Текст книги "Теща Дракулы"
Автор книги: Анастасия Монастырская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
– Есть другой способ познать женщину. Если забыл, то могу напомнить.
– Отчего же забыл, – показал хищные зубы Ебата. – Но с тех пор, как твое величество показало мне этот, плотская любовь потеряла свою остроту.
– Она тебе и раньше была не по нраву, – равнодушно отметил князь. – Труп убрал?
– Бросил в ров. Не скоро ее найдут.
– Тебя никто не видел?
– Никто, твое величество.
Дракула хрустнул мертвенно-белыми пальцами. Желтоватые ногти за день вновь отросли, и теперь напоминали птичьи когти. Кожа на лице натянулась, под глазами залегли глубокие тени.
Ебата осторожно поставил перед князем бокал с теплой кровью.
– Выпей, твое величество. Пополни силы.
Дракула вяло отхлебнул и поморщился.
– Мысли дурные у покойницы, вкус отбивают.
Ебата недоуменно пожал плечами: разве можно по капле крови почувствовать чьи-то помыслы и надежды? Тем более, если человек все равно уже мертв! Ебата и раньше не понимал Дракулу, а теперь и подобно. Никто не мог сравниться с князем в военном искусстве. Он, как смерч, пронесся по городам и селам, сметая все на своем пути. Мир трепетал и готовился пасть ниц. А скольких Дракула казнил, пока в княжестве не наступил покой и порядок? Теперь уже не сосчитать. Лютый, трупоед, изверг – шепчут ему вослед, а по вечерам рассказывают про «сад пыток», скрытый от посторонних глаз. Дескать, там князь любит пировать и принимать гостей, невзирая на смрад и крики умирающих. Ну, есть такой сад, что уж скрывать, – Ебата задумчиво почесал нос. – Только не из радости князь людей умерщвлял, а исключительно из политических соображений. Так сам Дракула говорил. Ведь что есть человек? Существо из плоти и крови, жадное до почестей, славы и богатства. И чем больше ты этого жаждешь, тем быстрее и охотнее предаешь. Ебата хорошо помнил первых казненных: тех, кто втерся к Владу в доверие, а сами на службе брата денежки зарабатывали. Да, Раду Красивый умел подбирать приспешников. Те были первыми. Пока корчились, проклиная, Дракула пил за их здоровье. Кто сможет упрекнуть его величество?! Не ты, так тебя. Даже волки это хорошо знают. С тех пор Дракулу и прозвали Цепешем. Но он только рассмеялся. Потом уже стали делать разные колы и красить их в разный цвет. Тем, кто побогаче и познатнее, доставались самые яркие и высокие, а то и золотые. Те, кто победней, довольствовались низкими колышками. Если князь миловал, то осужденного сердцем насаживали на острие. Смерть наступала быстро и без мучений. Однако чаще всего протыкали колом живот или сажали на кол, протыкая срамное место. Больше всего Дракула не терпел неверных женщин: их судьба решалась сразу же, а страдания тянулись до поздней ночи. И этого Ебата не понимал: ну, гуляет баба, что ж тут такого! От хорошего мужика к другому не побежишь, да и стоит ли сор из избы выносить? Но князь был непреклонен: сколько страстных красавиц умертвили, а все из-за любви!
Колья вбивались в землю в прихотливом порядке, если смотреть сверху, то можно не только фигуры, – слова разобрать. Как-то Дракула казнил сотню женщин, и все они составили слово – грех.
Такого князя Ебата уважал и любил. Однако с некоторых пор Дракула сильно изменился. Он остыл к мыслям о войне, часами сидел, уставившись в одну точку, и всегда просил осужденных исповедаться перед смертью. И что совсем невероятно – сегодня князь помиловал троих, впервые в жизни согласившись со священником. «Их вины нет, – сказал отец Мититей, – тут дело в наговоре и злом умысле. Отпусти их, твое величество». Князь отпустил.
Вернуться домой и рассказать от справедливости владыки, спасенные люди не успели. Ебатао том позаботился. Но что с князем? Почему, получив подпитку тьмы, он стал тянуться к свету?! Но мыслей своих Ебата покамест не озвучивал, зная крутой норов князя.
– Эка, забавный какой! – Дракула насмешливо наблюдал за Ебатой. Чисто как собака ручная: с руки лижет, а зубы скалит. Пока князю удача благоволит, будет с ним, после же к врагу переметнется. Если до той поры не погибнет.
Дракула вдруг вспомнил, как обмяк в его руках слуга, в тот момент, когда он приник к безвольной шее, наслаждаясь горячим потоком крови. После Ебата униженно и счастливо благодарил господина за оказанную честь. Если можно было бы вернуть ту минуту, то Дракула поступил бы иначе: убил, не задумываясь. Лучше так, чем держать в узде дикого зверя. С каждым пиршеством Ебата становился весьма опасен и непредсказуем. Вот и к Виорике ходит. Думает, что Дракула ничего о том не знает.
Если князь со всей тщательностью и осторожностью выбирал очередную жертву, стараясь не разочаровать себя послевкусием, то Ебата подобно коршуну бросался на любого, кто привлекал его. Держать столь ненасытного слугу в узде все труднее. Надолго исчезал, нередко прекословил, и что самое неприятное – испытывал постоянную жажду убийства. Когда в ход шли заезжие торговцы, князь не возражал – одним купцом больше, другим меньше, какая разница. Товар потихоньку растащат и тут же позабудут про заезжего гостя, будто его и не было. Но как только Ебата посягнул на слуг в замке, Дракула всерьез забеспокоился. Лишний шум сейчас ни к чему, особенно накануне великого празднества в честь собственного дня рождения.
Божана стала уже пятой жертвой за прошедшую неделю: но еще до ее смерти в замке началась паника. Пока что князю удавалось пресекать разговоры, но вскоре это станет невозможно. Значит, нужно что-то решать. Тем более, что теперь он знал все мысли Ебаты. К счастью, последних было немного, что несколько облегчало будущую задачу. В любом случае через семь дней и ночей все будет кончено. Раз и навсегда.
– Ступай, хочу побыть один.
Ебата сделал вид, что поклонился и тут же исчез. Для него наступило время охоты.
Для князя это означало время пустоты.
* * *
Однажды, идя ночью по горной тропе, Познавший Кровь, встретил воина, закованного в доспехи с крестом на груди, увидав Познавшего, воин выхватил меч и приготовился драться. «Кто ты?» спросил Познавший Кровь и холод его слов заставил человека съежиться. «Я из тех, кто убивает твоих детей, о проклятое создание! – воскликнул воин и замахнулся мечом. Но сталь лишь скользнула мимо Познавшего. „Чем тебе не угодили мои создания?“ – спросил Познавший, они никому не принесли зла. „Не принесли Зла?!“ – воскликнул воин. – Давай спустимся в деревню, что лежит у подножья этих гор, и ты увидишь, что творят те, кому ты дал власть над кровью». И спустились они в деревню и прошли по ее улицам. Кровь покрывала землю и стены домов, обглоданные кости валялись под ногами, вспухшие искалеченные трупы с вырванными кишками, лица, застывшие в немом ужасе, высосанные до последней капли крови младенцы. «Вот, что творят твои дети! – вскричал рыцарь. – И только такие как я хоть как-то можем остановить этот кошмар.» «Но я не вижу ничего предосудительного», – пожал плечами Познавший Кровь, они всего лишь идут по пути Познания. «Но это ужасно, то, что они сотворили!» – сказал воин. – Они порождения Ада! «Ад и Рай в твоей душе, – покачал головой Познавший Кровь. – Ты можешь смотреть на мир сквозь призму Рая или сквозь призму Ада. Смотри же сквозь призму Рая». И Познавший Кровь распял его на стене дома и вспорол живот и вытащил оттуда кишки рыцаря и бросил их на землю и переломал он ему хребет и руки и ноги, а рыцарь смотрящий на все это сквозь райские кущи лишь улыбался блаженству, что испытывал впервые в жизни. «Видишь», – сказал Познавший, ты смотрел сквозь Рай, а теперь смотри сквозь Ад! И сотворил Познавший волшбу и зажили раны рыцаря и сросся хребет, и затянулась рана в брюхе, и зажили все прочие раны, и ушел Познавший. Но не было конца кошмарным мукам рыцаря, ибо видел он все через Ад, и хоть был здоров, катался он в муках по земле, не находя успокоения боли, которой нет названия. И долго искал он Познавшего Кровь и нашел его, и попросил сделать его последним рабом, только бы не испытывать мук. «Ты говорил об Аде, – молвил Познавший, – не зная его. Ад и Рай в твоей душе» И снова Познавший заставил рыцаря видеть через Рай, и возрадовался тот, и спустился из гор в ближайшую деревушку, проповедывать людям, приобретенное знание, и лилась кровь, и вспарывались животы, и ломались кости, ибо такова была проповедь рыцаря, некогда давшего клятву бороться с порождениями Ада.
6
Промедление же может обернуться чем угодно, ибо время приносит с собой как зло, так и добро, как добро, так и зло.
Николо Макиавелли «Государь»
В полнолуние терзания князя становились совсем невыносимыми. В такие ночи он, превозмогая боль и отчаяние, удерживал себя в замке, запрещая выезжать в лес. После того, как он набросился на жену, Дракула стал запирать на засов дверь в супружескую спальню. Виорика поначалу пугалась, но затем поняла, что так она под надежной защитой. Мужа и Ебату княгиня боялась теперь больше всего на свете. Дракулу это, скорее, забавляло, чем раздражало. Ему нравился вкус страха и боли – острый, пряный и одновременно пьянящий. Другое дело, что с каждой луной он обретал все большую силу, стены и двери теперь больше не играли никакой роли.
Он и сам не понял, как и когда именно превратился в вампира. Был ли виновен в том тот проклятый нетопырь, или таким князя сделала вечная жажда крови, доставшаяся ему от предков. Что уж теперь гадать? Дракула вновь и вновь вспоминал тот вечер, когда ему открылась вся правда о себе.
Первые дни осени: листья покрылись неумелой позолотой, сквозь которую пробивалась яркая зелень. Глаза нестерпимо болели от солнца, кости ныли от непривычного в то время года тепла. Утром от безделья и тоски устроил четвертование двум пришлым ворам, но удовольствия не получил: в первый раз казнь показалась ему какой-то пресной, лишенной остроты и приправ. Наблюдая за осужденными, он вдруг по-новому увидел смерть – как первый шаг к возрождению. Рука против воли потянулась к кинжалу на поясе и метнула. Острие попало в горло второму из приговоренных, ожидавшему своей участи. Тот захлебнулся кровью и рухнул на землю. Дракула почувствовал не знакомое до этого возбуждение. И жажду.
До позднего вечера промаялся в замке: ждал чего-то. После заката оживился, оседлал коня и рванул в густой лес, словно вновь кто-то долго и надрывно звал его. Доселе послушный конь теперь хрипел и вставал на дыбы.
Лес встретил Дракулу настороженным молчанием. Дракула спешился, привязал коня к дереву и направился в чащу, продираясь сквозь плотные заросли. Сам не помнил, как оказался на большой круглой поляне, посредине ее был воткнут шест.
В небе смеялась Луна.
Дракула сбросил с себя одежду, и голый прикоснулся к шесту, тот слегка подрагивал, ощущая толчки земли.
– Волки, вампиры, сатиры и призраки, избранные из всех дьявольских сил. Я молю вас послать сюда огромную серую тень, которая заставит людей задрожать…
Он и сам не знал, откуда взялись эти слова. Жирную масляную Луну затянуло тучами. Теперь он не видел ничего, пока в шест не ударила молния. Мгновение, и Дракула сжимал в руках пылающий факел. Странно, но он совершенно не чувствовал ни боли, ни разума. Даже не помнил, как упал.
А когда очнулся, его окружали волки. Много волков. Серая тень, покрывшая лес, и не было у той тени ни начала, ни конца. Не мигая, они смотрели на него, и в каждом взгляде Дракула видел себя. Вот оно, безумие. Стоило ли бежать от болезни, если она все равно оказалась быстрее?! Князь посмотрел на руки: ни единого следа ожога, разве что перепачканы в земле и крови. Он бессмысленно уставился на волков.
– Кто первый?
Стая терпеливо ждала, равнодушно переживая всплеск человечьей ярости. Человечьей ли? Он пахнул зверем, только что загнавшим свою первую добычу. Да вот она, рядом, только непонятно, откуда взялась. В стороне лежала девчонка с задранным подолом и прокушенным горлом. При жизни он, наверное, была красива, однако пережитый ужас исказил прелестные черты.
– Это сделал я? – еще не веря в происходящее, спросил Влад.
Стая почтительно склонилась пред новым вожаком. Матерая черная волчица без ушей и хвоста раболепно лизнула покрытую шерстью руку, признавая нового владыку. Остальные приблизились вслед за ней, стремясь прикоснуться к своему господину. Затем стая одновременно запрокинула головы и завыла на Луну.
Больше Дракула ничего не помнил.
* * *
Влад очнулся в собственной постели: ничто не напоминало о ночной прогулке. Конь будто и не покидал своей конюшни, на одежде – ни грязи, ни пыли, ни крови. Чисто. Стража уверяла, что накануне с раннего вечера никто не покидал пределов замка. Ни в одном из ближайших дворов не пропадала юная девица. Да и вряд ли валашские леса могли насчитать такое количество матерых волков. Один, два на всю округу, не больше.
Возможно, Влад и счел бы свое лунное видение – плодом воспаленного разума, если бы вскоре не набросился на Ебату. Жадно глотая спасительное питье, он был счастлив. Почти.
С тех пор их стало двое – алчных и безжалостных детей ночи.
Правда, иногда Дракула думал, что он спит и скоро проснется.
Но почему-то до сих пор не просыпался.
7
Нередко государи, особенно новые, со временем убеждаются в том, что более преданные и полезные для них люди – это те, кому они поначалу не доверяли.
Николо Макиавелли «Государь»
С тех пор, как отец Мититей стал духовником валашского князя, он совершенно потерял покой. Это только поначалу сделка с самим собой казалась единственно верной: пока ты не замечаешь, что происходит вокруг, остаешься относительно живым. Почти равный обмен, за одним лишь исключением: в этом случае бессмысленно говорить о спасении души.
Большего всего на свете отец Мититей боялся попасть в ад, царство абсолютной тьмы.
– Там тьма кромешная, – глаголил он перед безмолвной паствой. – И в этой тьме живет червь неусыпаемый – Сатана. Как только во тьме появляется грешник, червь начинает его кусать. И так продолжается вечность. Пока червю не надоест.
Паства ужасалась и спешно замаливала грехи.
Но о самом главном клирик умалчивал: Сатана уже здесь, среди них, явился на землю в образе Дракулы. А он, отец Мититей, почти что стал его приспешником. Эх, если бы все так было просто: Дракула на стороне зла, Мититей – на стороне добра, когда-то они сойдутся в последнем споре. Если бы все было так просто….
Священник потер пухлые щеки, с которых давно уже сошел жизнерадостный румянец. Пил с каждым днем все больше, от пьяного зелья на время становилось легче. Только будучи пьяным, он обретал способность смотреть на многие вещи правильно: даже в черном цвете есть светлые полутона, а белый – рано или поздно становится грязным, как ни береги. Беда в том, что Дракула ему нравился. Отец Мититей еще не встречал столь сильного, целеустремленного и неколебимого в своих убеждениях человека. Не в вере, но в убеждениях. И это пугало. Князь был непредсказуем, жесток и… одинок. Даже женитьба на прекрасной Виорике не смогла пробить брешь в стене отчуждения. Цепеш по-прежнему не желал принадлежать никому.
Как-то священник осмелился спросить: любил ли Влада отец. Цепеш, казалось, даже не понял вопроса:
– Что есть любовь? Вот ты, святой отец, веришь, что любовь есть Бог. Я же тебе отвечаю: любовь ни что иное, как слабость духа и тела. Мужчина рождается, чтобы воевать и защищать свои земли. Женщина, чтобы рожать детей. Мой долг заботиться о жене и детях, ее – быть покорной и благочестивой. Но причем здесь любовь?
Отец Мититей тогда растерялся:
– Тот, кто рожден вне любви и тот, кто живет, не умея прощать, обречен на муки ада.
– Да? И где этот ад?
– В душе, твое величество, – покачал головой священник. – Ад всегда начинается с души.
– Ты говоришь глупости, – прервал Дракула. – Предназначение великих – месть, война и агрессия, а не любовь и всепрощение. Наш род слишком долго был под гнетом турков, чтобы думать о любви и тем более о всепрощении. Я, как и мои братья, появился на свет, чтобы довершить то, чего не смогли сделать мой дед и отец. Кто же знал, что мой старший брат будет предательски убит, а в жилах младшего течет кровь предателя.
Голос князя дрогнул. О мудрости и военных подвигах его деда, Мирчи Старого, до сих пор в Валахии слагали легенды. Вот только сказания эти были с ноткой горечи. Дескать, всем хорош Мирча Старый, но… Зачем признал себя вассалом османов? В отличие от многих, отец Мититей понимал, что это решение далось Мирче нелегко: официальное признание могущества турков пусть и на короткое время, но все же дало передышку Валахии. Наверное, понимал это и сам Дракула, но тем сильнее было разочарование в легендарном деде. История валашских князей – бесконечные перевороты и борьба за трон. Поддержка сильного союзника гарантировала победу, и что немаловажно, почти без крови и насилия. Отец князя, Влад II, захватил престол в 1436 году, свергнув своего двоюродного брата. Помог тому венгерский король Сигизмунд Люксембургский. Но власть Владу II ко двору не пришлась. И он склонился пред турками, возобновив вассальные обязательства, а в качестве подтверждения добрых намерений отправил турецкому султану двух сыновей – Влада и Раду. Через несколько лет по приказу регента венгерского королевства Влада II убили, а валашский престол занял новый венгерский ставленник. Может, и прав Дракула – не до любви его роду, продолжить бы…
Князь все чаще звал священника в свои покои. Долгие, непонятные и тяжелые беседы выпивали из отца Митетея все силы. Но разве мог он отказаться? Вот и сегодня, после вечери приказано явиться в покои государя. На личный разговор. Священник отхлебнул вина, надел старую рясу и вышел из молельни. Ей-богу, как на Голгофу…
8
Люди – враги всяких затруднительных предприятий.
Николо Макиавелли «Государь»
– С тех пор, как ты узнала о княжеском пире, ходишь, сама не своя, – Рацван нежно поцеловал жену. Аргента кольнула взглядом и холодно отстранилась. – Что с тобой, родная?
Аргента бездумно взглянула на нарядное зеленое платье, украшенное серебристой вышивкой и после некоторого раздумья решилась:
– Сон давеча нехороший снился. Про тебя, про меня, и про дочек наших. Не надо нам ехать, Рацван. Ничего хорошего не выйдет.
– С каких это пор ты стала снам доверять? – рассмеялся Рацван. – Не узнаю тебя.
– Сны разные бывают: светлые, дурные и вещие. Этот – вещий.
– С чего взяла?
– Знаю. Просто поверь мне, – она с надеждой посмотрела на мужа. – Давай дома останемся, а?
Рацван разозлился:
– Бабьи сказки – твои сны. Если к Виорике ехать не хочешь, так и скажи. Иванне скоро тринадцать исполнится, пора сватов принимать. А где ей мужа найдем, коль из дома не выезжаем. И тебе развеяться надо. Крутишь волчицей по дому, покоя не зная. Скучно со стариком-то.
– Какой ты старик? Молодым за тобой не угнаться. – устало ответила Аргента. – Да и Иванне куда торопиться? Пусть в девках побольше посидит, здоровее будет. На Виорику погляди – одна тень осталась. Иссохла вся от слез и волнений. Раннее замужество не к счастью.
– А наше? К счастью? – тихо спросил Рацван и вышел, хлопнув дверью.
Аргента бросилась было за ним, да вовремя остановилась.
– Не надо было про сон говорить, – мысленно укорила себя. – Знала ведь, что Рацван ни гадалкам не верит, ни снам. Да и по дочке соскучился. Его теперь дома не удержишь, а надо бы…
Ох, не к добру было ей то видение. И вороны сегодня над домом кружили, накликая беду. Она посмотрела на свои руки. Тонкие пальцы, унизанные кольцами. На бугорке Венеры выступили вены. Красивые руки, чистые, благоухающие Ни капли крови на них. Она вновь вспомнила сон. Каково это – убить мужа?
Белые ноги, исколотые чертополохом, обвивали шипящие змеи. Она брела по болоту, пока не очутилась на большой поляне. В окружении матерых волков ее ждал Дракула:
– Ну, здравствуй, любая. Заждался тебя.
В стороне, преклонив головы, покорно ожидали своей участи Рацван и Виорика. А в глубине леса звала матушку Иванна. В ответ раздавался протяжный вой.
– Выбирай, – сказал князь. – Либо я, либо они. Думай быстрее – ночь кончается.
– Тебя выбираю, твое величество, – не колеблясь ни минуты, прошептала Аргента.
– Тогда убей!
В ее руках оказался кинжал. Виорика умоляла о пощаде, валяясь в ногах матери. Странно, но Аргента совершенно не испытывала жалости к дочери, напротив, наслаждалась ее беспомощностью и унижением. Рацван молчал, и в этом молчании было все: и любовь, и ненависть, и презрение. Не вынесла любви: полоснула наотмашь, а попала в сердце.
– Пей, счастье мое, пей, пока горячая…
Захлебываясь, она глотала кровь мужа и дочери, а после…
Аргента до сих пор краснела, когда вспоминала, что было дальше. И это этого становилось сладко, больно и стыдно.
Но каким бы сон ни был – вещим или нет, знала точно, ехать на княжеский пир нельзя. Стоит Дракуле взглянуть на нее, как тогда глядел, и все – нарушит данные обеты. Решено – останутся дома. Теперь оставалось уговорить мужа и младшую дочь. Аргента еще раз взглянула на нарядное платье, приготовленное к пиру, и разложенные украшения и, вздохнув, вышла в обеденный зал.
* * *
Сегодня князя тянуло на политику. Был особливо разгневан и зол. Взглянув на стол, Отец Мититей заметил письмо, принесенное нарочным. Видимо, в нем все дело.
Дракула кивнул:
– Опять меня Мехмед публично высечь хочет. Мало ему дани, теперь еще и почестей с почтением подавай. Вот ведь: и на елку хочет влезть, и зад свой при этом не ободрать. А так не получится: либо елка, либо зад. Выбирай…
Он сердито уставился на отца Мититея, словно тот в чем-то был виноват. Священник поерзал, проверяя, все ли в порядке с его мягкой точкой, которая от пива, вина и сладостей стала и вовсе необъятной.
– Мы всегда платили дань османам, – осторожно заметил он. – Не понимаю, что так рассердило твое величество.
– Жадность, – буркнул Дракула. – То ему, понимаешь, пятьсот прекрасных девственниц подавай, а где я их тебе возьму, тем более, прекрасных? Самим баб не хватает. То золота, то пушного зверя требует. А зачем ему у себя дома пушной зверь? Там же жарко, даже самая тонкая льняная рубаха мокрой становится. Куражится, мракось, важность свою хочет показать.
– Я вот чего не пойму, – отец Мититей придвинул к себе плошку с виноградом и теперь осторожно отщипывал по ягодке, наслаждаясь сочным вкусом и терпкостью ягод. – Как ты ему дань согласился платить, если украдкой рубишь головы турецким отрядом. И как он это терпит? Ведь знает же, наверняка, что все это твоих рук дело, твое величество…
– Умный человек, святой отец. А иногда все же дурак дураком. Это ж политика! Слышишь? По-ли-ти-ка! Тут змеей надо быть: где надо – укусить, где надо – ускользнуть, а если случай подвернется, то и улечься на груди врага. Пусть опасается, пока жив, ведь никто не знает, ядовита та гадина или нет.
Отец Мититей отщипнул еще одну ягодку.
– Мехмед понимает, как жить в мире и согласии с соседями, – все больше распалялся Влад. – Мир для него ограничивается османской империей, все, что выходит за ее пределы есть территория войны, поделенная на стороны света. И все во имя Аллаха…
– Господь не допустит! – отец Мититей широко перекрестился, правда, в этот момент он не знал, чего именно не допустит господь, но это было не так уж и важно. Главное – вовремя заполнять паузы, иначе для чего его сюда позвали?
– Во имя Аллаха они убивают, утверждая, что их религия самая миролюбивая на земле, не терпящая насилия. Ха! Если кто и понимает толк в насилии, так это турки. И эти люди запрещают верить в истинного бога, да еще укоряют за излишнюю жестокость, когда я всего лишь защищаю собственную страну.
– Ты прекрасно делаешь это, твое величество, – заметил священник. – Не понимаю, чем так не доволен Мехмед.
Влад довольно рассмеялся:
– Даже если он и не доволен, то вряд ли когда-нибудь скажет мне. Ни мой отец, ни тем более дед, упокой господь его душу, не додумался до простой вещи. Если обстоятельства принуждают тебя говорить правду, то говори: только не всю и так, как выгодно тебе. Каждый раз, когда наши соседи нападают на приграничье Валахии, я с ними бьюсь. Ни один еще не ушел от кары. Скоро пол-леса вырублю, чтоб кольев хватило. После битвы пишу султану письмо: дескать, так и так, господарь турецкий, спешу сообщить о случившемся, как и положено покорному рабу султана. Извини, что наказал твоего подданного, но наказал за дело: ведь своим поступком он нарушил султанскую волю, позволив напасть на дружественную его султанскому величеству страну, то есть Валахию.
Забыв о приличиях, отец Мититей расхохотался:
– И он это терпит?
– А что ему остается, – Влад сам не удержался от улыбки. – В конце концов, формально я защищаю его владения… Если бы он еще не вмешивался в торговлю, было бы совсем хорошо.
Отношения Влада с купцами действительно были крайне напряженными. Отчасти именно этим и был обусловлен брак с дочерью барона Стратулы, чьи торговые связи существенно помогли Дракуле поднять благосостояние княжества. Влад не любил вспоминать историю, случившуюся несколько лет назад, как только он взошел на престол.
Трансильванские купцы, преследуя собственную выгоду, поддержали деньгами не Дракулу, а другого претендента на престол. Ему и платили деньги. Причем платили щедро. Дракуле это не понравилось: кабы не был государем, другое дело, но чтоб так открыто выражать свое неповиновение! К тому же он злился от мысли, что купцы привыкли безраздельно хозяйничать в Валахии, поскольку местные торговцы не имели торговых связей с другими странами, следовательно, проигрывали еще до начала поединка. Продумав и оценив все обстоятельства, Цепеш ввел законы, защищающие права местных купцов. Сначала. Усыпив бдительность трансильванцев, дал гарантии и тем, и другим, затем рассорился с чужаками и ограничил их права на территории Валахии. Тем бы вовремя одуматься, да не тут-то было: закусили удила. Дракула рассвирепел. Кончилось тем, что князь запретил купцам-колонистам любую торговлю на территории своего государства. А чтоб окончательно дать пинка под зад – придумал три ярмарки, на которые трансильванские купцы могли привозить свои товары для продажи купцам местным. Окончательно гордецов сломало право первой покупки при пересечении валашской границы: любой приглянувшийся товар местные купцы имели право приобрести, даже если хозяин намеревался везти его дальше. И по той цене, которая нравилась покупателю, а не продавцу. Понятно, что трансильванские скопидомы не только тявкали, но и зубы показали: особо строптивых Дракула уничтожил сразу в назидание остальным. И способ тот был ужасен…
Вспомнив, отец Мититей поежился. Дракула, напротив, вдруг пришел в прекрасное расположение духа, взял виноградинку и задумчиво повертел ее в пальцах:
– Они думают, святой отец, что я как эта ягода: раздави меня, и косточки не останется, – меж пальцев потек сладкий сок. – Вот только никому не ведомо, и с ними могу поступить точно так же. Разве что мелочиться не буду: если уж давить, так всех сразу…
На пол упала роскошная янтарная гроздь. Мгновение, и жесткий каблук раздавил ее, оставив желтое месиво.
– Вот и вся политика, святой отец.
* * *
Аргента всегда старалась не показывать, как сильно любит Виорику и Иванну. Да и к мужу чувства свои старательно скрывала. Когда же требовали от нее подтверждения любви, всегда терялась, гордость, словно щит, вперед выставляя. После сна давешнего вдруг поняла, что всю жизнь от себя же самой убегала, отталкивая тех, кого любила больше себя. И спешно старалась измениться. Небывалые по щедрости ласки теперь в полной мере доставались Иванне – черноволосой, верткой и востроглазой. Отцовская отрада. Вон как вертится возле Рацвана, а тот и рад: новыми бусами перед девчонкой трясет, будто приманивает.
– Ни у кого таких нет, – воскликнула, танцуя перед зеркалом. – Вон как камушки на солнце играют, будто и впрямь драгоценные. Даже Виорика позавидует!
– Сестра твоя высоко взлетела, настоящей богачкой стала, – усмехнулся Рацван. – На твои бусы небось и глядеть не станет. У нее каменья как на подбор – мужнин подарок.
– А вот и станет! – хорошее настроение Иванны сейчас никто не мог испортить. – Она еще моих нарядов не видела. Вот как надену шафранное платье…
– Не пристал девушке этот цвет. После свадьбы носи, сколько хочешь, а сейчас погоди…
– А я все равно надену! – топнула ножкой Иванна. – Так ты меня быстрее и сосватаешь. Уж замуж невтерпеж!
– Погоди, еще наплачешься, – грустно сказала Аргента. – Замужество – не сказка, всю жизнь продлится. И герои в той сказке разные: бываают хорошие, а бывают и не очень.
– Моя сказка счастливой будет! И муж станет любить, еще крепче. Чем тебя батюшка.
Рацван смотрел на дочь с такой нежной улыбкой, что Аргента почувствовала укол ревности. Вроде и любил ее муж, но иногда ей хотелось, чтобы он принадлежал ей весь, без остатка. Подумала, и тут же одернула себя: как можно ревновать к любви отцовской?!
Иванна коротко взглянула на мать и вдруг приняла серьезный вид:
– Пустые разговоры, в этом году уже не сосватаете. Матушка еще утром сказала, что мы никуда не едем. Другие веселятся, а мы… – по щеке скатилась фальшивая слезинка.
Аргента против воли восхитилась дочкой: что-что, а вертеть отцом та все-таки научилась. Даст бог, достигнет большего умения, чем Виорика. Вот и сейчас Рацван взял сторону дочери:
– Женские страхи, дочка. Хоть матушка твоя и умная женщина, но наслушалась черных баек, вот и боится по дороге без большой охраны ехать.
Аргента невесело усмехнулась: знал бы ты, Рацван, какие страхи, сам бы в светлице запер, да еще цепью для надежности обмотал, чтобы никуда не делась. Но вслух ничего не сказала, присела у окна, с тоской глядя на последнюю листву, облетающую с деревьев. Иванна, напротив, заинтересовалась:
– А какие байки? Страшные?
– Про оборотней да про вампиров, – Рацван сделал страшное лицо, оскалив зубы. Девочка в притворном ужасе зажала рот ладошкой.
– А разве они есть? Расскажи! Каковы они, оборотни с вампирами?
Видать, Рацван и сам был не рад, что завел эту тему, но отступать некуда – дочка любимая попросила.
– Ну, тогда слушай…
* * *
– Никогда пей из волчьего следа в земле или из водоема, из которого пила волчья стая, оборотнем станешь. Не ешь жареной волчьей плоти. Не носи волчий мех. И не задавай отцу глупых вопросов. Отец лучше знает. Даже не спрашивай, почему. Просто не делай так, и все. Кто так делал, того уже нет. Никто сегодня не скажет, куда они ушли, и что с ними там сталось.
– Там – это где?
– Повторяю, не задавай отцу глупых вопросов: там – это там. Говорят, что те, кто рождается в ночь под Рождество, прокляты еще до своего появления на свет. Пока люди празднуют, вокруг злые духи летают. Только зазеваешься – схватит кто тебя, и будешь оборотень. А бывает, проклянет отец или мать свое дитя, глядь, а у него уже волчий хвост и уши… Так и живет звериным дитем, пока в лес не ускользнет. Но уж если кого покусает…
