Текст книги "Лучик и звездолёт"

Автор книги: Анастасия Перфильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

А вскоре случилось вот что.

Уже не один раз Женя помогал Василию гонять табун. Иногда на Ваське, иногда на Гнедухе – она оказалась вовсе не такой резвой, стала слушаться и Жениных рук. У него появилась даже новая мечта – подучиться ещё без седла и попросить у Ильи Ильича покататься в манеже на Заре!

И вот однажды, возвращаясь на Ваське с пастбища, Женя увидел: к заводу от леса медленно едет машина, «Москвич». Это был незнакомый «Москвич», выкрашенный красиво и необычно: низ коричнево-кофейного цвета, верх как топлёное молоко.

Женя остановил Ваську в воротах.

– Послушай, мальчик, ты не в курсе, где можно найти директора конного завода?

Передняя дверца «Москвича» распахнулась, из неё высунулся мужчина в белой рубашке с ярким галстуком, в продолговатых чёрных очках. Рядом с мужчиной сидела девочка в большой соломенной шляпе и тоже в тёмных очках.

– Директора? Он в конторе. А может, обедать домой пошёл.

– Ты не смог бы нас к нему проводить?

– Могу, конечно!

Женя подавил ногами бока Васьки, заворачивая его, стараясь держаться ловко и небрежно, как бывалый наездник. Васька покорно потрюхал пыльной дорогой через ворота, «Москвич» плавно вполз следом. У «рабочей» конюшни Женя смело и, ему казалось, грациозно спрыгнул, пошёл к конторе.

– Да ты садись тоже с нами! – позвал мужчина в очках, открывая заднюю дверцу.

Женя влез, скрывая радость.

– Вон видите за конюшнями дом каменный с красным флагом? Там у нас и контора!

– Директора, если не ошибаюсь, зовут Сергей Сергеевич Коротков? – Мужчина ловко и осторожно вёл машину между конюшнями.

– Коротков. – Женя подумал. – Это мой отец. Я его сын.

Девочка повернула большую шляпу и уставилась на Женю круглыми тёмными очками.

«Ну и чучело! – подумал он. – Как сова».

У конторы он вылез, крикнув:

– Сейчас я его позову! – и лихо прыгнул на третью ступеньку крыльца.

Отца в конторе не оказалось.

– Нету! На ипподроме он!

– А ипподром у вас далеко?

– Близко! Могу тоже показать! – Женя снова полез в машину.

– Скажи, мальчик, ты не знаешь случайно, молодняка этого года рождения на заводе много? – спросил мужчина, когда они снова подъезжали к воротам.

– Молодняка? У нас в заводе жеребят много! Вам каких надо? Сосунков? Отъёмышей?

– Ну, положим, отъёмышей этого года рождения ещё быть не может, – добродушно усмехнулся мужчина. – А ты знаешь, как растят жеребят?

– Немножко знаю… – Женя скромно поджал губы. – Рацион им выписывает ветеринар. Кому сахарной свёклы, кому моркови или, например, мела. Для укрепления костяка…

– Значит, разбираешься в конном деле? Нам, понимаешь ли, нужен жеребёнок хороших статей, породистый. Но главное, чтобы легко поддавался дрессировке. Сообразительный, одним словом! – Мужчина улыбнулся; улыбка у него была дружелюбная и в то же время властная.

– А зачем? – Жене ужасно приятно было, что с ним беседуют, как с равным.

– Для цирка.

Для цирка? Сразу перехватило дух.

– У нас в заводе как раз такой жеребёнок есть. Очень умный! Страшно умный! Он даже свою маму… – Женя густо, чуть не до слёз, покраснел. – Свою мать… её зовут Лада… выучил пить из автоматической поилки. Она, знаете, почему-то раньше не любила, боялась. Все лошади в конюшне пьют, её одну приходилось из ведра. А теперь, как Лучик подрос, надавит поилку, вода наберётся, она подходит и пьёт! И даже сама его зовёт, если вдруг пить захочется… сынка своего!

Женя выпалил всё с таким жаром, что девочка снова повернула громадную шляпу и уставилась очками. Он сразу осекся.

– Очень любопытно, – проговорил мужчина. – Теперь куда сворачивать?

– Во-он к лесу, видите? Где флажки и барьеры!

Не доезжая до ипподрома метров пятьдесят, увидели отца, шедшего с Ильёй Ильичом. Приехавший мужчина остановил машину, вылез и пошёл к ним.

Женя с трудом отворил дверцу, вылез тоже.

Девочка, сняв очки и шляпу, порхнула со своего сиденья. И, словно задавшись целью до конца ошарашить Женю, вприпрыжку, мелкими ровными шажками пробежалась раза три вокруг машины.

На ней было не платье, а узкие серые брючки, небесно-голубая майка, красные тапочки. Пробежавшись, девочка встала, старательно подышала носом, присела… Потом вдруг сильно, гибко взмахнула тонкими загорелыми руками. И пошла по лугу колесом, с ног на руки, с рук на ноги, как настоящая акробатка!

Женя только и мог, что разинуть от удивления и восторга рот.

2

– Папа, они кто? Кто?

Он обрушился на отца, как только тот вернулся из конюшен, куда приехавшие отправились вместе с ним на своём «Москвиче».

– Т-с-с… Неловко так, сразу, – «кто, кто»! – Сергей Сергеевич сел за стол, перебирая какие-то бумаги. – Ничего особенного, просто люди. Он – довольно известный дрессировщик лошадей, по фамилии Горн, девчушка – его дочь.

– Папа, они Лучика хотят в цирк взять? Да? Зачем?

– Возможно, завод и продаст цирку жеребёнка. Надо посоветоваться, решить…

– Пап, а что с ним будут делать? Дрессировать? На кого? Как? Кто?

– Ах, Жукаран, ты, братец мой, настоящий порох! Откуда я знаю, на кого, как. Зови их лучше отдохнуть, перекусить. Они там, у машины…

«Москвич» стоял на лужайке за домом, как жук с растопыренными крыльями: багажник был открыт, капот над мотором поднят. Горн, уже без очков, засучив рукава белоснежной рубашки, возился над чем-то в радиаторе. Девочка без шляпы – волосы у неё были вьющиеся, золотые – помогала отцу, подавала инструменты.

– Лера, – сказал Горн строго, – ты невнимательна или замечталась. Я просил принести гаечный ключ!

– Пожалуйста… – Женя подлетел, неловко поклонился. – Папа просит… Мы приглашаем… перекусить!

Горн оглянулся приветливо, Лера – надменно. Глаза у неё без очков были зелёные, суровые, как две льдинки. Чётко переступая тапочками, она принесла из багажника ключ, протянула отцу – каждое её движение было скупое, отточенное, жутко красивое!

«Перекусить» в тот день у Коротковых, к счастью, было чем: Сергей Сергеевич с Женей заставили стол кастрюльками, плошками, тарелками. Перед едой Горн спросил Женю:

– Умыться где можно?

С каким старанием поливал Женя его крепкие мускулистые руки! А уж тоненькие загорелые Лерины – представить невозможно. Девочка растёрла их до красноты полотенцем, хмуро сказала:

– Благодарю.

За обедом ни он, ни она не произнесли ни слова, не подняли друг на друга глаз. Зато Женя во все уши слушал разговор Горна с отцом.

Отец:

– Безусловно, то, что он родился поздно, имеет значение. Для рысака! («Он» – это Лучик?)

Горн:

– Когда мы сможем всё оформить? К осени? (Что оформить? Почему осенью?)

Отец:

– В октябре-ноябре, пожалуй. Надо, чтобы привык без матери… (Без Лады? То есть когда уже станет отъёмышем?)

Горн:

– У него необыкновенная масть! Голубизна с отливом… Настоящее маленькое чудо. Как раз то, что мы давно ищем. Чуткость поразительная, слух… И реакция, я проверил… (Ещё бы, Лучик, красавец мой, ненаглядный! Умница!.. А что такое реакция?)

…Горн ел с аппетитом, нахваливая всё: картошку печёную (дежурное блюдо у Коротковых) с селёдкой, обыкновенные щи, куда Сергей Сергеевич настриг ножницами в огромном количестве укроп, лук с солью…

Лера тонкими пальчиками брала нежно-зелёное просвечивающее перышко, прикасалась к блюдцу с солью, белыми зубами кусала вот по столечку, заедала ломтиком хлеба. А от щей, поблагодарив, отказалась. Сергей Сергеевич усмехнулся:

– Что, не вкусны после городских яств?

Горн извинился:

– Что вы! Она в режиме, вес приходится нормировать. Щи с укропом как раз очень любит…

После обеда отец с Горном ушли снова в контору. Женя стал гадать: чем занять таинственную, необычную гостью? Но она, величественно смерив его льдинками-глазами, попросила:

– Пожалуйста, будь так добр, дай мне вон ту книгу. Про лошадей! – и показала мизинчиком на отцовский стол, где лежал истрёпанный том «Испытания рысистого молодняка».

Женя подал, Лера наклонила золотую голову, чопорно вымолвила своё: «Благодарю» – и удалилась из комнаты в их маленький палисадник, уселась на скамейке под сиренью, стала читать.

Женя был в смятении.

Убирая со стола, разбил блюдце с солью. Остатки щей вылил в раковину… «Шляпа, шляпа, не догадался заговорить с Лерой о цирке, ну хотя бы о цирковых лошадях!.. Может, попробовать?» Он выбежал в сад, встал за деревом. Сейчас подойдёт и спросит: «Что читаешь?..» Ах, дурак, сам же дал ей книгу про лошадей… Тогда: «Хочешь, конюшни покажу?» А она: «Там навозом пахнет». – «Расскажи про цирк!» – «Он мне и так надоел. Не мешай!..» Что же, что спросить?.. Сидит, даже не оглянется… Может, просто мимо пройти? Женя двинулся – ноги повернули его обратно. Он походил за кустами и поплёлся домой.

А Лера так и просидела на скамейке до сумерек, пока не пришли Сергей Сергеевич и Горн.

Лера!.. Почему её зовут так странно? Позже Женя слышал, Горн сказал дочери:

– Валерия, повторяю, надень плащ, становится свежо.

Лера принесла, накинула на плечи лёгкий шёлковый плащик. В нём она стала как паж из фильма «Золушка». Лера – Валерия…

Неужели Лучика заберут в цирк? Было и жалко и заманчиво… Что лучше, работать на бегах или в цирке? Женя не знал. Он ходил в цирк два раза, там было замечательно! Но… тогда Лучика увезут? А как же он, Женя? И сам наболтал: умница, страшный умница, выучил Ладу пить из автопоилки… Ай-ай-ай, что же наделал?.. Хорошо или плохо?

От волнения мальчик лёг спать взбудораженный.

Мысли прыгали и разбегались. Никак не мог решить, радоваться надо? Горевать?.. А Лера за стенкой в соседней комнате – Сергей Сергеевич уговорил гостей заночевать – спала спокойно, безмятежно.

На следующее утро кофейно-белый «Москвич» уехал с конного завода чуть свет.

3

Лето было в разгаре.

Лес вокруг завода налился листвой, луга травами, воздух ароматом. Свечки на соснах потемнели и слились с зелёной хвоей. Облака в синем небе стали чётче, вечера длиннели – шла середина июля.

К концу месяца Сергей Сергеевич поджидал из города жену на отдых. Лёня и Катя за отличные отметки получили от родителей премии – туристские путёвки.

А Женя выгорел от солнца, облупился, стал белёсый, смуглый… Отец давно уже разрешил ему бегать босиком. Легко сказать – бегай! Первые дни каждый камень, сучок, щепка заставляли вскрикивать, поджимать ступни. Но привык быстро. Кожа загрубела, ошершавела, как наждачная бумага.

Стремительно уплывал, тускнел в Женином воображении образ золотовласой надменной Леры с зелёными глазами. А вот к мысли, что Лучика решено продать в цирк, Женя привык. И когда Федотыч говорил:

– Оно, конечно, рысаку в цирк не вполне соответствует. Да, видно, планида у ненаглядного твоего такая…

– Что такое планида? – спрашивал с любопытством.

– Судьба. – Старый конюх качал головой, цокал языком. – На ипподроме стоящий приз вряд ли возьмёт – жидковат. А в цирке кто знает? Понятие у него богатое. Слово скажу – так глазами и стрижёт.

Женю задело: жидковат! Вовсе Лучик не жидкий. Другие жеребята в табуне были, правда, крепче, крупнее. О двухлетках и говорить нечего – те, как на подбор, все до одного плечистые, сильные.

Из двухлеток по-прежнему Ураган владел Жениным сердцем. Он был как снежный вихрь, как смерч, когда мчался, запряжённый в качалку, на тренировках по зелёному заводскому ипподрому…

Третьим любимцем оставался у Жени Гордый. Тёмно-серый, поджарый, стройный.

Сергей Сергеевич только что вернулся с завода. Женя облил его в сарайчике колодезной водой; отец отфыркивался, как купающийся конь.

Пообедали, уселись в комнате попрохладнее. Женя на подоконнике мастерил из дубовой ветки лук.

– Жукаран, – сказал Сергей Сергеевич, – сегодня Илья Ильич сделал заманчивое предложение. На той неделе мы отправляем в Москву Урагана, Янтарную и Колосника. Лошадей, естественно, поездом; Илья Ильич поедет тоже, машиной. Ты, вероятно, слышал, у него дочь – наездница московского ипподрома? Так вот, он предлагает взять тебя с собой. Взглянуть на столицу, на то, как работают наши питомцы…

Женя бросил лук, слушал отца, боясь пропустить слово.

– Давай-ка, братец, сядем и напишем матери письмо. Вдруг разрешит? К её приезду как раз обернёшься. В Москве Илья Ильич сообразит тебе новую экипировку, а то срам, как ты здесь у меня обносился. Езжай на недельку, а? Если хочешь, конечно.

– Хочу! – завопил Женя. – Ура! Хочу!..

От свалившейся радости ему сразу вдруг живо, непреодолимо вспомнился знаете кто? Не Лера с её красными тапочками и брючками, а Иринка! Эх, Иринку бы тоже в Москву прихватить…

Женя кинулся на шею отцу.

И в результате решено было писать в город не одной Евгении Андреевне – Ивану Васильевичу Лузгину тоже. Может, и снарядит следом за Женей дочку? Только добраться ей как? А жить-то можно всем у Ильи Ильича.

4

Пришла «та» неделя.

На рассвете из заводской конюшни двухлеток вывели Урагана, Колосника и Янтарную.

Янтарная была и впрямь как янтарь: светло-гнедая, с лоснящейся, в золотых отливах, шерстью, с рыжеватой гривой, чёлкой, хвостом. Колосник – вороной, крепкий, мускулистый, и – нарядный, светло-серый сияющий Ураган.

От гаража подошли, развернулись два грузовика с высокими бортами. В кузова была набросана солома. Откинули задние стенки. Как лошадям подняться в машину? Человек может и с колеса; кто ловчее, тот на руках подтянется, перемахнёт борт. А лошадь?

На землю положили что-то вроде трапа или сходен. Подняли один край в кузов. Но – высоко! Первым пустили Колосника. Конь попятился, не пошёл на сходни, как ни понукали. Янтарная заржала, встревожившись, тоже не пошла. Ураган тронулся было, стукнул по сходням раза два копытами и повернул обратно. Тоже задача!

И тут, к удивлению Жени, вдруг появились из рабочей конюшни Василий с Васькой.

Васька шагал лениво, покачиваясь, будто спросонок. Не торопясь, спокойно, как к себе в конюшню, затопал по сходням наверх и встал в кузове у борта, помаргивая белыми, выцветшими ресницами.

– Папа, вот умный, не побоялся ни крошки! – шепнул отцу восхищённый Женя.

Следом за Васькой в одну машину пошли и рысаки, Ураган с Колосником. А во вторую он так же уверенно ввёл Янтарную.

– Васька… Васька что же? Разве тоже с нами в Москву едет? – заволновался Женя, видя, что старого коня и не подумали спускать из кузова обратно; подняли, захлопнули в машинах стенки, сбросили сходни. Лишь четыре конские головы с насторожёнными ушами и глазами выглядывали из-за бортов.

– Ещё ведь на поезд в вагон вводить придётся, – объяснил Сергей Сергеевич. – Васька в заводе давно поводырём работает. Специалист, молодчага! Он всех трёх и в вагон упрячет… Ну, Жукаран, и нам с тобой время двигаться. До Воронков я вас провожу, коней отгрузим, вы с Ильёй Ильичом – машиной к шоссе, они – поездом в путь-дорожку, а мы с Васькой – домой по-стариковски, – рассмеялся он.

Странно было Жене, сидя рядом с Ильёй Ильичом в его зелёной «Волге», смотреть на колыхавшиеся впереди грузовики с высокими бортами, на четыре головы – белую, чёрную, золотисто-коричневую и сивую Васькину. Наверно, умные животные, все, кроме Васьки, прощались сейчас со смолистым лесным воздухом, привольными пастбищами, с родными светлыми конюшнями?..

Воронки среди загустевшего леса стали незаметными. Начальник станции был предупреждён, что сегодня будут грузить груз необычный: встретил всей семьёй, с женой и детишками. Коней тем же чередом свели с машин, дали попастись, пока подойдёт поезд.

А он уже громыхал за лесом.

С завода приехали вместе с лошадьми два конюха. Товарный состав остановился. Один из вагонов был открыт, двери раздвинуты. Конюхи проворно накидали в него соломы, сена, забросили мешки с овсом, вёдра.

Сергей Сергеевич с Ильёй Ильичом командовали. Из вагона сбросили сходни, и Васька, не моргнув, бодро пошёл по ним.

Заупрямился на этот раз только Ураган. Новые ли запахи его взволновали – железа, шлака, мазута, – странен ли был и чужд вид громадного состава со сцепленными платформами, на которых гнали в столицу тёс, уголь, какие-то закутанные машины…

Ещё раз оглянул Ураган агатовыми глазами лес, стоявших у платформы людей. Поднял морду и заржал, прощаясь, так могуче, что Женя не выдержал, крикнул:

– Мы тоже с тобой! Мы тоже едем, Ураган, не бойся…

И конь точно понял: тряхнул серебряной гривой, решился. Конюхи провозились в вагоне минуту-другую. Один остался с лошадьми, второй вывел и спустил Ваську. Убрали сходни. Сергей Сергеевич поднял руку – дверь вагона сдвинулась. Начальник станции побежал давать отправление. И тихо, без шума, лишь залязгали буфера, поезд тронулся.

А ещё через десять минут пошла и «Волга».

Илья Ильич сидел за рулём, Сергей Сергеевич кричал что-то сыну. Оставшийся у грузовика Васька подмигивал выцветшими глазами: возвращайся, мол, покатаю снова.

Всё. Поехали!

Любопытно устроено на свете.

В тот же день Иван Васильевич Лузгин в своём городе провожал на речной вокзал Александру Петровну и вернувшуюся из лагеря Иринку. За поездку в Москву на этот раз горячо ратовала старушка – очень ей хотелось, раз выпал случай, посмотреть столицу. Иринка прямо зашлась от восторга, когда отец согласился отпустить обеих. Ехать решили водой, по реке, – время позволяло.

И получилось так.

По шоссе от конного завода, минуя встречные города и посёлки, пробиралась к Москве зелёная «Волга» с двумя пассажирами – взрослым и мальчишкой.

По железной дороге, отсчитывая километры, приближался к столице товарный состав. Его вёл мощный электровоз, а в одном из вагонов дремали рысаки-двухлетки.

Плавной рекой, то входя через шлюзы в канал, то попадая в новую реку, приветствуя гудками встречные суда, обгоняя баржи-самоходки, плыли на теплоходе «Ю. Гагарин» вместе с другими пассажирами строгая старушка в очках и девочка – быстрая, решительная, успевшая побывать на капитанском мостике и в грохочущем машинном отделении.

Москва, Москва, краснозвёздная столица! Что же ты припасла своим гостям нового, интересного?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Москва была огромная.

Она была так велика, что с четвёртого этажа из квартиры Анны Ильиничны был виден и весь ипподром – просторный, нарядный, с беговыми дорожками, в фонарях, прожекторах и рупорах – и дома, дома, дома вокруг. И высотные здания со шпилями, словно тающие в тумане, и какие-то вышки, краны, трубы, и снова крыши домов с антеннами, и уступы новых крыш… А надо всем этим повис плотный ровный гул. Город дышал, пел свою несмолкаемую даже ночью живую песню.

Квартира Анны Ильиничны – до завода в ней жил и Илья Ильич – была не похожа на обычные квартиры. В передней стояло чучело волка с жёлтыми глазами, вместо вешалки висели лосиные рога. Следующая комната была «лошадиная»: в простенке между окнами на подставке красовалась чудесно выточенная голова лошади с золотой надписью «Голубка», стены были сплошь в картинах – на них мчались тонконогие пышнохвостые скакуны с наездниками в полосатых шапочках…

А уж книг-то! Женя думал, у отца в заводе много. Куда!.. Здесь целая стена от пола до потолка была забита книгами, и всё про лошадей.

Дочка Ильи Ильича оказалась строгой, в очках, вроде учительницы в школе. Она сильно тряхнула Жене руку и сказала:

– Будем знакомы.

Первый день Женя не уходил от дома, ждал, когда привезут Урагана, Колосника, Янтарную. И прозевал: их привезли на ипподром ночью. Увидел всех трёх уже в конюшне. Конюшни здесь назывались тренотделениями. Новых рысаков разместили в тренотделение, где помощником тренера была Анна Ильинична.

С виду тренотделение мало отличалось от заводской конюшни. Так же стояли у входа качалки, сани, лари с овсом, огнетушители, висели сбруи, наборы удил. Такие же были денники, и в них мерно – хруп! хруп! – жевали сено рысаки. Так же славно пахло. Над денниками висели таблички с именами лошадей, и даже пёс был вроде Буяна.

Но вот за решёткой предпоследнего денника блеснула серебряная грива, послышалось знакомое: «Фррр!..»

Решётка была высокая, Женя еле достал глазами. Ураган почуял его мгновенно. Трепеща ноздрями, прижимал морду к прутьям, смотрел недоумевающе, ржал радостно и тревожно.

Женя протянул руку. Пальцы гладили тёплые мягкие губы, перебирали за ухом. Ураган гнул голову; припасённый от завтрака кусок сахара сгрыз в секунду. Женя шептал:

– Ураган, я тоже здесь! Я с тобой!..

– Этот паренёк с нашего завода, не беспокойтесь, конь его знает и любит, – сказал Илья Ильич дежурному конюху.

Тот почтительно снял кепку.

– С приездом, Илья Ильич! Не гадали, что сами подъедете.

Колосник стоял в деннике рядом, Янтарная – напротив.

– Карантин у нас будут проходить. Врач смотрел, кони ладные, здоровые. – Конюх тоже потрепал Урагана сквозь прутья.

– Какой карантин? Зачем? – спросил Женя.

– Полагается, – ответил Илья Ильич. – Но тренировать их всё равно будут, чтобы не застоялись. Привыкнут к новому полю, а там и на приз побегут.

– А кто Урагана будет тренировать?

– Думаю, Анюта.

С этой минуты навсегда простил ей Женя и очки, и неприступный вид: наездник, тренер и должен быть суровым, сдержанным.

Женя сосчитал, кроме Урагана, Колосника и Янтарной, в тренотделении двадцать рысаков со звучными именами: Регель, Кандид, Афронт, Марс, Полёт, Горизонт, Резвый… И кобылки: Сигма, Разгадка, Инга, Депеша, Сугубая…

А вот конюшен с матками и сосунками при ипподроме не было. И с отъёмышами не было. Позже Женя узнал: в тренотделении Анны Ильиничны все рысаки получены с их завода.

– А других заводов вообще много? – спросил ревниво. – Сколько?

– Сосчитать? – Илья Ильич достал с полки толстую книгу с золотыми буквами. – Тебя какие интересуют? Рысистые? Скаковые? Или табунное коневодство?

Женя растерялся: интересовало всё!

2

Приехала Иринка. Наконец-то! Сразу затрещала на всю комнату:

– Ой, Женька, ты какой-то большой стал, широкий! А я в лагере жила! А в том твоём письме ничего не поняла! Какие-то кружочки, крестики…

Осипшим от радости голосом Женя сказал:

– И я в твоём. Сперва с какой-то девчонкой, потом с человечками, помнишь?

– С девчонкой? А-а, это Боженочка… А человечки – как надо тренироваться на космонавта! Знаешь, мне отсюда, из Москвы, ответ на машинке прислали! По поручению клуба юных космонавтов! И в конце: «Приветствуем, пиши нам!» Ох, Женька!..

Не дав опомниться Александре Петровне, они схватились за руки и помчались по лестнице вниз – надо было немедленно показать Иринке ипподром.

Ошеломлённая Александра Петровна крикнула вдогонку:

– Ира, Женя, никуда со двора не уходить!

Илья Ильич успокоил её:

– Никуда не денутся. Ипподром огорожен, конюшни в стороне от улиц.

Женя не знал, с чего начать. Но Иринка уже опять трещала как сорока:

– Смотри, какие-то смешные карусели! Зачем? Для кого?

– Это не карусели, а водила, – заторопился Женя. – Видишь, лошадь привязали и вываживают? (Сам он увидел эти водила только накануне.)

– Ой, Женька, какую хорошенькую лошадку повезли! Для чего на ней шёлковое одеяло?

– Не одеяло, а попона. И не повезли, она сама качалку везёт. И не лошадка, а рысак!..

Иринка уже неслась к воротам на ипподром:

– Ну и стадионище!

– Это не стадион, и ип-по-дром! – не выдержав, крикнул Женя. – У него целых четыре беговые дорожки!

Ипподром лежал перед ними в солнце, в зелени – громадный, свободный. Беговые дорожки поливали. Раскинув светлые водяные крылья, ползла машина. За ней трактор с большим катком трамбовал грунт. Пахло чудесно прибитой пылью, зеленью. В солнечном небе пролетели голуби. Воробьи пищали и дрались на дорожках. В центре ипподрома виднелись два фонтана, похожих на букеты.

– Туда можно? – Иринка показала на главное здание бегов.

– Можно, – бухнул Женя: будь что будет!

По дороге их окликали рабочие: зачем бегают, кто разрешил? Женя с отчаянно-решительным лицом отвечал:

– Мы с Ильёй Ильичом привезли с завода рысаков в тренотделение к Анне Ильиничне!

Эти слова были как пароль.

Ребята очутились возле трибун. Это было красивое здание – величественное, строгое.

– Гляди! – Иринка задрала голову, прикрыв ладошкой глаза.

Высоко на тонком шпиле чернела над крышей крошечная лошадка с пышным хвостом. Подул лёгкий ветер – лошадка медленно повернулась, ещё, ещё…

– Это фрюгел, фрюгел, я знаю! – запрыгала Иринка. – Показывает, куда дует ветер! На север, на юг…

– Не фрюгел, а флюгер, – поправил проходивший рабочий с лестницей на плече, наверно монтёр, потому что, взгромоздившись на лестницу, он стал чинить репродуктор на столбе.

Жёлтое здание с открытыми трибунами было пусто.

– А вон ещё лошади! И ещё! – закричала Иринка, увидев на остеклённой башне светлых коней. – А вон ещё!

Снизу лепных лошадей над крышей видно было плохо: они украшали фасад здания. Разве такая уж беда – выбежать на минутку из главных ворот ипподрома? Так и сделали, не без страха перед Александрой Петровной. Перед главным зданием оказалась площадка и сквер, а уже дальше гремящая, в потоке машин и прохожих, московская улица.

В сквере стояла скульптура: два голых каменных мальчишки верхом на жеребятах. Точь-в-точь Женя и Щербатый! Из сквера и остальное разглядели отлично. Насчитали на крыше главного здания целых четырнадцать лошадей.

Возвращались ребята через ипподром притихшие. Устали. А может, почувствовали себя такими маленькими среди громады города?

– К Урагану пойдём? – спросил Женя. – Или нет, погоди. Илья Ильич сказал, тут манеж есть… Пошли? Видишь, за конюшнями, круглый?

3

Манеж гудел.

Здесь москвичи – ребята, взрослые, даже старики – учились верховой езде. В утренние часы всегда больше было мальчишек, девочек. Ох, сколько же их набилось у окошка, где выдавали талончики с именем лошади!

Манеж, с куполом-крышей, с высокими окнами, был густо засыпан опилками. На кругу стояли красные фанерные тумбы, с боков шли два коридора к денникам. Ребята у окошка галдели:

– Куда?.. Я первый!

– Хитёр! Мы с десяти часов ждём…

– А мы во дворе были, у левад.

– Сатурна бы опять!.. Прошлый раз на нём ездил…

– Я – на Колядке. Мировая кобылка, послушная!

– Тише вы, будете шуметь, вовсе лошадей не дадут! Знаете, тренер какой строгий?

Очередь смолкла мгновенно.

– Ты тоже стоишь? Ты последний?

Черноглазый мальчишка в тюбетейке и клетчатой ковбойке тронул Женю за плечо.

– Нет. Мы просто так, смотрим.

Женя потянул Иринку, они отошли к стене, на которой висели правила верховой езды, рисунки лошадей в сбруе, с наездниками. Под одним рисунком было подписано: «После езды не забудь угостить лошадь сахаром или хлебом!»

Окошко отворилось, очередь зажужжала, задвигалась. Ребята с торжественно-строгими лицами спешили к денникам. И вот уже, отстукивая копытами по асфальтовому полу, стали появляться осёдланные лошади. Спокойные, привычные к шуму. Девочка чуть постарше Иринки провела большого вороного коня; черноглазый мальчишка в тюбетейке – рослого серого жеребца в светлых яблоках. Чок-чок-чок! – пробили копыта.

Садились в сёдла кто как мог: с земли, с табуреток, с фанерных тумб. Стали выстраиваться по кругу.

Вышел тренер. Коренастый, крепкий, ноги чуть колесом, наверно, бывший кавалерист. В руке он держал хлыст. Тренер был язвителен, беспощаден, замечал всё:

– Что сидишь крючком? Прямее! Повод, повод отпусти, дай коню волю… Ноги правильно в стремя! И не горбись! Который месяц учишься, а не знаешь, как седло класть! Та-ак. Начали!

Медленно, потом быстрее, быстрее замелькали по кругу всадники. Тренер хлопал бичом:

– Перемена направления! Направо назад!.. Та-ак. Огладим лошадей! Начали снова!.. Молодцы! Галопом марш!..

Рябило в глазах. Опилки взлетали из-под копыт, шлёпались в лицо. Конские хвосты стегали по барьеру. Черноглазый мальчишка в тюбетейке промчался – посадочка у него была что надо. Женя впился глазами. Эх, ему бы!..

А Иринка… Она всё на свете позабыла! Она глаз не сводила с черноглазого! Вскрикнула, когда его бойкий конёк грохнул копытом по фанерной тумбе и та отлетела.

Мгновенно выстрелил бич. Мальчишка, отвалившись в седле, натянул поводья – конёк присмирел. Понеслись снова. Всадники подскакивали в сёдлах, вот-вот выскочат. Иринка вцепилась в барьер: черноглазый летел по кругу как птица, раскинув руки, отпустив поводья, сияющий, смелый.

– Я к Урагану пойду. Ну, едут и едут, – не выдержал Женя.

– Ой, подожди! Ой, ещё немножко! – взмолилась Иринка.

И как раз в эту минуту занятие кончилось. Тренер скомандовал что-то, лошади пошли тише, тише… Наездники стали разводить руками вправо, влево, дыша глубже, сгибаться, как на уроках физкультуры в школе. Спешились, потянулись обратно к денникам…

Иринка как заворожённая пошла за черноглазым и его коньком. Чок-чок-чок! – стучали копыта. Топ-топ-топ! – догоняла Иринка. Что же оставалось делать Жене? И он пошёл тоже.

Приоткрыв рот, Иринка стояла у денника, в который мальчишка в тюбетейке уже завёл коня, снимал с него седло, сбрую, аккуратно вешал на крючок в двери. Конь был вспотевший, разгорячённый. Черноглазый – румяный, распаренный, как из бани. Вот он вынул из кармана бублик, разломил, стал угощать коня, нежно охлопывая его.

– Поить лошадь сразу после бега нельзя – может ослепнуть, – громко сказал Женя. – А в тренотделениях у рысаков денники с автопоилками.

– Я знаю, что нельзя. – Черноглазый живо обернулся. – Разве ты бывал в тренотделениях?

– Конечно. – Женя стоял к деннику вполоборота, точно и не интересовался вовсе. – Мы рысаков с конного завода привезли.

– Кто – вы? С которого завода? К кому?

– Мы, с Ильёй Ильичом. В тренотделение к Анне Ильиничне. – Жене хотелось сразить его хоть чем-нибудь. И сразил!

– К Анне Ильиничне? Уй ты!.. Знаешь её?

– Конечно. Урагана привезли, Колосника, Янтарную. Двухлеток. Наш завод у станции Воронки. Рысистый.

Иринка слушала почтительно, а сама так и бегала глазами с Жени на черноглазого.

– Ты тоже оттуда? И Гордого знаешь? Я читал про вашего Драгуна! Его видел? – быстро спрашивал черноглазый.

– Драгун-четвёртый. Сын знаменитой Дармоедки и внука Геркулеса Глобуса-второго. – У Жени чуть сердце не выпрыгнуло, пока он говорил эту замечательную фразу.

– Уй ты!.. А я всего только один раз на конном заводе был. Здесь, под Москвой… – Скормив бублик, мальчишка целовал, гладил своего конька. – А ты верхом можешь?

– Могу. Только не тренировался давно, – поскромничал Женя. – Я без седла больше.

– Ну, это нетрудно, седлать. Хочешь, помогу? Ты… вы где сейчас живёте? (Вы – относилось и к Иринке.)

– Здесь. При ипподроме. – Эти слова прозвучали тоже здорово!

– Приходи… приходите послезавтра, в это же время. Хорошо? Тебя как зовут? А тебя? Меня – Коля. Фамилия Отважный…

Женя сказал неторопливо, с достоинством:

– Коротков Евгений.

А Иринка… Батюшки мои, что же случилось с Иринкой? Сначала она побледнела. Потом стала как маковый цветок. Попятилась… И вдруг, всплеснув руками, бросилась к черноглазому мальчишке, повторяя в страшном волнении:

– Это… ты? Ты? По поручению клуба… юных… космонавтов? Ученик пятого класса? Что мне ещё рано звездолётом? И «приветствуем»!.. Ты?