Текст книги "Resurrection (СИ)"

Автор книги: Анастасия Сокол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Она улыбалась незаметно и редко – лишь уголками губ, а смеялась и того меньше, только если Фобос и Деймос – старшие братья, в честь которых она назвала воронов – кружили ее по каменным плитам пола в замке на Марсе или если похожая в одном из своих белых платьев на эфирный дымок Селенити носилась вокруг нее с гребнем для волос.

В этой жизни улыбаться его прекрасная жрица стала немного чаще, но в целом почти что не изменилась. И Жадеит был безумно рад этому.

***

– Ты улыбаешься так, потому что рад встрече или потому что у тебя просто настрой хороший? – сидящий рядом Нефрит – Масато, его имя теперь Масато, привыкни к этому – наигранно легкомысленно стряхивал пепел со своей сигареты в урну и смотрел не на Кайдо, а куда-то на парковую аллею перед собой.

Чувствовалось, что этот разговор его здорово напрягал.

Жадеит мысленно усмехнулся. Уже хорошо, что они увиделись после той неловкой встречи в кафе. Теперь вот интересно, друг уже уверен в том, что не свихнулся, или у него еще есть сомнения?

– Пожалуй, причин даже больше, – заметил он совершенно спокойно. – Рей меня даже помнит, ты знаешь? она мне сама сказала.

– А сам-то ты вообще помнишь хоть что-нибудь? – ухмылка на губах у Нефрита – о Металлия, ладно! – была кривой. – Я когда кусок пирога откусил – подумал, с ума схожу.

Жадеит засмеялся.

– Чокнутый звездочет! – хотя веселье недолго длилось – уже через пару секунд он пожал плечами. – Я все до последнего момента помню – даже как схватил Рейану за локоть в том проклятущем автобусе и как меня тогда током от этого прошибло. Я еще подумал – что это за ерунда такая, я же ведь… ничего не чувствую.

– А потом? – Нефрит так и не повернул головы, но слушал очень внимательно, как будто чужие откровения его действительно интересовали. Уж не сравнивал ли он ощущения?

– А потом ничего. Она была красивая, слабая и серьезная. Я не посмел прикоснуться к ней, а там подоспели Амели и Селенити.

– Ами и Усаги, – поправил Нефрит также наигранно спокойно. – Мы живем в другую эпоху, Жад. Ты со своими видениями хоть помнишь еще, как тебя самого зовут?

– Такаяма Кайдо, – хмыкнул парень в ответ. – Учусь в адвокатуре и работаю помощником у Хино Аято. Кстати, ты знаешь… – он внезапно ощутил, как горло сдавило, – у Рейаны и здесь нет матери.

– А ее отец не похож на Арея*, да? – проницательно усмехнулся Неф – и тут же задумался, хмурясь. – Погоди-ка… Хино. Так ты на него работаешь? – он наконец повернул голову и буквально впился в Жадеита – Кайдо, твое имя Кайдо – взглядом. – И когда успел?

– Я всегда был смышленым парнем, – дернул уголком губ парень, повторяя когда-то Нефритом же и сказанные слова. – И да – этот червяк Аято совершенно не похож на короля Арея. Мыслю, именно из-за этого Рей его и недолюбливает. Ну… и еще из-за смерти матери, разумеется.

– Но ты позвал меня не поэтому, – нетактично заметил Нефрит и выбросил в урну едва уловимо дымящийся окурок. – Не думаю, что ты хотел обсудить то, как все изменилось за это время.

– Не совсем, – Кайдо чуть улыбнулся – наверное, совсем как Рей – и посмотрел на друга в упор. – Я здраво рассудил, что только мы с тобой толком помним что-то и понимаем, в чем дело. Ты же астролог, в конце концов.

– А еще я до сих пор умею картошку чистить так, чтобы кожура была тонкой-тонкой, – насмешливо заметил Нефрит. – Ты смотри, сколько времени утекло, а оно как вбито.

– Любовь к совершенству и все такое, – поддержал Жадеит.

Они рассмеялись, и стало как будто проще.

– Но все-таки, – Нефрит прочистил горло и склонил голову к плечу. В глазах его плясали смешинки. – Почему я, а не Энд и не кто-то из ребят? Почему именно я один? Из меня сомнительного качества помощник.

– Ты видел, как они смотрят? – ухмыльнулся Жадеит. – Цоизит только Амели глазами и пожирает, принц наш занят исключительно прекрасной Селенити, а Кунцит… ох, Кун, дать бы ему затрещину, ведь самый рассудительный из нас всех, а память ему как отшибло. Только ты и остаешься. Кобель кобелем, а держишься хорошо.

– Да память всем отшибло, – не согласился Неф и выщелкнул из пачки еще одну сигарету, будя в парне едва преодолимое желание выбить ее у него из рук. – А касательно кобелей… уж кто бы тут говорил что. Ты бы себя со стороны увидел – такое ощущение, что Рейана – божество, которому ты поклоняешься.

Кайдо – ну наконец-то хватило сил вернуться к этому имени – покладисто кивнул, надеясь, что его лицо не изменило цвета. Было бы очень странно, если бы он, взрослый человек, смутился столь очевидного факта.

– А так и есть, – нарочито беспечно подтвердил он. – Но заметь, не только я смотрю на свою любимую женщину как на богиню.

– Мако еще не женщина, – светским тоном поправил Нефрит и завел глаза. – Не уходи от темы. Что ты замышляешь, если позвал только меня сегодня?

Жадеит пропустил его похабное уточнение мимо ушей и поборол в себе двойственное желание – обнять друга и отвесить ему затрещину. Вместо этого он сказал:

– Мы с Рей решили, нам требуется ритуал. А еще – надо отловить меченую живность наших замечательных подруг и допросить на предмет происходящего.

Нефрит прикрыл рот ладонью, тут же выплюнув сигарету и, кажется, повредив тлеющим ее концом кожу, и хрюкнул от смеха.

– Живность? – спросил он, успокоившись. – Ритуал? Мы в двадцатом веке, Такаяма Кайдо, очнись.

– Я знаю, что говорю, – как можно более убедительным тоном заметил Жадеит, ужасно устав называть себя чуждым именем, принадлежавшим ему всего два неполных десятка лет. – Живность – это жрецы, Нефрит. Кошка Селенити – это приставленная к ней когда-то Сереной Луна, первая фрейлина. А белый кот – Артемис, помощник Минории как верховной сенши. И видел бы ты…

– Да знаю я, как эта меченая живность смотрит на нас на всех, – перебил Нефрит и затянулся помятой сигаретой, не став ее выбрасывать. – Просто я до сих пор не могу поверить до конца в то, что это не сон. Я знаком с Мако уже три недели, но все это время никак не могу понять…

– Мы преклонили колени перед Эндимионом, когда тому было пятнадцать лет, – не дожидаясь конца тирады, выпалил Жадеит и сам удивился своей горячности. – Это случилось осенью, и в этот день разразилась гроза – гром, ливень и молнии. Мы клялись быть верны ему до последнего вздоха, прикрывать его спину от чужих предательских ножей и никогда не иметь своих. За месяц до этого отчаянный принц-волчонок подобрал меня в замызганной подворотне с гноящимися глазами, – он вновь посмотрел на настороженно замершего друга в упор. – Теперь ты уверен?

Нефрит впервые за все это время широко и искренне улыбнулся.

– Теперь – бесспорно.

Комментарий к Act 8

**Арей** – форма имени Арес. Арес – греческий бог войны и военной мощи. В римском пантеоне богов аналогом ему является бог Марс, тоже, естественно, бог войны.

========== Act 9 ==========

***

Син* не верил себе. Он всегда очень критично относился к своим ощущениям, и это не раз его выручало. Это важное качество – самокритичность – привил ему отчим-европеец, тогда как мать-азиатка наградила его лишь своей фамилией и восточным разрезом глаз, совершенно странно смотрящимся со смуглой кожей и похожей на седину платиной в волосах.

Иногда парень напоминал самому себе темного эльфа (тогда как его брат был светлым, да уж), и, как видно, именно это впоследствии привлекло к нему внимание Чиба Мамору, когда братья Сайто переехали после смерти отца Клауса в Японию.

Шутка ли – Син с детства учил японский язык, как и его единоутробный брат, но до этого на родине матери они ни разу не были, и это, вкупе с необычной внешностью, явно делало их теми самыми «бака-гайдзинами», за которых тут числили немногих иностранцев.

Япония была страной дорогой и довольно чопорной, и братья жили лишь тем, что им капали на счет в банке проценты с доли в компании, которую они унаследовали от покойного родителя.

Однако это все история. Син был уверен, брату неважно, где и как они живут, пока он имеет возможность как губка поглощать новые знания и делиться ими с окружающими в своей неповторимой нахальной манере – Клаус по большей части не считался с японским этикетом, любил лапать малознакомых людей, громко разговаривал и частенько бывал наказан за всякие пакости, омрачающие его репутацию одного из лучших учеников школы.

Правда, Син заметил, в последнее время брат притих и стал использовать суффикс «сан» в большинстве разговоров по телефону. Может, это обусловливалось тем, что он влюбился в хорошенького мышонка, который учится с ним в одном классе, а может – знакомством с новыми людьми, кто тут скажет.

Однако Мидзуно Ами определенно благотворно влияла на его воспитание.

Впрочем, Сину сейчас было вовсе не до своего сумасбродного братца. Он очень любил Клауса и очень пекся о нем, разумеется, тот ведь был теперь единственным его родственником, однако…

Однако теперь у него были свои проблемы.

Нет, конечно, проблемы у него начались еще на пути в Японию – в виде горячечных сновидений о войне и фантомных болей в местах ранений, которых у него никогда не было. Просто по приезде в Токио этих проблем стало куда больше.

Хотя как сказать – проблем… Просто в том университете, в который перевелся учиться, Син встретил своего сюзерена, за которого – и против которого – воевал в своих сновидениях. У этого человека были внимательные синие-синие глаза, ускользающая улыбка и настороженные движения.

Син ничего не говорил брату – только всматривался в него теперь очень пристально. В зеленющие глаза и пышную рыжую шевелюру, в нахальную улыбку и текучие движения. Клаус напоминал ему каждой своей чертой сумасбродного мальчишку, которого он взялся учить по просьбе их отцов, потому как тот из всех наследников был самым младшим.

Вот только до приезда в Японию Син считал, что все это просто сны.

Что ж, после встречи с принцем Эндимионом все стало совсем иначе.

***

– Сайто-кун! Погоди! – его очаровательная фея, считающая сейлор-воинов похожими на гяру и только что легко преодолевшая целый квартал за полминуты, замерла рядом и засияла глазами, удивительно похожая на лунную принцессу – и настолько же удивительно другая.

Син замер, рассматривая девушку и борясь с желанием протянуть руку и мягко скользнуть ладонью по ее щеке. Не только фантомная боль была ему напоминанием о сновидениях, но еще и ужасно сильное желание прикоснуться к возлюбленной фее.

С которой познакомился всего пару недель назад, но которую знал, кажется, уже целое тысячелетие.

– Я же просил звать меня по имени, – вместо того, чтобы дать себе волю, недовольно заметил он. – Ну мы же оба с тобой из Европы, в конце концов…

– Только после того, как ты назовешь меня Миной! – звонко расхохоталась фея и поправила лямку висящей на своем плече сумки. – Потому что мне тоже не нравится это холодное и бездушное «Айно-сан». Нельзя требовать от девушки невозможного, знаешь ли, – голос ее ласково вильнул и взлетел вверх новым смешком.

Это было правдой на самом деле. Айно Минако смотрела на него такими восторженными глазами, что сдерживать себя было трудно (во сне Сина она долго испепеляла его взглядами, прежде чем попыталась даже просто пойти навстречу), и парень всячески отстранялся – но вместе с тем наслаждался каждой минутой их общения.

Он думал – если даже все это было сном, счастья в том сне было все же мало, в основе своей – только боль потерь, ранения, какие-то темные заклятия, о которых он прежде и знать не знал, и обиды. И теперь… теперь у них было время, и они могли им насладиться.

Син мог насладиться, потому что его возлюбленная фея определенно совсем ничего не помнила.

– Айно Минако, – строго насупился он, глядя на нее с внушительной высоты своих двадцати лет, – прекращайте вести себя так фамильярно и предлагать мне такие возмутительные вещи! – получилось не слишком-то убедительно – Минако (Минория, ее звали Минория – там, во сне) разулыбалась и повисла у него на руке, совсем не стесняясь того, что сама еще в школьной форме, а уже виснет на взрослом студенте.

– И чем это они возмутительны? – вскинула брови она наконец, складывая розовые губы очаровательной буквой «О», и как будто нарочито прижалась к нему поближе. Вот же чертовка. – Тем, что я хочу с тобой подружиться? Заметь, это я пригласила тебя погулять, а не наоборот!

– Так я ведь и не отказываюсь, – Син позволил себе короткую улыбку и подумал о том, что во снах его фея звала его по-другому. Наверное, он сходил с ума. – Позволите сопровождать вас сегодня на прогулке по парку, фройляйн* Мина? – он чуть отстранился и галантно предложил ей руку. – Или лучше… ммм… скажем, Мина-ханум*? – Минако прыснула и склонила голову набок, трогательно сжимая его ладонь тонкими пальцами (о, как забавно это выглядело!).

– Я буду вам премного благодарна, милорд, если вы будете называть меня соответственно моему статусу, – состроив умильную мордашку, заявила чертовка, и Син вздохнул, решив, что его намек не понят.

Да и как он может быть понят, ну право слово, если все это на самом деле – всего лишь сны?

Нет, Син не отрицал, что помимо Минако, Мамору и Клауса он был знаком со всеми героями своих видений, но это ведь… это было всего-навсего совпадением! В которые он никогда не верил, но пришел к выводу о том, что явно пора начинать.

Потому что его никогда не ранили в плечо. Потому что он никогда не держал в руках меча. Потому что он не имел никакого отношения к действительно похожим на гяру воительницам в коротких юбках, которые могли за полминуты преодолевать расстояние в триста метров и не испытывать никакой одышки.

Однако черт его знает, почему он решил попытаться снова.

– И какой же статус вам сообразен? – усмехнулся парень, когда они двинулись вперед по аллее – несомненно, к лотку с мороженым.

Минако вскинула на него глаза и легко улыбнулась – самыми уголками губ. И – как-то странно ласково погладила подушечкой пальца его руку. Так, как никогда себе ранее не позволяла, хотя висла на нем регулярно, вгоняя в краску свою подружку-мышку, в которую стрелял влюбленными взглядами Клаус, и заставляя смеяться прячущую нос в очередном букете Мако.

– Ну-у… – девушка издала длинное «хм-м-м», как будто сосредоточилась на воспоминании о чем-то, и вдруг широко улыбнулась. – Может, не «ханум», а «хатун*», как считаешь?

Вид у нее при этом был такой лукавый, что Син, чувствующий себя каким-то совершенным параноиком, едва не схватился за голову. Минако просто поддерживала его игру, тоже при этом используя турецкий, или действительно намекала на что-то?..

– Принцесса? Жена? Наследница? – Син склонил голову набок на манер самой Айно и принялся искоса наблюдать за ней.

Девушка озадаченно надула губы и как будто даже прикусила изнутри щеку. Впрочем, размышляла она не очень-то долго – совсем скоро прищурилась и, глядя в пространство, выдала:

– Ну-у… если исходить из титула наследницы – то принцесса, хотя на Востоке так не принято, да? – здесь Минако все-таки перевела взгляд на него. – А вот если исходить из того, что жена… – она чуть улыбнулась. – Минория-хатун. Как оно? Или ты прежде султаном именовался?

Син машинально мотнул головой в знак отрицания и усмехнулся.

– Вообще-то я был рыцарем чистоты и любви.

И только потом понял, что все же сморозил.

– Богиня и рыцарь, – между тем хмыкнула Минако – и вдруг замерла. – Смотри, как совпало. Значит, – она вскинула на него глаза, – рыцарь Кунцит, господин Восточного предела?

Син – Кун – повернулся к ней, ощущая, как дрожат руки и снова накрывает фантомной болью в плече, но глядя в упор.

– Мне преклонить колени?

Минако – Минория, Мина, его любовь – отбросила со лба челку и сверкнула глазами.

– Лучше уж поцелуй.

Комментарий к Act 9

**Сайто Син** – Кунцит. Син – потому что в телесериале Кунцит впервые появляется под этим именем. Сайто – из игры «SM: another story», где Минако отправляется в город Венеры.

**Фройляйн** – обращение к незамужней девушке в ряде германоязычных стран, включая германоязычную часть четырехъязычной Швейцарии – вотчину Цоизита, согласно игре «SM: another story». Здесь этот факт упоминается в силу того, что Клаус у меня – коренной швейцарец, после смерти отца (отчима Сина) переехавший с братом в Японию, на родину матери.

**Ханум** – обращение к женщине в Турции. Эта частица обычно присоединяется к имени и символизирует глубокое расположение говорящего. Турция – потому что Кунцит – генерал Среднего Востока.

**Хатун** – женский титул, аналогичный мужскому титулу «хан», широко использовавшийся в Османской империи. Приблизительно соответствует западным титулам «императрица», «царица», «королева».

========== Act 10 ==========

***

Ами никогда не думала, что вокруг нее будет столько людей, и она будет чувствовать себя с ними всеми комфортно. Она могла говорить с Клаусом об учебе, объяснять задумчиво хмурящим лбы Усаги и Минако эти сложные логарифмы, нахваливать выпечку Мако и с улыбкой подставлять ладошку задумчивой и озабоченной Рей, чтобы та проследила линии на ней. А ведь еще были Син, Масато, Мамору и Кайдо.

И всех вместе – их было десять. Десять человек, это же надо подумать! И со всеми этими людьми Ами чувствовала себя… нужной, причастной. Собой.

Она никогда не думала, что ее жизнь может так изменить знакомство с хозяйкой потерявшейся кошки. Впрочем… надо ли говорить, что даже знакомство это было немного странным? У кошки на лбу была метка, удивительно сильно похожая на полумесяц, и животина смотрела на Ами очень осмысленными глазами. И это было так… знакомо. Настолько, что девушке даже показалось, будто такое с ней происходило ранее.

Но еще удивительнее было то, что это чувство – ощущение дежавю – Ами ощущала по отношению ко всем людям, имеющим отношение к Усаги. Ей показался знакомым даже тот пепельный блондин, которого подруга пригласила на концерт, хотя до этого Ами никогда не видела, чтобы они общались. И это… наводило на определенные мысли.

Как врач – девушка готова была диагностировать у себя и психическое расстройство. А вот как человек, которого все это касается непосредственно, она считала, что здесь есть над чем подумать. В конце концов, ей казалось, что не одна она ощущает это странное дежавю.

Вот хотя бы Клаус. Он нравился ей, Ами готова была это признать. Она краснела всякий раз, когда он ей улыбался, но дело было не в этом.

Этот парень замирал, когда нарочно или случайно ее касался. Замирал, останавливался – и смотрел на нее такими глазами, что в Ами все сладко сжималось. И весь он был ей знаком – от шершавых подушечек пальцев на ухоженных руках – и до выглаженных пижонских рубашек, к которым никогда не носил галстуков, наплевав на школьные правила.

Они учились вместе, в одной школе с Усаги и Макото, и проводили вместе все обеды и короткие перерывы. И каждую минуту Ами виделась вместо Мако лесная дриада, а вместо Усаги – прекрасная фея, и только сильнее стали эти фантазии, только ярче после того концерта в музыкальной школе.

Ами не знала, говорить об этом кому-нибудь или нет. Она даже не знала, не сходит ли в действительности с ума.

Просто Усаги ходила недавно в кино с Мамору, и тот вел себя с ней, по ее словам, как настоящий принц, даром что своенравный и саркастичный, а Ами по мере ее рассказа все думала, как среагирует Цукино на то, что ее умненькой подружке почудилось, будто она увидела их помолвку. Причем так, словно та случалась на самом деле.

Происходящее настораживало.

***

Ами собрала тетради в сумку и с глубоким вздохом опустилась на стул. Ей нужно было разогнуться и хотя ты на минутку расслабиться. Воистину – если ты хочешь быть врачом, трудись не покладая рук. И даже если сама ты немного не в себе, не переноси своих болезней на пациентов.

Клаус должен был встретить ее у входа – в последнее время он повадился провожать Ами до дома, и мама, как-то увидевшая его у дверей, не переставала улыбаться.

Иногда девушка с несвойственной ей беспечностью думала о том, что родительница сказала бы по поводу того, что этот рыжий разгильдяй вполне может стать похитителем первого поцелуя ее дочери, но потом вспоминала о том, что ей вообще-то уже семнадцать, и приходила к выводу, что никто не был бы против. Да и в общем… давно пора. Ами, на самом деле, была не против.

Клаус действительно ждал у входа. Перехватил сумку девушки, прежде чем та повесила ее к себе на плечо, и снисходительно цокнул языком.

– Русалочка, а ты не думаешь, что девушкам не пристало таскать подобные тяжести?

– Вес знаний и все такое, – Ами улыбнулась и всмотрелась в его расслабленное и довольное лицо, на какое-то время забывая о своих фантазиях, странных как-будто-воспоминаниях и непонятном чувстве дежавю. Клаус был замечательным парнем несмотря на свою порывистость, и ей нравилось проводить с ним время.

И, наверное, можно даже сказать, что она была влюблена в него. Немного. Или – много и очень даже. Главное, что это не мешало им общаться, считала она, а все остальное – это уже ерунда, конечно.

– Знания – в твоей голове, – улыбнулся Клаус и отвесил ей очень легкий и не больной щелбан, заставляя улыбнуться шире. Щелкнул по лбу – и тут же вдруг соскользнул ладонью на щеку, переставая улыбаться с насмешкой и смягчаясь взглядом. Но – только на один миг. Уже спустя мгновенье он игриво мазнул по ее носу кончиком пальца и, рассмеявшись, подхватил под руку, двигаясь вперед.

Они прошлись по парку, конечно же, не торопясь к дому Ами, съели по мороженому, попали под маленький теплый дождик, познакомились с юной девушкой, которой помогли поймать милую соломенную шляпку, и еще Клаус купил какому-то боевому мальчишке воздушный шар.

Кажется, в Токио намечался какой-то праздник, как всегда прошедший мимо Ами, которая уже три дня не виделась с девочками из-за несовпадений в их расписаниях, но не то чтобы это ее пугало. В конце концов, после рассказа Рей и Кайдо ей было уже ничего не страшно, хотя она по-прежнему не воспринимала свои странные воспоминания как реальность.

Рей говорила, они были принцессами и присягали одной из них. Она говорила, был принц и четыре рыцаря, которых звали Ши Тенно. Она говорила – и словно рассказывала какую-то сказку, пусть удивительно точно ложащуюся в картину происходящего с Ами, но все равно не воспринимающуюся еще как что-то действительно бывшее с ними раньше.

Может, это какой-то сон о далеком прошлом, думала иногда Ами. Может, коллективная галлюцинация, хоть и не факт. Да в общем, какая разница, если ей было так хорошо и спокойно впервые за столько лет, что она не хотела ничего сопоставлять и анализировать.

Она хотела просто гулять по вечернему парку в легком платье, есть мороженое и болтать с парнем своей мечты. Ей было семнадцать, в конце концов, и она была, вообще-то, ужасно рада тому, что Усаги дала ей это понять.

– Ами, послушай… – они дошли до конца аллеи, и Клаус вдруг прервался и остановился. Его затянутые зеленой резинкой в низкий хвост вызывающе-рыжие волосы вспыхнули огнем в лучах закатного солнца, и девушка послушно затормозила, переводя на него глаза и ловя себя на том, что машинально чуть поглаживает его по руке.

Интересно, как давно у нее завелась такая привычка и почему Клаус ничего не сказал ей на этот счет? Или ему это… нравилось?..

Парень выглядел нервным.

– Послушай, Ами… – повторил он, словно успокаивая сам себя, и вскинул на нее мятежные зеленые глаза. – Мы не говорили об этом… о том, что нам рассказала Рей. И я… я в это мало верил до последнего времени, но это очень, уж очень странно. Я старался не думать, но у меня как-то не получалось, и вот теперь… мне нужно… нужно сказать тебе… – здесь Клаус взволнованно сглотнул и прикусил губу. – Я хочу сказать одну вещь.

Ами показалось, что все в ней замерло и вдруг перестало биться. Это было странно, странно, ужасно странно. Непривычно, перебор. Она старалась не думать о своих видениях и галлюцинациях, и не было у нее никаких воспоминаний о том, как Клаус, зовущий себя Цоизитом, приносит в ее покои букет подснежников ранним утром.

И теперь… теперь Клаус хочет разворошить это, поговорить об этом.

Ей было даже немного страшно.

– Я слушаю, – вместо того, чтобы сорваться с места и убежать куда глаза глядят, постаралась улыбнуться она, даже не представляя, почему испытывает вдруг такой ужас.

Уж не потому ли, что Клаус может сказать, будто открывшиеся факты, пусть и не кажущиеся фактами, все между ними портят?.. Да и есть ли это хрупкое «между ними»?..

– Я просто… – парень вздохнул и мягко погладил ее по руке, словно ощутив ее напряжение. – Я не знаю, веришь ли ты сама в это или нет, но я… я хочу просто сказать, что я сейчас здесь с тобой не потому что вспомнил что-то или вроде того. И не потому что тогда между нами якобы было что-то. Ты… – он запнулся и прикусил губу до крови – так, что это стало заметно, и Ами едва заставила себя не тянуться к нему, чтобы помочь.

– Я?.. – коротко отозвалась она вместо этого, побуждая его продолжить.

– Ты очень нравишься мне, Ами!.. – выпалил Клаус, заставив ее замереть. – Я… я ужасно влюблен в тебя. Я столько за тобой наблюдал, что даже представить страшно, – тут он слегка перевел дух, – и я пойму, если ты скажешь, что не хочешь ничего менять между нами, или что мы знакомы недостаточно долго, или что…

Он, наверное, продолжил бы череду своих безумных допущений и зашел с ними еще дальше, предположив, что ему вообще не стоило перед ней появляться, но Ами просто шагнула вперед и обняла его, оборвав все это.

Ей было страшно думать о словах Рей, которая любила гадать по ее руке, высматривая ведомое что-то ей одной, но сейчас странные видения-воспоминания отступали, и она уже больше не казалась себе странной и ненормальной.

Может быть, потому что Клаус сказал ей, что они познакомились не из-за этого? Что на самом деле он заметил ее гораздо раньше, чем начал видеть и вспоминать что-то непонятное и кроваво-трепетное?

– Это… можно истолковать как «да»?.. – каким-то недоверчивым тоном выдохнул парень, и Ами с тихим смешком кивнула, зарываясь носом в его рубашку.

От Клауса удивительно успокаивающе пахло, и ей казалось, что теперь им ничто не страшно.

– Мне кажется, – негромко произнесла она, спустя пару секунд поднимая на него глаза, – я совсем ничего не знаю. И я… боюсь разбираться в этом одна.

– Мы можем во всем разобраться вместе, – улыбка Клауса была какой-то будто бы лихорадочной – то ли от накатившего на него счастья, то ли оттого, что они оба были действительно не в себе. Ами улыбнулась ему подрагивающими губами.

– Конечно.

– Значит, – в тоне юноши поселился этот ненужный (прекрасный) трепет, – теперь я могу… мне можно поцеловать тебя?

Девушка засмеялась, чувствуя, как щеки заливает стыдливо-удовлетворенной краснотой. Бойтесь своих желаний, так говорят?

– Если осмелишься.

Губы у Клауса были горячие, и сам он был порывист и ласков, когда крепко обнял ее, привлекая к себе вплотную и принимая вызов.

И, вне сомнения, он был смел.

========== Act 11 ==========

***

Усаги не знала, куда деть себя от смущения. То ли она была слишком слепа в своей неожиданной влюбленности, то ли Мамору действительно… делал ей знаки внимания. Нет, он… они ходили вместе в кино, и он вел себя как настоящий принц, но это все было вроде как по-дружески. Или – не очень.

Усаги не слишком-то разбиралась в этом, потому что никогда ее не приглашали куда-то действительно понравившиеся ей парни, а потому приходилось краснеть, кусать губы и улыбаться, когда они с Мамору нечаянно сталкивались руками.

Хотя, надо сказать, сам Мамору тоже вел себя не слишком уверенно. Они говорили много – в основном о музыке, – но он… словно присматривался к ней. Вглядывался в ее черты, склонял голову набок и наблюдал за ее движениями – и улыбался иногда, как будто вспомнил что-то очень хорошее.

Неудивительно, что на фоне всех этих улыбок, переглядываний и предложений подвезти до музшколы Усаги начали сниться всякие сны. Они ей и раньше снились, на самом деле – в них было много танцев, смеха и летящих платьев, – но это… это было что-то совсем другое.

Ей снился Мамору. Черный доспех, растрепанная челка, плащ с кровавым подбоем, меч на перевязи – и полные восхищения глаза. Обращенные на нее.

Они стояли на открытой галерее, из окна которой был виден купающийся в ночном серебре сад, и он гладил ее по руке, ласковый и спокойный, смотрящий так, как никто никогда не смотрел.

Как Усаги мечтала, чтобы на нее так посмотрели когда-нибудь.

Но сны – это было одно. Гораздо интереснее было то, что происходило с ней наяву. И не только с ней. Когда к ним подошла в кафе девушка по имени Хино Рей и сказала, что они – перерождение, реинкарнация, избранные, – она заметила, как покрылся инеем в руках у Ами мобильник.

Кроме прочего… у Мако в квартире была целая оранжерея, и ни одни не цвели цветы в свое время – всегда раньше срока, Минако буквально примагничивала взглядом мужчин, а сама Рей видела человека насквозь, стоило ей только взять его за руку.

За собой Усаги чего-то очень особенного никогда не замечала. Да и то сказать – что нужно при таких подругах? Разве что быть стабилизатором чужих способностей (спасибо Ами за умные словечки и сезде-манге – за шаблон), но и только. Интересно было только одно: знал ли дернувшийся и ищущими глазами уставившийся на нее Мамору о том, что в другой жизни они были кем-то… очень близкими?

Усаги жутко покраснела, когда Кайдо вскользь заметил, что короны идут ей больше восточных диадем, и что если ты используешь в бою бумеранг – будь готов, что он к тебе вернется.

Это было странностранностранно.

Но еще страннее было то, что Кайдо морщился, когда она называла его по имени, и куда охотнее откликался на ленивое «Жадеит». Сама Усаги совершенно не представляла, как ей откликаться на торжественное «принцесса Селенити», и не верила в происходящее до конца.

Кто же знал, что до конца ей верить было не слишком и нужно?

***

– Знаешь, я даже не думал, что все так повернется, – они сидели в парке, и Мамору задумчиво потягивал кофе из банки. – В смысле… – он растерянно усмехнулся, – я же просто нашел твой медиатор. И все. Как так вообще вышло, Цукими Данго? Ведь я никакой не принц, – его прорвало на смех. – Я вообще даже не знаю, кто я.

Усаги пожала плечами, глядя перед собой и в задумчивости жуя закушенную губу. Они пришли сюда после очередной напряженной встречи в храме у Рей и теперь, кажется, оба не знали, как вернуться в привычную колею, потому что иначе уже перешли бы к шутливым пикировкам.

– Не знаю, – вздохнула девушка в итоге. – Я склонна верить, – тихо призналась она, – но не совсем.

Мамору склонил голову к плечу, снова вглядываясь в нее – голодно, ищуще, понимающе – и вскинул бровь: