Текст книги "Ошибка в объекте"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Из-за Ватутиной?

– Похоже...

– Это сам Лещенко сказал?

– Нет, отдыхающие, Карапетян выяснила.

– И что вас насторожило?

– Лещенко этот факт посчитал нужным почему-то скрыть.

– Какой вывод?

Виктор Сергеевич пожал плечами.

– Жизнь есть жизнь. У кого-то к кому-то возникает симпатия. Ревность. Мелкие или крупные обиды. Недоразумения. Все это естественно, когда кончается спокойно. Без трагедий и трупов. – Агеев серьезно посмотрел на меня. – А тут их два.

– А если несчастный случай?

– То есть пищевое отравление?

– Ну да. Ведь мы пока не знаем точной причины смерти Иванова и Вачнадзе, сказал я.

– Пока не знаем. – Агеев глянул на часы. – Сегодня уже вряд ли позвонят из лаборатории. Признаюсь честно, Захар Петрович, очень не терпится узнать...

Когда я вечером, после работы, устроился на балконе в шезлонге с номером "Огонька", который принесли с последней почтой, жена позвала меня к телефону.

– Захар Петрович! – буквально прокричал Агеев. – Дело совсем не в продуктах! Анализы показали, что еда со и стола Лещенко и в столовой абсолютно "ч доброкачественная! Я звоню из лаборатории...

– А что же? – нетерпеливо спросил я.

– В начатой бутылке горилки с перцем обнаружен сильнейший яд – цианистый калий! Этот же яд обнаружен в о трех стаканах, там, где были остатки горилки. Причем в одном из стаканов, помимо горилки, были обнаружены остатки пепси-колы.

– В другой бутылке горилки, не начатой, тоже яд?

– Нет.

– А в шампанском?

– И в шампанском яда нет. Ни в бутылке, ни в стакане.

Возникли вопросы. Но по телефону их не обсудишь. А Виктор Сергеевич продолжал:

– Эксперты заканчивают свою писанину. – Видимо, рядом кто-то был, потому что Агеев шутливо сказал кому-то: – Ладно, ладно, за мной не пропадет, бутылку поставлю. Пепси-колы, разумеется. Нет, нормальную, без яда. – И уже мне: – Тут требуют магарыч за сверхурочную работу.

Шутит – значит, на деловой волне.

– Буду через полчаса в прокуратуре, – сказал я.

– А может, сразу в санаторий? – предложил следователь. – Горилку выставил Лещенко. Понимаете?

– Считаете, его необходимо срочно допросить?

– Возможно, не только допросить...

– Хорошо, я сейчас заеду за вами. Я вызвал машину.

Когда Агеев подсел ко мне в пути, я сказал шоферу, чтобы он ехал в санаторий имени Семашко. И спросил Виктора Сергеевича:

– Не слишком ли вы гоните лошадей?

– Черт знает, что у этих психов на уме! – ответил следователь.

– Допрашивать на ночь глядя... – покачал я головой.

– Закон разрешает. Случай исключительный. И потом, мне не нравится поведение Лещенко. Нервничает. Мрачен...

– Кармия Тиграновна работает?

– Она, – кивнул Агеев. – Попросила нянечек присматривать за этим химиком... Я знаете о чем жалею? Что не произвел обыск у него в палате. А надо было!

– Думаете, хранит яд?

– Может быть! Ведь цианистый калий попал в горилку не из воздуха! Его туда подмешала человеческая рука. И скорее всего – заранее...

– Но почему именно заранее? Это могли сделать, когда горилку уже разлили. Сыпанули в стаканы и в саму бутылку, – сказал я. – И, между прочим, в отсутствии Лещенко... Я бы пока не делал категорических выводов, Виктор Сергеевич. Лучше вспомните, какую картину мы застали на столе...

– Отлично помню. Три стакана с остатками горилки и один, наполненный шампанским.

– Кто из какого стакана пил, не знаете?

– Нет.

– Почему не притронулись к шампанскому, тоже ведь неизвестно, – продолжал я. – И кому оно было налито...

– Все верно, – со вздохом согласился Агеев. – Каждую деталь нужно исследовать. Скрупулезно и точно.

– Еще один невыясненный вопрос: почему в двух стаканах с горилкой не было пепси-колы, а в третьем была...

– Да, да, об этом я тоже думал, – сказал Агеев. – Кто-то, видимо, выпил горилку, а запил пепси-колой. Или же разбавил... Черт! Действительно, каждая мелочь важна... Почему мы вчера обо всем этом не спросили у Лещенко?

– Стереотипное мышление... Воропаев, кажется, первый высказался на счет пищевого отравления. И пошло. Каждый из нас думал только в этом направлении.

– Да просто было трудно предположить злодейский умысел! Встретились за столом четверо почти незнакомых людей. Какие могут быть между ними роковые страсти? – усмехнулся следователь. – Вы знаете, даже невольно закрадывается мысль: а что, если один из них просто ненормальный? Маньяк...

– Как одна из версий эта мысль годится. Впрочем, как и десяток других... Например, яд в горилку попал случайно.

– Случайно?! – воскликнул Агеев. – Но это невероятно!

– Так же, как и то, что один из компании – убийца-маньяк...

Машина свернула к воротам санатория. Виктор Сергеевич пошел распорядиться, чтобы их открыли. А когда снова сел в машину, я предупредил его:

– Надо постараться поменьше обращать на себя внимание отдыхающих. И так нашумели.

Белла Григорьевна была в своем кабинете. За эти два дня она осунулась, как-то постарела. Видимо, сильно переживала.

– У вас в столовой все в порядке, – сказал я после взаимных приветствий. Пища и продукты доброкачественны.

– Слава Богу! – облегченно вырвалось у главврача. – Выходит, они своими отравились... Я всегда всем прибывшим отдыхающим твержу: выбросьте то, что привезли с собой! Наглядный пример! Впредь надо строже...

– Нет, Белла Григорьевна, – мягко перебил я её, – дело не в домашней снеди... В горилке, которую выпили Иванов и Вачнадзе, был сильный яд.

Главврач так и застыла, глядя на меня расширенными глазами.

– Значит... Значит... – вымолвила она наконец, – убийство?

– Вот этого мы пока не знаем, – сказал я.

– А что мне сказать персоналу? Люди должны успокоиться. Да и отдыхающие волнуются. Одна пожилая женщина собралась уезжать. Боится у нас есть. Еле отговорили... Может быть, все-таки преподнести это событие как отравление домашней стряпней? И в порядке предостережения...

– Кто-то очень хорошо сказал: если не можешь выдумать ничего лучше правды, говори правду... Разъясните людям, что с случай с Вачнадзе и Ивановым – не ваша компетенция. Этим занимаются следственные органы. А про-J" дукты на кухне проверяли, потому что х не знали еще, в чем дело... Хотите, для убедительности ознакомим персонал с заключением экспертизы пищи и продуктов из столовой?

Белла Григорьевна задумалась.

– Думаю, это излишне. Мне поверят и так.

Я попросил пригласить Лещенко. Его перевели в другую палату, так как тринадцатая стояла ещё опечатанная. Пока его искали, мы с Агеевым обговорили план допроса.

Лещенко зашел в кабинет главврача разгоряченный, потный – резался в пинг-понг. И как только сел на предложенный стул, тут же достал и начал вертеть в руках сверкающий камешек.

Пока Агеев переписывал с его паспорта данные в бланк протокола допроса, я поинтересовался, что это за камень.

– Авантюрин, – ответил Лещенко, перекатывая золотистое яичко на ладони.

– Дорогой?

– Вот такие, природные, считаются довольно дорогими. Но в последнее столетие их почти не используют. Парадокс – искусственные авантюрины забили естественные.

– Почему? – удивился я.

– Потому что искусственные красивее. – Лещенко чуть отвел от себя руку, любуясь искорками, вспыхивающими в глубине камня. – Эффект мерцания создают кусочки слюды, вкрапленные в прозрачный кварцит. Видите?

– Прямо завораживает, – признался я. – Хочется смотреть и смотреть.

– Этот камень ещё называют "собрание любви"... В начале прошлого века итальянец Бибилия выплавил стекло с включением в него медных опилок. Получилось ещё более эффектно... А потом искусственный дешевый авантюрин вытеснил с рынка природный.

– Я вижу, вы не расстаетесь с этим камнем...

– Никогда! Мой талисман, – с каким-то благоговением произнес Ле-щенко, поглаживая сверкающее яичко. – Семейный. С отцом был всю войну. Мать считает, что это он уберег отца от пули... Вот теперь по наследству перешел ко мне.

Агеев кончил писать, отложил авторучку.

– А вам когда-нибудь талисман помогал? – спросил он. – Ну, спасал?

– О, не раз! – воскликнул Лещен-ко. – Однажды я тонул. Чудом остался жив... На мотоцикле врезался в грузо-вик. Мой "ижок" превратился в метал-лолом, а я отделался царапинами... Ну а по мелочи – и не вспомнить всего...

– А позавчера?

– Что позавчера? – с испугом спросил Лещенко.

– Три человека, которые сидели с вами за одним столом, отравились, а вы нет...

– Я не успел ничего съесть, – пожал плечами Лещенко и мрачно добавил: Что, сожалеете? По-вашему, надо было и мне?..

– Не нужно придумывать то, чего нет, – буркнул Агеев: кажется, поначалу он выбрал не тот тон. – Давайте лучше, Лев Митрофанович, вспомним, как вы сели за стол, что делали... Постарайтесь не пропустить ни одной подробности.

– Попробую. – Лещенко вытер лоб. – Но, собственно, мы ещё и не успели посидеть. Только расположились, стали разливать горилку...

– Об этом, пожалуйста, и расска-жите, – попросил Агеев.

– Вахтанг Багратионович открыл шампанское. Я откупорил горилку с перцем... Разлили...

– Постойте, – перебил следователь. – Горилку разливали вы?

– Я.

– Кому?

– Мужчинам.

– А себе?

– Не хотелось. Попросил Вахтанга Багратионовича плеснуть мне шампанского.

– Что, горилку не уважаете?

– Да нет, просто не хотелось заводиться...

– И кто что пил?

– Не знаю. Меня вызвали к врачу.

– Горилку привезли вы?

– Ну, я.

– Привезли, а сами пить не захотели... Не кажется ли вам это странным? строго спросил следователь у Лещенко.

– Ничего нет странного, – начиная злиться, ответил Лещенко.

– Так для чего же вы её брали?

– Думал, в поезде выпью.

– И не выпи ли...

– В поезде меня угощали.

– Кто?

– Этот администратор, Карасик.

Ответы выглядели пока вполне логично. И следователь понимал это. Мне почему-то казалось, что Виктор Сергеевич начал не с того конца. Но вмешиваться я пока не хотел.

– Вот вы химик, Лев Митрофанович, – сказал Агеев. – Имеете дело с ядовитыми веществами?

– С ядовитыми? Это как считать. Скорее уж с вредными. Но у нас техника безопасности. И молоко дают за вредность... Простите, товарищ следователь, я не могу понять, к чему вы об этом спрашиваете?

– А к тому, что в бутылке горилки с перцем, которую вы выставили для гостей, был яд, – спокойно сказал Агеев.

– Яд?! Откуда? Как он мог туда попасть? – Лещенко переводил недоуменный взгляд с Агеева на меня. – Я же сам открывал бутылки... Заводская пробка... Сургуч... Не может быть!

– Вот, ознакомьтесь, – подал ему бумагу следователь.

Лещенко прочитал заключение экспертизы и медленно, словно боясь, что листок рассыплется в прах, положил на стол. Некоторое время он сидел в оцепенении и вдруг тихо спросил:

– Выходит, и Оля выпила горилку?

– Выходит, – кивнул Агеев.

– Значит, Вахтанг Багратионович и капитан умерли от нее? – ещё тише спросил Лещенко.

– После вскрытия провели анализы содержимого желудков... Вот, – протянул следователь ещё одно заключение экспертизы.

– Нет, не надо! Не надо! – отшатнулся в испуге Лещенко. – Не хочу читать! – Он неожиданно вскочил со стула и зло бросил Агееву: – Хотите приписать это мне?

– Сядьте, пожалуйста, – мягко, но настойчиво попросил Виктор Сергеевич. Вот так. Успокойтесь. И давайте разберемся...

– Неужели вы думаете, что я мог бы... И у меня не дрогнула бы рука?! – с отчаянием произнес Лещенко.

– Я ничего ещё не думал, – сказал Агеев. – Скажите, как, по-вашему, попал в горилку цианистый калий?

– Клянусь чем угодно, не знаю! Дочкой клянусь! Майечкой! – словно в молитве, сложил он обе руки на груди.

Авантюрин со стуком упал на пол и покатился в угол. Лещенко бросился догонять его. Подобрал, зажал в кулаке и вернулся на свое место.

– Где вы взяли горилку с перцем? – спросил Агеев.

– Купил в магазине.

– В каком?

– Рядом с моим домом.

– Когда?

– Накануне отъезда. В ту пятницу.

– И где она находилась?

– В холодильнике, где же еще! Но почему... Какое это имеет значение? Умер Вахтанг Багратионович! Он мне фотографию жены и детей показывал! А капитан? Он за что? – Лещенко сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. – Нет! Это не я! Что хотите делайте, не я... Не я... Не я это... – бормотал он все тише и тише.

Наверное, у него началась истерика.

Агеев вышел и вернулся с главврачом. Та предложила прервать допрос.

Лещенко дали лекарство. Посоветовавшись, мы решили его больше сегодня не беспокоить.

Я поехал домой, а Виктор Сергеевич остался, чтобы произвести обыск в тринадцатой палате.

Горе и скорбь матери... Я буквально ощущал их физически, слушая пожилую женщину.

Иванова прилетела в Южноморск, как только узнала о гибели единственного сына. И вот пришла в прокуратуру, чтобы выяснить, как все случилось.

У неё были сухие воспаленные глаза, спекшиеся губы. Наверное, напла-калась дома и в самолете.

– Что же не уберегли моего Колю? – с упреком обратилась ко мне Иванова. И от этого упрека я чувствовал себя так, словно был виноват сам. – Не война ведь... А человека сгубили... Провожала его, радовалась: выздоровеет сын-то, в себя придет... А оно вон как обернулось! Да лучше бы он дома сидел...

Я понимал, что ей сейчас хочется говорить о Николае. Рассказывая о нем, мать как бы отодвигала, гнала прочь страшную мысль, с которой она не может смириться, – сына нет, нет сына...

Какие слова утешения мог я найти? Да если бы и попытался, вряд ли они помогли бы. Оставалось только слушать.

Иванова поведала о влюбленности сына в свою профессию речника. Как он сокрушался, что подрастающие мальчишки увлекаются теперь другим – авиацией, космосом, кибернетикой, а романтика плавания уходит в прошлое. В речных училищах, курсанты которых щеголяют в клешах, тельняшках и форменках с бело-синими воротниками – мечта пацанов послевоенного времени, – недобор.

Вот он и решил организовать у себя в городе что-то вроде пионерского пароходства, чтобы приобщать ребят к речному делу с детского возраста. По мнению капитана, мальчишки должны ч; "заболеть" рекой как можно раньше. Нашлись друзья-энтузиасты, которые взялись помогать Иванову. При одной из школ Омска был организован клуб "Буревестник". Будущим речникам выделили списанный теплоход, он и стал базой для обучения.

Конечно, одного энтузиазма оказалось мало. Кто-то посчитал клуб обузой, нестоящей затеей. Но появились у Николая и сторонники. А главное, капитан Иванов сумел увлечь детские сердца. В первый же год в клуб изъявили желание вступить около семисот школьников. И не только из города, но и из близлежащих поселков.

Идеей Николая заинтересовались в облоно, в местном пароходстве и даже в обкоме комсомола. Весной капитан Иванов добился того, что им для занятий выделили помещение, мебель, инвентарь. Пионерское пароходство вставало на прочный фундамент. И вот – трагический случай – один из его основателей погиб.

Когда мальчишки узнали о смерти Иванова, на теплоходе, отремонтированном самими ребятами, подняли траурный флаг...

То, что рассказала о своем сыне Иванова, нам было уже частично известно: Карапетян связывалась с Омском. Но только теперь, выслушав женщину, я понял, что Николай был незаурядным человеком. Наверное, очень добрым, увлекающимся, умеющим делать увлеченными других. Он думал о тех, кто придет нам на смену...

Мне хотелось чем-нибудь помочь Ивановой. Но чем? Единственное, что мог сделать для нее, это устроить в гостиницу.

– Захар Петрович, – заглянул в кабинет Агеев, – я разыскал Карасика, администратора, с кем ехали в поезде Лещенко и Ватутина. Хотите присутствовать на допросе?

– Когда?

– Он уже в прокуратуре.

...Вениамин Осипович Карасик выглядел прямо-таки щеголем в свои шестьдесят лет. Фирменные вельветовые джинсы, лаковые туфли, светло-голубая рубашка с отложным воротником и небрежно повязанный шейный платок. Жидкие волосы слишком уж подозрительно черного цвета самым аккуратным образом были разделены на пробор. Щеточка усов. И сеть предательских склеротических жилок на тугих щечках. Этот старческий румянец Карасик не мог скрыть ничем. А моложавым ему хотелось казаться, видимо, во что бы то ни стало.

– Как же, как же, отлично помню Леву и Олю, – акая и растягивая слова по-старомосковски, произнес администратор, когда следователь попросил его рассказать о своих соседях по купе. – И беру на себя смелость утверждать, что они вполне интеллигентные молодые люди... До Шостки с нами в купе ехала одна тетя... – Карасик поморщился. – Типичная мешочница. Знаете, есть такой тип, увы, весьма нынче распространенный... Когда она вышла, мы с Ольгой буквально вздохнули. Облегченно, разумеется... В Шост-ке подсел Лева...

– А кто был четвертым? – спросил Агеев.

– Четвертое место было куплено мною. Понимаете, вез дорогую аппаратуру для оркестра. Материальная ценность. И ещё какая! – причмокнул администратор.

– Импорт. На валюту... Разве можно кому-нибудь доверить?

– Понятно, – кивнул следователь, чувствуя, что словоохотливого администратора необходимо направлять. – Какие, по вашему мнению, были отношения между Лещенко и Ватутиной?

Знали они друг друга до того, как оказались в одном купе?

– Беру на себя смелость утверждать, что знакомство произошло в поезде, немного подумав, ответил Вениамин Осипович. – А через час Лева предложил выпить. Для сближения, так сказать...

– Что именно предложил выпить? – спросил Агеев.

– Водку, разумеется. Да-да, горилку с перцем. Выставил две бутылки. Карасик выразительным жестом показал, как Лещенко вынул откуда-то снизу бутылки и водрузил на столик.

– Ну а вы с Ватутиной?

– Боже мой, в компании с молодой приятной дамой хлестать водку... Фэ! снова поморщился Карасик. – Впрочем, сейчас почему-то в почете крепкие напитки... Вот вы объясните мне: что, у людей нет времени, надо непременно поскорее забалдеть? А душевная беседа? А общение, так сказать?

– Короче, вы отказались? – уточнил Агеев.

– То есть категорически! А Оля ещё таких страхов наговорила насчет сана-тория, куда они ехали! Там якобы толь-ко за один запах спиртного могут вы-гнать... Я настоял на шампанском... Но, по-моему, Оля не очень-то к нему расположена... Для таких случаев у меня всегда есть НЗ – бутылочка шартреза. Карасик произнес это слово через "ё". – Рюмочка божественного напитка, кофе, хорошая сигарета... Интеллигентно...

– А горилка?

– Лева спрятал бутылки.

– И как развивались их взаимоотношения с Ватутиной?

Администратор мечтательно поднял глаза, вздохнул.

– Молодость... Мягкий свет в купе... А впереди – море, отдых. И свобода. Карасик перевел взгляд на меня, потом на Агеева. – Все мы были молоды и попадали в подобные ситуации... Я думаю, в этом случае немного приударить за женщиной не грех...

– И Лещенко приударил? – спросил Агеев.

– Скорее – Оля. Впрочем, беру на себя смелость утверждать, тяга была взаимной... J4 – Вениамин Осипович, вы не заметили ничего необычного в поведении своих спутников? – спросил Агеев. ^

– Необычного? – Карасик задумался. – А что именно вас интересует?

– Ну, настроение, какие-нибудь о странности...

– Вроде бы нет... Может быть, меланхолия... Впрочем, нынче у молодежи нет того задора, радости, беспечности. Не знаю, откуда это? Вообще-то, Лева действительно показался мне несколько странным. Говорим, понимаете ли, об искусстве, спорте и других приятных вещах, а он ни с того ни с сего мрачнеет, замыкается. Больше всего раздражали его разговоры о спорте. Как только речь заходила о фигурном катании или гимнастике, он тут же покидал купе...

В заключение допроса Агеев попросил Карасика рассказать, как они расстались по прибытии в Южноморск.

Вениамин Осипович подтвердил то, что было уже известно от Лещенко. Действительно, администратор пригласил химика из Шостки и Ольгу на концерт своего вокально-инструментального ансамбля. По контрамаркам, естественно. Ватутина, к сожалению, не могла: её встречала тетя. А Лев Митрофанович был настолько любезен, что принял при – глашение и помог Карасику доставить звукоусилительную аппаратуру в концертный зал.

Больше администратор своих попутчиков не видел.

После допроса Карасика мы обменялись с Агеевым впечатлениями.

– Из всего того, что "смел утверждать" Карасик, меня заинтересовало поведение парочки в поезде, – сказал Виктор Сергеевич. – Понимаете, Лещенко утверждает, что между ним и Ватутиной ничего не было... А как же взаимная тяга, о которой говорил Карасик? С чего бы ему сочинять, а?

– Не знаю, кому и верить, – признался я. – Лично мне показалось, что этот администратор любит позу. И говорит нарочито манерно. Возможно, не считает за грех немного и приукрасить... А с другой стороны, может, Лещенко не хочет признаваться, что флиртовал...

– Вот именно, – подхватил Агеев, – не хочет. Если у него возникло чувство к Ватутиной, то он мог приревновать к Иванову. Лещенко – тип неуравновешенный. Затаил злобу, решил отомстить...

– Все может быть куда проще, – возразил я. – Не забывайте, он женат, имеет дочь. Допустим, он на самом деле приударил за Ватутиной. А кому охота, чтобы это дошло до семьи? По-моему, наиболее интересно, что Лещенко предложил распить горилку ещё в поезде.

И возникает вопрос: когда в бутылку с перцовой горилкой попал яд? Ваше мнение?

– Я склонен думать, что цианистый калий подсыпали уже в Южноморске, ответил следователь. – И сделал это сам Лещенко.

– Но ведь при обыске в его палате вы ничего не обнаружили! – сказал я. Ни пузырька, ни ампул.

– Сосуд из-под яда он мог выбросить.

– Да, кстати, что представляет из себя цианистый калий? – поинтересовался я. – Насколько я помню, это порошок белого цвета?

– Да. Легко растворяется. Действует очень быстро. Да это видно на примере Иванова и Вачнадзе.

– Ну а если доза не смертельна, как с Ватутиной? Осложнения тяжелые?

– Вы знаете, нет. Если повезет, как повезло Ватутиной, никаких последствий...

– Значит, Ватутину можно будет скоро допросить?

– Врачи обещают завтра.

– Очень хорошо, – кивнул я. – Надеюсь, она многое прояснит.

– Дай-то Бог, – задумчиво произнес Виктор Сергеевич.

Когда мы с Агеевым заглянули в больничную палату к Ватутиной (она лежала в отдельной) и представились, та попросила подождать в коридоре.

Через несколько минут она пригласила нас войти. Ватутина была уже причесана, напудрена, подкрашена.

– О, – с улыбкой протянул Агеев, – раз вы, Ольга Семеновна, думаете о внешности, значит, здоровье отличное!

– Вполне, – ответила тоже с улыбкой. – По-моему, женщина без косметики все равно что небритый мужчина.

– Молодость может обходиться и без нее, – продолжал Виктор Сергеевич в том же непринужденном тоне. – Мне кажется, в наше время слишком уж увлекаются разными там лаками, тушью и прочим...

– Между прочим, – подхватила Ватутина, – и две тысячи лет назад представительницы нашего пола не могли обходиться без косметики...

– Да? – недоверчиво посмотрел на Ватутину следователь.

– Представьте себе, – кивнула она. – В Перу при раскопках возле мумифицированного тела девушки нашли сумочку с пудрой и пуховкой, тушь для ресниц и бровей, блеск для губ. Заметьте, та модница жила двадцать веков назад...

Во время этого "светского" разговора я незаметно приглядывался к пострадавшей. Лицо у неё было не очень выразительное, и я не мог понять, почему все говорили, что она милая и симпатичная. Разве что умные, пытливые глаза? Да ещё манера держаться – непринужденная, раскованная. Словом, "столичная штучка", как любили когда-то выражаться беллетристы.

Агеев сказал Ватутиной, что главврач санатория хочет продлить срок её путевки на то время, что ей пришлось проваляться в больнице.

– Спасибо ей, конечно, за заботу, – сказала Ватутина. – Но – увы! Не могу задержаться даже на день...

– Если дело в вашем начальстве, мы можем помочь, – сказал Агеев.

– Нет, начальство ни при чем. Как раз должен будет вернуться из Франции мой непосредственный руководитель, а это значит, что предстоит интересная работа. Охота, как известно, пуще неволи, – улыбнулась Ольга Семеновна. – Шеф звонил из Парижа. Кажется, он напал на неизвестный автограф Пушкина. Представляете, самого Пушкина!

– Неужели такие находки возможны до сих пор? – удивился следователь.

– Редко, но бывают.

– А почему именно в Париже? – заинтересовался Агеев.

– Что вы! Франция по числу находок, связанных с поисками русских рукописей и картин, до сих пор занимает первое место! Автографы Тургенева, Достоевского, Пушкина, Вяземского, Баратынского, Бунина, Блока... Да разве перечислишь всех! Но поиски ведутся не только во Франции, а и во многих других странах тоже. И сколько ещё предстоит найти!

По словам Ватутиной, мало отыскать ту или иную рукопись или автограф писателя. Дальше следует эвристика или атрибуция рукописи, то есть установление подлинности и авторства находки. А это самое интересное в её работе...

Ольга Семеновна говорила увлеченно, слушать её было интересно. Но пора было переходить к тому, ради чего мы пришли в больницу. И Ватутина, словно разгадав наши с Агеевым мысли, спохватилась:

– Совсем я вас заговорила. Так? Вы, наверное, в связи с отравлением?

– Совершенно верно, Ольга Семеновна, – следователь перешел на серьезный лад.

– И что мы такое съели? – спросила Ватутина. – Как себя чувствуют Николай и Вахтанг Багратионович? Мне показалось, что им тоже стало плохо...

– О них потом, – сказал Виктор Сергеевич. – Вспомните, пожалуйста, как вы сели за стол, кто, что и кому наливал, как вы пили? Подробнее, не пропуская никаких деталей...

– Что ж, попробую, – сказала Ватутина. – Если запамятую какую-либо мелочь, уж вы не обессудьте.

– Разумеется, – кивнул Агеев.

– Значит, так. Бутылку шампанского принес Вахтанг Багратионович, Лева две бутылки горилки с перцем и сам их открыл. – Она на минуту задумалась. Первому он налил Николаю. Тот ещё сказал, что, может быть, не стоит, в санатории ведь. Но Лева уговорил... Затем он налил Вахтангу Багра-тионовичу. Тот в это время откупоривал шампанское. Без шума. Не люблю, когда стреляют пробкой, в этом есть что-то купеческое... – Ватутина замолчала.

– Что было дальше?

– Вахтанг Багратионович хотел налить шампанского мне. Я отказалась.

– Почему?

– Честно признаться, не люблю игристые вина. Голова потом тяжелая, изжога. Простите за откровенность. Лучше уж рюмочку водки или коньяку... А Лева попросил, чтобы ему налили шампанского...

– Странно, – заметил Агеев, – молодой, крепкий мужчина...

– По-моему, он боялся, что не удержится, загуляет... Впрочем, Лева именно так и объяснил. Мол, не хочу заводиться. Тут стук в дверь. Медсестра. Говорит: Лещенко вызывает врач. Лева сразу вышел.

– Ничего не сказав?

– Сказал. Не то "начинайте без меня", не то "пейте, не ждите"... Мы на всякий случай закрылись на ключ. Чтобы не застал нас кто-нибудь из персонала.

– А вам кто и что налил? – спросил Агеев.

– Сама себе налила, когда Лева вышел. Чуть-чуть горилки и сильно разбавила пепси-колой... Мужчинам это не доверяю, потому что они в любой компании считают своим долгом напоить женщину. И если льют, непременно до самого края...

– Налили, – сказал следователь. – А потом?

– Вахтанг Багратионович произнес за меня тост. Мы выпили. Я сразу почувствовала что-то не то. Схватило здесь, – она показала на солнечное сплетение. – И тут же словно провалилась куда-то. – Ольга Семеновна на мгновение замолчала, потом встрепенулась: – Да, последнее, что помню... Вахтанг Багратионович встал со стула, зашатался и двинулся к туалету... Дальше не помню ничего. Очнулась уже в больнице, в этой палате.

Мы с Агеевым переглянулись.

Показания Ватутиной подтверждали то, что рассказывал Лещенко.

Теперь пришло время вступить в разговор и мне.

– Ольга Семеновна, позвольте задать вам один вопрос. Нескромный, но что поделаешь... Решайте сами, будете вы отвечать на него или нет...

– Какое вступление, – открыто улыбнулась Ватутина. – Задавайте уж, задавайте.

– В поезде между вами и Лещенко... – начал было я.

Но она меня перебила.

– Поняла, поняла. Ничего не было. Да и что могло быть?.. Просто встретились два одиночества... – грустно произнесла она.

– Что-что? – переспросил Агеев.

– Есть такая песня, – вздохнула Ватутина. – Я ведь сразу почувствовала, что у Левы семейная драма. Он не очень откровенничал. Только пару раз обмолвился: вот если бы его жена была такой же, как я...

– Что ещё он говорил о семье? – спросил я.

– По-моему, больше говорила я, – как-то нервно засмеялась Ватутина. Почувствовала родственную душу...

– Значит, все-таки у него возникла симпатия к вам? – продолжал я.

– Рыбак рыбака видит издалека, – невесело улыбнулась Ватутина и серьезно добавила: – Поверьте, даже никакого флирта не было... Уж кто и флиртовал, так это администратор...

– А что произошло между Ивановым и Лещенко? Когда Лев Митрофанович пришел на танцплощадку и увидел вас с Николаем?

– Сказали друг другу пару ласковых слов, – ответила Ватутина. – Я уже устала, а Николай все просит: ещё один танец да ещё один... Тут появился Лева, подумал, наверное, что капитан пристает. Вот и решил меня выручить. Не знаю почему, но Лева подумал, что Николай спортсмен. Прошелся насчет того, что у всех спортсменов есть, мол, лишь тут, – она показала на бицепсы. – А тут пусто, – Ватутина постучала себя пальцем по лбу.

– А Иванов? – спросил я.

– Ты что, говорит, чокнутый? В психичку надо, мол, а не в санаторий... Я тут же увела Лещенко.

– Понятно.

– Товарищи, – вдруг усмехнулась Ватутина, – можете вы объяснить, к чему все эти вопросы? Наверное, дело серьезное?

– Очень, – ответил я. – В горилке с перцем, которую вы пили, был цианистый калий... Иванов и Вачнадзе умерли. Вам повезло, потому что налили себе немножко и сильно разбавили.

Ольга Семеновна долго, не мигая, смотрела мне в глаза.

– Дайте сигарету, – наконец хрипло произнесла Ватутина. – С утра не курила...

– А вам можно? – Агеев нерешительно достал пачку.

– Если уж от цианистого калия не окочурилась... – сердито отмахнулась Ватутина.

Затягивалась она жадно. Мы молчали, пока Ольга Семеновна не выкурила всю сигарету, до фильтра.

– Это Лева? – спросила Ватутина, как мне показалось, с усмешкой.

– Не знаем, – ответил я.

– А я думала, что подобное бывает только в пошлых романах да кинофильмах, – покачала головой Ольга Семеновна.

И потянулась за новой сигаретой.

– Да, сдаем мы позиции, – сказал Виктор Сергеевич. – Нынче женщины и пьют не хуже мужчин, и курят.

– И в угрозыске работают, – поддакнула с улыбкой Карапетян.

Мы сидели у меня в кабинете, обсуждая ход следствия по делу об отравлении в санатории имени Семашко.

Вопреки ожиданиям, допрос Вату-тиной ничего существенного не приба-вил к тому, что мы уже знали. Надо было искать, думать, чтобы двигаться дальше. Перед серьезным разговором происходила как бы разминка. Виктор Сергеевич называл это "настройкой мозгов".

– Кармия Тиграновна, – обратился я к инспектору, – все хочу спросить. . Был я несколько раз в Армении, имею друзей армян... Что-то ни разу не встречал имени, как у вас...