Текст книги "Ошибка в объекте"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Безуглов Анатолий
Ошибка в объекте

Безуглов Анатолий Алексеевич

ОШИБКА В ОБЪЕКТЕ

Книга опубликована в авторской редакции

– Захар Петрович, – раздалось из селектора, – с вами хочет говорить врач санатория имени Семашко товарищ Воропаев.

– Соедините.

В трубку ворвался до крайности взволнованный голос:

– Товарищ Измайлов! У нас несчастье! Несчастье у нас... Погибли двое отдыхающих! Третий – без сознания... Делаем все, чтобы спасти...

– Причина смерти? – спросил я.

– По-видимому, пищевое отравление...

Я попросил коротко рассказать, где произошло несчастье. Воропаев, немного успокоившись, сказал:

– Трупы обнаружены в палате номер тринадцать, там они и находятся.

– Третьего, который без сознания, немедленно отправьте в больницу, сказал я.

– "Скорую" уже вызвали.

– Проследите, пожалуйста, чтобы в тринадцатую палату никто не входил. Столовую опечатайте... Скоро будем у вас...

По селектору я попросил секретаря выяснить, кто из следователей прокуратуры на месте, и тут же позвонил в горуправление внутренних дел, чтобы в санаторий имени Семашко срочно выслали двух-трех инспекторов уголовного розыска и дежурного судмедэксперта.

Зашла секретарь.

– В прокуратуре Агеев и Косырева. Позвать?

– Сам позвоню...

Косырева сидела над обвинительным заключением по очень сложному делу. Значит – Агеев...

Я набрал его номер по внутреннему телефону.

– Виктор Сергеевич, едем на происшествие. Два трупа...

К машине мы вышли почти одновременно.

В пути я рассказал следователю то, что услышал от врача... В санатории имени Семашко я не бывал, хотя не раз проезжал мимо. Место здесь тихое. Ворота, обычно запер – тые, сейчас распахнуты настежь. Возле них – безмолвная тревожная толпа. Отдыхающие и работники санатория. Завидев машину, к ней бросился мужчина в белом халате.

– Товарищ Измайлов? Я – Воропаев... Ватутину увезла "скорая".

– Какую Ватутину? – спросил Агеев.

– Третью... Которая отравилась... Не успели мы выйти из машины, как сзади послышалась сирена. К нашей "Волге" подлетел фургончик с мигалкой и надписью: "Милиция". Из него выскочили несколько человек.

– Запаздываете, – беззлобно заметил Агеев молодой черноволосой женщине в форме старшего лейтенанта.

Начальник уголовного розыска города подполковник Вдовин поздоровался со мной и представил прибывших.

Женщина оказалась старшим инспектором, Карапетян Кармия Тигра-новна. Полный мужчина средних лет – судмедэксперт Леониди. В прибывшей группе были также ещё один инспектор, младший лейтенант и фотограф.

Мы направились в здание.

У дверей с цифрой 13 застыли две женщины в белых халатах. Видимо, охраняли, хотя коридор был пуст.

Один покойник лежал на диванчике, другой – на застеленной покрывалом широкой деревянной кровати.

Посреди комнаты стоял овальный стол, накрытый скатертью. На нем – закуски, фрукты, бутылки и четыре тонких чайных стакана.

Закуски, скорее всего, были домашними. Разломанная на куски жареная индейка, слоеные лепешки, пирожки, здоровенные – с кулак – котлеты. С вазы свисали кисти черного винограда, поверх которого лежали персики.

Из спиртного – открытая и едва начатая бутылка шампанского, две четырехгранные бутылки с ярко-красной этикеткой и надписью по-украински: "Горилка з перцем". Обе перцовки тоже были открыты. Одна – полная, другая наполовину опорожненная. В золотистой жидкости плавали стручки перца. Была на столе и пепси-кола.

– Виктор Сергеевич, приступайте, – сказал я.

Началась работа, и мне не хотелось смущать никого своим присутствием. Единственно, я спросил у Агеева, нужен ли ему Воропаев.

– Пока нет, – ответил следователь. – Впрочем... Скажите, пожалуйста, обратился он к врачу, – положение трупов не изменено?

– Как, как? – не понял тот.

– Трупы обнаружены на этих местах, где сейчас находятся? – уточнил Виктор Сергеевич.

– Нет. Мы же пытались спасти... – ответил врач. – Надо было положить удобнее...

– Ладно, – кивнул следователь. – Я потом побеседую с вами...

Мы с Воропаевым вышли из палаты и направились в его кабинет.

– Как вам стало известно о происшествии? – задал я вопрос.

– Понимаете, я как раз осматривал отдыхающую...

– В котором часу это было?

– Точно помню. В половине второго... Так вот, вбегает дежурная по корпусу и говорит: в тринадцатой палате несчастье! Не помню, как оказался на втором этаже... Дверь в палату настежь. На полу возле стола лежит Ватутина. Без сознания. До этого её вырвало... У окна, свернувшись калачиком, лежит Иванов.

– Это кто из них? – спросил я, имея в виду погибших.

– Ну, тот, с усами, который теперь на диванчике...

Я вспомнил перехваченное судорогой синюшное лицо покойного. Ему было не более сорока лет. Бросались в глаза щеголеватые, аккуратно подстриженные усы.

– Вачнадзе мы обнаружили в туалете, – продолжал Воропаев. – Наверное, когда ему стало плохо, он зашел в туалет и упал...

Вачнадзе теперь лежал на кровати. Чуть полноватое лицо с маской муки, густые брови, черные пряди волнистых волос прилипли ко лбу. Ему было лет сорок пять.

– Мы, естественно, бросились оказывать помощь... – Воропаев судорожно вздохнул. – Но мужчины уже не проявляли признаков жизни...

Он замолчал. В это время в коридоре послышались быстрые шаги, и в комнату стремительно и властно вошла женщина в строгом костюме. Я понял, что передо мной главный врач санатория. Мы представились друг другу.

– Понимаете, ездила в аэропорт провожать товарищей из Узбекистана, сказала мне Белла Григорьевна. – Перенимали у нас опыт... И нате вам – такое ЧП! Представляете, если бы это х случилось при них? По её просьбе Воропаев рассказал обо всем подробнее. В отличие от него, который, казалось, потерял голову от свалившегося несчастья, Беллу Григорьевну в первую очередь интересовало, что нужно делать в создавшейся ситуации.

– Прежде "всего необходимо позаботиться, чтобы вся эта история как можно меньше травмировала наших отдыхающих, – сказала она Воропаеву. – Не забывайте, у нас неврологический санаторий! Поменьше разговоров! Я соберу весь персонал. Никаких шушуканий и сплетен. Ясно?

– Разумеется, разумеется! – откликнулся врач.

– Захар Петрович, – обратилась ко мне главврач, – как долго будет опечатана столовая?

– Не знаю, – ответил я. – Зависит от следствия...

– А мне что делать? – строго спро-сила Белла Григорьевна. – Да-да, что делать мне? Как кормить семьсот пять-десят отдыхающих? Ведь скоро пол-дник! Она постучала по своим наручным часам. – У нас режим! Строгий и неукоснительный!

Это был очень серьезный вопрос, и я сказал, что если нужна помощь позвонить в горком, горисполком, – то готов сделать это сейчас же.

– Сначала попытаемся уладить своими силами, – сказала главврач, – в случае необходимости подключу вас... Я нужна?

– Пока нет.

– Буду у себя.

Белла Григорьевна энергично поднялась и вышла.

Признаться, мне понравилось её поведение. Не растерялась, не опустила руки. А ведь она отлично понимала, что положение её ох какое незавидное. Из-за таких ЧП, бывает, лишаются не только занимаемой должности.

– Да, – сказал Воропаев, как-то обреченно качая головой, – не знаешь, где поджидает беда... А ведь буквально неделю назад о нас говорили на Всесоюзном совещании. Отовсюду едут перенимать опыт. Из Грузии, Прибалтики, Молдавии... Только сегодня, как вы слышали, проводили узбекских товарищей. Наше направление горячо поддерживают в Минздраве!.. И вот, одним махом... – Он тяжело вздохнул.

– А какое именно направление? – поинтересовался я.

– Понимаете, чуть человек заболел, он сразу хватается за лекарства. По нашему убеждению, вместо того, чтобы глотать тройчатку при головной боли, проветри помещение, сделай несколько легких физических упражнений. Переутомился – не глотай транквилизаторы, а пройдись по воздуху или же просто расслабься...

– Аутотренинг? – улыбнулся я.

– Зря вы относитесь к этому скептически, – заметил Воропаев. – На Одиннадцатом Всемирном конгрессе кардиологов совершенно серьезно обсуждались вопросы нелекарственной профилактики болезней сердца. Это в первую очередь аутотренинг и психотерапия.

В дверь постучали. Это была Кара-петян.

– Товарищ прокурор, мы закончили, – сказала она.

– Хорошо, иду, – откликнулся я, поднимаясь.

Когда мы вошли в тринадцатую палату, Агеев и понятые подписывали протокол осмотра места происшествия. Фотограф делал последние снимки. Понятых отпустили, и я спросил у судмедэксперта, когда, по его мнению, наступила смерть Иванова и Вачнадзе.

– Приблизительно от тринадцати часов до тринадцати тридцати.

Значит, Воропаеву сообщили тут же. ..

– Обед у них с двенадцати. Помещение столовой небольшое, кормят в две смены, – дал справку Агеев. – Так что застолье состоялось вскоре после обеда.

– Ясно, – кивнул я и снова обратился к судмедэксперту: – Причина смерти?

– Типичное отравление, – сказал Леониди.

– Как вы думаете, чем?

– Возможно, пищевыми продуктами...

– Недоброкачественная пища в столовой?

– Почему обязательно в столовой, – пожал плечами судмедэксперт. Пострадавшие ели и домашнюю стряпню... Индейка, котлеты, пирожки, хачапури...

– Хачапури – это те слоеные лепешки? – спросил я.

– Да. Их делают с сыром или творогом, – ответил Леониди. – Представляете, когда все это было приготовлено? Потом находилось в дороге, да еще, наверное, в целлофановом пакете. И у нас жара... Мы изъяли всю еду для исследования. И водку.

– Горилку, – поправил Агеев.

– Ну да, горилку, – кивнул Леониди. – Так что подождем результатов анализов. А также продуктов и пищи с кухни и со склада. Мы уже там побывали...

Трупы были отправлены в морг, комната опечатана. Я, Агеев и старший лейтенант угрозыска Карапетян спустились к Воропаеву.

– Кто занимал тринадцатую палату? – спросил у него Агеев. – Ведь она одноместная, не так ли?

– Одноместная, – подтвердил врач. – Но занимал её совсем другой человек... Лещенко.

– Как? – невольно вырвалось у следователя. – А где же был он сам?

Воропаев не знал. Во всей этой суматохе он не успел это выяснить.

– А где находится Лещенко сейчас? – задал вопрос Агеев.

– Мне что-то говорили, – потер лоб врач. – Кажется, у него нервный срыв. Я могу узнать...

– Будьте так любезны, – попросил Виктор Сергеевич.

Воропаев быстро вышел из комнаты.

– Вот так, значит, работаете, Кармия Тиграновна? – пустил шутливую шпильку следователь в сторону Карапетян. – Оказывается, существует четвертый... Где же вы были, угрозыск?

– Писала вам протокол и, по-моему, очень разборчиво и толково, парировала старший лейтенант, потом серьезно добавила: – А можно ли сейчас допрашивать этого Лещенко? Нервы...

– Насколько я понял, это у него хроническое, – сказал Агеев. – Сюда со здоровыми нервами не едут. Но мне очень любопытно, почему в отсутствие хозяина в его палате пировали посторонние...

Вернулся Воропаев и сообщил, что у Лещенко действительно был нервный срыв. Ему дал и успокоительное.

– Как вы считаете, можем мы его допросить? – спросил я.

– Думаю, можете, – осторожно ответил Воропаев. – Только прошу как-нибудь помягче с ним... Понимаете?

– Конечно, понимаем, – сказал Агеев. – И учтем.

Пригласили Лещенко. Он был среднего роста, лет тридцати. Высокий бледный лоб, мягкие светло-русые во – лосы, круглый безвольный подбородок.

Самым примечательным на его лице были глаза. Глубоко посаженные, серые, они таили в себе какую-то боль и печаль.

Звали его Лев Митрофанович. И когда он назвал свое имя, я невольно переглянулся со следователем и инспектором.

В Южноморске как раз начались гастроли его тезки, известного эстрадного певца, солиста Центрального телевидения. Об этом кричали афиши по всему городу. Но этот Лещенко даже отдаленно не походил на своего знаменитого однофамильца.

– Лев Митрофанович, – обратился к отдыхающему Агеев, – когда вы приехали в санаторий?

– Как все, вчера, – спокойно ответил Лещенко. – Началась новая смена...

– Ну приехали, а дальше?

– Меня поселили в очень хороший номер, то есть палату... Сегодня проснулся, посмотрел в окно – вид божественно красивый. Я много слышал об этом санатории... Новая методика лечения, грязевые ванны. Радон...

– Понравилось, значит? – спросил Виктор Сергеевич.

– Не то слово! Думал, вот здесь отдохну, подлечусь... И вдруг такое жуткое событие...

– О том, что произошло, – осторожно начал следователь, – вы можете рассказать?

– Пожалуйста, спрашивайте.

– Почему собрались те люди у вас, где вы были в это время?

– Понимаете, у меня с Вахтангом Багратионовичем утром произошла небольшая ссора...

– Как фамилия Вахтанга Багратио-новича?

– Он называл, но я не запомнил...

– Не Вачнадзе?

– Да-да, Вачнадзе!

– Из-за чего произошла ссора? – продолжал Агеев.

– Так, пустяк. Недоразумение. Все быстро выяснилось. Он оказался милым, добрым человеком. Работал в торговле, вроде директором комиссионки. Познакомились, разговорились. Он предложил посидеть. Как это принято у грузин. После обеда Вахтанг Баг-ратионович зашел ко мне с соседом по палате Николаем. Фамилии не знаю. Почему-то все звали его капитаном... А я Олю пригласил. Ватутину. Каждый принес с собой домашней еды, что брали в дорогу. А у меня была горилка с перцем. Решили отметить знакомство, выпить напоследок перед "сухим законом".

– В каком смысле? – не понял Агеев.

– Так здесь же запрещается. Особенно когда начнешь проходить курс лечения. И вообще... Только сели – стук в дверь. Открываю – медсестра. Вас, говорит, Лещенко, срочно вызывает врач. Я сказал гостям, что они могут начинать без меня. А сам иду к врачу и радуюсь, что не успел выпить. Почует спиртное неприятностей не оберешься. Выгонят – ещё полбеды. Не дай Бог, сообщат на работу...

– Когда вас вызвали?

– Приблизительно в час.

– Дальше.

– Воропаев посмотрел мою санаторную карту, стал расспрашивать, а я все невпопад отвечаю. Мыслями там, в палате, где гости сидят... Врач назначил мне процедуры, и я бегом к себе...

– Долго вы были у врача?

– Да нет, минут пятнадцать... Так... Возвращаюсь, дергаю – дверь закрыта. Странно, думаю, может, шутят? Стучу – никакого ответа. Я сильнее. Ни звука. Знаете, даже нехорошее подумал... ч

– А что именно? – спросил Агеев.

– Ну, мужчины приехали без жен... Выпили... Симпатичная женщина, разведенка... – Лещенко смущенно кашлянул. – Короче, сами понимаете... Но о все-таки я опять постучал. Затем спустился вниз, позвонил в свою палату по телефону. Молчок. Думаю: что-то не то... И мужики вроде приличные. Вах-танг Багратионович и этот капитан... Тут уж я не на шутку забеспокоился. Побежал к дежурной, попросил запасной ключ. Открываю...

Господи, никогда такого кошмара не видел. Оля на полу. Капитан тоже... Я выскочил, закричал... А сам как в тумане: все поплыло... Смутно помню: меня куда-то отвели, дали лекарство, положили на кровать...

Лещенко замолчал. На протяжении всего разговора он вертел в руках сверкающий золотистый камень, величиной и формой с голубиное яйцо. Камень был отполирован и казался прозрачным. В его глубине мерцали, переливались золотые блестки. Словно все звездное небо сжали до таких малых размеров, и оно хотело отдать миру свое сияние...

– Вы раньше были знакомы с кем-нибудь из тех троих? – спросил следователь.

– Я же говорю: с Вахтангом Багра-тионовичем и Николаем познакомился только сегодня.

– А с Ольгой Ватутиной до санатория были знакомы?

Лещенко не то растерялся, не то смутился. И тихо ответил:

– Был. Ехал с ней в одном поезде в Южноморск...

Неожиданно резко зазвонил телефон. Трубку взяла Карапетян.

– Захар Петрович, вас, – сказала она.

Звонили из прокуратуры, просили срочно связаться с первым секретарем горкома. До него дошли сведения о происшествии в санатории.

Я сказал секретарю, что сейчас выезжаю. Допрос Лещенко заканчивали без меня.

На следующий день с утра у меня уже были следователь Агеев и старший инспектор угрозыска Карапетян. Первая новость была утешительной: Ольга Ватутина, как уверяли врачи, находилась уже вне опасности. Правда, состояние её было ещё тяжелое, но прямая угроза жизни миновала.

Решено было (о чем следователь предупредил лечащих врачей) не говорить пока Ватутиной, что Иванов и Вачнадзе погибли. Чтобы не травмировать психику больной женщины. Затем мы переключились на погибших.

– Какое заключение дал судмедэксперт после вскрытия? – спросил я Виктора Сергеевича.

– Леониди подтвердил свое предварительное мнение. Отравление ядом.

– Каким?

– Это станет известно после анализов. Сейчас в лаборатории проводят исследование.

– Как попал яд в организм погибших?

– Леониди считает, что вместе с пищей. Ее тоже исследуют. Ту, которая была на столе у компании, и ту, которую взяли в столовой. Но уже можно строить кое-какие предположения. Обратите внимание, Захар Петрович, кроме этой троицы, в санатории никто от отравления не пострадал. Так что скорее всего причиной послужила еда, принятая в номере Лещенко. Резонно?

– Не совсем, – сказала Кармия Тиграновна. – Приведу пример из личного опыта. Как-то отравилась моя сестра Асмик. Врачи выяснили – сливечным маслом. Дома за завтраком его ели все. И я, и родители, и дедушка... Просто был испорчен край масла, который и съела Асмик. Остальное было съедобно.

Инспектор говорила с чуть заметным акцентом. И это ей шло.

– Личный опыт – серьезная штука, – улыбнулся Агеев. – И все же, дорогой товарищ инспектор, я настаиваю на своей версии.

– Поживем – увидим, – ответила ему с улыбкой Карапетян. – Тем более ждать осталось недолго.

– Да, результаты анализов обещали сообщить не позже завтрашнего дня, сказал Виктор Сергеевич.

– Что удалось выяснить об этой четверке? – спросил я. – О пострадавших и хозяине палаты Лещенко?

На этот вопрос ответила Кармия Тиграновна:

– Народ, как сами понимаете, разный. Приехали из разных городов. Начну с Лещенко. Живет в Шостке, работает химиком-технологом на знаменитом комбинате, где выпускают кино – и фотопленку. Женат. Имеет дочку восьми лет. Приехал лечиться от истощения нервной системы. Так объясняет его недуг Воропаев.

– Сколько же Лещенко лет? – спросил я.

– Тридцать один год.

– И уже нервное истощение, – покачал головой Агеев.

– Воропаев намекал, что Лещенко, кажется, выпивает. Печень сильно увеличена, и другие признаки...

– Тогда понятно, – кивнул следователь.

– Вачнадзе, – продолжала Карапе-тян, – из Чиатуры. Сорок три года. Женат, четверо детей...

– Столько сирот! – вырвалось у меня.

– Да, – сочувственно вздохнула инспектор. – Горе в семье, конечно, огромное...

– Родственникам сообщили? – спросил я.

– Я звонила вчера коллегам в Чиа-туру. Вачнадзе в их райотделе знают очень хорошо. Говорят, отличный был мужик, спортсмен. Он там даже вроде героя...

– По какому случаю? – поинтересовался Агеев.

– О, эта история прогремела на всю республику, – сказала Кармия Тигра-новна. – Прямо диву даешься, на что способен человек! Понимаете, с дамбы в водохранилище сорвался микроавтобус. А в нем – семь человек. Включая двоих детей. Чистая случайность, что этот самый Вачнадзе оказался рядом. Ну и, не раздумывая, бросился спасать людей. Глубина – больше десяти метров...

– Ничего себе! – воскликнул Агеев. – Это же только спортсмену под силу, тренированному...

– Вот именно, – кивнула Карапе-тян. – Будто сам Бог послал Вачнадзе. Он был в свое время чемпионом республики по подводному плаванию... Дело было зимой, вода ледяная, дверцы в микроавтобусе заклинило. Пришлось выбить стекло. Представляете, как ему было тяжело! Но справился. Всех вытащил. Сам получил серьезные порезы, подхватил двустороннее воспаление легких. Еле-еле врачи выцарапали его. А семь человек спас!

– Какое горе будет для них узнать о его смерти, – сказал Агеев.

– Несомненно! Эти семь человек и все их близкие считают его, я уверена, своим родственником!

– А что, он действительно директор комиссионного магазина? – спросил я.

– Да. И довольно крупного. Коллеги из Чиатуры говорят, что он честнейший человек. До него трех директоров сняли за всякие махинации. Одного посадили. Вачнадзе уже пять лет работал, и все отзывались о нем только хорошо.

– Да, деляга и хапуга не полез бы спасать других, рискуя собственной жизнью, – заметил следователь. – От чего он приехал лечиться?

– Радикулит, – ответила Карапетян. – После той спасательной операции заработал...

– Следующий там кто? – спросил я.

– Николай Иванов, – продолжила Карапетян. – Из Омского речного пароходства. Капитан буксира. Холост.

– Выходит, капитан не прозвище, а должность, – сказал Агеев.

– Да. Несколько лет назад переболел энцефалитом, клещ в тайге укусил. Остаточные явления и так далее. В санаторий приезжает второй год подряд. Воропаев говорит, что в прошлом году помогли Иванову здорово...

– Теперь уже ничем не поможешь, – вздохнул следователь.

– Сколько ему было лет?

– Тридцать восемь, – ответила Карапетян. – Компанейский мужчина. Веселый, заводной, на аккордеоне играл... Очень к нему бабенки липли... Пойдем дальше. Ольга Ватутина, двадцать семь лет, из Москвы. Работает в отделе рукописей Государственной биб-с лиотеки СССР имени Ленина.

– О, в знаменитой Ленинке! – ска – зал с уважением следователь.

– Да, – кивнула инспектор. – Семейное положение непонятно. По паспорту замужем. Лещенко говорит – разведенка...

– Может, в Москве она замужем, а в санатории – разведенная, – заметил следователь.

– Кто знает, – пожала плечами Карапетян. – Но возможно, что действительно не живет с мужем, а развод ещё не оформила. Такое сплошь и рядом...

– А у неё какой диагноз? – поинтересовался я.

– Нервное переутомление, – ответила Кармия Тиграновна. – Ну вот пока и все, что удалось установить о пострадавших и Лещенко, – закончила Карапетян, словно закрыла блокнот с записями. Но никаких бумаг в руках у инспектора не было, говорила она по памяти.

– Что ж, – сказал Агеев, – будем ждать ответа из лаборатории.

Мы обсудили, чем ещё нужно было заняться следователю и инспектору по делу, и я отпустил их.

Позвонил Белле Григорьевне. На этот раз в её голосе уже не было того спокойствия и властности. Проскальзывала хрипотца, которая бывает после плача.

– Что-нибудь случилось? – с тревогой спросил я.

– В санатории, слава Богу, все тихо, – ответила она. – Только что были родственники Вачнадзе. Прилетели утренним рейсом... При них ещё как-то крепилась, а ушли – не выдержала, разревелась... У него четверо детей, два почти взрослых паренька – двойняшки. Вы бы видели их глаза!..

– Да, вполне понимаю ваше состояние, – сказал я. – Понимаю и сочувствую...

– Знаете, я ожидала бурных сцен. На Кавказе ведь люди эмоциональные... Но они проявили столько достоинства и выдержки. И сколько скорби было в их молчании...

Не успели мы закончить разговор с Беллой Григорьевной, как секретарь доложила, что меня ждет шеф-повар столовой санатория имени Семашко.

Так повелось, что при одном лишь слове "шеф-повар" в воображении нашем возникает полный розовощекий мужчина или женщина. И обязательно солидного возраста.

Черпаков, как отрекомендовался мужчина, был совсем ещё молодой, не больше двадцати пяти лет, среднего роста, сухощавый. Одет по самой последней моде – в джинсах и рубашке сафари.

– Товарищ прокурор, – заявил шеф-повар неестественно громко, хотя было видно, что он с трудом скрывает волнение, – я ни в чем не виноват!

– А разве вас кто-нибудь обвиняет? – спросил я.

– Что я, без ушей? Или ничего не понимаю? – продолжал Черпаков. – Воропаев на меня напустился, высказался... Надо, мол, лучше следить за санитарным состоянием... Да и не только он. Няни за моей спиной шушукаются, отдыхающие. Спросите любого повара, раздатчицу, посудомойку в столовой... За чистоту-то я всех гоняю беспощадно каждый день, каждый час! Ни одного замечания от санитарного надзора!

Чернаков все больше и больше горячился.

– И за продукты ручаюсь! У нас они И содержатся в холодильнике! Если и было что испорченное, так это, значит, доставили с базы!

Я пытался как мог успокоить его, ч сказал, что следствие разберется. Кажется, мне это удалось.

– Я очень, очень надеюсь на вас, – о произнес он прочувственно. И спросил:

– Неужели мне придется уйти из санатория?

– Если у вас в столовой все окажется в порядке, зачем же уходить? – в свою очередь задал я вопрос.

– Конечно, в порядке! – воскликнул Черпаков. – Понимаете, меня приглашают в "Прибой", в "Маяк", но я хочу остаться в санатории. С Беллой Григорьевной...

Рестораны "Прибой" и "Маяк" были самыми престижными в городе.

Шеф-повар рассказал мне о своей жизни. В детстве он, неудачно нырнув в море с волнореза, повредил себе позвоночник. И быть бы ему инвалидом всю жизнь, если бы не Белла Григорьевна. Как он выразился, она сделала его полноценным человеком.

Черпаков окончил ПТУ, стал поваром. И тут же пошел в санаторий мастером по вторым блюдам. Мастер, насколько я понял, он был хороший. Занимал первые места на конкурсах поваров, городском и областном. В прошлом году ушел на пенсию прежний шеф-повар, и Белла Григорьевна назначила Чернако-ва на его место.

После нашей беседы Чернаков ушел из прокуратуры в куда более хорошем настроении, чем пришел.

В конце того же дня у меня опять побывал следователь Агеев.

– Я ещё беседовал с Лещенко, – сказал Виктор Сергеевич. – Странный он человек. То мрачный, как вчера, помните? То вдруг оживился, прочел мне лекцию о минералах, вернее – о драгоценных камнях. Одни, говорит, отнимают у человека рассудок – алмазы, например, изумруды. Другие – гранаты, обладают даром предвидения, охраняют от насильственной смерти... Куприна цитировал. Прямо помешан на самоцветах. И не выпускает из рук то сверкающее яичко... Уж не псих ли?

Я вспомнил, как этот камень буквально завораживал всех на допросе в кабинете Воропаева.

– Может, хобби? – сказал я. – Одни увлекаются марками, другие – морскими раковинами... А чем хуже минералогия?.. По делу что-нибудь новенькое установили?

– Он рассказал, как познакомился с Ватутиной. И о ссоре с Вачнадзе... По словам Лещенко, в купе с Ольгой они оказались случайно. Он купил билет на проходящий поезд Москва – Южно-морск... Разговорились, оказалось, что едут в один санаторий. В купе, помимо Ольги, был ещё мужчина. Фамилия его Карасик. Администратор вокально-инструментального ансамбля. Говорит, этот Карасик пригласил их с Ватутиной на концерт. Прямо с вокзала. Ватутина не могла: её кто-то встречал, кажется тетка. А Лещенко поехал. И ещё якобы помог администратору погрузить в такси радиоусилительную аппаратуру... После концерта Лещенко приехал в санаторий.

– Какие взаимоотношения сложились у Лещенко и Ватутиной в поезде?

– Вот здесь он, кажется, темнит. То говорит, что никаких взаимоотношений не было, то вдруг проговорился, что пили шампанское... Но раз доходит до шампанского...

– А какая кошка пробежала между ним и Вачнадзе?

– Оказывается, первым палату номер тринадцать занял Вачнадзе. Он приехал утром и расположился в этой злополучной комнате. А вечером его перевели в другую палату, двухместную, к Иванову... Лещенко говорит, что ничего об этом не знал...

– Почему так произошло? – Фамилия! Понимаете, фамилия и имя! Дежурная говорит: часов в семь вечера прибежал к ней Воропаев и сообщил, что звонил Лев Лещенко, предупредил – сейчас он на концерт, а потом в санаторий... Путевка у него. Представляете, какой переполох поднялся? Сам Лев Лещенко будет отдыхать в санатории!

– Подумали, что певец?

– Ну да! Афиши по всему городу! И главное, он сказал, что с вокзала отправляется на концерт... Стали соображать, как бы перед знаменитым артистом не ударить лицом в грязь. Лучшая палата в санатории – тринадцатая...

– Да, но вот номер, – заметил я. – Для суеверного человека – страсть Божья!

– Воропаев говорит, специально сделали эту комнату под номером тринадцать. В порядке борьбы с суевериями. Ведь сама палата отличная! Какой вид из окна, телефон, отдельная туалетная комната...

– И каким же образом они спрова-дили Вачнадзе?

– Якобы в палате что-то испортилось, нужен ремонт... Вачнадзе оказался покладистым человеком. И предполо – ч жить не мог, что его переселяют из-за московского певца. ?

– Конечно, администрация поступила не очень-то красиво, – заметил я. Неэтично.

– Какая уж там этика! – усмехнулся следователь. – Просто безобразие... Вообще, я понял, там есть один нюан-сик... Помните, как охал и ахал Воропаев? Тот ещё деятель! Как я узнал, его больше всего во вчерашней истории волновало, как бы это ЧП не помешало защите. Кандидатскую он написал. Один раз уже прокатили... И вообще, спит и видит, как бы занять место главврача.

– Ну, по-моему, Воропаеву с Беллой Григорьевной не совладать.

– Как сказать. Такие действуют исподтишка. Угождают кому следует, создают в коллективе соответствующую обстановочку. Своих привечают, других зажимают... Ждут момента. И кто-то, говорят, поддерживает Воропаева в Минздраве.

– Господи! – вырвалось у меня. – Врачи ведь! И туда же, интригуют...

Я вспомнил визит Чернакова. Выходит, Воропаев копает под парня, потому что шеф-повар – человек Беллы Григорьевны.

– А мне показалось, что Воропаева интересуют лишь новые прогрессивные методы лечения, – сказал я. – Он так увлеченно говорил об этом...

– Насчет прогрессивных методов, научного поиска – это все Белла Григорьевна. А остальные врачи греются в лучах её достижений и славы... Впрочем, Захар Петрович, мы, кажется, отвлеклись, – спохватился Агеев. Вернемся к Вачнадзе и Лещенко... Значит, Вачнадзе перебрался в двухместную палату, к Иванову. А утром обнаружил, что оставил в тринадцатой палате бритвенный прибор и зубную щетку. Знаете, как бывает впопыхах... Он пошел в тринадцатую палату, думал, там ремонт, и открыл ему Лещенко. Ну, Вачнадзе и не сдержался: мол, по знакомству эту комнату занял. Лещенко, конечно, в недоумении. Вачнадзе говорит, что, наверное, взятку дал... Лещенко возьми и ляпни, что это, мол, может, у них там привыкли всех покупать. Ну, слово за слово, пошло-поехало. Крепко сцепились, чуть ли не до драки дело дошло. Дежурная их разняла...

– И как же помирились?

– Лещенко говорит, что недоразу – h мение уладила Ватутина... По этому случаю и решили устроить в тринадцатой палате посиделки...

– Что, Ватутина была знакома с Вачнадзе?

– Нет, она знала Иванова.

– Откуда?

– В санатории существует обычай.

В первый день, когда приезжает новая смена, устраивается нечто похожее на бал. Для того, чтобы отдыхающие познакомились друг с другом. На танцплощадке играет музыка. Сначала кавалеры приглашают дам, потом – белый танец... Идея Беллы Григорьевны. Чтобы сразу создать обстановку отдыха, курорта... Кто помоложе, танцует. Пожилым тоже приятно... Так вот, Иванов весь вечер танцевал с Ватутиной.

– Понятно, – кивнул я.

– Тут, Захар Петрович, обращаю ваше внимание, тоже нюансик, – задумчиво произнес Агеев. – Лещенко застал самое окончание бала... Кажется, у него произошла стычка с Ивановым.