Текст книги "Мир Под лунами. Конец прошлого(СИ)"

Автор книги: Анастасия Петрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Она еще раз повернулась к зеркалу. В нем не было испуганной девчонки. Оно показало красивую женщину с горящими глазами на бледном лице и тревожно вздымающейся грудью, которую не могло скрыть даже свадебное платье. За дверью послышались легкие шаги, и в комнату вбежала Сериада – тоже бледная, волнующаяся, но впервые в жизни не думающая о себе. Ее светло-зеленый наряд шелестел и блестел, когда она обошла Евгению кругом, внимательно осмотрев все до мелочей.

– Амарх уже идет! – выпалила она. – У вас все готово? Пора!

На мгновение загородив весь дверной проем, вошел кудрявый, пахнущий духами Амарх Хиссан – двоюродный брат Халена, наследник престола Матакруса. Он специально приехал в качестве лучшего друга царя, чтобы проводить невесту к жениху, ожидающему у ворот замка. Ради праздника он надел иантийский офицерский парадный мундир из черной кожи. Его серые глаза с неожиданной теплотой взглянули на Евгению, и он подал ей руку.

– Пора, госпожа моя. Царь ждет.

У иантийских правителей было не так уж много свадебных обычаев и обрядов. Уж точно меньше, чем на традиционной русской свадьбе. Брат Халена провел невесту от ее дома до ворот и вложил ее руку в руку царя. Евгении не полагалось ни фаты, ни букета цветов. Хален ободряюще кивнул ей.

– Улыбайся и маши людям.

Солнце уже клонилось к западу. Зрители на площади устали от ожидания. Многие уселись прямо на землю. В толпе шныряли продавцы вина и сластей. Но вот ворота замка распахнулись, и показалась фигура священника. Одетый в белое, он вел на площадь жениха и невесту. За ними следовали царедворцы, все в парадных офицерских мундирах, и их жены и дочери в ярких, как весенние цветы, нарядах.

Люди вскакивали на ноги и с криками навалились на цепь, что огораживала площадь по периметру, надежно удерживаемая вбитыми в землю столбами. Полицейские с трудом сдерживали натиск толпы. Каждый старался пробиться поближе и рассмотреть олуди в ее красном с золотом платье. Царь, как и его друзья-гвардейцы, был в парадной военной форме. Черный костюм сделал его еще выше ростом. Мало кто догадывался, сколько времени и труда ушло на плетение из серебряных цепочек его жилета и на украшение вышивкой плаща, концы которого несли маленькие пажи. Справа от него шла юная, прекрасная невеста. Она улыбалась и махала рукой толпе, а та отвечала приветственными криками и пожеланиями счастья.

На площади Ханияр Ранишади торжественно провозгласил Халена Фарада и Евгению-олуди мужем и женой и взял с них клятву заботиться о народе и оберегать его от врагов. Он протянул им хрустальную чашу с серебряными кольцами, которые они надели на пальцы друг другу. На кольце Халена было выгравировано имя его жены, а на ее кольце – его имя. Царь коснулся губами щеки Евгении, и оба они поклонились своему замку – цитадели Фарадов, которую не взял ни один враг.

На этом публичная церемония была закончена, и супруги проследовали в замок, на протяжении всего пути пригоршнями кидая в толпу мелкие серебряные монеты. Их ждал свадебный ужин. А для народа по всей Киаре были накрыты богатые столы и выкачены бочки с вином.

По традиции большой праздничный пир с танцами и вручением молодоженам подарков должен был состояться на второй день. А в свадебный вечер царя и царицу ждал легкий ужин в компании самых близких друзей. В столовой, освещенной пламенем факелов, поднимали бокалы в честь молодых Сериада, Венгесе, несколько министров, гвардейцы и почетный гость – Амарх. Это был знаменитый воин, прославившийся в боях с дикарями на защите рубежей Ианты. Матакрусу не с кем было вести войны. Династию Хиссанов связывали с самым сильным соседом родственные узы – супруга царя Джаваля приходилась Халену родной теткой. Что касается других государств – Мата-Хоруса, Шедиза и Галафрии, с ними крусы давно заключили мирные договоры. Тем не менее воинственность крусов требовала выхода, и потому их отряды участвовали в обороне границ соседних стран, в тысячах тсанов от собственной столицы.

Хален любил кузена, но сегодня не успевал уделять ему внимание. Он не мог оторвать глаз от своей красавицы-жены и ждал лишь того момента, когда все тосты будут наконец произнесены и друзья с песнями проводят молодоженов в Царскую башню. Евгения разрумянилась, ее глаза сияли, и она то и дело поворачивала к нему разгоряченное лицо. Накануне свадьбы она с каждым днем становилась все нервнее и озабоченнее. Он видел, как ее мучают сомнения, хотя не понимал их причины. Как и всем иантийцам, ему не приходило в голову, что судьба, приведшая к нему Евгению, этим самым лишила ее другого будущего, быть может, лучшего. Его не интересовало и ее прошлое, поскольку он полагал, что тогда она, как и он, жила ожиданием их встречи. Только в последние дни, видя ее колебания, он начал догадываться, что берет в жены женщину, у которой есть свои мысли и желания. Это почему-то его тревожило. Конечно, Хален знал, что в олуди должны скрываться необыкновенные способности и что они рано или поздно раскроются. Ради этого он на ней и женился. Но теперь он начал думать об этом с опаской. Что прячется за ее глазами, в которых так ясно читается мысль? Евгения уже не раз задавала ему вопросы, которые мог бы задать царь царю. Несмотря на молодость, она умела мыслить масштабно и интересовалась вещами, о которых молодые женщины обычно вообще не имеют понятия: правами сословий, принципами налогообложения... Даже спросила однажды о сумме годового дохода царской казны и системе планирования будущих доходов и расходов. Хален не знал, что всего год назад она писала в школе работу по схожей тематике. Интересы Евгении оказались для него полной неожиданностью.

Нельзя сказать, чтобы такое поведение его сердило. Нет, его восхищало все, что она делала. Но он был вынужден сказать себе: его супруга не из тех женщин, что проводят годы в своих покоях, вышивая скатерти и сплетничая с подругами. Это и радовало его, и пугало.

Как бы то ни было, в эту минуту перед ним была не властительница, а всего лишь красивая девушка, ждавшая и боявшаяся предстоящей ночи. В ее глазах он видел смущение. Она с преувеличенным интересом расспрашивала Амарха об обычаях Матакруса. Родич Халена, как и другие офицеры, праздновавшие вместе с ними, глядел на царицу с откровенным восторгом и под столом то и дело пинал брата ногой, не имея другого способа выразить свою зависть. Когда царю это окончательно надоело, он решительно поднялся. На секунду повисла тишина. Но вот один из офицеров по имени Пеликен затянул песню, которую за открывшимися дверями подхватили десятки голосов. Хален повел жену в Царскую башню, а выстроившиеся вдоль коридора и лестницы люди – слева мужчины, справа женщины – осыпали их лепестками цветов и распевали свадебные гимны.

В их спальне по обычаю стояли на подоконнике три зажженные лампы, оберегавшие мужа и жену от сглаза, болезней и злых духов. Их золотой свет смешивался с проникавшим в окно белым сиянием лун. Масла в лампы было налито совсем мало, они быстро угасли, и на стене вспыхнул двойной прямоугольник лунного света. Темнота и тишина комнаты контрастировали с шумом замка. В Большом зале продолжали пировать придворные, а во дворе пели и плясали слуги.

Хален осторожно поцеловал сомкнутые веки. Евгения устала и изнервничалась за долгий день и заснула почти сразу после того, как они разомкнули объятья. От юного тела пахло яблоками. Она отвернулась, словно пытаясь и во сне спрятаться от света. Луны – это единственное, чего она боялась. Хален опустил на ее плечо одеяло, прижался теснее, но так и не смог уснуть...

Позже Евгения не могла воскресить в памяти второй день своей свадьбы. К ней подходили десятки незнакомых важных людей, чьих имен она не могла запомнить. Голова раскалывалась от музыки и криков, сопровождавших ее повсюду. Несколько часов они с Халеном провели на площади, принимая подарки. Соседние страны, иантийские провинции, все сословия и кланы прислали делегатов с богатыми дарами. Когда ночью она наконец осталась одна и устало закрыла глаза в ожидании мужа, перед внутренним взором все еще проплывали сверкающие украшения, картины в золоченых рамах, рулоны разноцветных тканей и кож, ковры, кувшины с экзотическими напитками, мечи и щиты, породистые скакуны и охотничьи собаки, элегантные экипажи, – все, чем были богаты земли и люди.

С площади молодые отправились в Дом провинций, и начался пир, какого не бывало уже несколько лет. Ей опять пришлось улыбаться и говорить с незнакомыми людьми. Евгению познакомили с рассами – членами Совета, крупнейшими землевладельцами и полноправными хозяевами в своих землях. Они прибыли в Киару с семьями и оруженосцами, и если бы не радостные лица и цветы вокруг, можно было бы подумать, что столица готовится к нападению, – столько здесь собралось военных. Они стучали своими сапогами, цеплялись ножнами за юбки дам и потели в парадных золоченых доспехах, надетых поверх кожаных мундиров. Их жены нежно ворковали вокруг Евгении, и зазывали ее в гости, и рекомендовали ей своих служанок. Из всей толпы этой аристократии она запомнила лишь управителя провинции Хадара Рашила Хисарада и его жену Армину. Запомнила, во-первых, потому, что завтра они должны были сопровождать ее и Халена в поездке к водопаду, а во-вторых, потому что Рашил единственный из губернаторов не владел обширными землями в своей провинции, а был потомственным военным Киарского гарнизона. И он, и его жена говорили на чистом местном наречии, как и другие жители столицы, и Евгения хорошо их понимала, чего нельзя было сказать о других гостях, съехавшихся со всех концов страны и из-за рубежа.

Бесконечно длинный жаркий день все же закончился. Царица отбыла в замок. Через час после ее отъезда Халену удалось покинуть друзей, открывавших второй бочонок с вином, и вернуться в свою башню. Оконная рама со стуком захлопнулась от сквозняка прежде, чем он успел прикрыть дверь. Но Евгения не пошевелилась: ожидая его, она заснула, и даже заглядывавший в окно Раат – ближняя из лун – не смог ее разбудить. Хален постоял немного, прислушиваясь к ее тихому дыханию, потом вспомнил о завтрашней дальней дороге, пожалел ее и на цыпочках вернулся к двери.

Выезд планировался рано поутру, но, конечно же, и к девяти часам кортеж еще не был готов. Евгении это не касалось: она умела собираться быстро, и даже десятикратно выросший с последнего школьного похода багаж не смог этого изменить. Но ей пришлось руководить десятком бестолковых слуг, явно мучившихся похмельем, и на это ушло много времени. В конце концов вещи были упакованы и отправлены вперед, а царь и губернаторская чета сели в экипаж, где царица уже успела соскучиться. Был полдень, десять часов.

Да, с часами у нее тоже возникли сложности. В этом мире не существовало двенадцатеричной системы счисления. По здравом размышлении Евгения пришла к выводу, что в этом нет ничего странного. Европейской цивилизации она досталась то ли от вавилонян, то ли от шумеров, оперировавших сложными числами еще тогда, когда их западные современники считали по пальцам. Сутки в Матагальпе длились двадцать часов. Каждый час делился на пятьдесят частей. Предположив, что длина суток равняется земной (она не могла быть в этом уверенной, но по ее ощущениям это было так), и проведя несложные подсчеты, Евгения определила, что местная минута равнялась 86 земным секундам. Все это долго не могло уложиться в ее голове, и первые недели она каждый раз надолго застывала у часов в недоумении. Хорошо, что они были привычные: с круглым циферблатом и двумя стрелками, – и их было много, почти в каждой комнате.

Открытый экипаж торжественно прокатился по городу. Жители, будто и не уставшие от двух дней празднества, приветствовали своих повелителей оглушительными криками и песнями. За городской стеной телохранители подались назад. Евгения с интересом смотрела по сторонам. Предстояло проехать на юго-запад почти триста тсанов – около четырехсот километров. По словам Халена, если б удалось проводить в дороге восемь часов в день, к завтрашнему вечеру они были бы на месте. Ему было легко говорить: верхом и без женщин он быстро добрался бы до водопада, но со свитой в сто человек трудно придерживаться столь сурового графика.

Чем дольше смотрела Евгения вокруг, тем большей любовью проникалась к земле, на которую ей довелось ступить. Эта плодородная и ухоженная земля напоминала ей Италию. Не видно было пустырей, свалок, бесхозных углов. Ярко-зеленые луга разделялись линиями аккуратных деревьев и пышных кустарников, с весны до осени покрытых лиловыми, розовыми и голубыми цветами. Границами частных владений служили романтические замшелые каменные стены, увитые виноградом, или каменные стелы в виде человеческих фигур. То тут, то там вдоль дороги раскинулись обширные сады и виноградники. Иногда она скрывалась под сень деревьев. В лесу, насквозь просвеченном солнцем, если хорошо приглядеться, можно было между светло-серых стволов заметить замерших на задних лапах крупных бурых грызунов. Сонные реки несли к океану свои синие воды. Но чем ближе подъезжали к горам, тем быстрее и холоднее становились эти речки.

Переночевали на постоялом дворе, коих вдоль дорог было множество. Хален знал по именам владельцев всех придорожных заведений, и Евгении казалось, что в каждом из них для него и его людей в постоянной готовности содержатся апартаменты. Рано утром вновь отправились в путь. Хален предложил жене пересесть на лошадь, но она отказалась, не желая задерживать путешествие, ведь она еще неуверенно держалась в седле. После долгих месяцев в замке, где единственным местом для прогулок был небольшой парк, Евгения никак не могла надышаться вольным воздухом. Дорога поднималась вверх, петляя между садами, рощами и прудами. Иногда вдали показывались высокие трубы каких-то крупных строений со столбами дыма. А впереди ждали каменистые возвышенности, за которыми вставали первые отроги гор.

В конце концов кортеж достиг цели путешествия. Если Евгения надеялась увидеть крупный водопад, то ее ожидания не оправдались. Неширокая речка, стекая с отрогов, достигала края плато, разливалась вширь и обрывалась вниз звенящими струями, образуя круглое озеро не больше двухсот метров в диаметре, и убегала из него дальше на восток. Высокий южный берег зарос лесом, а на противоположном у самой воды начинался ярко-зеленый топкий луг, еще не просохший после зимних дождей. На границе лужайки и леса стоял небольшой коттедж. Это и был царский домик: веранда, большая комната и две спальни наверху. За ним стояло еще несколько жилых и хозяйственных построек. Здесь царь и царица распрощались с губернаторской четой, дав обещание заглянуть к ним на обратном пути.

– Устала? – спросил Хален, входя в верхнюю комнату и привлекая к себе Евгению.

– Да нет, сколько можно? Теперь мы будем отдыхать изо всех сил! – отвечала она, целуя его.

Деревянный дом наполнился голосами офицеров. Слуги растапливали плиту на кухне и суетились, разбирая вещи.

– Они что, все будут жить здесь?

Халена позабавило выражение ужаса на ее лице.

– Хочешь, я всех разгоню?

– И правда, пускай все уйдут! Мы же даже поцеловаться не сможем, чтобы кто-то не помешал! – словно в подтверждение дверь без стука распахнулась, и служанка втащила корзины с одеждой и обувью. Евгения замахала на нее руками, выгоняя прочь. – Вот видишь! Прогони их в деревню!

– Завтра, – отвечал он, пытаясь расстегнуть ее блузку. – Сегодня нам нужно всех накормить и отблагодарить за приятное путешествие, а вот завтра со спокойной совестью пошлем всех к воронам.

Тридцать пять гвардейцев встали лагерем в полукилометре от дома и по очереди обходили озеро караулом по тропинкам, вдоль которых росли молодые деревца, благодаря чему их любопытные взгляды не тревожили Евгению. В доме остались две пожилые женщины – готовили еду и убирались, а всех своих девушек царица выгнала в ближайшую деревню.

Потянулись дни, каждый из которых потом вспоминался ей, как драгоценная жемчужина в ожерелье. Лето в этом году пришло рано, и уже стояла сильная жара. Хален учил молодую жену верховой езде, брал ее с собой на охоту. Они купались в ледяной воде озера и подолгу лежали голышом на оранжевом песке, жмурясь от солнца. Он восхищался ее силой и ловкостью. Она прекрасно плавала, могла пройти много тсанов быстрым шагом, не устав и не запыхавшись, не боялась пускать коня в галоп, а упав, не плакала – лишь бормотала что-то невнятное на своем языке. Ночью она смело отвечала на его ласки, явно получая от любовных игр столько же удовольствия, сколько и он. Единственное – она редко соглашалась выходить из дома после наступления темноты. Хален любил прогуливаться у притихшей воды, подолгу смотреть, как она плещется в корнях старых сосен, играет отражениями лун. Но его Эви, как он ласково называл ее, неохотно поднимала глаза кверху.

Она до сих пор не могла смотреть на луны без дрожи. Зимой небо закрывали тучи, да его и не видно было из дома старой царицы. Она ужаснулась, когда впервые стала свидетельницей этого зрелища. Две луны исполняли над ее головой какой-то хаотический танец. Они медленно вращались по своим осям, точно два огромных булыжника неправильной формы, подвешенных над планетой дьявольской рукой. Их орбиты не были параллельны, и скорости движения различались, и ночь за ночью они выписывали в небе непредсказуемые зигзаги, то проходя через зенит, то едва выглядывая из-за горизонта, словно злобный желтый кошачий глаз, следящий за ней из-за угла. Ближний, Раат, был похож на стручок арахиса и казался одного размера со своей более округлой сестрой Нееоманой. Умом Евгения понимала, что их разделяют десятки, а то и сотни тысяч километров, но все равно каждый раз, когда они проходили близко друг к другу, она испытывала ужас, представляя, как они сталкиваются и огромные осколки летят на землю. У иантийцев, а возможно, и у всех народов Матагальпы было пророчество, будто однажды это столкновение непременно случится и наступит конец света. Евгения с презрением относилась к подобным предсказаниям, но этот сценарий казался ей весьма вероятным.

Луны вращались вокруг своей планеты по весьма сложным орбитам. На первый взгляд казалось, что взаимное притяжение заставляет их то и дело менять траекторию движения. Но это было не так. Полный цикл их танца составлял тридцать два дня, после чего повторялся заново. Это была длина здешнего месяца. А в месяце было четыре восьмидневные недели. Год начинался в день весеннего равноденствия, состоял из одиннадцати месяцев и еще тринадцати дней, которые ни к какому месяцу не относились, приходились на раннюю весну и звались медвежьими днями, потому что именно в это время маленькие черные лесные медведицы приносили потомство. Каждые четыре года к ним прибавлялись четырнадцатые сутки – здешние астрономы додумались до этого так же, как земные – до 29 февраля.

Из этого следовало, что год в этом мире равняется земному. Если б Евгения раньше больше интересовалась астрономией, она бы знала созвездия южного полушария и могла бы сравнить их с теми, что предстали перед нею на берегу ледяного озера. Но она помнила лишь, что направление на юг указывал там Южный крест. Здесь тоже был крест, но виднелся он лишь несколько месяцев в году. Был здесь и Млечный путь, но она не могла понять, похож ли он на тот, что она наблюдала раньше.

В конце концов Евгения решила остановиться на версии, что попала в параллельный мир, где существуют Солнечная система, Земля и люди на ней. Ей очень хотелось определить, до какого момента развитие жизни здесь шло в ногу с ее родным миром. Ведь когда-то и там, и тут все было совершенно одинаково – это очевидно! Люди средиземноморского типа, почти европейская культура, состоящий из привычных звуков язык, одни и те же животные и растения – все это было бы нереально, если б жизнь здесь зародилась независимо от Земли! Но узнать это не представлялось возможным...

Была еще одна причина, почему Евгения боялась лун. Пусть даже эта планета была копией Земли, но она двигалась по другой орбите, освещалась другими звездами, испытывала влияние других спутников. А значит, здесь, вероятно, была другая напряженность магнитного поля и радиационный фон, и спутники оказывали на живые организмы совсем иной эффект, нежели круглая Луна, под которой Евгения выросла. Это объясняло изменения, происходившие с ней с тех пор, как она сюда попала. Раньше она не знала, что такое головная боль, а теперь мигрень нередко доводила ее до тошноты. Менструальный цикл сбился и пополнился непривычными симптомами. Иногда у нее совершенно пропадал аппетит и она не ела по два-три дня. В другое время, напротив, ей казалось, что она готова съесть что угодно. А главное – она ощущала сильнейший прилив энергии, будто весь жар этого солнца вливался прямо ей в кровь, и гормональные всплески иногда заставляли ее совершать необдуманные, шокирующие местных жителей поступки.

Евгения и пятнадцати минут не могла усидеть на месте. Она настойчиво училась верховой езде, плавала с Халеном наперегонки через озеро, лазала вместе с ним по скалам у водопада и даже поехала на охоту.

Еще полгода назад она и таракана не могла прибить. Убийство беззащитных зверушек казалось ей преступлением. Но в здешних лесах, принадлежавших ее мужу, было такое количество антилоп, медведей и сурков, что добыча десятка-другого ничего не меняла. Она узнала, что такое охотничий азарт, когда преследуешь в лесу на маленькой быстроногой лошадке и настигаешь наконец неуловимую антилопу. Или когда сердце начинает колотиться от заливистого лая почуявших сурка собак... Хален подарил ей двух гончих щенков, с которыми она с удовольствием возилась. У нее было две маленьких степных кобылки для охоты и гнедой мерин для парадных выездов – огромный, но добрый и простодушный. Евгения называла его Валенком, хоть он и носил гордое имя Знаменосец. Хален долго смеялся, когда она объяснила значение этого слова, и посоветовал на всякий случай не давать подобных кличек его приближенным.

Однажды Евгения попросила его научить ее биться на мечах. Халена идея заинтересовала. Гвардейцы выточили два деревянных меча, и он показал ей основные приемы. Закончилось это неожиданно: отведя правой его замах, левой она ловко ударила его в подбородок. Рука у Евгении оказалась тяжелая.

– Если бы я не видел тебя без одежды, решил бы, что ты мужик, – сказал Хален, потирая челюсть. – Грубо дерешься. Ночью научу тебя бороться.

И ночью он действительно учил ее борьбе. Они опрокинули кровать, разбили две лампы и чуть не сожгли дом, а еще Евгения едва не сломала ему руку и сама оказалась вся в синяках и ссадинах. Для женщины она была очень быстра и непредсказуема.

– Это неправильно и не по традиции, но я пожалуй и правда займусь твоим обучением, – говорил он, обтирая холодной водой ее покрытую ссадинами спину. Она перевернулась, провела руками по его заросшей черным волосом груди, мягко коснулась подбородка, где растекся синяк. Хален поцеловал маленькую ладонь, а потом укусил ее. – Она меня ударила!

– Тебе же понравилось! – улыбнулась Евгения.

Он взглянул на нее из-под упавшего на лоб чуба, поправил шкуры, на которых она лежала.

– Ты необыкновенная. Страшно представить, как бы я жил, если бы ты не пришла к Вечному камню. Но ты понимаешь, что из-за тебя нам стало негде спать?

– Значит, не будем спать!

Это тоже стало для нее неожиданностью: оказалось, что секс не просто приятная, но и чрезвычайно увлекательная игра. Хален мог быть нежным любовником, но ей нравилось заводить его, заставить потерять голову. Проснувшись утром, они часто не могли вспомнить, что было ночью, потому что оба теряли контроль над собой. О своих многочисленных прошлых увлечениях Хален теперь вспоминал как о скучном сне. Он впервые встретил женщину, равную ему по силе и страстности. Он был ее первым мужчиной, но не прошло еще и месяца с их свадебной ночи, а он уже понимал: придется сильно постараться, чтобы соответствовать ее запросам.

Впрочем, были в его супруге и привычные женские качества. Эви умело зашила куртку, которую он порвал на охоте, запутавшись в ветвях. Часто она с удовольствием помогала служанкам готовить ужин.

Однажды она предложила Халену прогуляться до деревни. А там, пока он беседовал с крестьянами о видах на урожай, Эви исчезла во дворе одного из домов. Когда он уже потерял ее, она вдруг появилась с огромной корзиной в руках, полной трав, и в сопровождении деревенских женщин.

– Что за сено? – спросил он, когда она дотащила свой груз до коновязи.

– Это лекарственные травы. Завтра эти женщины придут к нам и расскажут, какие травки от каких болячек помогают. Они уже многое мне рассказали, но я ничего не запомнила.

– Дорогая, в городе есть врачи. Тебе необязательно самой разбираться в лекарствах.

Евгения подозвала офицера, что все время крутился рядом.

– Пеликен, будь добр, найди повозку и вели отвезти эту корзину к нам. – Поднявшись в седло, она ответила Халену: – Мне бы хотелось научиться хоть чему-то полезному. Говорят, все олуди обладали какими-либо особыми талантами. В себе я никаких талантов пока не чувствую, но вдруг захотелось заняться травами. Может быть, это и есть зачатки таланта?

Хален свистнул, подзывая своего пса. Кони шли шагом, то равняясь друг с другом, то уступая один другому дорогу на узкой тропинке. Зеленохвостая птичка слетела с ветки на холку его Морехода, чирикнула и вспорхнула, едва не задев лицо крылом.

– Любимая, у тебя талантов больше, чем у любой другой женщины. Я согласен развивать их все. И если уж я сам взялся учить тебя драться, то против трав и подавно ничего не скажу.

И поэтому, когда на следующее утро в царский домик явились пять или шесть крестьянок, он ушел в офицерский лагерь, дабы не смущать их. Вернувшись после обеда, он застал все ту же картину: Евгения с тетрадкой и карандашом сидела на веранде за заваленным пучками трав столом, в окружении низкорослых хадарянок с черными от загара руками и лицами, которые трясли перед нею своими вениками и наперебой рассказывали что-то. Они замолкли на минуту, чтобы поклониться царю, но тут же забыли о его существовании. Мужчине, даже повелителю, здесь было не место. Хален ушел в комнату, принялся точить копье и прислушивался к то и дело доносящимся с веранды взрывам смеха. Время от времени женщины принимались тараторить так быстро, что Евгения переставала их понимать. А он понимал: они хвалили ее. Им было приятно, что царица попросила их совета. Послышалось шлепанье босых ног по дощатому полу: кто-то побежал в лес за какими-то особенными листьями. Внезапно Халену стало интересно, на каком языке Евгения записывает рецепты отваров и мазей. Она еще не вполне овладела письменностью и с трудом читала и писала.

Хален вышел на веранду, положил руку на плечо Эви.

– Они не слишком быстро говорят? Помочь тебе?

Жена погладила его пальцы, улыбнулась.

– Не нужно. Позови, пожалуйста, Эвру, я попрошу ее найти коралловые бусы. Она взяла с собой целый ларец этих безделушек. Как раз подойдут, чтобы одарить этих милых женщин.

Хален отправился за Эврой. Она писала на смешной смеси иантийских идеограмм с русскими буквами и даже цифры использовала разные.

Почти все иантийцы умели читать и писать, но статус человека всегда можно было определить по количеству знаков, которые он использовал. Если крестьянам и рабочим хватало сотни символов, то Хален легко оперировал тысячей, а Ханияр, говорят, знал около трех тысяч и понимал даже книги, написанные в далекой Галафрии в стародавние времена. Но они-то изучали их с детства, а Евгении было очень непросто овладеть этим знанием. И еще долгое время она использовала двойную систему записи, иногда полностью переходя на местное письмо, а в других случаях предпочитая русские буквы.

...Медовый месяц подошел к концу. Халену пора было возвращаться к своим обязанностям. Путь домой для него должен был быть долгим: помимо визита в столицу Хадары, носившую то же название, царь планировал проинспектировать два военных гарнизона на берегу Фарады.

До города было недалеко. Солнце слепило глаза, и белый камень дороги сверкал под его лучами, как металл. Слева, на западе, низко над землей стоял месяц Нееоманы – малозаметный в жарком мареве, почти прозрачный. Евгения заметила, что именно в эти дни, когда дальняя спутница планеты лишь ненадолго показывалась над горизонтом, у нее сильнее всего болела голова. Вот и сейчас она боролась с желанием сойти с коня, скрыться от бьющего в глаза солнечного света в удобном фургоне. Об этом то и дело просили ее подруги, но царица пока все же держалась верхом рядом с мужем. Добрый Знаменосец нес ее мягкой иноходью, покачиваясь из стороны в сторону и прислушиваясь к малейшему натяжению повода.

На пути им то и дело попадались воины, а то и целые отряды, передвигающиеся между городками под знаменами своих командиров либо под царским вымпелом. Фарада была пограничной рекой. Здесь, в среднем течении, ее ширина в это время года достигала местами полутсана – около шестисот метров, – но военные утверждали, что это не мешает встретить на иантийских землях шпионов с западных территорий. Мирные жители посмеивались над ними, поскольку хорошо помнили, что последний шпион с левого берега был пойман восемь лет назад. И все же, несмотря на это, побережье на всем своем протяжении – более пятисот тсанов – тщательно охранялось. У истоков реки, там, где граница проходила по земле, стоял мощный гарнизон хадарян. А ближе к устью расположился постоянным лагерем царский полк. Между ними постоянно курсировали гонцы, а всю территорию от самого берега и на пятьдесят тсанов вглубь патрулировали вооруженные отряды.

– Не совсем понимаю, почему одни полки – твои, а другие – хадарян? Разве они все не подчиняются тебе? – спросила Евгения.

– Я главнокомандующий всеми военными силами, – согласился Хален. – Но непосредственно мне подчиняются лишь полки, набранные из моих людей – тех, что живут на моей земле. Часть иантийских земель испокон века принадлежит рассам. Ты видела сильнейших из них на нашей свадьбе.

– Расс – значит сильный. В моем мире их называли лордами или баронами. Крупные землевладельцы. Получается, что они независимы? Они не подчиняются тебе?

– Разве можно не подчиняться царю? Как офицеры они подчиняются непосредственно мне. Больше никто не имеет права отдавать им приказы. Как граждане страны они исполняют ее законы. Но, будучи владельцами крупных территорий, рассы освобождены от уплаты земельного налога. Вместо этого они обязаны вести торговлю, платить пошлины, обучать военному искусству своих людей и содержать собственные отряды, над которыми я не властен.