Текст книги "Черная вдова"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– А где удобства? – ставя чемодан на пол и находясь словно в шоке, спросил Валерий Платонович и уточнил, не будучи уверен, что представительница администрации пансионата сразу поймёт, о чем речь: – Ну, туалет, ванна?

– Умывальник и уборная рядом, – показала куда-то женщина и вышла, пожелав все-таки хорошего отдыха.

Каким будет здесь отдых, Валерий Платонович понял через минуту, когда раздался трубный, с засосом звук сливного бачка, переходящий в жуткое завывание.

Скворцов-Шанявский чуть не подпрыгнул: казалось, что туалет не где-то рядом, а прямо тут, в его комнате. Не успел он прийти в себя, как с другой стороны послышался чей-то разговор, смех, словно стена была из бумаги…

Профессор опустился на стул, с ужасом ожидая очередного сюрприза, а в голове вертелось: «Ну и влип же я! Вот так влип!..»

По своей натуре Валерий Платонович был из породы людей, которые, упираясь в какую-либо преграду – крупную ли, мелкую, – тут же начинают действовать. Если меры, принятые на месте, не приносят результата, стучатся туда, где могут помочь. И помочь кардинально.

Первое, что он сделал, – бросился искать ту самую женщину, которая определила его в злополучную комнату. Она дремала в красном уголке перед телевизором. Выслушав претензии профессора и требование перевести его в другой номер, представительница администрации вяло ответила:

– Могу. Только будет общий.

– Как – общий? – вспыхнул негодованием Скворцов-Шанявский. – У меня же путёвка в отдельный!

– Так что же вы хотите, дорогой товарищ? Ваш номер считается самым лучшим.

Валерий Платонович метнулся было к телефону, стоящему на столике, но, вспомнив, который час, сник.

– М-да, заведеньице, – пробормотал он и двинулся к себе наверх.

Отревизовал «удобства». Умывальник находился возле его двери и был отгорожен от коридорчика занавеской. Рядом было то самое заведение, откуда исходили страшные звуки сливного бачка, возвращающие профессора в коммунальное детство.

«Утро вечера мудрёнее», – решил он и, раздевшись, лёг в постель, не забыв принять седуксен. Однако сон не шёл. Голоса доносились не только сбоку, но и снизу. Валерий Платонович клял на чем свет стоит людей, взявшихся достать ему путёвку.

Провертевшись на кровати полночи, он пришёл к твёрдому решению убраться отсюда как можно быстрее и дальше. Естественно, встал вопрос – куда?

Потому утром, наскоро умывшись и побрившись электробритвой, профессор немедленно приступил к операции «переселение».

Через полчаса он уже связался с междугородного переговорного пункта с Москвой и обрисовал своё положение человеку, который имел возможность нажать, где надо.

Обратная связь сработала безупречно: к вечеру Скворцов-Шанявский перебрался в новенький, только что построенный корпус одного из санаториев, где был сторицей вознаграждён вниманием и улыбками персонала за жуткую ночь, проведённую в пансионате. Правда, сумму за путёвку пришлось выложить посолиднее, чем за несостоявшееся общение с писателями. Но профессора это, естественно, не смутило: что касалось его здоровья, за ценой он не стоял никогда.

Врач, ознакомившись с курортной картой Скворцова-Шанявского, осмотрев его и побеседовав, назначил диету, предписал соответствующие ванны, озокерит и непременную «Нафтусю». Причём первый раз в день профессор должен был пить её тёплой, а во второй, через полчаса, холодной. Все процедуры принимались в самом санатории и лишь на «водопой» надо было идти к бювету. Впрочем, прогулки тоже входили в лечение. И чем длительнее, тем полезнее.

Валерию Платоновичу, наслышавшемуся о волшебных свойствах «Нафтуси», не терпелось отведать чудо-воды. В огромном зале бювета яблоку негде было упасть. У всех в руках кружечки для питья. Фарфоровые, фаянсовые, различные по форме и расцветке, но непременно с носиком, они продавались в Трускавце на каждом углу. Однако будучи искушённым посетителем курортов, Скворцов-Шанявский предусмотрительно прихватил из Москвы старинной работы серебряную кружку, столько раз бывавшую с ним в Ессентуках. И вообще даже простую воду из-под крана Валерий Платонович пил только из серебра.

Профессора ждало неприятное открытие: что на вкус, что на запах «Нафтусю» нельзя было назвать приятной. Но он отнёсся к этому философски – лекарство есть лекарство.

С этими мыслями он покинул бювет и тут же услышал знакомый голос:

– А, дорогой профессор! Приветствую вас!

Это был Иркабаев. Он тоже только что приобщился к минеральному источнику. Скворцов-Шанявский поздоровался с ним как со старым знакомым. Решили прогуляться.

– Ну, как устроились в цветнике муз? – поинтересовался Мансур Ниязович.

– Сбежал, – ответил Валерий Платонович и поведал об испытаниях, выпавших на его долю. – Вот уж не предполагал, что у писателей подобные условия! – заключил он.

– Это ещё что! – с улыбкой протянул Иркабаев. – Тут встретишь такое!.. Одно название пансионат! Две-три комнаты, набитые койками. Всяким министерствам, организациям тоже ведь хочется иметь свою здравницу.

Об этом Скворцов-Шанявский слышал и в Ессентуках, но лично самому жить в таких заведениях не приходилось.

Со своей стороны он спросил, доволен ли Иркабаев.

– Как к себе домой приехал, – ответил тот. – Все врачи знакомые, медсёстры, нянечки. – Он засмеялся. – Представляете, захожу в столовую – земляки! Один из Намангана, другая из Ургенча. Сажусь за стол, включили радио – выступает ансамбль из Ташкента «Ялла». Словно и не выезжал из Узбекистана!

– Плова только не хватает, – улыбнулся профессор.

– Плов мне пока нельзя, – серьёзно сказал Иркабаев. – А вот без зелени, петрушки-метрушки, кинзы, мяты не могу.

День выдался как на заказ. В синем небе ни облачка, трава свежая, чистая. Поросшие лесом мягкие холмы, окружавшие Трускавец, создавали покой и уют, заставляли забыть, что где-то есть большие города с бешено мчащимися автомобилями, круговертью жизни и людей. Тут же толпа двигалась медленно, степенно. И если не знать, зачем сюда приехало столько народа, можно было подумать, что присутствуешь на чинном провинциальном празднике.

Валерий Платонович отдыхал душой, любовался старинными домами, утопающими в зелени огромных грабов, вязов, магазинчиками, игрушечными башенками причудливых строений у минеральных источников с названиями «Юзя», «Эдвард» и «Бронислава». Он даже сначала удивился, когда услышал замечание спутника:

– Ай-я-яй, какой непорядок!

Профессор, что говорится, спустился с небес на грешную землю – Иркабаев показывал на комки глины, оставленные грузовиками на асфальте.

– Кстати, говорят, при прежнем председателе горисполкома такого не было, – заметил Мансур Ниязович. – Пока шофёр не вымоет шины из шланга, со стройки не выпускали. Вот это был хозяин.

– Знаете, а я бы даже не обратил внимания, – признался Валерий Платонович.

– Не забывайте, – поднял палец Иркабаев, – я ведь тоже председатель исполкома. Правда, райсовета…

– Да уж вижу. Все-то вас интересует, все вы подмечаете.

– А как же! Хожу, смотрю, прикидываю, что хорошего можно перенять. У нас тоже красивый городок. Зелёный. Но здесь опрятней. И воздух такой чистый.

– Ну, положим, теперь нигде на земле нет абсолютно чистого воздуха. В Антарктиде и той обнаружена сажа в атмосфере, – заметил профессор. – Издержки цивилизации.

– И у нас гари хватает, – горько усмехнулся Иркабаев. – Только это издержки головотяпства. Надо же было додуматься построить асфальтовый завод в черте города! Бьюсь с министерскими чиновниками и ничего не могу пока поделать.

Они продолжали свою неспешную прогулку. Что поразило Скворцова-Шанявского (а для этого не надо было иметь заинтересованный глаз)

– несметное количество фотографов. Они встречались буквально на каждом углу

– возле минеральных источников, памятников, санаториев, на площадях и скверах.

– Господи! – не выдержал профессор, проходя мимо очередного скучающего на стульчике человека у фотоаппарата на штативе и доски с образцами продукции. – Их, по-моему, на каждого курортника по одному!

– Думаю, больше, – засмеялся Мансур Ниязович. И уже всерьёз предложил:

– А может, воспользуемся услугами? Потом, в Москве, посмотрите на снимок и вспомните, как мы с вами гуляли по Трускавцу. А?

Валерий Платонович замялся.

– Знаете, как-нибудь в другой раз. – Он провёл рукой по лицу. – Сегодня я выгляжу не очень…

– Хорошо, – не стал настаивать Иркабаев. – Ещё успеется.

– Признаться, с годами пропадает желание фотографироваться, продолжал оправдываться профессор. Сравниваешь с прежними фото и… – Он грустно улыбнулся. – Как молоды мы были, как нравились себе.

– Э! – темпераментно взмахнул рукой Иркабаев. – Что вы! На молоденькой можете ещё жениться!

– Это у вас на Востоке такое возможно, – осклабился профессор.

– Когда-то было, а теперь… Равноправие. Чтобы раньше мужчина занимался уборкой?! Позор на всю жизнь! А я, представьте себе, жене помогаю. Понимаете, моя Зульфия ужасно боится пылесоса, стиральной машины, так что приходится мне. А что поделаешь? – развёл он руками.

– А дети?

– Дети! Попробуй заставь! У одного экзамены, у другого дельтоплан, у третьего свидание. И я, в свои пятьдесят лет…

– Сколько, сколько? – невольно вырвалось у Валерия Платоновича.

– Ну, сорок девять, – поправился Иркабаев. – А что?

– Да так, ничего, – смутился профессор.

Он был уверен, что его новому приятелю шестьдесят, не меньше.

Иркабаев посмотрел на профессора, улыбнулся:

– Выгляжу старше, да?

– Что вы, младше! – соврал Валерий Платонович.

Но Иркабаев не поверил ему, вскользь заметив:

– Слава богу, что ещё жив…

– Да бросьте вы! – успокоил его профессор. – Медицина нынче такие чудеса творит! Простите, все хотел узнать, откуда у вас… – он провёл рукой по пояснице. – Съели что-нибудь такое?

– Это меня чуть не съели, – усмехнулся Мансур Ниязович.

Валерий Платонович бросил на собеседника вопросительный взгляд. Тот спросил:

– Вы что, не читали, не слышали, что творилось у нас в Узбекистане?

– Разумеется, читал, разумеется, слышал, – поспешно ответил Скворцов-Шанявский, хотя не совсем понимал, что конкретно имел в виду Иркабаев. И на всякий случай добавил: – Но теперь, слава богу, навели порядок…

– Навели… – снова усмехнулся Мансур Ниязович. – Прежнего председателя райисполкома, который стучал на меня кулаками в своём кабинете, перебросили в другой район. Секретарь райкома, который заставил судью влепить мне срок, сейчас в Ташкенте большим начальником работает.

– За что? – опять невольно вырвалось у профессора. – Я имею в виду – срок? – И, посчитав, что вопрос, возможно, не очень тактичный, извинился: – Простите, конечно, за любопытство…

– Видно, мешал кое-кому, – пояснил Мансур Ниязович. – Поперёк горла стоял. Как это по-русски – правду матку резал. Ох и не любили у нас это!

– Только ли у вас! – покачал головой Скворцов-Шанявский. – Мне тоже чуть не дали по шапке.

– А мне дали, – вздохнул Иркабаев. – Да что вспоминать!

– Нет-нет, – запротестовал профессор, – мне интересно… А то, знаете, одно дело в газетах да по телевизору, а другое – от живого человека. Тем более пострадавшего за справедливость… Присядем? – предложил он, как бы приглашая своего спутника к доверительному разговору.

Они сели на пустую скамейку. Мансур Ниязович, поколебавшись немного, начал с неожиданного вопроса:

– У вас было когда-нибудь желание бросить науку?

– Почему? – удивился Скворцов-Шанявский.

– Вернее, не бросить, а заняться практическим делом? – поправился Иркабаев.

– Не было, – ответил профессор. – Объясню почему. Параллельно с наукой я постоянно связан с практикой. Консультирую Госагропром, состою в комиссиях, непосредственно участвую в разработке конкретных мероприятий.

– А у меня было другое… Закончил сельхозакадемию в Москве. Работал в научно-исследовательском институте. Потом снова Москва – аспирантура, защита диссертации.

– Значит, вы имеете научную степень, – обрадовался Скворцов-Шанявский.

– Коллега?

– Да, кандидат сельскохозяйственных наук. Затем снова НИИ, – продолжал Иркабаев. – Лаборатория, опытное поле, совещания, симпозиумы… Вот, собственно, в каком кругу я вращался. И знаете, Валерий Платонович, наступил момент, когда я почувствовал, что больше не могу! Захотелось самому, своими глазами увидеть, испытать, какая польза от моих научных изысканий. Понимаете?

– Очень даже хорошо понимаю, – кивнул профессор. – Опыт – главный критерий теории.

– Вы даже не можете себе представить, как я обрадовался, когда мне предложили должность главного агронома крупнейшего колхоза! Я рвался, как говорится, в бой! Мечтал применить на практике все свои знания, извините за банальный штамп. И что же? Бой разгорелся, но совсем не тот, о каком я думал. Нет, встретили меня отлично! Председатель колхоза, Герой соцтруда, вручил ключи от нового дома, машину выделил, правда, без шофёра. Но я сам отлично вожу, имел собственный «Москвич». Кабинет, селекторная связь, словом, как большой начальник в городе… Да-а, – протянул Мансур Ниязович, поглаживая подбородок. – Фирма, как говорится, затрат не жалела. Я, значит, с ходу окунулся. С утра до ночи на полях. Как раз уборка хлопка шла. Колхозники, школьники, студенты… Рапортовали одними из первых в республике. Урожай – рекордный! А я ничего не понимаю: урожай-то средний, даже паршивый, можно сказать! Откуда дополнительные центнеры? – Иркабаев замолчал.

– Приписки, что ли? – спросил Валерий Платонович.

– Приписки тоже были. Но главное – другое. Короче, представил я председателю свои подсчёты. Ведь грамотный, вижу по загущенности кустов, количеству коробочек. Он мне говорит: весна была плохая, три раза пересевали, пришлось маневрировать. Пары засеяли… Ладно, думаю, наверное, так надо. Хотя тут, – Иркабаев показал на сердце, – как-то неспокойно. Не дай бог, узнают проверяющие, неприятности будут. Э, какое там! Из района, из области, из самого Ташкента начальство приезжало, довольно осталось. Их интересовало, чтобы на столе самый дорогой коньяк стоял, молодые жирные барашки были да девушки красивые пели-танцевали!

– Точно, точно, – согласился профессор. – Все эти встречи, банкеты процветали пышным цветом в застойно-застольные времена!

– Специально поваров держали! Не поверите, Валерий Платонович, у председателя был один заместитель, который ничем не занимался, только гостей принимал!

– Ну и ну! – покачал головой Скворцов-Шанявский.

– И на тосты были свои ГОСТы, – улыбнулся Иркабаев. – В районе разработали чёткую систему, для какой делегации кто и какой тост произносит. Приехали, например, механизаторы, комбайнёр произносит тост за научно-техническую революцию в кишлаке… Если гости женщины, то пожилая колхозница поднимала бокал за детей планеты и мир во всем мире. А хлопкоробов встречали тостом за полновесную коробочку!

– Смотри-ка! – хмыкнул профессор.

– Но это все не главное. Самое страшное – обман, на котором держались так называемые достижения колхоза! Когда я докопался, волосы встали дыбом! Собственно, и копать-то особенно не надо было. Сеяли, допустим, на двух тысячах гектаров, а отчитывались, будто урожай собран с тысячи. Вот откуда лишние центнеры!

– Позвольте, Мансур Ниязович, – перебил профессор, – а земли откуда?

– Все засевали хлопком. Не только пары, но и пастбища, бахчи, огороды! А какой у нас виноград выращивают! Тайфи, джаус, дамские пальчики – мёд! А дыни!

– Знаю, знаю! – проглотил слюну профессор, вспомнив Самарканд. – Длинные такие…

– Мирзочульские, наверное, – кивнул Иркабаев.

– Во-во! Прямо во рту тают! Аромат – с ума сойти можно! Друзья угощали, когда я был в ваших краях.

– А могли бы запросто покупать в Москве в магазинах, если бы не авантюра с хлопком. Впрочем, махинации с землёй – это арифметика. А вот с барашками – тут прямо алгебра получается!

– В каком смысле? – не понял Скворцов-Шанявский.

– Рапортовали, что у нас в хозяйстве получают от ста овцематок по сто восемьдесят – сто девяносто ягнят!

– Это как, много или мало? – спросил профессор. Я, знаете, в животноводстве не шибко силён.

– Да столько получить просто невозможно! – воскликнул Иркабаев. – Овцы, как правило, рожают одного ягнёнка. Двойню – редко. А тут выходило, что почти у каждой по два. Даже в специальных условиях немыслимо добиться пять двойняшек на десяток овцематок! Понимаете?

– И этой липе верили? – недоуменно посмотрел на собеседника профессор.

– Э, дорогой Валерий Платонович, – усмехнулся Иркабаев, – сами же говорите: вы в курсе, что происходит в сельском хозяйстве… Неужто не помните, что творилось?

– Ещё бы! На бумаге рекордные урожаи, привесы, надои, а на самом деле… – Профессор махнул рукой.

– Вот и у нас так было в колхозе… Я, наивный человек, выступил на собрании. Раис, это по-нашему значит председатель колхоза, грубо оборвал меня. Его подхалимы набросились, стали говорить, что я клевещу, развожу склоку. Вместо обсуждения недостатков в колхозе стали обсуждать меня. Кончилось знаете чем?

– Догадываюсь, – кивнул профессор. – Выговор влепили?

– Строгий! Райком утвердил. Да-а, – снова провёл рукой по подбородку Иркабаев. – Поехал я в обком, правду искать. Какая там правда! Даже разговаривать не стали! Но отступать не в моих правилах, и я написал в Ташкент, в ЦК компартии республики. И не только о приписках и обмане, а ещё и о взятках, которые берут некоторые ответственные лица, как расхищается народное добро.

– Смелый вы человек! – хмыкнул Скворцов-Шанявский.

– А что? Посмотрели бы вы, как они жили! – возмущённо произнёс Мансур Ниязович. – Не дома, а дворцы, честное слово! Сыну или дочери свадьбу справляют – тысячи две – три гостей! А подарки молодым? «Волги», импортные гарнитуры, ковры… На тёпленькие места назначали только родственников. Жены их ходили все в золоте и бриллиантах! Никого не стеснялись… До того дошло, что даже доходные должности покупались и продавались. Взятки брали десятками и сотнями тысяч рублей! Собственно, им и считать-то уже было лень… Видели когда-нибудь ящик из-под чешского пива? – вдруг спросил он.

– Вообще-то я пиво не пью…

– Короче, если набить такой стандартный ящик сторублевками, будет пятьсот тысяч. Иркабаев усмехнулся. – Пятьдесят тысяч больше или меньше – не имело значения.

– Ну и ну! – покрутил головой ошарашенный профессор.

– Для меня моя борьба кончилась печально. Тёмную устроили. Ночью, в переулке… Очнулся в больнице.

– Неужто? – заохал Валерий Платонович. – Ну и порядочки! Хоть знаете, кто?

– Откуда! Милиция не нашла… Но это, оказывается, было предупреждением, – рассказывал дальше Иркабаев. – Зульфия приходила в больницу, плакала. Подумай, говорит, о детях, обо мне… А я и отвечаю: вот именно о детях я и думаю! Как им жить? Кем они вырастут? Бессовестными хапугами, с какими столкнулся я, или честными трудягами? Но разве женщине докажешь? – Он улыбнулся. – Нет, женщин мы любим, но только за красоту, за нежность. Однако советоваться лучше с мужчиной… Выписался я из больницы, пошёл к другу. Очень честный человек. Работал начальником управления в облисполкоме и, представьте себе, сам отказался от поста! Говорит, хочу спать спокойно… Всю ночь мы говорили. Друг рассказал, как его тоже хотели втянуть во всякие тёмные дела. В области, говорит, справедливости не добьёшься. Утром я сел на поезд и махнул в Ташкент. Решил пойти прямо к товарищу Рашидову.

– Нашли к кому, – с усмешкой заметил профессор. – Ну и как, дошли до Рашидова?

– Какое там! – протянул с кривой гримасой Иркабаев. – На первой же остановке сняли с поезда, защёлкнули наручники – и в изолятор временного содержания.

Скворцов-Шанявский, уже подготовленный к самым невероятным поворотам в печальной исповеди Иркабаева, и тот поразился.

– Ну, знаете! Прямо не верится, что в наше время такой произвол! И за что, по какому праву?

– Не волнуйтесь, повод нашли! Целое дело состряпали… Приговор я опротестовал, однако жалобу во всех инстанциях отклонили. Но я не сдался и в колонии. Писал, требовал пересмотра дела. Зульфия тоже молодец, не сидела сложа руки, дошла до заместителя Генерального прокурора. Тот принёс протест, приговор отменили, а дело направили на новое расследование. В это время как раз произошли большие перемены. В республике и во всей стране… Моё дело попало к очень хорошему следователю, справедливому и дотошному. Разобрался всесторонне. Дело прекратили. С меня сняли все обвинения, восстановили в партии.

– Ну, а те, кто вас травил, упёк в колонию?

– Председателя колхоза арестовали. Между прочим, в компании со многими бывшими ответственными работниками области. Секретарь обкома тоже привлечён… Но пока по-настоящему наказаны лишь мелкие сошки – главный бухгалтер колхоза, следователь, который вёл моё дело. Они сидят. Кое-кто вообще отделался лёгким испугом. А нужно вырывать с корнем всю сорную траву! – темпераментно размахивал руками Мансур Ниязович. Конечно, сделано многое, но до полного порядка ещё далеко.

– Да-да, нужны более решительные действия. А у нас все ещё некоторые действуют по принципу: на комара – с дубиной, на волка – с иголкой, на льва

– с гребешком…

Слова профессора так понравились Иркабаеву, что он аж хлопнул себя по коленям. Потом решительно поднялся.

– Ладно, посидели, поговорили, гулять ещё надо…

Было видно, что горькие воспоминания разбередили ему душу, всколыхнули старые обиды, о которых он очень не хотел бы вспоминать. Однако Валерия Платоновича интересовали подробности, касающиеся того, как наводится порядок у них в районе, в частности, в торговле овощами и фруктами, много ли людей привлечено к уголовной ответственности, которые были замешаны в спекуляции и хищениях.

– Взялись крепко, – ответил Мансур Ниязович. – Но ещё, как я уже говорил, пахать и пахать.

Перед ними замаячило крытое сооружение с надписью «Юбилейный».

– Зайдём? – предложил Иркабаев.

– Что это?

– Базар. Зелени хочу купить.

– То, что нужно! – обрадовался Валерий Платонович. – У меня как раз яблоки кончились.

– А я к ним как-то равнодушен, – признался Иркабаев.

– И зря! Честное слово! Казалось бы, старый, как мир, расхожий продукт, а в нем все время открывают новые поразительные качества! Просто необыкновенные!

Мансур Ниязович вдруг хитро улыбнулся.

– Значит, Ева, давая Адаму яблоко в раю, хотела не соблазнить его, а просто заботилась о его здоровье?

– В любом случае она знала, что делала! – рассмеялся профессор.

Прилавки были ещё по-весеннему небогаты. Ранняя зелень, прошлогодние соленья, зимние яблоки. Иркабаев купил кинзу, укроп, петрушку. Валерий Платонович остановил свой выбор на желтоватой, словно лучившейся изнутри, семиренке. Он тут же принялся за самое большое яблоко.

– В них, наверное, и витаминов-то уже не осталось, – заметил Мансур Ниязович. – Всю зиму пролежали…

– Пускай, – жуя, ответил профессор. – Главное – пектины.

Иркабаев приценился к помидорам. Цена повергла его в смятение – десять рублей за килограмм.

– У вас небось куда дешевле, – сказал Скворцов-Шанявский.

– Пять рублей.

– Не может быть! – не поверил профессор.

– Первые! Это осенью, когда самый урожай, их девать некуда! Горы гниют! Тракторами запахиваем в землю… Транспорта вывозить не хватает.

– А у нас в Москве – очереди! Неужели нельзя наладить хотя бы консервирование? Соки делать, томат-пасту. Это же дефицит.

– Да мы могли бы завалить всю Российскую Федерацию пастой! Не хватает производственных мощностей и перерабатывающей техники. Шлем заявки – все впустую.

– Погодите, я, кажется, смогу вам помочь, – сказал профессор.

– Нет, вы серьёзно? – даже приостановился Иркабаев.

– Ну конечно! Представляете, был я перед отъездом сюда в одной из областей Нечерноземья. В командировке. На базе РАПО стоят ящики. Спрашиваю: что? Да вот, говорят, прислали импортное оборудование для производства томата-пасты, а на кой ляд оно нам?

– Это же надо! – возмутился Иркабаев. – А мы задыхаемся!

– Хотите, я устрою его вам? – предложил профессор.

– Век буду благодарен! – схватил профессора за рукав Мансур Ниязович.

– Что нужно?

– Официальное письмо. Я скажу, кому и куда.

– Сделаем, сделаем!

– Ну, и вам надо бы не остаться в долгу перед товарищами, кто отправит оборудование.

– В каком смысле? – насторожился Иркабаев.

– Пару вагонов арбузов, дынь, винограда…

– Ради бога! Скажите только куда!

Профессор пообещал в ближайшую встречу сообщить координаты – записная книжка была в санатории.

Иркабаев заботливо поинтересовался, не устал ли его спутник.

– Неужто я похож на старую развалину? – деланно обиделся Валерий Платонович.

– По сравнению с Беном Сальмином Мували вы совсем ребёнок, – заметил с улыбкой Мансур Ниязович.

– С кем? – переспросил профессор.

– Жителем султаната Оман – Мували, – пояснил Иркабаев. – Как пишут в газете, ему недавно исполнилось сто пятьдесят лет. Очень бодрый старик.

– Какая уж бодрость в такие годы, – усмехнулся Скворцов-Шанявский. – Никаких удовольствий от жизни.

– Вовсе нет. Этот старец ещё – ого-го! И мясо ест, и мёд… Даже мечтает жениться. В четвёртый, между прочим, раз.

– Вот даёт! – покачал головой Валерий Платонович.

– А вы говорите! Да на вас все время дамочки заглядываются, – продолжал подначивать приятеля Мансур Ниязович.

– А что? Мы ещё можем!

Скворцов-Шанявский приосанился, подтянулся. И без того хорошее настроение посветлело ещё больше, словно солнце засверкало ярче, а люди вокруг стали приветливее и милее. Особенно – прекрасный пол.

«Господи, сколько вокруг прелестных женщин! – подумал профессор. – Нет, надо встряхнуться, окунуться в розовый туман!..»

Валерий Платонович тихонько засмеялся. Увидев удивлённое лицо Иркабаева, он спохватился, откашлялся и сказал, поводя вокруг себя рукой:

– Красотища какая!

– О, это старинный парк! – подхватил Иркабаев. – Деревьям по сто и более лет!

Они шли под сенью развесистых крон, уходящих высоко в небо. Гомонили тысячи птиц, от их возни ветви и листья ходили ходуном.

Наблюдая за женщинами, профессор заметил странную вещь – многие из них были с зонтиками. И это в ясную погоду, да ещё в тени! Он поделился наблюдением с Иркабаевым. Тот не успел ответить – мимо них спешила молодая женщина в белом платье и тюбетейке, из-под которой падали на плечи две толстые иссиня-чёрные косы.

– Ранохон! – окликнул её Иркабаев. – Земляков не узнаешь, да? Нехорошо, дочка…

Та, извинившись по-русски, о чем-то сердито заговорила по-узбекски, прижимая правую руку с платочком к плечу.

Когда она отошла от них, Мансур Ниязович покачал головой:

– Вот вам и птички! Платье бедняжке испортили. Первый раз надела, говорит…

Скворцов-Шанявский невольно посмотрел наверх, на шумный базар пернатых.

– Теперь понимаете, зачем зонтики? – спросил Иркабаев.

– В таком случае, – прибавил шагу профессор, – подальше от этой красоты!

Он боялся за свой светло-кремовый костюм, очень молодивший его, как считал Валерий Платонович.

Они подошли к его санаторию.

– Жаль расставаться, – профессор протянул руку своему новому приятелю.

– Но, увы, режим.

– Да и мне надо спешить, – кивнул Мансур Ниязович, – озокерит ждёт… До завтра, значит?

– До завтра. У бювета.

На этом распрощались.

В свои шестьдесят два года Валерий Платонович не утратил вкуса к женскому полу. Определён был круг женщин, с которыми он заводил романы. Что касается образования – лучше не выше среднего. От интеллектуалок он буквально шарахался. Волевых и очень уж целеустремлённых вежливо обходил. Особенно преданных боялся.

С мягким характером, умеренным темпераментом, не слишком принципиальные, желательно сентиментальные – вот его идеал.

По способу ухаживания Валерий Платонович относил себя к категории вольных художников. Ему нравились импровизации, порыв. Добавленные к его респектабельности, светским манерам и общей солидности, включая материальную, они всегда давали великолепный эффект. Неудачи сводились к минимуму.

Однако в Трускавце дело с налаживанием сердечных контактов имело свои трудности. Право же, мысли о том, что у намеченной избранницы камни в печени или панкреатит, не способствовали любовному настрою. О чем шептаться в нежном экстазе? О пользе «Нафтуси», об эффективности озокерита или доморощенных способах избавления от камней в желчевыводящих путях?

Профессор, болезненно относящийся к своей хворобе, инстинктивно стремился к здоровому молодому телу. Поэтому на женщин из своего санатория он смотрел чисто платонически. Не бежал общения, но планов никаких не строил. Да и встречая других курортниц, тоже не забывал, зачем они в Трускавце, заранее ставя на них крест как на объекте ухаживания.

Конечно, была другая возможность – познакомиться с кем-нибудь из местных. Но как к ним подступишься? Не подойдёшь ведь просто так на улице. Случайных знакомств Скворцов-Шанявский не признавал.

Вот почему он, гуляя по городу, внимательно всматривался в лица молоденьких женщин, пытаясь узнать ту случайную знакомую, с которой судьба свела его в новогоднюю ночь в Средневолжске.

В который раз Валерий Платонович ругал себя за то, что не взял у неё адрес. Хотя бы узнать фамилию – в паспортном столе разыскать было бы пара пустяков.

Правда, координаты Орыси были известны Эрику Бухарцеву, шофёру Скворцова-Шанявского, теперь уже бывшему. С ним они расстались месяца два назад, и Эрнст уехал куда-то из Москвы.

Признаться честно, хотя профессор знал, что Орыся разведёнка, на неё у него видов не было. Но ведь у неё есть знакомые, приятельницы и подруги. А в каждой клумбе всегда отыщется цветочек, ароматом которого захочется насладиться.

Однако сколько Валерий Платонович ни фланировал по улицам Трускавца, казалось, не было улочки, уголка, куда бы он не заглянул (и не один раз), – Орысю пока нигде не встретил.

Неизменным спутником профессора являлся Иркабаев. Они встречались каждый день и сошлись весьма близко. Ко всему прочему, Мансур Ниязович был хорошим гидом по городу.

Они частенько наведывались на рынок. Иркабаев недоумевал: бушует май, весна глядит на лето, а цены на зелень почти не снижались.

– Жена пишет, у нас такая же история! – возмущался Мансур Ниязович. – Что делается с базаром, а? Как бороться с рвачами? Это же форменный грабёж!

– Цены зависят от предложения и спроса. Пока мы не наводним рынки овощами, фруктами, зеленью и другой продукцией, диктовать цены будет частник. Ситуацию можно изменить только изобилием в госторговле и кооперации. Остальное – чистый волюнтаризм! Призывы, как и ограничения, – не выход!

– У узбеков есть хорошая пословица: сколько ни говори халва, во рту слаще не станет… А мы пока в основном болтаем, – заключил Мансур Ниязович сердито.

На рынок они продолжали ходить, хулили цены и все равно покупали то, в чем не хотели себе отказывать.

Однажды Иркабаев предложил:

– Валерий Платонович, а не побродить ли нам по лесопарку?