотне появился общий композиционный набросок будущей картины, обессиленный Карл «Сдался на милость» графини Юлии. Устроил себе римские каникулы.

Возвращение из Неаполя в Рим заняло бесконечную неделю, в течении которой Карл нетерпеливо вздыхал и, по выражению Юлии, постоянно «бил копытами», пока опять не вернулся к работе.

Графиня Юлия медленно прохаживалась по мастерской художника. Взад-вперед, взад-вперед… Длинный шлейф ее прекрасного нового платья, на которое, кстати, Карл даже не обратил внимания, просто не заметил, шуршал по полу, как волны морского прибоя.

– Может быть, вам стоит пригласить натурщиц? – осторожно поинтересовалась Прекрасная Юлия.

– Моя фантазия богаче.

Карл ни на секунду не отрывался от картона. Из-под его карандаша непрерывным потоком, как из рога изобилия, сыпались все новые и новые наброски… Детали одежд, предметы быта, части зданий, чьи-то глаза, отдельные части лет, куски пейзажей…

Графиня подошла к окну и долго смотрела на крыши вечного города. Был прекрасный яркий солнечный день.

Ах, как хорошо было бы сейчас куда-нибудь поехать!

– Господибогмой! – повернувшись к нему, обиженно заявила графиня. – В чем, в таком случае, состоит моя помощь?

– Просто будьте рядом, – бормотал художник.

Дни летели с такой скоростью, с какой листы бумаги вылетали из-под карандаша Карла.

По Риму начали циркулировать слухи. Карл Брюллов создает нечто масштабное, громоподобное. Наиболее любопытные из газетчиков не раз пытались, под видом разносчиков мелких товаров, проникнуть в мастерскую. Но бдительная Юлия наняла двух дюжих молодцов и поставила их, как «атлантов» на улице у входа.

– Карлуша! Ты опять в запой ударился?

Без стука и приглашения в мастерской художника возникла фигура Михаила Глинки. Будучи ближайшим другом Брюллова, он никогда не утруждал себя уведомлениями, просьбами о разрешении и прочими светскими штучками. Вваливался в мастерскую художника, когда ему вздумается. «Запоем» он называл рабочее, творческое состояние. Кстати, и первичным значением этого понятия не брезговал.

– Когда закончишь? – спросил он, мельком взглянув на разбросанные по всей мастерской эскизы и наброски.

– В четверг. После дождя. – раздраженно ответил Карл, ни на секунду не прерывая работы. – Ни днем раньше.

– Тебе впору объявление повесить! – веселился великий композитор. – «Работаю всегда!».

– От такого и слышу! – мрачно бросил Карл.

После визита Михаила Глинки, Карл потребовал от Юлии, чтоб ее «атланты» к нему в мастерскую не пускали больше никого.

– Даже меня? – машинально спросила графиня, заранее уверенная в отрицательном ответе.

Каково же было ее изумление, когда ее любимый Карл, не отрывая остановившегося взгляда от полотна, на котором, кстати, ничего вразумительного еще не было прорисовано, пробормотал:

– Никого означает никого.

Графиня Юлия поначалу растерялась. Потом решила оскорбиться, но все-таки сдержалась.

– Господибогмой! Может быть, мне уехать? – холодно поинтересовалась она. – Скажем, на неделю-другую в Париж.

– Лучше в Берлин.

– Чем Берлин лучше Парижа?

– Берлин отдаленнее от Рима, – ответил художник.

Это было уже откровенной грубостью. Карл по-прежнему, остановившимся взглядом смотрел на полотно. Вернее, в одну какую-то, ему одному видимую, точку на полотне.

Графиня вспыхнула и, хлопнув дверью, чего за ней никогда, ни до, ни после этого происшествия не замечалось, быстро вышла.

Уже на следующее утро она объявила всем знакомым, будто немедленно покидает Рим. Но сборы как-то затянулись…

Разумеется, она не уехала ни в какой Париж. И уж тем более в Берлин. Прекрасная Юлия издали наблюдала за мастерской Карла. Для этой цели она наняла двух частных сыщиков, которые с крыши соседнего дома подглядывали в окна мастерской художника и ежевечерне докладывали графине, что там и как.

Кроме того, она каждый день подсылала свою служанку с набором продуктов, которую та, в плетеной корзинке протискивала в щель двери.

Два частных сыщика лежали на крыше дома, напротив мастерской художника, глазели в окна и лениво переругивались:

– Гляди, гляди! Как петух вышагивает! Смех, одно слово.

– Работа, не бей лежачего. Помазал кисточкой, получи деньги. Побегал бы он, как мы, с утра до вечера за каким-нибудь богатым субъектом. Да еще все замечай, запоминай.

– Петух, одно слово! И грозно так поглядывает!

– Интересно, сколько он получит за эту мазню?

– Мильон!

– Ну, это ты хватил. Я бы за такую пачкотню и одной лиры не дал. Все эти живописцы… бездельники. Им бы побегать, как мы…

– Ну, сегодня-то мы не бегаем. Лежи себе, загорай…

– Обидно! Одни трудятся в поте лица, другие деньги направо налево швыряют.

– Ты о ком это?

– О клиентке нашей, о ком еще! Вот уж у кого денег!!!

– Твое дело маленькое. Наблюдай, все подмечай и подкладывай клиентке. Чужие карманы, не твоя забота.

– Интересно, сколько он получит за эту мазню?

– Заткнись! Смотреть мешаешь.

Через два дня композитор Михаил Глинка опять объявился перед дверьми мастерской Брюллова. Но «атланты» сомкнули плечи и не пустили великого русского.

Некоторое время великий композитор втолковывал наиболее крупному из «атлантов», почему-то на дикой смеси из французского и немецкого, что, мол, ему надобно повидать своего закадычного друга художника Карла Брюллова. Крупный «атлант» понимающе кивал. Потом молвил на почти русском:

– Моя твоя не понимайт.

Михаил Глинка поднес к его носу свой кулак, кстати, довольно внушительного размера.

– Щас ка-ак закатаю в лоб, сразу поймешь!

«Атланты» согласно покивали головами, но не пустили. А тот, который покрупнее, достал из-за спины свой кулак, раза в два большего размера, нежели композиторский, и как бы невзначай, почесал им нос.

Великий композитор все понял.

– Мы еще встретимся… на узенькой дорожке! – грозно пообещал он и медленно пошел вдоль по улице.

7

Карл очнулся лежащим на охапке соломы в мрачном подземелье. Рядом, свернувшись калачиком, спал Деций. Но не успел Карл даже зевнуть, как следует в одиночестве, как астролог проснулся.

– Я не храпел во сне? – озабоченно спросил он.

Усмехнувшись, Карл отрицательно покачал головой.

– Моя покойница жена очень во сне храпела. Так переживала, бедняжка. Бывало, вздрогнет, проснется и испуганно спросит…

О чем именно спрашивала жена, Карлу узнать не довелось. Со скрипом распахнулась дверь, на пороге возникла фигура охранника.

Узники, стеная и охая, поднялись на ноги.

Помощник правителя Сумий был худым, как жердь. Обычно он ходил из угла в угол и постоянно потирал свои костлявые руки, как злодейский персонаж из какой-то дурацкой сказки. Казалось, вот-вот так и зашипит: «Ага-а! Попались!».

– Ага-а! Попались! – зашипел Сумий, как только астролога и художника втолкнули к нему в кабинет.

– Как дела, Сумий? – весело спросил Деций. – Интриги все.

– Плохи дела. Твои в особенности, – зло ответил Сумий.

Когда-то Сумий и Деций были друзьями детства. Были даже влюблены в одну соседскую девочку. Теперь же…

– Плохо дела! – продолжал Сумий, потирая руки. – Совсем плохи. Общество расколото. Есть, конечно, истинные патриоты, для которых гражданские права и свободы не пустой звук. И есть другие!

Сумий с какой-то торжествующей злобой посмотрел на Деция.

Ах, как много зависти было в этом взгляде.

Зависти и даже ненависти. Хотя, чему завидовать? Сумия почитали и уважали в Помпеях. Должность первого помощника правителя, куда дальше-то! Выше только Боги. В плане материальном, тоже. Сумий был одним из состоятельных людей города. Входил в десятку и все такое. Жена, множество детей, дом полная чаша. Жизнь состоялась, с какой стороны не посмотри. И все-таки, Сумий до судорог завидовал безалаберному и одинокому Децию.

– Есть некоторые другие! – подняв вверх указательный костлявый палец, вещал Сумий. – Которые с пренебрежением говорят, «этот город»! «Этот город»! А сами не созидают. Нет, отнюдь не созидают. Только разрушают. Но мы не будем сидеть, сложа руки, молча взирать…

– Мы… это которые? – поинтересовался Деций.

– Власть! – жестко ответил Сумий. – Ответственные государственные служащие, истинные патриоты славного города Помпеи!

Деций неожиданно громко захохотал.

– Вытри лысину, Су-умий!

– Зачем? – недоуменно спросил бывший друг детства.

– За твою ложь с Олимпа на тебя плюют! И Нерон великий, и незабвенный Сулла и остальные, после смерти ставшие Богами.

Сумий покраснел и затрясся, как в лихорадке.

– Тебе надо отрезать язык!

– Руки коротки! Прошли те времена! И вообще… Будешь запугивать, объявлю на площади перед всем народом день и час твоей смерти. Повертишься тогда!

Самое смешное, Сумий не на шутку испугался, даже побледнел.

– Зачем же так сразу… Мы ведь друзья детства…

– Таких друзей, сдают в музей! – огрызнулся Деций.

Карлу стоило больших усилий не расхохотаться.

– Приговариваю вас! – возвысил голос Сумий. – К штрафу! В размере двадцати денариев! С каждого!

– Сколько-сколько?! – опешил Деций.

– За возмущение общественного покоя. По двадцать денариев. Пока не заплатите, будете томиться в темнице! Все!!!

Так и сказал, «томиться – в темнице!». Прямо как популярный в том году римский драматург Теренций, не меньше.

Объявились охранники, и повели веселую парочку обратно в подземелье. Деций по пути возмущался и кричал, что в знак протеста объявляет голодовку, но охранники его не слушали.

Очутившись в подземелье, Деций тут же плашмя растянулся на охапке соломы и заявил, что непременно умрет в ближайшие два-три дня! Вот тогда все наконец-то поймут! Все оценят, кого они потеряли и все такое!

Но амбициозным планам астролога не суждено было сбыться. Уже после полудня какая-то богатая матрона выкупила из-под ареста обоих бедолаг. Передала через раба необходимую сумму, и смутьянов взашей вытолкали из подземелья. С угрозами. Что, мол, если еще раз попадутся… В следующий раз… И все такое.