Текст книги "Товарищ маузер"

Автор книги: Анатоль Имерманис

Соавторы: Гунар Цирулис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

5

Четвертое сентября. На сегодня назначен побег. Через десять часов смена охраны. Парабеллум постучит в дверь, и начнется то, чего уже не остановить. На душе у Дины неспокойно. Накануне нападения на банк Дина тоже не спала всю ночь, но тогда это было волнение перед первым боевым крещением. Сегодня – другое. Ей не хватает веры в успех. Слишком много преград на пути к свободе, для того чтобы преодолеть их вчетвером. И даже если удастся прорваться за ворота, тревога поднимет на ноги всю охрану и начнется погоня. Хоть были бы предупреждены товарищи на воле! Но Парабеллум строго-настрого запретил писать, и никто их за тюремными стенами ждать не будет. До некоторой степени Парабеллум, конечно, прав. Ведь предатель еще не обнаружен – письмо может попасть ему в руки. Выходит, им надо полагаться лишь на собственные силы и на свое везение.

В этой их затее все так ненадежно! И как сомнительна бомба, которой они собираются пугать тюремщиков! Дина лепила ее из хлебного мякиша, отщипывая по кусочку от каждого пайка. Ее могут обнаружить при первом же обыске. Хорошо еще, что в последние дни камеру не обшаривали.

Если Дина в конце концов и согласилась участвовать, то лишь потому, что терять ей было нечего. Легче принять смерть от пули во время побега, чем кончить свой век в петле. Но в то же время до виселицы она могла прожить еще несколько месяцев. А жить – значит надеяться. Но нельзя думать лишь о себе одной. Не будь на то важной причины, Парабеллум так отчаянно не рвался бы на свободу. И Дина инстинктивно чувствовала, что тут есть какая-то связь с деньгами.

Прогулка. Осталось всего восемь часов. Скоро принесут ужин. Затем последняя вечерняя поверка, еще четыре часа ожидания…

У Дины нарастало тревожное чувство. Не было сил ни сидеть, ни лежать – только ходить, непрерывно ходить из угла в угол. Она на миг выглянула в окно. Что ждет ее сегодняшней ночью?

Движется время. Все вперед и вперед к роковому часу. Еще не поздно отказаться, попробовать отговорить других от необдуманного шага. Но ведь это объяснят трусостью. И как ей повлиять на Парабеллума?

В таком настроении Дина получила письмо от Атамана. В иное время оно превратило бы весь день в праздник, а сейчас строки доходили до нее словно сквозь мглу тумана.

«Милая девочка, я в таком состоянии, что просто не могу не писать тебе. Осень вдруг обернулась весной, даже кажется, будто снова защелкали соловьи. Сверкает солнце, и вот уже совсем скоро жизнь опять станет прекрасной! Но по-настоящему прекрасной она может быть, только если мы будем вместе. Не думай, что я позабыл тебя. Как раз сегодня вспоминал с друзьями, как я пришел к тебе первый раз в Льеже. В тот раз мы с тобой говорили о Лермонтове. И сейчас мы с Робисом подумали, что вам там очень недостает книг. Вскоре перешлю тебе роман Шампиона о Бастилии, который, наверное, понравится и остальным. Вообще-то он предназначен к твоему дню рождения как сюрприз, но я не могу ждать еще десять дней и не поведать о нем, зная, как трудно вам в тюрьме без книг. Для остальных пусть это будет приятной неожиданностью».

Письмо звучало шуткой. Наверное, Атаман хотел немного развеселить ее и заставить забыть о мрачном окружении. Но если бы он только знал, как далеки сейчас ее мысли от шуток! Дина уже было хотела уничтожить записку, но что-то удержало ее. Последнее письмо Атамана было написано совсем в другом тоне. Что же произошло?! И она еще раз перечитала скупые и забавные строчки.

«Сюрприз к твоему дню рождения»… Странно, Атаман ведь знает, что она родилась в апреле. А тут написано: «еще десять дней». И вообще у Шампиона нет такого романа о нападении на Бастилию.

И вдруг Дина расцеловала грязную бумажку. «Эрнест, ты, наверное, очень любишь меня! Собирались сообщить об освобождении лишь в самую последнюю минуту, когда все будет окончательно решено и подготовлено. Но ты не хотел, чтобы я эти дни напрасно мучилась. Потому и прислал письмо, которое могу понять только я одна. Ведь, кроме меня, никому не известно, что ты в Льеже проник в мою квартиру со своим ключом. «Наверное, понравится и остальным» – означает, что освободят всех; «еще десять дней» – срок».

Дина даже не пыталась представить себе, как произойдет само освобождение. Если им руководит Робис и в нем участвует Атаман, оно наверняка удастся. В этот момент она думала лишь о том, что от побега теперь надо отказаться. Записка пришла вовремя. Надо, не мешкая, сообщить товарищам. После ужина это будет уже невозможно. Она уже начала писать, как в мозгу мелькнуло предупреждение Атамана ни о чем не говорить остальным. Придется, однако, его нарушить. Необходимо спасти Парабеллума, Грома, Липа Тулиана от ненужного риска. Товарищи на воле ведь и не подозревают о том, что они хотят вырваться из тюрьмы, рассчитывая лишь на свои силы. Надо рассказать о предстоящем налете, иначе Парабеллума не переубедить. Умолчать об этом было бы преступлением.

Вместе с Парабеллумом письмо Дины прочитал и Лип Тулиан.

– Ну, что теперь? – спросил он.

Парабеллум не отвечал. Он тяжело опустился на койку и подпер голову руками. Трудно согласиться с тем, чтобы тебя еще десять дней считали предателем. Но тогда больше шансов вновь свидеться с Робисом и сказать ему, где спрятаны деньги. А при таком побеге, как они задумали, всякое может случиться. Он поднялся и, взяв деревянную ложку, подошел к стене.

– Ты что хочешь сделать?

– Передать Грому. Побега не будет!

– Успеется. Прежде надо все как следует обмозговать, – сказал Лип Тулиан. – На мой взгляд, было бы правильнее не отказываться от нашего плана. Ты думаешь, так легко прорваться в тюрьму? А если им не удастся нас выручить, что тогда?

– Робис командует. Все в порядке! – И Парабеллум выстукал: «Грому. Отменяется».

Лип Тулиан больше не пытался переубедить товарища по камере, но было заметно, что нервы его напряжены до крайности. Едва попробовав вечернюю похлебку, он тут же выплеснул ее на пол и позвал надзирателя.

– Чем нас тут кормят?! Собаки мы вам, что ли! Давайте сюда начальника, если не хотите, чтобы я пожаловался в Петербург.

– Господин начальник приказывали их так поздно не беспокоить! – отклонил требование надзиратель.

– А мне все равно! Давайте начальника, не то объявлю голодовку!

– Ладно, ладно, не ори только! – сердито проворчал надзиратель и вывел Липа Тулиана в коридор. – Погоди, задаст тебе начальник жару, в два счета отобьет всякую охоту жаловаться!

Однако, увидев Липа Тулиана, Людвиг ничуть не разозлился за поздний визит. Раскрыв дверь в кабинет, он сказал:

– Подождите, сейчас придет.

Лип Тулиан нервно ходил по комнате. Потом он заметил на столе написанный рукой Лихеева набросок донесения, который весьма заинтересовал его. А содержало оно вот что:

«…Осмелюсь напомнить вашему превосходительству, что Жених поступил к нам на службу, после того как выдал полиции распространителя подстрекательских листовок в банке. По нашему заданию он вступил в группу «Мстители» и оказал нам много важных услуг. Благодаря ему удалось арестовать известных террористов Грома и Букелиса. Чтобы укрепить репутацию Жениха в среде боевиков, было решено арестовать его и перевести в тайную полицию, с тем чтобы устроить ему побег, после того как Жених установит там прочные связи с боевиками. Сразу же после его мнимого ареста его освободил Атаман. Таким образом, Жених заслужил надлежащее доверие и был допущен к участию в нападении на Русский международный банк, о коем я уже имел честь докладывать вашему превосходительству. К сожалению, налетчикам откуда-то стало известно, что среди них есть предатель. Посему нельзя винить Жениха за частичную неудачу наших действий, направленных на ликвидацию террористической банды. Даже наоборот – он сумел своевременно и ловко отвести от себя подозрения (правда, открыв адрес нашей явки, каковую мы были вынуждены тотчас сменить). По наводке Жениха мы уже арестовали главарей банды: Макса Тераудса (Парабеллум) и Дину Пурмалис (Дайна). Поскольку, несмотря на все приложенные нами усилия, они не назвали место, где спрятаны деньги, мы поместили в тюрьму Жениха. Ему удалось разузнать адрес конспиративной квартиры боевиков, и она была нами разгромлена. Самая главная заслуга Жениха – умелая инсценировка побега в ночь с, 4 на 5 сентября. Следуя по пятам за Тераудсом и Пурмалис, каковые ни о чем не догадывались и потом оказались в нашей западне, мы обнаружили тайник с деньгами. К сожалению, из похищенных в банке 257000 (двухсот пятидесяти семи тысяч) рублей мы нашли лишь 154 583 (сто пятьдесят четыре тысячи пятьсот восемьдесят три) рубля, каковую сумму рассчитываем в ближайшие дни передать законным владельцам. Принимая во внимание все вышеизложенное, выражаю надежду на то, что Ваше превосходительство не откажется…»

Вошел Лихеев и, в первую очередь, бросил подозрительный взгляд на стол. Слава богу! К счастью, он оставил бумагу перевернутой текстом вниз. Лип Тулиан, который уже успел усесться в дальнем углу комнаты, в свою очередь подумал: «Слава богу, ничего не заметил. Не годится совать нос в тайны начальства. Это может вредно отразиться на здоровье».

– Вы могли бы и не утруждать себя приходом, – сказал Лихеев. – Я и без того знаю, что все пойдет как по нотам, вот даже донесение написал. Если уж Парабеллум вбил себе что-нибудь в голову, то его удержит только катастрофа.

– Если хотите знать, катастрофа произошла, но только для нас. Побег не состоится!

– Ты с ума сошел! Они должны бежать! Слишком много сил вложил я в это дело!…

– И я не меньше, – сказал Лип Тулиан, тоже повышая голос, – но на этот раз ничего не поможет. Парабеллум получил письмо, и все сорвалось…

– Проклятье, все летит к черту! Как я скажу об этом Регусу?! – Лихеев схватил свою докладную, скомкал ее и порвал.

Дважды пришлось Липу Тулиану повторить слово в слово содержание письма, пока до Лихеева дошел, его смысл – революционеры собираются штурмовать тюрьму.

– Ты говоришь, через десять дней? – переспросил он. – Ишь до чего босяки додумались! Ну ничего, еще успеем приготовить им достойный прием. Такие волчьи ямы устроим, что в них места хватит для всех рижских бунтарей. Целый полк казаков вызову!

– Тогда мне, господин Лихеев, в камеру больше никак возвращаться нельзя. Увидят казаков и поймут, что я предатель.

– Ничего твой Парабеллум не увидит. Не такой я дурак, чтобы до срока раскрывать свои карты. И боевики еще, пожалуй, струсят. Все произойдет в самую последнюю минуту. Как только они проникнут в тюрьму, так казаки сразу со всех сторон и подскочат. Тюрьма будет окружена, и никому из нее не улизнуть. – Он злорадно потер руки и подошел к окну, в котором бледно обозначился ущербный месяц. – Не зря боевики выбрали именно тринадцатое, – сказал он. – Через десять дней луны не будет! Хотели в темноте подкрасться… Такая предусмотрительность обернется против них самих. Это тринадцатое сентября запомнится им почище, чем тринадцатое января!… Ну, а теперь, Жених, давай назад в камеру! Будем надеяться, что ты выудишь еще какие-нибудь подробности.

Лип Тулиан замешкался у двери. Он думал о том, как могучие руки Парабеллума в свое время задушили барона Сиверса.

– Без оружия обратно не пойду!…

Не в характере Людвига было подслушивать чужие разговоры. Но Лихеев и Лип Тулиан разошлись вовсю и временами так повышали голос, что он не мог их не слышать. Какие-то бродяги собираются напасть на подвластную ему тюрьму, охраняемую сотней вооруженных людей. Это уж нечто неслыханное! Однако чем больше Людвиг думал об этом, тем беспокойнее становилось у него на душе. Да разве можно нынешние времена вообще считать нормальными? Сейчас даже стало опасно выходить в форме на улицу, того и гляди, сыграют штуку, как с начальником либавской тюрьмы. Еще немного – и самому самодержцу всероссийскому придется дрожать за свой трон… Страх в эти дни неслышными шагами расхаживал по стране, заглядывая во дворцы и замки, за тюремные стены. Пускай себе Лихеев мечтает о засадах и волчьих ямах. Дай бог, чтобы ему повезло переловить всех налетчиков. Но, ежели в суматохе из камеры удерет хоть один заключенный, отвечать придется ему, начальнику тюрьмы. И Людвиг решил позаботиться о том, чтобы этого не произошло.

6

В задней комнате столовой сестер Дрейфогель было так накурено, что едва можно было различить лица находившихся там людей. Кроме обычных посетителей, сегодня сюда явились еще Лихач и Степан. Последним пришел Робис. Фауст начал рассказывать о своих успехах, но Робис перебил его:

– И так понятно, что без ключей ты бы не приехал. Прежде всего уточним наши силы. Сколько? – обратился он к Лихачу.

– Тридцать.

– А у тебя?

– Столько же, – доложил Степан. – Но я еще не со всеми переговорил.

– У меня в Задвинье двадцать семь человек, – сказал Атаман.

– Братцы, вы меня режете! У меня только восемнадцать! – закричал Брачка. – Зато все сорвиголовы!

– А о моих десяти ключах вы совсем забыли? Самый главный от ворот тоже имеется, – дополнил свой отчет Фауст.

– Хватит, даже с лихвой, – сказал Робис. – Держите ребят в боевой готовности, но о деле расскажем только в самый последний момент. Чтобы не проболтались!

– Но в тюрьму-то надо сообщить, – возразил Лихач. – Пусть готовятся.

– Ни в коем случае!

– Черт побери, а я уже написал Дине! – признался Атаман.

Робис посмотрел на друга, хотел сказать что-то резкое, но промолчал – он понимал Атамана. Однако легче от этого не стало.

– Товарищи, – заговорил он, – произошло самое страшное. Виноват в этом я, надо было предупредить. Я убежден, что среди недавно арестованных есть предатель. – Робис по-прежнему не называл имени Липа Тулиана, не желая без неопровержимых доказательств возвести на него обвинение.

– Значит, все к черту!…

– И нам придется любоваться, как их поведут на виселицу!

– Не может быть! – запротестовал Атаман. – Я специально так написал, чтобы, кроме Дины, никто не мог понять. Я предупредил, чтобы другим она не говорила.

– Все равно уверенности нет. Нам не остается ничего другого, как… – Робис не мог закончить фразу – слишком серьезно и ответственно было его решение.

– …отказаться? – с трудом выдавил из себя Степан.

– Совсем наоборот – штурмовать сегодня ночью!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
в которой боевики переходят в наступление

1

Не дожидаясь, пока кучер остановит тройку, Шампион выскочил из коляски и бросился наверх по ступенькам главного почтамта. Бесцеремонно оттолкнув даму, которая кому-то посылала поздравление с днем ангела, он крикнул телеграфисту:

– Умоляю вас на коленях! Освободите через час парижский провод.

– Линия на Вильно перерезана! Можно только через Петербург.

– Хоть через Северный полюс! Вот задаток!

– Но я не могу держать линию без дела, господин Шампион.

– Так передавайте что-нибудь! – И Шампион протянул крупную купюру.

– У меня под руками только «Юридический ежегодник», – сказал телеграфист. – Вы не станете возражать, если я буду передавать его?

– По мне, так хоть историю Вселенной, начиная от Адама и кончая Николаем Вторым… – С этими словами Шампион исчез.

В действительности Шампион еще не имел ни малейшего понятия о том, что расскажет в своей корреспонденции. Забежал Русениек и велел ему немедля отправляться на кладбище.

Когда взмыленные лошади остановились у кладбища, сумерки уже сгустились. Первое, что увидел Шампион, была довольно длинная процессия, которая проходила через ворота. Вначале казалось, что это похороны. Но нет, гроб донесли только до часовни, и народ разбрелся по кладбищу. К следующей подобной процессии Шампион пригляделся уже повнимательнее и узнал в ней младшего из мнимых гимназистов. Насколько можно было разглядеть в вечернем сумраке, на его физиономии не было печати скорби, какая обычно бывает у людей на похоронах. На его лице скорее было выражение озорной удали. Да и у остальных вид был тоже не слишком грустный. Некоторые приходили поодиночке и тут же исчезали за деревьями. Когда Шампион увидел Дависа Пурмалиса, он уже больше не сомневался в том, что его будущей корреспонденции суждено войти в историю.

Робис лежал в ложбинке меж двух могил. Поначалу на одной из них еще можно было различить гранитного ангела с распростертыми крыльями, потом его силуэт слился с ночной тьмой. Вернувшись с обхода позиций, Атаман с трудом отыскал Робиса.

– Вместе с нами – семьдесят маузеров!

– Так много?! – шепнул Робис. – Вот не ожидал. Если учесть, что в нашем распоряжении было всего несколько часов…

– Как ты думаешь расставить людей?

– Сейчас прикинем… Где основные силы противника?

– В казармах за железной дорогой. Насколько мне известно, там размещены две роты Малоярославского полка, – ответил Атаман. – Поэтому надо большую часть боевиков поставить за железнодорожной насыпью.

– Не согласен. Во-первых, рассчитывать на бой с солдатами мы должны только в случае всеобщей тревоги. Телефонную линию мы перережем, а сами, разумеется, лишнего шума поднимать не станем.

– А если кто-нибудь из здания администрации в темноте все-таки выскочит и предупредит?

– Все равно мы не можем выделить больше пятидесяти человек, а этого мало для боя с четырьмя сотнями солдат регулярного войска. А что, если мы туда пошлем Фауста с несколькими бомбистами? Солдаты боятся наших бомб, как черти ладана!

– Верно! На четверть часа задержат, а нам больше и не надо, – согласился Атаман.

– В корпусе и десятка хватит, – продолжал Робис развивать план нападения. – Там все равно негде развернуться, еще друг друга перебьют. Да и ключей больше нет.

– Робис, у меня есть просьба…

– Хочешь сам командовать этой группой?

– Да, там ведь Дина…

– Понимаю, но так не выйдет. Тебе с лучшими стрелками придется оставаться во дворе, чтобы отрезать административное здание от тюремных корпусов.

– Сколько мне взять с собой?

– Всех оставшихся. В здании администрации находится резерв вооруженной охраны – оттуда нам грозит наибольшая опасность.

– Ладно, тогда я в первую очередь забираю Брачку с его ребятами.

– Я тоже так думаю. А Лихача со Степаном оставлю себе… Все?

– Похоже, что все.

Оба умолкли. Временами из-за туч выплывал тонкий серп месяца, и тогда среди кустов смутно вырисовывались фигуры людей. На фоне ночного неба неприступной крепостью вытянулись темные, угрюмые корпуса тюрьмы.

– А тебе не приходит в голову, что мы можем живыми и не выйти из этого боя? – спросил вдруг Атаман.

Робиса передернуло – он только что сам подумал об этом же.

– Чудно… – продолжал Атаман. – Обычно в самых страшных переделках я никогда не сомневаюсь в том, что выживу. А сегодня у меня такое чувство, будто одной ногой я уже в могиле. Вот умру, а какой в этом смысл? Смогут ли это оценить те, что придут после нас? Быть может, многие будут такими же мелкими людишками и трусами, как и некоторые нынче?…

– Так мы за то и боремся, чтобы люди стали благороднее, – промолвил Робис. – Они и сами станут лучше, если дать им человеческую жизнь.

Из-за кустов выбежал Брачка:

– Телефонная линия, братишки, перерезана начисто!

Робис передал по цепи команду, и от темных могил отделились темные тени. Казалось, покойники поднялись на бой с живыми. На самом же деле это жизнь готовилась к бою со смертью.

2

С тех пор как Дина узнала, что ей тут оставаться недолго, камера стала казаться светлее и шире. Мысленно она уже распрощалась с тюрьмой, распрощалась как с врагом, но в то же время и как с другом. Здесь она поняла, что ее не сломят никакие испытания. Может быть, внутренне она иногда и дрогнет от страха – в конце концов она ведь молода и ей хочется жить, – но голову все равно не склонит.

Тишину нарушил резкий металлический звук. Вначале Дине показалось, что это надзиратель собирается открыть камеру. Что ему надо в такое необычное время? Девушка невольно оглянулась на кровать, где под тюфяком хранилась хлебная бомба, и вдруг с облегчением вспомнила, что недавно ее съела.

Надзиратель не входил, но шум у двери не стихал. Да и похоже было на то, что звенят не ключи, а какие-то инструменты. Что они там делают?…

Она вдруг поняла и обмерла. Меняют замки! Кто-то предал! И в этом, несомненно, виновата она. Не зря предупреждал ее Атаман, что она должна молчать. Исправить ошибку уже поздно. Остается одно – предупредить товарищей. Писать нельзя – записку может перехватить предатель.

Надо искать другой путь!…

Дина принялась изо всех сил колотить в железную дверь. Ее маленькие кулаки уже были разбиты в кровь, но отчаяние заглушало боль. Она била и кричала до тех пор, пока дверь наконец не отворилась.

– Я тебе покажу, как бесноваться! В карцер захотела, дрянь?

Дине было безразлично, что с ней будет дальше. Она добилась своего и теперь закричала так, что раздалось на весь корпус:

– Предательство! Меняют замки! Предательство!…

Крик девушки донесся до Парабеллума. О предстоящем нападении знали только трое – Дайна, он и… значит… предатель. Не умом дошел Парабеллум до этого убеждения, а сердцем. Колебания и сомнения многих дней неожиданно перешли в глубокую уверенность. Прежде чем Лип Тулиан успел схватиться за свой браунинг, руки Парабеллума уже стиснули мертвой хваткой горло предателя.

Лишь в последний миг надзирателю удалось спасти Липа Тулиана. Не зная, как быть с полумертвым арестантом, он притащил его в пустую камеру и по привычке запер. Потом повел Дину вниз, в карцер.