Текст книги "Линия разлома"

Автор книги: Анастасия Жердецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

8

Утром следующего дня оперативники отправились к Коротковой. Когда подъехали, застали ее одетой в дверях дома. В руках она держала баул, очень напоминающий докторский в старину.

Похоже, Елизавета Васильевна решила уехать?

Однако, при виде группы она как будто вздохнула облегченно и пригласила всех пройти в дом.

– Вы чего-то боитесь? – спросил Голубчиков, когда все уселись за столом на кухне.

– Нет, не боюсь. Теперь уже никого не боюсь. Отбоялась, – Короткова встала и привычным движением поставила чайник на плиту, потом достала чашки и продолжила: – Снов своих боюсь. От них никуда не деться. Чаю будете? – спросила гостей.

– Да уж, не откажемся, – ответил за всех майор.

Ринат и Рита сидели тихо, с удивлением наблюдая за происходящим. Они были уверены, что едут задерживать особо опасного преступника. А тут такое. Почти домашняя обстановка, чай, беседа. Впрочем, Сергеичу оба доверяли, поэтому молча наблюдали.

Вчера после работы Ринат провожал Жукову домой. Они шли пешком. Благо, погода располагала к прогулке. Тепло, весенний ласковый ветерок. Шли, держась за руки, и, конечно, обсуждали преступление. Они были уверены или почти уверены в том, что оба убийства совершила Елизавета Васильевна. Одно им было неясно: как такая хрупкая женщина смогла убить Пряхина и оттащить его тело с места преступления? А так, все складывалось в единую картину.

Свои соображения они высказали Сергеичу, когда ехали утром на задержание. Майор выслушал их, усмехнулся, пожевал губы и сказал задумчиво:

– Она не преступница. Она жертва, – и замолчал. Так и добирались тихо, без разговоров.

– А я к вам собиралась, – Короткова первая нарушила молчание. – Вот, тут кое-что собрала, – и она указала рукой на баул, – там дневник Юрочки. Я нашла его вчера, когда вещи перебирала, – сказала, всхлипнула, отвела глаза. Продолжила: – Он ведь раньше ничего такого не писал. Я не знала. А там такое. Как прочитала, так и собралась к вам каяться. Уж простите меня. Я его убила, – сказала так тихо, кажется, прошелестела губами, – топором, спящего. Сил моих больше не было. Да и боялась я. Зверем был, – и зарыдала в голос, причитая: – Юрочка, Юрочка, прости!

Какое-то время все сидели тихо. Лишь всхлипы нарушали звенящую тишину. Но надо было работать и разбираться дальше с этим делом.

Голубчиков понимал, что все намного глубже и трагичнее. К тому же требовалось установить, кто убил Пряхина, и что он делал во дворе Елизаветы Васильевны накануне убийства. Поэтому взял себя в руки и казенным голосом спросил:

– Гражданка Короткова, чем вы убивали гражданина Короткова?

– Топором зарубила, – ответила та.

– Можете предъявить нам орудие убийства?

– Да, – она встала, подошла к баулу, раскрыла его. Там, завернутый в старую тряпицу, лежал топор с пятнами крови на лезвии и топорище. Не дожидаясь следующего вопроса, сказала: – Я его прятала среди дров в сарае.

– Ну что ж, – все тем же официальным голосом распорядился Голубчиков: – Стажер, составляй протокол изъятия, Ринат, беги за понятыми. А вы, гражданка, рассказывайте, как и почему совершили нападение, – достал бумагу, ручку и приготовился писать признательные показания Коротковой.

Елизавета Васильевна перестала плакать, вытерла слезы, глубоко вздохнула, набралась смелости и начала рассказ.

Сергей Сергеевич внимательно слушал, не перебивал, изредка что-то писал в протокол.

История, рассказанная Коротковой, и дневник ее сына повергли в шок оперативников. Согласно всем законам развития, ничего из ничего не появляется. Любому событию предшествует цепочка обстоятельств. Так и трагедии, как правило, случаются на подготовленной почве.

9

Когда-то давно в Мохове, на окраине, жила обыкновенная тихая девушка. Мать – пенсионерка, она – помощник библиотекаря в местной библиотеке. Так сложилось, что звезд с неба Лиза не хватала, десятилетку окончила с тройками. Дальше учиться не стала. Пошла работать. С юношами не складывалось. Всем после первого свидания надо было одно – затащить ее в постель. А тут еще мама с детства стращала, что для девушки честь превыше всего. «До брака – ни-ни, – говорила она, – иначе позора не оберешься». А замуж девушку никто не звал. Слишком неприметная была. Так и жили вдвоем с мамой. Смирилась. Привыкла. Дразнили старой девой – не обращала внимания.

Но однажды спокойное течение ее жизни было нарушено.

В тот вечер, 41 год назад, она задержалась в библиотеке допоздна. Начальница попросила срочно проверить все формуляры и выписать задолжников. Было около 9 часов вечера, когда она закончила работу и закрыла библиотеку. Шла домой привычной дорогой. Но неожиданно кто-то напал на нее сзади и сильной рукой закрыл ей рот. Вокруг тихо, пустынно, ни души. Лесополоса совсем рядом. Туда и потащил ее преступник. В безопасном для себя месте крепкий, жилистый, совсем молодой парень накинулся и начал сдирать с нее одежду. Маленькая хрупкая Лиза быстро устала сопротивляться, кричать. Она молча терпела, пока подонок издевался над ней. Молилась в душе, чтобы не убил. Она даже в такие минуты думала о маме, которая, конечно, не переживет потери дочери. Мать и не пережила. Надругательство над любимой единственной доченькой уже через месяц свело ее в могилу.

А насильник тем временем, закончив свои дела, достал из сумки фотоаппарат, вспышку и начал фотографировать голую, окровавленную Лизу, лежащую на грязной траве. Вот тут-то она его и разглядела. Этим подонком оказался местный прощелыга, малолетка Егор Пряхин. «И когда ж ты, сволочь, успел вырасти», – подумала Лиза и отключилась.

Очнулась она дома, в своей постели. На стуле сидела плачущая мать. Доктор дежурил рядом с ней и ждал, когда Лиза придет в себя. В тот момент, когда девушка открыла глаза, и стало ясно, что ее жизни ничего не угрожает, матери стало плохо. Случился инсульт, от которого она не смогла оправиться.

Доктор забрал их обеих в больницу. Лиза прошла освидетельствование, сняла побои, подала заявление в милицию. Через месяц насильника осудили на 8 лет. Почти сразу после суда девушка похоронила мать. Но спокойная жизнь в Мохове ее покинула. Дружки Егора чуть ли не на каждом столбе развешивали непристойные фотографии. После чего в библиотеке ее попросили найти другую работу. И вдобавок ко всем своим несчастьям Лиза поняла, что забеременела от ублюдка. Это был удар ниже пояса.

В панике она бросилась в больницу. Там обследовали и вынесли вердикт – 30 лет, слабые почки, аборт может не пережить. Врач-гинеколог ласково посмотрела на Лизу и сказала:

– Родила бы ты, девонька. А ребеночка оставь в доме малютки. Дурная кровь в нем. Только рожай не здесь. Лучше уезжай.

Так девушка оказалась в Донецке. Ей почему-то казалось, что в богатом шахтерском крае она не пропадет. И не ошиблась.

Устроилась нянечкой в круглосуточный детский сад при металлургическом заводе. Через год, когда родился Юрочка, дали однокомнатную квартиру от завода в центре города.

Не смогла она бросить Юрочку в роддоме. Когда увидела этот родной комочек, прониклась к нему материнскими чувствами и долгое время была просто счастлива, что он у нее есть. Мужчин она не пускала в свою жизнь, и всю себя посвятила Юрочке. Верила, что вырастит достойного парня. Жизнь казалась безоблачной до тех пор, пока сынок не перевалил на второй десяток лет. Тогда она стала строже, жестче. Следила за ним, когда он выходил на улицу. Многое запрещала ему, а многое просто не могла дать. Тучи на горизонте начали сгущаться.

В дальнейшем ее жизнь превратилась в кромешный ад. Отдыхала Лиза душой и телом только тогда, когда ее Юрочка отбывал наказание. Она же отбывала свое наказание, любя его по-прежнему всем сердцем и прощая обиды.

Когда сына осудили за убийство соседской девушки Ирины, она не смогла больше жить рядом с родителями погибшей. Продала квартиру в Донецке и уехала на родину в Мохов. Поближе к маминой могиле. Купила дом на той же улице, где родилась, и зажила себе в ожидании сына.

За 40 лет из старожилов на ее маленькой улочке никого не осталось. Со временем подружилась с семейством Правдиных, которые жили совсем рядом. Они относились к ней с сочувствием. Гриша взял на поруки хозяйство в доме. Помогал с дровами, мелким ремонтом.

Беда, как водится, пришла неожиданно, откуда никто не ждал и не догадывался.

Раз в год Елизавета Васильевна ездила к сыну в колонию на свидание. Готовилась к этому событию, собирала деньги. На удивление, Юрочка всякий раз встречал ее приветливо. Повзрослел, видимо. Понял, что кроме матери у него никого нет. И, похоже, тоже ждал эти редкие встречи с ней. Всякий раз просил у нее прощения и мечтал, что, когда освободится, заведет хозяйство, устроится на работу, женится. «Внуки будут у тебя, мать. Нанянчишься!»

После таких свиданий Короткова уезжала счастливой, радостной. Даже начала присматривать невесту сыночку. Вон Ангелинка Правдина подрастает. Чем не невеста ее Юрочке? Да, она отрывалась от реальности. Но жила этим. Человек так устроен. У него должна быть мечта! Если ее нет, то нет и человека. Оболочка, пустота.

Вот ведь как сжалилась судьба над бедной Лизой! Дала ей упоительных 5 лет передышки. И снова ввергла ее в кошмар, в который не хочется верить. Утром нет желания просыпаться.

Как всегда, подошло время, и Елизавета Васильевна поехала на шестое свидание к сыну. Однако Юрочка не вышел к ней, а передал с дежурным записку, в которой называл ее старой сукой и мразью и просил больше никогда не приезжать сюда: «Сиди дома. Освобожусь, приеду. Чтоб ты сдохла, наконец, старая сволочь».

Короткова вернулась домой поникшая, напуганная, безжизненная. Показала записку соседу. Тот, жалея ее, пообещал через знакомых узнать, что там произошло с ее сыном.

Шло время. Как-то под вечер к ней зашел Правдин.

– Гришенька, не томи, – взмолилась Елизавета Васильевна, – ты узнал что-нибудь про Юрочку?

– Да, похоже, там, на зоне, встретил он Егора Пряхина, – Гриша встал, налил воды, выпил залпом стакан.

– Да как же он узнал Юрочку? – удивилась Короткова. – Он его никогда в глаза не видел!

– Зато он тебя узнал, когда ты приезжала к сыну два года назад, – ответил мужчина. – Вот такая коллизия, Васильевна.

Короткова побелела, язык куда-то провалился. Что угодно могла ожидать она от своего непутевого сына, но такое! «За что? За что? – проносились вихрем мысли в голове. – Это мне за что?»

И женщина, не выдержав, разрыдалась громко, в голос, причитая по-бабьи.

Правдин не утешал. Он сидел молча и ждал, когда она успокоится сама. Он знал больше, чем сказал. Но рассказать такое матери не мог.

Ублюдок Пряхин, узнав, что Коротков – его сын, рожденный той самой тварью, которая засадила его на первый срок, обозлился не на шутку. Себя виноватым он не считал. А вот Лизку проклинал всю жизнь. Значит, эта стерва сына родила? И всю свою ненависть он перенес на неповинного в этой ситуации Юрочку. Он опустил его, грубо, безжалостно. И все последующие годы отсидки издевался над собственным сыном, как мог, под улюлюканье сокамерников, которые тоже иногда были не прочь унизить парня.

А Юрочка, в свою очередь, во всем винил мать. Это она виновата, что оставила ребенка и обрекла его на страдания.

От Юрочки же подонок Пряхин узнал, что Лиза опять вернулась в Мохов. «Ну что же, значит, так тому и быть! Вернусь, устрою обоим, что мало не покажется!»

По роковой случайности, почти одновременно заканчивали отсидку отец и сын. С разницей в неделю.

Вот так и наступили наши дни.

Вернулся Юрочка. Чужой, злой, колючий. Велел матери молчать и не высовываться, иначе убьет. Иногда требовал от нее денег и водки. Не было денег – получала тумаки. Впрочем, как всегда.

Однажды, спустя неделю, Юра увидел в окно, как освободившийся Пряхин трясет за грудки его мать. Не выдержал, схватил топор. Подбежал и сзади нанес удар со всей дури. Потом еще и еще.

Короткова еле оттащила сына от тела папаши.

Вдвоем перетащили убитого подальше в посадку, засыпали листьями. Кровь во дворе забросали свежей землей. Топор спрятали в сарае.

На какое-то время Елизавета Васильевна успокоилась. Думала, убили окаянного, Юрочка придет в себя.

Но дальше было только хуже. Сын пил, не просыхая. В который раз зацепил опять на улице Ангелину, стал приставать, оскорблять. Она вырвалась, побежала домой. Он за ней. Тут она схватила топор, торчащий в колоде и рубанула им Короткова. Тот успел увернуться, удар прошел по касательной. Это его отрезвило немного. Он отстал от девушки и пошел домой.

А дома опять ненавистная, ох ненавистная, вечно ноющая материнская рожа!

– Ненавижу! – заорал с порога и накинулся на женщину. То ли алкоголь свихнул ему мозги, то ли пришло время сойти с ума от пережитого, только он накинулся на мать, разорвал одежду и начал ее насиловать.

Что было бы дальше, неизвестно. На счастье, зашел Правдин и стащил обезумевшего Юрочку с матери. Тот повращал безумными глазами какое-то время вокруг себя, потом обмяк, завалился на диван и захрапел.

Правдин помог несчастной женщине встать, дойти к умывальнику, переодеться.

– Спасибо, Гриша. Ты иди, – сказала она, на удивление, твердым голосом. – Со мной все в порядке.

После того, как сосед ушел, Елизавета Васильевна Короткова встала, накинула фуфайку и пошла в сарай. Из схрона достала топор, которым сын убил отца. Вернулась в дом. Юрочка спал, свернувшись калачиком, как в детстве. Она погладила его по голове.

– Прости, сынок, за все.

Не снимая фуфайки, замахнулась и несколько раз ударила по голове своего любимого Юрочку.

Он даже не вздрогнул.

Потом Короткова вернулась в сарай. Опять зачем-то спрятала топор, сняла фуфайку и бросила в угол.

Испугалась она потом, когда поняла, что Юры больше нет.

Испугалась, что ее арестуют, и придумала дурацкую историю про двух грабителей.

А пока она вернулась к Юрочке, лежащему в луже крови все таким же калачиком. Долго сидела рядом. Видимо, вся ее жизнь пронеслась перед глазами. Потом встала и позвонила в полицию.

10

Голубчиков оформил признательный протокол. Рита – протокол об изъятии вещдоков. Короткова все подписала.

«Что ж с тобой делать, Елизавета Васильевна?» – подумал он и, взяв всю ответственность на себя, сказал:

– Вот что. До суда вы остаетесь на подписке о невыезде. По первому требованию обязаны явиться в полицию.

– Хорошо. Спасибо. Не волнуйтесь. Кончать жизнь самоубийством не буду. То, что я пережила за 40 лет, – хуже самоубийства.

Потом еще пару дней собирали доказательную базу. Сняли отпечатки пальцев с орудия убийства, сравнили группы крови. Короткову обследовал врач и вынес заключение о систематических побоях и изнасиловании.

Вот и вся история. Можно поставить точку. За раскрытие двух убийств в двухдневный срок отдел получил благодарности и премии.

Суд принял во внимание непростые жизненные обстоятельства Елизаветы Васильевны, и с учетом того, что опасности для общества она не представляет, дал ей 2 года условно.

Только радости от раскрытия этого дела у майора Голубчикова не было.

– Понимаешь, Натка, – говорил он вечером жене, – есть уголовные дела, которые раскрыл и забыл. А есть такие, которые забыть трудно, которые смердят. Не могу привыкнуть. Ну как так получается? Ведь не чужие люди, а хуже врагов. Этих нелюдей даже с животными сравнивать нельзя, чтобы не обидеть. Откуда, скажи мне, в них столько ненависти друг к другу? Сатана вселился, что ли?

– Наверное, – жена ласково смотрела на мужа. – Знаешь, они, как падшие ангелы, тоже несут за что-то наказание.

– Налей-ка, Наталочка, мне стопочку. Слава Богу, с тобой мне повезло! – и опрокинув внутрь рюмку водки, крепко обнял и поцеловал ту, с которой делит горе и радости многие годы.

Часть 2. Контракт со смертью

1

Поздно вечером со склада моховского мебельного комбината отправлялась фура с партией мебели в г. Троицк. Дорога предстояла не дальняя. Соседний городок находился всего в ста пятидесяти километрах. Однако по правилам перевозок ехать должны два водителя.

В тот самый момент, когда Семен Егошкин подписывал путевой лист, позвонила жена его напарника и сказала, что Слава заболел, слег с температурой. Мастер смены Петрович выматерился по матушке и, глядя на Егошкина, сказал:

– Иваныч, будь человеком, отвези ты этот товар сам. Ехать недолго. Где ж я сейчас найду тебе напарника? – и, сунув ему путевой лист, посулил: – Вернешься завтра, дам отгул, когда захочешь. Двойная оплата за рейс!

Егошкин вздохнул, делать было нечего. Не хотел он ехать. На то были причины. Отгрузку товара задержали на несколько часов, потому что не досчитались каких-то там стульев. Их нашли на другом складе. Но время ушло. Руководство сначала хотело перенести поездку на завтра на утро, так возмутились троицкие. Дескать, везите сейчас, хоть ночью, но чтоб утром мебель была у них на складе. Но даже не это беспокоило Семена Ивановича. Резко начал ныть живот. Вроде ничего такого не ел, а крутит, сволочь, бурлит.

Отказаться от поездки он не мог. Работой дорожил. Был на хорошем счету у начальства. Да и зарплатой не обижали. Поэтому промолчал, принял ситуацию, как должное, и выехал за ворота склада.

Включил радио, чтоб не уснуть, и потихоньку покатил по пустому городу в направлении Троицка.

Он, конечно, не обратил внимания, что следом за ним незаметной тенью, прямо от складских ворот, последовала легковушка. Это не было простым совпадением. Автомобиль ехал за фурой.

Семен еле дотерпел, пока выехал за город, и пулей бросился в кусты.

Затем опять тронулся в путь. Ему становилось хуже. Видимо, поднялась температура.

Вот опять сильный спазм в кишечнике заставил Егошкина прижаться к обочине. Он рысью бросился в кусты. Позывы были настолько сильные, что Семен то ли не заметил, то ли не обратил внимания, что бежит к лесу не один. В тот момент, когда он начал расстегивать штаны, чья-то уверенная рука закрыла ему рот платком, обильно смоченным эфиром. Егошкин рухнул на землю.

Когда он очнулся, уже светало. Голова гудела, живот не болел. Но когда Семен поднялся на ноги, понял, в какую мерзкую ситуацию он попал. Липкие штаны были мокрыми, грязными от содержимого собственного кишечника. Ноги плохо слушались.

И тут мозг пронзило, словно молния: «Где фура? Мамочка родная, что теперь будет?»

Пошатываясь, Егошкин пошел к дороге.

Удивительно, но фура стояла у обочины. Залез в кабину. Вроде, все на месте. Права, деньги, путевой лист.

«Странно. Что тогда было со мной? Ведь на меня напали, кажется. Или со мной случился обморок?» – Егошкин пощупал голову. Больно на затылке. «Ударился, наверное, когда упал», – подумал он.

Удручало другое. Грязные штаны, противный запах. В таком виде лучше никому не показываться. «Ладно, груз на месте, пломба не тронута, время еще есть. Впереди речка, остановлюсь, помоюсь, постираюсь. Ведь все могло быть значительно хуже!» – с этими мыслями Семен завел двигатель, включил музыку и повеселевший поехал дальше.

В тот момент Егошкин даже предположить не мог, что, сам того не ведая, вляпался в историю, которую врагу не пожелаешь.

Впереди замаячил пост ГИБДД. Дежуривший на обочине сержант, подал знак остановиться. «Как же не вовремя!» – подумал Семен и начал тормозить.

– Старший сержант Смыслов. Предъявите ваши документы, – отдав честь, попросил он.

Семен протянул в окно права и путевой лист.

– Выйдите, пожалуйста, из машины, проверим пломбу, – потребовал сержант.

Егошкин растерялся. Выйти в таком виде он не мог. Сказать об этом было стыдно. Он на несколько секунд замешкался. Сержанту было этого достаточно, чтобы заподозрить неладное.

– С вами все в порядке? Выйдите, пожалуйста, – просьба прозвучала более настойчиво.

Выбора у Семена не было. Он открыл дверь и буквально вывалился из кабины. Ноги не слушались. Стоял, пошатываясь, источая амбре.

Сержант остолбенел. Тут же по рации пригласил своего напарника.

– У нас нештатная. Присмотри за ним. Я открою фургон. По документам везет мебель в Троицк. В таком виде! – с этими словами он направился к двери фургона.

Ждали его недолго. Уже через пару минут раздался крик:

– Вашу мать! Леха, бегом сюда!

Леха с Егошкиным подбежали к открытой фуре и застыли.

Вместо уютных мебельных гарнитуров и тех злосчастных стульев в фургоне были уложены штабелями трупы.

Семен смотрел на эту картину и понимал, что он спит.

– Этого не может быть, – шептал он. – Этого не может быть! Вы слышите, этого не может быть! – обессиленно опустился на корточки, обхватил голову руками и зарыдал.

Тем временем гаишники уже вызывали следственную группу и скорую помощь.