Текст книги "Дело о полянах Калевалы"

Автор книги: Анастасия Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Анастасия Федорова
Дело о полянах Калевалы

Глава 1

На стене над вытертым диваном, в желтом пятне света висела большая фотография в рамке. На ней был запечатлен какой-то безымянный ручей, каких на берегах Белого моря что звезд в небе. Дикая, выветренная, изъеденная дождями земля, огромные валуны и россыпь камней помельче, темная, несущаяся неудержимым потоком ледяная вода, низвергающаяся белопенным водопадом. Это еще не подавляющее величие скалистых гор, но уже не ленивая безмятежность полей. Все здесь пронизано ощущением мощи и крепости. Синее, как на открытках, небо, густая зелень хвои. Они стоят на покрытом мхом пригорке, четыре маленькие фигурки, такие хрупкие по сравнению с необузданной силой этих мест. У ног свалены рюкзаки, кто-то стоит, подбоченившись, кто-то присел на корточки, один придерживает сумку, у другого в руках карта. Им всем по тридцать – тридцать пять лет. Эту фотографию Краснов любил больше всего.

Она была для него напоминанием о его «прошлой» жизни, если так можно выразиться о временном промежутке до того дня, когда падение в подземной пещере и дальнейшие события изменили и перевернули с ног на голову все его представления о мире. Иногда он вспоминал и пытался осмыслить те часы и минуты. Он явно помнил, как оборвался трос, этот звенящий звук, пронизавший все тело ужасом, падение, такое же легкое и скользящее, как в детских снах. Если бы только к нему не примешивалось это душераздирающее чувство беспомощности и обреченности! Затем все в глазах закружилось, и он потерял чувство ориентации. Ослепительные вспышки, тело, как ватное, катится куда-то, натыкаясь на камни. После того, самого первого удара, он уже не чувствовал ни страха, ни боли, только какое-то искреннее удивление. Внутренний голос наивно спрашивал: я еще жив? А что дальше?

Часто Краснов останавливался на этих воспоминаниях, неровных и расплывчатых, переносясь сознанием к ясному утру, когда он встал абсолютно здоровый и самостоятельно выбрался из пещеры навстречу друзьям, возвращавшимся к нему, чтобы спасти. С тех пор многое изменилось. Способности, которые ему открылись после того памятного падения, многие люди не восприняли бы всерьез. Одни из них были вполне безобидны. Такие, например, как способность понимать различные языки, вполне можно было выдать за свою образованность. Предчувствие и некое подобие предвидения будущего, которое чаще в обыденной жизни зовется удачей, было, несомненно полезным, помогало избегать многих проблем. Но также доставляло и немало мучений, когда он ощущал леденящее дыхание серьезных проблем и бед в жизнях близких и друзей.

Самым опасным было «чтение мыслей», как он сам это называл, а по сути лишь ощущение внутреннего настроя собеседника. В детстве, мечтая уметь нечто особенное, отличавшее его от толпы, Ярослав, как и многие, отдал бы все на свете, чтобы овладеть подобным умением. На деле же, кроме печали, оно ему ничего не дало. Он порвал со многими друзьями, которые подсознательно оказались двуличны, корыстны или пусты. С неожиданной досадой убедился в том, что жена, развод с которой двумя годами ранее был результатом долгих и мучительных терзаний, не стоила тех душевных усилий. Ушел из университета, не в силах сосуществовать с суетливыми людьми, думавших не о науке и благе учащихся, а об отпусках, надбавках и повышении. Разочаровался он и в учениках, которые праздно отсиживали часы.

Затем настало время, когда он решил, что его спасут деньги. Они приблизят его к волшебному миру чистоты и комфорта, где нет рыкающей злобы и ожесточенности вечно голодных, в чем-то нуждающихся людей. Пользуясь своими способностями, Краснов работал в банке, интуитивно чувствуя удачу и платежеспособных клиентов. Но вскоре и это ему наскучило. Перешагнув сорокалетний рубеж, он ушел в себя, в эзотерику, в поиски спасительного пути. Ведь способности, данные ему встреченным в пещере Неким, были дарованы ему не для собственной наживы. Должна быть у него цель, свой собственный путь, вот для чего он ныне был избран. Подсознательно он был уверен, что есть определенная миссия, которую он обязан осуществить, и связана она с той страной стремительных ручьев и замшелых камней.

Ярослав неторопливо позавтракал, смакуя, растягивая время. Запах крепкого кофе, который он так любил, приятно щекотал ноздри, на столе приветливо таращилась глазунья. Он умел прекрасно готовить любимые блюда, но в подобные дни душевного упадка ему ничего не хотелось делать. Словно экономя силы, он пожарил яичницу, бередя старую рану – к чему кулинарные изыски, долгое тщательное приготовление, когда он сам, один, быстро наестся и этим?

Один – в этом был очередной камень преткновения. Для него всегда было важным взаимопонимание, забота, домашний уют, долгие беседы по вечерам, перетекавшие в любовные ласки. Ему казалось, что Маша, его бывшая жена, полностью отвечает всем его запросам. И вот – поход, падение, Дар. И горькое осознание того, что она его не любит, а затем и болезненное понимание, что и сам он не любил ее, а жил так лишь потому, что его это устраивало и было привычно и удобно. Это открытие было самым тяжелым ударом из всех. С развода прошло уже несколько лет, но до сих пор Ярослав чувствовал себя, как выброшенная на берег рыба. Ему уже сорок пять, и один. Так безнадежно один.

Он выбросил остатки яичницы в мусорное ведро и выплеснул кофе в раковину. Сколько можно ворошить прошлое? Почему оно не отпускает? Ведь он решил для себя – пусть лучше один, чем с чужой женщиной, один, но не с завистливыми лживыми друзьями. И все равно… Почему он, так ясно определивший все это для себя, просыпается по ночам оттого, что ему снятся коридоры родного университета, тихий сквер, где они познакомились с Машей, люди, которых он уже никогда не захочет видеть? Неужели он не готов еще принять свой Дар, свое предназначение?

Уже одетый, готовый выйти на работу, с ключами в руке он вдруг вернулся в комнату прямо в обуви и снова внимательно посмотрел на фотографию. Была какая-то внутренняя потребность подойти к ней, а за последние годы Краснов научился верить этому странному чувству. Солнечный свет переливался на деревянной рамке, высвечивал покрытые лаком прожилки. Глядя на снимок, Ярослав сначала слабо, а потом все сильнее почувствовал что-то, похожее на утешение, словно некий голос нашептывал ему – «я отнял, я и дарую, прими свою долю, и я вознагражу тебя сполна». И, стоя перед фотографией, он понял, что нечто уже свершилось, и вскоре, очень скоро его судьба круто переменится.

Такое сильное предчувствие у него уже было, яркое и сочное, как картинка из фильма. Это было, когда, совершенно упавший духом и потерявшийся, Ярослав встретил Николая Горячева, старшего следователя по особо важным делам из Следственного Комитета. Он словно наперед видел, что низенький лысоватый Горячев предложит ему заманчивую перспективу – уехать в Москву, чтобы создать при Следственном комитете новый отдел Тестирования Особых Разработок, способный распутывать загадочные и необъяснимые ситуации – уже получивший некоторую известность отдел «Т.О.Р.».

Вскоре подобралась и команда: трое таких же, как он, с неординарными способностями. Аля Сочина. Сергей Скрипка. Марина Лещинская. Работа, а также особое положение в обществе, ограничения и проблемы, налагаемые способностями, быстро сблизили их.

…Так что же готовит ему судьба?

Глава 2

Офис отдела «Т.О.Р.» выглядел не слишком презентабельно: разношерстная мебель, повыдерганная из чужих рабочих кабинетов, доставшаяся задешево или по связям – офисные столы по периметру, все светлые и только один рыжего цвета. Высокий, уставленный книгами и папками с документами, стеллаж, настольные лампы – тоже старые и потасканные, но исправно желтившие круги на столах по вечерам. Только компьютеры были относительно новые. В закутке за перегородкой стоял громоздкий раскладной диван – временами работа была непрерывной, кто-то задерживался, опаздывал на последнюю маршрутку, ждал новостей. Подобие кухоньки – не так уютна, как обжитые домашние, нет плиты, но для небольшого отдыха с чашечкой кофе сгодится.

Начальник уже ждал его, от нечего делать читая в Интернете ленту новостей.

– А, вот и вы, Ярослав Олегович, – поприветствовал его Горячев, бодро поворачиваясь и протягивая руку. – Как раз вовремя, а то дел на сегодня много. Вот новенькое принес, – и он кивнул головой на стопку бумаг.

Из двух документов, аккуратно разложенных на столе Горячева, Краснову первой бросилась в глаза тоненькая папочка. Что-то в ней притягивало, как магнит, и Ярослав невольно потянулся к ней.

– Да бросьте, – остановил его Николай Васильевич, лениво махнув рукой. – Ерундовое дело. Для вас у меня кое-что посерьезнее, – он поднял более увесистую подшивку и пролистал, комментируя, как торговец антикваром, нахваливающий свой товар. – Пропажа редкого коллекционного артефакта! Известное семейство, есть жертвы, и что-то даже успело просочиться в газеты. Мне кажется, довольно интригующе и есть возможность задействовать всех наших экстрасенсов, а это, – и он поднял пухлый палец вверх и довольно улыбнулся, – намекает на хорошую премию!

Но Краснов все-таки взял тоненькую папку в руки и раскрыл ее. Материалов было немного, но со страниц будто тянуло пряной хвоей, душистым запахом лесных трав, свежим плеском воды.

– Это все? – он испытующе глянул поверх страниц на следователя. Горячев, весь какой-то кругленький и лоснящийся, похожий на морского котика, зачем-то нацепившего на нос очки, казался разочарованным.

– Ну, я бы вообще отказался от этого дела, – он пожал плечами и поправил очки, – уж слишком оно банальное, но местные власти настояли.

– В кои-то веки их заинтересовала судьба маленькой учительницы? – Краснов отложил папку в сторону и сплел руки на груди.

– Не совсем, – будто извиняясь, Николай Васильевич чуть наклонил голову. – Дело в том, что у этой учительницы остался от родителей дом, некоторые сбережения и вещи. Уже прошел положенный срок, женщину признали пропавшей без вести, и сейчас соседи хотят выкупить ее участок у муниципалитета.

– Понятно. А где у нее дом-то?

– Да где-то там, за Петрозаводском – развел руками Горячев, потом поморщился, не в силах вспомнить и заглянул в папку. – Поселок городского типа Калевала, черт знает, где это находится…

Ярослав улыбнулся уголком губ, хмыкнул и на память продекламировал:

 
– Через рифы Калевалы,
По бездонным черным безднам,
Беспросветным глубям моря…
 

– Да-да, где-то там, – отозвался Горячев, не вслушиваясь в декламацию. Собрав свой кожаный портфельчик, он подкатился к дверям:

– Ну, я побежал, передавай привет подведомственным! – И, отсалютовав рукой, исчез в коридоре.

Ярослав вновь притянул к себе папку.

Сведений было катастрофически мало. Анна Андреевна Оленева, 04.12.87, рожденная в поселке Калевала, Карельская республика. Высшее образование отправилась получать в Мокрояров, по специальности «животноводство». Закончив обучение (Горячев, отличавшийся аккуратностью, доходившей до крайностей, всунул каждую из прилагаемых бумажек в отдельный файлик – копия аттестата, диплома, бумажек о поступлении-переводах и прочая бумажная мелочь), поступила в аспирантуру и стала преподавать в родном институте. 30 апреля 2010 года не вернулась в общежитие, где снимала комнату. С тех пор о ней ничего не было известно. Ни в общежитие, ни на кафедру, ни на адрес родительского дома в Калевале не было ни письма, ни записки. Год назад Оленеву официально признали пропавшей без вести.

Стараниями Горячева в папку были вложены копии свидетельств о смерти родственников Анны: сначала, в 1990-м – деда, затем, в 1992-м – бабки и, наконец, в 2006-м – матери, от которой девушке и остался домик. Отца, по-видимому, она не знала. Да, Горячев прав – обыденное дело, такие случаются сплошь и рядом. Мало ли что могло случиться с девушкой? Почувствовала себя дурно, упала, заблудилась, срезая дорогу, наткнулась на стаю собак, а то и откровенно дикого зверья, пришедшего поживиться на окраины. Вот и причина, а тела нет. Скорее всего, уже и не найдут. И некому переживать, ждать и просить о помощи. Словом, ничто не мешает признать Оленеву мертвой и разделить ее участок между соседями.

Но не зря его сегодня влекло к бескрайним просторам северной земли, к ее скрытой силе и целомудрию затерянных в лесах озер. Где-то там его призвание, его место и его судьба. Он вытащил из бумажек фотографию девушки. Лицо словно сошло с полотен Брюллова, такими мы представляем русских девушек – овал лица, очерченный русыми, уложенными на пробор волосами, большие, похожие на форелей глаза, с той дымчатой мечтательностью, которую удалось запечатлеть разве что русским иконописцам. Разве что слегка курносый, дерзко вздернутый носик.

– Рано они тебя хоронить собрались, – произнес Краснов, глядя в отрешенные глаза Анны. И крепко задумался. Было что-то щемящее в том, чтобы искать бесследно пропавшую девочку, которая годилась ему в дочери, и тем острее была эта смесь тоски и сострадания, что кроме него, ей неоткуда было ждать спасения. Впрочем, с досадой подумал он, один он с этим делом не справится. Ему прекрасно давались дела, где нужен был контакт с людьми, умение вытянуть из них необходимые сведения, выяснить правду или почувствовать между ними связь. Сейчас ему нужен помощник, способный держать контакт с информационным миром вещей и предметов, который увидит событие, даже если от него не осталось видимых или памятных следов. Краснов подумал о Марине Лещинской. У нее были способности к поиску пропавших людей и вещей, но с ней единственной, пожалуй, Ярослав не стремился найти понимания. Он знал о ней как о прекрасном детективе, охотно нагружал ее делами различной сложности, которые она мастерски распутывала, но сближаться не спешил. Марина казалась ему отстраненной и холодной. Краснов знал ее историю, но никогда не вникал в ее страдания. Он тоже многое потерял и через многое прошел, но и сейчас он полон желаний и потребности в полнокровной жизни. Она же, получив тяжелую рану, закрылась от мира, словно улитка в раковине. Все разговоры Ярослава с ней сводились к обсуждению дел, и она никогда не упоминала, как порой другие, о каких-либо личных вещах, будто вне работы ее не существовало вовсе. Шутки Марина проглатывала с тем же внимательным и чуть печальным лицом, что и все остальные фразы.

Благодаря своему дару, Краснов мог легко раскусить любого человека и найти с ним общий язык, но даже эта его способность в общении с Лещинской словно натыкалась на стену. Марина была для него полной загадкой. Если Скрипка участвовал в расследованиях с возбуждением и азартом охотника, а Сочина по той простой причине, что иначе она не могла жить, так тесно были связаны ее таланты медиума и повседневная жизнь, то Лещинская, как могло показаться, относилась к работе как к долгу, некому обряду или сакральному действию, в котором, возможно, находила свое утешение и утоление нестихающей боли.

Ярослав нехотя набрал номер Марины. Ему ответил ровный спокойный голос: похоже, она давно уже встала и занималась делом, если судить по едва заметному шелесту клавиатуры на заднем плане.

– Марина, я помню, что вы все еще заняты тем делом о пропаже рукописи, – наобум начал он. – Но я бы хотел попросить вас на некоторое время оставить его. Дело в том, что нужно начать расследование нового дела, и как можно скорее.

– Хорошо, Ярослав Олегович, – ничуть не изменив интонации, ответила Марина. – Мне подъехать в офис?

– Нет, – Ярослав почувствовал, что медлить и в самом деле нельзя. – Мы встретимся с вами на Павелецком. Возьмите документы и необходимые вещи, лучше теплое и спортивное, а детали обсудим в аэропорту.

– Хорошо, – так же безучастно согласилась Марина. – Один вопрос – куда летим?

– Удобный сотрудник, ничего лишнего, – мысленно прицокнул языком Краснов, а вслух сказал: – Поначалу в Мурманск, а оттуда… пожалуй, сначала в Калевалу.

– В Калевалу? – в ее голосе впервые зазвучало удивление. – А я думала – это сказочное место.

– И правда сказочное, – подтвердил Краснов. – В этом не сомневайтесь.

Глава 3

Впрочем, поговорить им так и не удалось толком. Из аэропорта Ярослав долго и тщательно улаживал оставшиеся дела – нужно было дать знать местным органам правопорядка об их поездке, согласовать бронь на автомобиль, подумать о ночлеге и питании, выкупить с трудом выцарапанные билеты. Им с Мариной достались места в разных концах салона, поэтому он ограничился тем, что перед посадкой сунул ей в сумку горячевскую папку, чтобы она хотя бы немного ознакомилась с делом.

Со своего места ему был виден ее затылок, и все два часа полета, созерцая его, Краснов испытывал какую-то детскую обиду. Она даже не поинтересовалась, почему нужно так спешить. А ведь он мог ей рассказать, что все сильнее его будто подталкивало ощущение того, что вскоре что-то произойдет, что необходимо не упустить момент, иначе может быть поздно. Что-то, что временно будет там, где все судьбы переплетутся, исчезнет безвозвратно. Прибавлялись и собственные переживания, связанные с его прежней жизнью, походами и любованием этими краями. Через двух соседей ему были немного видны проплывающие облака и под ними огромные зеленые пласты, то более светлые, то темно-зеленые, то золотившиеся на солнце, то прикрытые облачной тенью, временами, как осколки зеркал, вспыхивали озера. Ему приятно было видеть все это, но с щемящим чувством восхищения он твердил себе – как жаль, что самолет лишает нас видеть самые удивительные вещи. Лишает самого ощущения пути, преодоления расстояния, подсознательного чувства пространства. Два часа, и ты на краю земли, быстро и удобно. Но эти два часа комфорта совершенно вырезают из тебя принятие сотен километров земли, шири рек, размаха полей, глубин лесов, тысяч крошечных поселков и городов, где тоже живут люди…

После перелета Марина совершенно не выглядела усталой. Ее красивое лицо не потеряло прежней невозмутимости, а теплый брючный костюм (отнюдь не походная форма) придавал солидности. «Или шашечки, или ехать», – подумал Ярослав про себя: в его представлении о ней что-то не вязалось. Она была слишком усердной, слишком серьезной, мастером слишком высокого класса и при этом чересчур красивой. В тридцать с хвостиком у Марины была отличная фигура и точеные черты лица. Высокими скулами, маленьким ртом и по-кошачьи раскосыми глазами она удивительно напоминала «Камеристку» Рубенса, и сходство было тем сильнее, что у нее был тот же светло-русый, отливающий темным золотом цвет волос, которые она обычно заплетала в небольшую толстую косу или закалывала плотным пучком на затылке.

Эта красота выбивала Краснова из колеи. В его прежней жизни его окружали, как правило, женщины, которые жертвовали красивостями вроде макияжа, украшений, каблуков и изысканной одежды в угоду удобству или экономии времени. Это было для него синонимом благоразумия, поскольку те, кто, наоборот, подчеркивал свою телесность и декоративность, оказывались попросту легкомысленными и доступными дамами. Строгая, всегда аккуратная Марина разительно отличалась от всех, кого Ярослав знал прежде.

На стоянке их уже ждал бежевый «Рено Сандеро». Краснов быстро решил все дела с арендой и оплатой, получил ключи и бумаги, и вскоре они под ненавязчивый аккомпанемент навигатора катили по трассе вдоль Колы. Первое время они ехали молча. Разговаривать, хоть обсудить им было что, не тянуло. Оба, несмотря на то, что Краснов уже бывал в этих местах, были зачарованы пейзажами. Им то открывался вид на Мурманск, на стройные розовые ряды домов, переплетение улиц, то широко разворачивалась река, виднелась портовая часть, заставленная кранами и подъемниками, запруженная мощными судами. Каменистые берега даже в ярком солнечном свете производили хмурое и неприветливое впечатление, а затем за изгибом дороги вздымались белые вершины гор, изрезанный холмистый рельеф… Все это искало определений, сравнения то с видами Шотландии, типично представляемой протяженными холмами с низкорослой растительностью, то с диким размахом Норвегии, страны викингов, то даже наводило на мысли о сходстве с Кавказом, его курортами, где все так же пышно, обильно зеленью и снежными пиками, голубыми жилками облаков.

Краснов несколько раз собирался начать разговор, но никак не мог решить, с чего начать. Похвалить Марину за то, что она так скоро и беспрекословно собралась в дорогу? Или пожурить за то, что на ней сапоги с каблуком и шерстяной жакет вместо штормовки? Ну, это еще успеется – увидим, как она себя поведет, когда они окажутся в Карелии.

Марина первой прервала молчание.

– Я прочла документы, – сухо начала она. – Слишком мало информации.

– Это же рядовое исчезновение, – пожал плечами Краснов, не поворачивая головы. – А девушка ничем не примечательная, не местная звезда, не влиятельная персона. Ее и знали-то небось, полтора человека…

– Вдвойне странно тогда, – повела рукой Марина, – что в документах нет никаких отзывов от других людей. Ведь при расследовании должны были хоть кого-то опросить.

– Значит, нам ничего не остается, как опросить их самим. Это как раз по мне, – с небольшим нажимом отвечал Краснов. – Если у кого-то из них появятся некоторые ассоциации, возможный негатив, я об этом узнаю.

– Я не про то, – остановила его невольную похвальбу Марина. – Вам не кажется странным, что симпатичная двадцатидвухлетняя девушка не имеет не то, что мужа, но и парня, который бы лучше других мог описать ее характер следователю?

– Верно подмечено, – чуть кивнул головой Краснов, по-прежнему не отрываясь от дороги. – Но в ее табелях кругом стоят одни «отлично», так почему бы ей не быть просто ботаничкой-занудой, которая не находит необходимым заводить ухажеров? – он невольно улыбнулся представленному образу.

– Надеюсь, к ее правдоподобному портрету хотя бы у кого-нибудь найдется пара слов, – недовольно бросила Марина. – Преподаватели, студенты, работники зверофермы… Хотя бы какой-нибудь мотив, от которого уже можно было бы идти.

– Вы знаете, – со вздохом сказал Ярослав, – мне что-то подсказывает, что мотивы во всей этой истории не имеют никакого смысла. Но она жива, и мы должны ее найти. Чьи-то слова нам мало в этом помогут, вся надежда на ваши способности.

Он ждал, что Марина поддержит разговор, но она молчала, созерцая пейзаж. Их окружали высокие, близко стоящие друг к другу сосны, оставлявшие открытым нижний ярус леса, где почти не было кустарника, но заметны были валуны и нагромождения камней. Огромные, словно выдавленные из земли пласты пород, разломанные глыбы, поросшие мхом и лишайниками. Временами мимо проскальзывала широкая порожистая река или показывалась гладь озера, в просветах над зубчатым рядом деревьев то поднимались крутые, поросшие сосняком и ельником холмы, то виднелись горные кручи.

Дорога была не сильно загруженная и терпимого качества, поэтому Краснов выжимал из машинки все ее скоростные возможности.

– Я бы хотел успеть в гостиницу до полуночи, – пояснил он на всякий случай. – Потом они закроют ворота, персонал будет бурчать… Хотя какой там персонал, наверняка две бабки, но вряд ли они будут возиться с оформлением и ключами посреди ночи. А ночевать в лесу мне как-то не улыбается. А вам? – спросил он Марину со сдержанным раздражением – ее невозмутимое молчание его коробило. – Здесь вполне вероятно встретить крупного зверя. Медведи осторожны, а вот лоси и кабаны… – он оборвал себя и снова подумал с неприязнью, что слишком много говорит.

– Нет, я их не боюсь, – сдержанно ответила женщина, отозвавшись на зазвеневшую досаду в голосе собеседника. – Я больше опасаюсь людей. А почему нам нужно туда так торопиться? Мы могли бы остановиться где-нибудь в… Полярных Зорях, – выхватила она название из карты, лежавшей на передней панели. – А в Калевалу приехать уже утром.

– Мы не едем в Калевалу, – мрачно бросил Краснов и, предупреждая ее вопрос, добавил. – Нам нужно как можно скорее оказаться в Мокроярове. Что-то… Что-то будто тащит, толкает меня туда. Такие сильные предчувствия меня никогда не обманывали, – он ощутил со стороны некоторое тепло, хотя женщина молчала. Она ему верила.

– Я не могу сказать, что это такое, не вижу ни образа, ни слова, – больше для самого себя говорил Ярослав. – Я не знаю, что я… мы с вами должны сделать, когда попадем туда… Надеюсь, я пойму, когда это произойдет…

– Может, какой-то ключ к делу, – поддакнула Марина, полуобернувшись к нему с вежливой улыбкой.

«Осел, перед кем ты распинаешься?! – взвился на себя Ярослав, уходя в наблюдение за дорогой. – Скучно тебе? Ест обида на свою пустую жизнь? Или старый павлин решил перья распушить перед симпатяшкой? – безжалостно долбил он себя. – Интересно, а перед Марченко ты бы тоже так балаболил?»

И снова было молчание и дорога.

* * *

Часы уже показывали десять вечера, а они все так же гнали по пустой трассе. Небо было акварельно-прозрачным и светлым, и казалось, что еще часов шесть вечера, не больше. Внезапно Краснов напрягся, брови плотно сдвинулись. Марина робко окликнула его:

– Вам плохо, Ярослав Олегович? Может, лучше остановиться?

– Нет, ни в коем случае, – Краснов поудобнее перехватил руль, но Марина заметила, как побелели костяшки его пальцев. – Мы очень, очень опаздываем… Глупо звучит, наверное…

– Не глупо, – серьезно отчеканила Марина. – Вы лучше знаете себя, чем кто-то из нас, хоть мы уже давно работаем вместе. И никто никогда не сомневался в том, что то, чем мы владеем, важно и не склонно ошибаться.

Краснова утешили эти слова. Он чувствовал себя измотанным. Будто канат, обмотанный вокруг груди, тащит его вперед, все сильнее и сильнее, все настойчивее, словно кто-то просит о помощи, жалобно, тоскливо, не находя ответа. И все отчетливее он понимал, что долго этот призыв не сможет продолжаться.

– И я бы попросил, – вырвался он из своих размышлений и коротко глянул в сторону женщины, – не звать меня по отчеству. Можно и просто Слава. И… давай на «ты»? Так будет быстрее… в чрезвычайных ситуациях.

– Хорошо, – чуть кивнула она, а Краснов опять почувствовал нелепость своего поведения.

К полуночи ему стало намного хуже. Перед глазами мельтешили круги и точки, будто разбегающиеся муравьи, голову кружил влажный запах прогретого июньского леса, не хватало воздуха. Он гнал машину быстро, как только мог, стараясь сдерживаться и делать вид, что все хорошо, чтобы не пугать Лещинскую. Голос звал его, рвал туго натянутый канат, истошно, отчаянно, каким-то предсмертным, последним усилием. Затем все оборвалось.

Он плавно съехал на обочину, заглушил мотор и провел дрожащими пальцами по лицу. Ему казалось, он видел перед собой чью-то смерть, видел в деталях, в развернутом промежутке времени. Вот тут можно было все обернуть назад, еще тогда, вот здесь… Остервенело давя педаль, он ничем не мог изменить ход судьбы. Все случилось так, как изначально должно было случиться. И тот, кто отчаянно призывал его – мертв. Бешеная гонка оказалась напрасной.

– Что? Что случилось? – Марина, почти что дремавшая до того, вскочила, сначала глянула назад – ей показалось, они сбили зверька, затем в испуге глянула на полотняное лицо Ярослава, боровшегося с поглощающей все внутри пустотой.

– Всё, – пробормотал он. – Всё кончилось.

Марина откинулась назад, посмотрела в окно, на затягивающееся низкой серой пеленой небо. Она вспомнила свои, сказанные несколько часов назад, слова.

– Жаль, что экстрасенсы не умеют ошибаться, – прошептала она и осеклась, чтобы не подвел голос – чувство потери захлестнуло и ее. Они столько неслись вперед, и она верила, что не просто так, что ее шефа ведет уверенность в благополучном исходе дела, или хотя бы обещание некой подсказки, зацепки или знака. И вот они стоят в сгущающейся темноте где-то посреди леса, среди огромных, с автомобиль, валунов. И некое удовольствие от предвкушаемого расследования, в котором они, благодаря своим талантам, несомненно будут на коне, безнадежно утрачено. Мысль о том, что ежедневно гибнет определенное число людей, не скрашивала ситуации. Когда они оба поверили в ценность одного человека, его значимость высоко возросла. А помимо того, что смерть унесла маленький человеческий мир, еще и профессиональную гордость уязвляла необходимость искать мертвое тело.

Марина невольно поежилась – она побаивалась всего, связанного с материальной стороной смерти. Разложение, следы насилия, мысли о мучительности конца, возможная нелицеприятная расчлененка. Она вытащила из папки фотографию пропавшей учительницы и с человеческой жалостью поглядела в ее нежное лицо. Ярослав скосил глаз на нее, затем со вспыхнувшей надеждой почти вырвал фотографию у нее из рук и близко поднес к лицу. Затем откинулся назад, на его губах мелькнула улыбка облегчения.

– Она жива!

И, вновь воспрянув духом, они помчались в Мокрояров.