Текст книги "Круг"

Автор книги: Анар Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Дядя Сафтар спустился по ступенькам, вышел на привокзальную площадь. Медленно пошел многолюдной шумной улицей. Повернул. Проходя мимо знакомого здания банка, он вспомнил часы, проведенные здесь в жаркие рабочие дни, и подумал, что сейчас банк закрыт, не работает и все цифры в здании спят. В облигациях, ассигнациях, различных финансовых документах. Как зерна в земле, тихо, безмятежно спят. А в понедельник они проснутся, поднимут головы, прорастут.

Он посмотрел на уличные часы. Стрелки отвалились и попадали внутрь. Циферблат казался руиной времени.

Ужасно неприятно смотреть на часы без стрелок: пробирает какой-то необъяснимый страх. Все равно как лицо без носа, без глаз.

На часах остались только цифры: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12…

Вдруг Сафтару показалось, что люди на улице тоже похожи на цифры. Вон та толстая женщина, туго перетянувшая талию, похожа на 8, мужчина с большой головой – на 9, беременная женщина – на 6. Парень в кепке похож на 7. А вон два чубатых мальца – 11. Еще один парень с этакой пышкой – 10.

Дядя Сафтар посмеялся над собой. «Нет, кажется, я сегодня окончательно рехнулся. Пока не поздно, пойду-ка домой».

Достал ключ. Открыл дверь. Включил свет. Раздвинул занавески на окнах. Наполнил чайник водой. Поставил его на огонь.

Подошел к календарю, внимательно посмотрел на него.

5 июня 1965. Суббота

Восход солнца – 3.51

Заход – 21.07

«Подумать только, – подумал он, – и солнце включили в график. Высчитали и восход и заход. Все проинвентаризировали: солнце, луну, звезды в небе, абсолютно все. Один рассказывал, что где-то подсчитали всех мышей, клопов, блох по городам и занесли в инвентарную опись. Ну и ну!..»

Дядя Сафтар вздрогнул: послышался звонок. Давно он уже у себя не слышал звонка.

В квартире был телефон, но стоял ненужной коробкой где-то в углу. Вернее, лежал, тихо-тихо, как дремлющая ленивая черная кошка. А теперь он звонил, звонил, звонил.

Кто бы это мог быть?

Он поднял трубку.

– Алло?

– Попросите, пожалуйста, Айдына.

– Куда ты звонишь, дочка?

– Это не квартира Агаева?

– Нет, детка, это квартира Атаева.

– Ой, извините.

Повесила трубку. Ду, ду, ду, ду, ду…

Сафтар тоже дал отбой. Но трубку держал в руке. У него вдруг появилось странное желание. Ему захотелось с кем-нибудь поговорить по телефону. Он словно сейчас вспомнил, что у него есть телефон и по этому телефону можно разговаривать.

Кому бы позвонить?

Он положил трубку на место. С треском выдвинул застрявший ящик тумбочки под телефоном, извлек оттуда запыленную коричневую алфавитную книжку. Открыл ее.

Увидев на первой же странице почерк Мины, он болезненно сморщился.

На странице А почерком Мины было записано: «Атаев Сафтар». И их номер телефона: 3-50-51. Мина всегда называла их номер прибауткой из детской игры: «Три рубля с полтиной, пятачок да грош».

Он открыл вторую страницу.

На этой странице был записан телефон Баба́. Бедный Баба. Не вернулся с войны. Не про него ли сказано:

 
Такой не даст заснуть во мгле,
Что ж сам он спит в сырой земле?
 

Какой был хват, какой молодец, бедняга!

На букву В было два имени. Валида. Младшая сестра Мины. Уже два года, как она с мужем переехала в Нуху. И еще Вахидов. Кто такой Вахидов? Сколько ни вспоминал дядя Сафтар, так и не вспомнил, кто такой Вахидов.

Г. На этой странице было густо зачеркнутое имя. «Это Мина зачеркнула. Она, бедная, тени боялась. Конечно, за меня боялась…»

На Д был записан телефон Дадаша. Дядя Сафтар не хотел звонить Дадашу. В молодости они были большие друзья. А потом? В те времена Дадаша каждый день вызывали. «Как сейчас помню, однажды ночью вдруг явился: „Водка есть?“ – „Какая водка? Ты же знаешь, я не пью“. – „Знаю, знаю, сам принес. Мина, дай что-нибудь закусить“. Мина подала сыр, хлеб, немного зелени. Он сел и один выпил пол-литра. Без единого слова! А я сижу и смотрю на него. Выпил всю бутылку. „Эх, Сафтар, говорит, что ты знаешь?“ Как сейчас помню: „Счастливый ты человек!“ Надел шапку и был таков. С тех пор, смотрю, косится как-то. И обходить стал. Ну, я ничего… И не спрашиваю, и не намекаю. Здравствуй – здравствуй. И все. Главный редактор – главный бухгалтер».

Страница на Е была пуста.

Буква 3. Зейналов Тахир. «Зейналов Тахир? А, помню. Были соседи. Но уж сколько лет прошло… Встречу на улице, вряд ли узнаю. А он, вероятно, не помнит и имени моего».

И. Идрис. «Молодчина Идрис. На три года старше, а какой огурчик. Вечно по горам, по долам. Теперь, говорят, ищет золото в Закаталах. Для чего ему телефон, не знаю, никогда не бывает в Баку ни его, ни жены. „Я геолог, говорит, что мне киснуть в городе? Мое дело горы“. Может, сегодня, на мое счастье, в городе, а? Позвоню!»

Он снял трубку, набрал номер. Долго слушал длинные сигналы. «Где там! Сидит себе в палатке в лесу или в горах».

М. Мамед Насир. «Ох уж этот Мамед Насир. И сейчас, наверное, пьян в стельку. Так и погубил себя этой выпивкой. Сначала еще какую-то меру знал. А теперь вовсе дошел до ручки. Сколько можно говорить, читать мораль? Он же не ребенок, пожилой человек, седой уже. Плачет, божится, а через три дня опять за свое. И пьет с кем попало, и болтает бог знает что. Правильно говорят ребята: открой Мамеду Насиру бутылку, а он тебе душу откроет…»

Н. Набиев Аскер. «Бедный Аскер, умер в прошлом году. Пришел домой. Снял пиджак. Сказал: „Жена, дай-ка чаю“. Сел и умер. Уж конечно, сердце, этакая дрянь!»

Р. Рагим. «Нет уж, извините, Рагим теперь большой человек, вращается в высших сферах. Позвоню – подумает, мне что-то от него нужно. Да и вряд ли это еще его номер. Как только люди получают какой-нибудь важный пост, они первым долгом меняют номер телефона».

С. Сафтар Атаев. 3-50-51. Это он сам написал.

Т. Теюб. В субботу Теюба в городе не найдешь. Сейчас он уже, наверное, в Мардакянах, на даче копается.

У. Улдуз. Всем семейством переехали в новый дом. Телефон еще не провели.

Ф. Фархад. Фархад в Москве.

X. Ч. Ш. Перелистывая эти страницы, Сафтар загрустил. Как будто в единственном коробке остались только сгоревшие спички.

Тетрадь заполнялась по старой орфографии. Там были еще буквы Ю и Я.[12]12
  Последняя реформа азербайджанской орфографии 1958 года упразднила ряд нехарактерных для языка буквенных обозначений.


[Закрыть]

Буква Ю была пуста.

Дядя Сафтар помедлил, осторожно открыл последнюю страницу.

На странице с буквой Я было написано «Яшар», и ничего больше. Номера не было. Просто «Яшар», и все.

Он перевернул и эту страницу и вдруг снова увидел почерк Мины.

Мина написала большими печатными буквами:

ПОЖАР 01

МИЛИЦИЯ 02

СКОРАЯ ПОМОЩЬ 03

Дядя Сафтар, улыбаясь, поднял трубку.

Набрал ноль, протянул палец к единице, но вдруг ему пришло в голову, что с пожарными шутить нельзя. Могут быть неприятности. Во всяком случае, телефон уж точно выключат.

Он не хотел, чтобы телефон выключили. Если даже молчит, все равно пусть себе стоит. Всегда стоял, и пусть себе. Как-никак свой.

С 02 тоже шутить не стоило. А также и с 03.

А 04? Интересно, есть телефон 04? Интересно, что это? Может, набрав этот номер, можно просто поговорить? Может, есть такое место, где ни о чем не спросят, а просто поговорят о здоровье, о настроении, ободрят, как умеют…

Дядя Сафтар набрал 04. Никакого отзвука. Ни длинных гудков, ни коротких. Ни звука. Точно это мертвое пространство.

Набрал 05. Ни звука.

06 тоже не ответил.

07 – послышались частые гудки. Было занято.

И 08 – тоже.

Дядя Сафтар набрал последний – 09, и в трубке тотчас послышался голос. Он растерялся и сказал:

– Здравствуйте, это Сафтар Атаев говорит.

Сухой женский голос:

– Кто? Скажите внятно фамилию.

– Атаев, Атаев Сафтар.

– Адрес?

– Мирза Фатали, сорок пять.

– Ждите.

До Сафтара дошло. Он понял, что дозвонился в справочное бюро.

Ему стало смешно, но он ждал, что будет дальше. Из трубки послышалось:

– Три пятьдесят пятьдесят один.

– Точно, – сказал Сафтар. – Три рубля с полтиной, пятачок да грош.

Но женщина его не услышала. Она уже положила трубку.

Сафтар тоже положил трубку. Рассмеялся.

И вдруг подумал: а что будет, если человек по собственному телефону позвонит сам себе? Посмотрим!

Он взял трубку, набрал номер: 3, 5, 0, 5, 1. Ага!

Послышались частые короткие гудки: ду, ду, ду, ду, ду…

– Занято, разговаривают, – сказал дядя Сафтар, засмеялся, потом задумался.

Прислушался. Долго слушал.

Из трубки с раздражающей монотонностью слышались гудки: ду, ду, ду, ду, ду, ду…

Как будто в осенний день в комнате протекала крыша…

Письмо Нармины отцу Сафтару и матери Мине

«Дорогие мои мама и папа. Сердечный привет вам из далекой гвинейской земли. Я очень по вас соскучилась. Но прежде всего хочу сообщить вам радостную весть. Поздравляю! Вы стали бабушкой и дедушкой. Я нарочно ничего не писала вам раньше, чтобы мама не волновалась.

Я же знаю, какая она беспокойная. Но теперь уже все хорошо, десять дней назад появился на свет ваш маленький внук. Хусу говорит, что он похож на деда, но носик у него точно твой, мама. Мы его еще никак не назвали. Папа, я хочу назвать его твоим именем. Хусу говорит; у нас в Карабахе не называют именами живых родственников. А я говорю: у вас не называют, а у нас называют. Я сказала ему, что у нас даже есть обычай такой – называть первого ребенка именем деда. Не знаю, есть ли на самом деле такой обычай, я сказала это, чтобы его уговорить. Потому что очень хочу дать малышу твое имя, папа. Когда я буду его звать, мне будет казаться, что ты рядом со мной в этой чужой стране. Если б родилась дочка, я назвала бы ее Миной. Мамочка, родная, я очень беспокоюсь о тебе. Каждую ночь вижу тебя во сне. Такие вижу бестолковые сны… Написала бы ты мне письмецо хоть на одной страничке. Посмотри на папу и бери с него пример: он пишет аккуратно. Что до нашей жизни, то мы живем неплохо. Хусу очень уважают. Здесь большая нужда во врачах. Такие есть больные, такие болезни, не дай бог. Народ очень приветливый. Но очень уж бедно живут, просто ужас.

Ага, проснулся маленький Сафтар и начал кричать. Наверное, проголодался. Страшный обжора.

Крепко вас целую, ваша дочь Нармина.

Хусу посылает вам большой привет».

Если я еще раз увижу…

Сказанного не сотрешь…

Неймат нажал на клавишу.

– Ну, скажите что-нибудь.

Сурея. Записывает?

Неймат. Да, говорите.

Сурея. А что?

Неймат. Ну, что-нибудь.

Сурея. Ага… Значит, я хочу ска… Нет, значит, я хочу… Не вышло. Постой… Да… Итак, кха, кха (кашляет). Итак, я хочу сказать, что… Сегодня пятое. Июня. Шестьдесят пятого года. Ты купил магнитофон.

Бикя. И почем ты его взял?

Неймат. Сто девяносто рублей. Тетя Бикя, подойдите поближе. Скажите тоже что-нибудь. Вот сюда, в микрофон.

Бикя. У Али тоже есть такой. Только он побольше. Муртуз привез из Москвы. Он говорит, купил за четыре тысячи старыми деньгами.

Неймат. Кармен, Джильда, Нергиз. Идите сюда, скажите что-нибудь.

Шаги…

Кармен. А что?

Неймат. Поди сюда, дочка. Джильда, и ты. Вот сюда. Говори.

Кармен. Что говорить, папочка?

Сурея. Ну, что-нибудь.

Кармен. Хохмачи!.. А что именно?

Сурея. Ну, что-нибудь да скажите. Отец вам купил магнитофон.

Кармен (Джилъде). Купил самый что ни на есть задрипанный магник, и повело!..

Джильда. Ой, не могу!

Смеются.

Сурея. Замолчи! «Задрипанный»! Очень хороший магнитофон.

Кармен. Мамахен, как всегда, полностью поддерживает папахена. Морально-политическое единство.

Джильда. Ой, не могу!

Бикя. Муртуз его поставил у окна. Он по крайней мере в два раза больше этого.

Кармен. Грандмаман в таком восторге от магнитофона Мурзика, что никак в себя не придет.

Неймат. Нергиз, дочка, иди сюда.

Нергиз. Я пришла.

Сурея. Скажи, доченька, тот стишок. Помнишь, ты его наизусть говорила…

Бикя. Подумать только, четыре тысячи старыми деньгами!

Нергиз. Не хочу.

Сурея. Ну, не хочешь – не надо. Все кривляются. Хватит, Неймат, останови, посмотрим, как он записал.

Неймат. Нергиз, ты опять брала мою ручку? Я тебе говорил, не трогай ее! Если я еще раз увижу, что ты берешь мою ручку, пеняй на себя.

Он нажал на клавишу. Лента остановилась.

– Посмотрим, как он записал, – сказал Неймат и нажал вторую клавишу. Лента перемоталась в обратном порядке. – Послушаем. – Он нажал третью клавишу. Послышались голоса.

Неймат. «Ну, скажите что-нибудь».

Сурея. «Записывает?»

Кармен и Джильда вскрикнули:

– Мамин голос!

Неймат. «Да, говорите».

Сурея. «А что?»

– Это мой голос? – спросила Сурея. – И ничуть не похож.

Неймат. «Ну, что-нибудь».

Сурея. «Ага… Значит, я хочу ска… Нет, значит, я хочу… Не вышло. Постой…»

Все засмеялись.

– «Значит, я хочу ска…» – передразнила Кармен голос матери.

– Дайте же послушать, – сказала Сурея. Из магнитофона послышался ее голос: «Сегодня пятое. Июня. Шестьдесят пятого года. Ты купил магнитофон».

– Господи, какая торжественность, – сказал Неймат. – «Ты купил магнитофон».

Из магнитофона послышался голос тетушки Бики: «И почем ты его взял?»

– Бабушка, это ты! – пискнула Нергиз.

– А бабурочка иначе не может, – сказала Кармен, – обязательно должна справиться о цене.

Она снова засмеялась.

– У Муртуза тоже записали мой голос, – сказала тетушка Бикя, – у них мой голос был как живой. А здесь вовсе не похож.

Из магнитофона снова донесся ее голос: «У Али тоже есть такой. Только он побольше».

Аля – старшая дочь тетушки Бики, сестра Суреи.

Бикя. «Муртуз привез из Москвы».

– Вот это маг, я понимаю, – сказала Кармен.

Бикя. «Он говорит, купил за четыре тысячи. Старыми деньгами».

Послышался голос Неймата: «Кармен, Джильда, Нергиз. Идите сюда, скажите что-нибудь».

Донесся звук шагов. Потом голос Кармен: «А что?»

– Это я? – удивленно сказала Кармен.

– А то я, что ли? – сказала Джильда. – Конечно, ты.

Кармен. «Хохмачи!.. А что именно?»

– Хохмачка-трепачка. Ты послушай только, как они разговаривают, – сказала Сурея. И тут же из магнитофона послышался ее голос: «Ну, что-нибудь да скажите. Отец вам купил магнитофон».

Кармен. «Купил самый что ни на есть задрипанный магник, и повело!..»

– Клянусь тебе, дочка, мне сказали, что это неплохая марка, – сказал Неймат.

Джильда. «Ой, не могу!»

Из магнитофона послышался смех. Потом раздался голос Суреи: «Замолчи!»

– Видишь, как ты обращаешься с родной дочерью, – сказала Кармен. – И учти, это уже записано. Ты не сможешь взять своих слов обратно. Факт налицо.

Из магнитофона послышался ее голос:

«…Мамахен, как всегда, полностью поддерживает папахена…»

– Ой, не могу, – сказала Джильда, и тут же ее голос повторил из магнитофона: «…Ой, не могу!..»

– Алин больше этого, – начала тетя Бикя, но тут же умолкла, заслышав свой голос: «Он по крайней мере в два раза больше этого…»

Кармен. «Грандмаман в таком восторге от магнитофона Мурзика…»

– Стыд какой! – сказала Сурея. – Что за Мурзик! Если он услышит, насмерть обидится.

– А что особенного, – сказала Кармен, – тетя Аля всегда зовет его Мурзиком.

– Аля – его жена, – сказала тетушка Бикя, – это совсем другое дело.

Из магнитофона послышался голос Нергиз: «…Не хочу».

Сурея. «Ну, не хочешь – не надо. Все кривляются. Хватит, Неймат, останови, посмотрим, как он записал».

Неймат. «Нергиз, ты опять брала мою ручку? Я тебе говорил, не трогай ее! Если я еще раз увижу…»

Вдруг наступила тишина. Запись оборвалась. Лента крутилась беззвучно. Неймат нажал на клавишу.

– Всё, – сказал он.

– Очень интересно, – сказала Сурея. – Все точно так, как мы говорили.

– А ты как думала? – сказала Кармен. – Ты скажешь одно, а там будет другое?

Все засмеялись.

– В каком веке вы живете, люди? – сказала Кармен. – Для всех магнитофон – пройденный этап. А эти только очнулись. Потрясены чудом техники, да?

– Ой, не могу! – сказала Джильда.

– Слушайте, вы же сами просили магнитофон, – сказал Неймат. – Вы из меня кишки вымотали. Вот я и купил.

– И отлично, – сказала Сурея. – Не обращай внимания на этих девчонок. Они глупости болтают.

– Ничего им не нравится, – укоризненно сказала Бикя. – И Алины тоже такие.

– Но правда же замечательная штука, – сказала Сурея. – Я своего голоса не узнала. Как будто совсем посторонний человек.

– Никто не узнае́т своего голоса, – сказал Неймат, – потому что и в жизни мы не воспринимаем свой голос таким, какой он есть.

– Хочешь, еще раз послушаем, – сказала Сурея.

– Ну уж простите, – сказала Кармен. – Это испытание выше моих сил.

Она и за ней Джильда ушли в другую комнату. Нергиз побежала за ними. Неймат нажал на клавишу. Прошли первые слова, первые фразы.

Из другой комнаты закричала Кармен:

– Значит, я хочу ска…

И в тот же момент из магнитофона послышался голос Суреи: «…Значит, я хочу ска…»

Неймат покачал головой.

Из другой комнаты послышался голос Кармен:

– Сейчас бабурочка начнет расхваливать магнитофон Мурзика.

И тут же послышался голос тети Бики: «…У Али тоже есть такой. Только он побольше».

В другой комнате захохотали.

Они дослушали до конца. Девочки подавали реплики, и магнитофон повторял их слова, как попугай. Они уже знали запись наизусть.

Да и Неймат тоже знал, что за чем, чей голос за чьим, все оттенки, запинки, придыхания, покашливания, смешки – все застыло в неизменности.

Из магнитофона послышался голос Неймата: «…Если я еще раз увижу…»

И вновь лента начала крутиться беззвучно.

Нергиз прибежала из другой комнаты. Две ее тоненькие косички прыгали по плечам, как мышиные хвостики.

– Папа, – сказала она, – а что ты сделаешь, если еще раз увидишь?

– Ах ты, чертенок, – сказал Неймат, – я остановил ленту слишком рано. Но смотри, если ты еще раз возьмешь мою ручку, я… я не знаю, что я сделаю!

Нергиз растерянно на него глядела.

– Если не знаешь, зачем говоришь? – сказала она.

Неймат засмеялся и поднял ее на руки. Поцеловал в щеку. Поставил на пол.

В дверь постучали.

– Войдите.

Показалась лысая голова Муршуда.

– Стучите, и закроется вам, – сказал Муршуд. – Не плюй в колодец: вылетит – не поймаешь, – такова была его манера острить.

Он вошел, сияя двумя рядами золотых зубов.

– Здравствуйте? Здравствуйте! Как дела? Ничего, спасибо! – Это тоже было из его ассортимента. Сам спрашивал, сам отвечал. – Который час? Половина пятого. Откуда? С работы.

И сам смеялся.

Муршуд был соседом Неймата. Он – зубной врач. Однажды кто-то сказал, что Муршуд – комик, и это решило его участь. Комикование стало его крестом. Где бы он ни был, в любой компании, в любой обстановке, в любую минуту он лез из кожи, чтобы быть смешным.

– Как сказал шейх Ильяс ибн Юсуф Низами Гянджеви, цыплят по осени считают, – сказал Муршуд. – Я пришел сегодня, Неймат, моя лапушка, взять реванш. – Вчера Неймат четыре раза подряд обыграл его в шахматы. – Вчера я получил журавля в небе. Жена разбудила меня чуть свет и говорит: «Поди попроси еще хоть синицу в руки, откроем зоомагазин». Я говорю: «Нет, женушка, ни за что. – Он погладил себя по лысине. – Ты слышала, лысый в гору не пойдет! Журавль дан мне на время. Я взял его у нашего лапушки Неймата в долг. Нынче же снесу обратно. Как говорил Илья Иосифович Низами, долг платежом черен».

– У Низами-муаллима есть еще одно подходящее изречение, – сказал Неймат. – Покойный шейх тонко подметил: куда коня с копытами, там хоть трава не расти.

Он давно освоился с манерой Муршуда.

– Да упокоит аллах твоих умерших, – сказал Муршуд. – Я сейчас тебе такое покажу, что дух Низами из Гянджи перелетит в Баку. Между прочим, еду я вчера в троллейбусе. Кондуктор объявляет: кинотеатр Низами, улица Низами, музей Низами. Рядом со мной сидит один тип и говорит: «Скажи, приятель, кто такой этот Низами? Куда ни поедешь, всюду его имя». Я говорю: «А ты не слышал, это поэт такой – Низами из Гянджи». – «A-а, говорит, так и скажи. Не иначе, у него кто-то наверху из своих, из гянджинцев…»

– Выиграть у меня в шахматы – дело непростое, – сказал Неймат. – Я прошел хорошую школу. Во время войны по секрету от мамы я с соседским мальчиком играл на маргарин. Я знал, что должен хоть лопнуть, но выиграть. И действительно, ни разу не проиграл.

– Да-а! Кто не любит маргарину, не получит осетрину, – сказал Муршуд.

Через пять минут постучалась жена Муршуда Мензер. Это был такой стиль: сперва приходил муж, а через пять минут являлась жена. Или наоборот.

– Где ты пропадаешь? С утра ищу гуляку, – сказала Мензер. – Здравствуйте, Неймат, голубчик!

– Где я пропадаю? Прячусь между башмаками и шляпой.

Мензер захохотала, прикрыв рот ладонью.

– А соседушка, – сказала она, – кажется, замесила тесто. Внимание, Муршуд, нас ждет пир столбом и дым горой.

– Готовимся с позавчерашнего, – сказал Муршуд. – Я старый грешник – люблю пир столбом.

– Милости просим, – сказала Сурея. – Завтра к трем заходите.

– Ну уж нет, – сказал Муршуд, – не кормите нас завтраками. Кто знает, что будет завтра. Я слаб здоровьем. У меня повышенное давление и пониженный тонус. Не знаю, доживу до завтра или отдам концы. Как сказал Низами, завтра, завтра, не сегодня – так редакторы твердят.

– О, соседка, поздравляю! – сказала Мензер. – Вы, кажется, купили новый приемник.

Муршуд шлепнул себя обеими руками по лысине.

– Боже милосердный! Жена, ты меня осрамила. Это же магнитофон, а не приемник! Поздравляю, носите на здоровье! А я-то сижу и не вижу…

– Откуда мне знать, муженек, – сказала Мензер. – Дома у нас сроду такого не бывало, от соседей не видели…

Муршуд сказал:

– Ну, жена, это уж слишком. Соседка готовит для тебя пир, и все тебе мало, еще и магнитофон подавай…

Мензер захохотала:

– Ох и язык у тебя, муженек! Это же так говорится…

– «Говорится», – вдоволь насмеявшись, сказал Муршуд. – Неймат, умоляю, что я, не прав? Бей пять! «От соседей не видели»!.. Не «от», а «у» соседей!

– Таким соседям, как вы, все отдать – мало, – сказала тетушка Бикя. – В трудные дни жизни хороший сосед порой ближе кровных.

«Тема добрососедства – минимум на четверть часа», – подумал Неймат.

– Тетушка Бикя, родная, у вас с языка мед каплет. При таком языке и зубы должны быть, как сахар. А если что, приходите ко мне хоть завтра – я беспошлинно поставлю вам тридцать два новеньких зуба. Но шутки в сторону, Неймат, бывает и вправду такое соседство…

«Нет, кажется, пришел мой конец, – подумал Неймат. – Его юмор еще как-то можно выдержать, но его пафос…»

– Ну, конечно, Муршуд, – сказал он, – разумеется, соседство – это вещь. – Вдруг его взгляд упал на магнитофон. – Знаете, мы только что записались на пленку. Здорово получилось. Хотите послушать?

– Вот это, как говорил покойный Низами, саг ол,[13]13
  Саг ол – будь здоров. Употребляется как приветствие и изъявление благодарности.


[Закрыть] Пушкин! Включи-ка, соседушка, послушаем. Отлично сказано, что вино хорошо старое, а магнитофон – новый.

Неймат включил магнитофон. Всякий раз, как звучал новый голос, Мензер вскрикивала:

– Ой, муженек! Клянусь жизнью, это наш Неймат! Вай, муженек, ей-богу, наша Сурея! Ой, тетушка Бикя, клянусь богом, тетушка Бикя! – как будто из магнитофона должен был послышаться по крайней мере голос Моллы Насреддина.

Открытия Мензер продолжались.

– Карменчик! Джильдочка! – кричала она.

– Мурзик? – вдруг вскинулся Муршуд. – Это она на Муртуза Балаевича? Ах, проказница!

Из магнитофона послышался голос Неймата: «…Если я еще раз увижу…»

И настала тишина.

– Всё, – сказал Неймат и нажал на клавишу.

– А что ты сделаешь, Неймат, если еще раз увидишь, – сказал Муршуд, – скажи по секрету…

– Да я и сам не знаю.

– Силы небесные, какое это чудо, – сказала Мензер. – Голубчик, Неймат, я тебя прошу, давай еще раз послушаем.

Неймат нажал на клавишу. Прослушали еще раз.

– Сурея, родная! Тетушка Бикя! Ах ты, боже мой! – снова вскрикивала Мензер, узнавая голоса.

Снова послышался голос Неймата: «…Если я еще раз увижу…»

И настала тишина.

– Всё, – сказал Неймат и нажал на клавишу.

Неймат и Муршуд сели играть в шахматы.

У Муршуда и тут была особая манера. Во время игры он беспрерывно что-то напевал и приговаривал.

– В общем, назвался ткачом, Кёр-оглы,[14]14
  Кёр-оглы – легендарный витязь, азербайджанский народный герой XVI века.


[Закрыть] пусть несут пряжу; а если я, Неймат-муаллим, скажу тебе здесь «шах», куда ты пойдешь? Ага, сюда! Оч-чень хорошо, оч-чень приятно; куплю, говорит, доченька, тебе башмаки, хватит босиком по двору гонять; купи, говорит, папочка, да буду я твоей жертвой! Вот еще раз шах; шах – и серьги в ушах; шел мальчишка на урок, сделал он по льду шажок, поскользнулся, растянулся, рассердился, замахнулся,[15]15
  Вольный пересказ популярных стихов азербайджанского поэта Сабира «Мальчик и лед».


[Закрыть] беру, сказал, эту ладью вот этим конем; ты спросишь – зачем, отвечу: так нужно; горы, говорит, мои горы, замки моей печали; не трогай, говорит, меня, не лезь, не до тебя теперь; да… отдали, значит, девушку за лысого, и вот однажды… Однажды видят – шах, еще шах! Значит, вот ты как? Очень мило с твоей стороны! Теперь ты мне говоришь…

Вдруг этот поток слов иссяк. Муршуд запнулся, жалобно посмотрел на Неймата.

– Ой, уже мат? – сказал он. – Как же это случилось, а? Ах ты, черт, не заметил я вторую ладью! Чтоб тебя разорвало, я ж выигрывал! Так славно тебя прижал… Тьфу, будь я проклят вместе с этой игрой! Ну, давай еще разок.

Из передней послышались голоса.

– Милости просим, заходите, – говорила Сурея.

Неймат узнал гостей по голосам. Это была средняя сестра Суреи – Таира – с мужем Джаббаром.

Неймат встал, вышел им навстречу.

Джаббар был тихий, кроткий человечек. Тише воды ниже травы. А Таира – совсем наоборот.

И муж и жена были химики. Он кандидат, она кандидат. Он писал теперь докторскую.

Джаббар произносил слова чрезвычайно ясно, четко и изъяснялся исключительно литературным языком: «Я и Таира уже около пяти лет состоим в браке. Мы постоянно ежевечерне гуляем в Приморском парке, дышим свежим воздухом… Это стало для нас внутренней необходимостью».

У них был хилый мальчуган. Когда Неймат видел его, сердце кровью обливалось. Таира донимала сына риторическими вопросами: «Как кушает Алик? Алик кушает плохо. А как кушает Фатик (ребенка звали Фуад)? Фатик кушает хорошо. Что делает Алик со своей бедной мамой? Алик ее мучает. А Фатик? Фатик слушает маму».

Мальчишка выслушивал все это безучастно. Никто не знал, кто он такой, этот злой демон Алик, даже сама Таира. Неймат понимал, что это исчадье ада было выдумано лишь для того, чтобы оттенить ангелоподобность Фатика.

Неделю назад они получили новую квартиру. Но подготовка к событию шла давно. Уже полгода основной их темой была квартира. А до этого основной темой были поиски горшка для Фатика. «Не осталось места, куда бы мы не заглянули, и нет как нет! Нельзя же покупать что под руку попадется. Бывают импортные – удобные и красивые». Наконец однажды Таира с гордостью сообщила, что нашла-таки именно такой в сураханском[16]16
  Сураханы – рабочий поселок недалеко от Баку.


[Закрыть] универмаге: удобный, красивый, импортный. «Ей-богу, ребенка прямо тянет на горшок. Фатик как садится, так вставать не хочет!..»

Три года назад излюбленной темой было путешествие по Дунаю. Они объездили шесть стран. Неймат думал: «Не знаю, как им, а собеседникам это путешествие дорого обошлось». Где бы кто о чем ни заговорил, Таира моментально прерывала:

– Помнишь, Джабош, когда мы были в Румынии…

(У нее вообще была манера перебивать прежде всего мужа, а впрочем, и любого другого, возражать, уточнять, дополнять, переводить разговор на тему, ничего общего с предыдущей не имеющую.)

Джаббар важно отвечал:

– Да, Таира, я хорошо это помню.

Таира называла своего мужа Джабошем.

«Что за привычка у этих сестер: и Аля верзилу зовет Мурзиком. Джабош, Мурзик. Хорошо, что Сурея не догадалась прозвать меня как-нибудь в этом роде».

– Посмотри, Джабош, – сказала Таира, – они купили магнитофон.

– Да, я вижу. Поздравляю. На доброе здоровье.

– Спасибо.

– Ты помнишь, Джабош, мы в Австрии видели магнитофон в такой желтой коробке?

«Господи!» – подумал Неймат.

– Ну как ваша новая квартира? – спросил он.

Все-таки квартира была относительно более свежей темой.

– Хорошо, – ответил Джаббар. – Два балкона. Высота три метра. Дом построен по старому проекту. Премило. – «Премило» была наиболее употребительная его оценка. – Я опасался, что санитарный узел и ванная будут совмещены. Ведь это характерно для новых зданий. Но нам посчастливилось. Ванная отдельно. Туалет отдельно. Премило.

В комнату вошла Сурея, и он повторил:

– Ванная отдельно, туалет отдельно. Премило. – Он сделал странное движение руками. Как будто обрисовывал форму туалета. – Премило. Белый кафель. И в туалете, и в кухне, и в ванной комнате. Вот только душ немного…

Таира тут же прервала его:

– Не понимаю, что тебе неймется с этим душем. Мы же договорились, что позовем мастера и поменяем.

– Конечно, – сказал Джаббар, – но я…

– В большинстве новостроек нет никакого кафеля, – сказала Таира. – Нужно доставать и делать все самим.

– Ты знаешь, Неймат, необыкновенно чистый, высококачественный кафель, – сказал Джаббар. – Клянусь здоровьем Таиры и Суреи, на него невозможно наглядеться.

Он часто клялся здоровьем жены. В разговоре с Нейматом присовокуплял к ней и Сурею, а с Муртузом – Алю.

– Неймат, – сказала Сурея, – включи-ка магнитофон. Пусть послушают.

Неймат нажал на клавишу.

«…Ну, скажите что-нибудь».

– Это ты… – сказала Таира.

Неймат кивнул.

Послышался голос Суреи: «…Записывает?..»

– Джаббар, слышишь, это Сурея, – сказала Таира.

– Премило, – сказал Джаббар.

Послышался голос Суреи: «…Значит, я хочу ска…»

Посмеялись.

– Премило, – повторил Джаббар.

Когда Кармен сказала «Мурзик», все снова засмеялись.

– Услышит Муртуз Балаевич, возникнет неловкость, – сказал Муршуд. – Он будет шокирован.

Таира наклонилась к Сурее и что-то зашептала ей на ухо об Алиной семье.

Джаббар слушал внимательно и время от времени повторял:

– Премило.

Послышался голос Неймата: «…Если я еще раз увижу…»

Тишина.

Муршуд стал расспрашивать Джаббара о новой квартире. Неймат краем уха слышал:

– Туалет отдельно, ванная отдельно. Премило.

Когда прощались, Сурея сказала:

– Приходите завтра в три часа на обед. Просто так. Будут только свои.

Через некоторое время собрались уходить и Муршуд с женой. Сурея повторила приглашение.

– Ногами стучать или руками? – спросил Муршуд.

Сурея не поняла.

– Экая ты, лапушка, непонятливая, – сказал Муршуд. – Я спрашиваю, с полными руками приходить?

– Нет, нет, что вы! – сказала Сурея. – Как не стыдно!

…Она начала убирать со стола.

– Лучше будет, если Але ты сам позвонишь, – сказала она. – Ты же знаешь Муртуза: если позвоню я, еще обидится.

Неймат позвонил.

– Муртуз Балаевич, – сказал он, – очень просим вас пожаловать к нам завтра вместе с Алией-ханум. К трем часам. Нет, нет, просто так, все свои… Да нет, никакого события! Ей-богу, правда. Клянусь вам. – «Вот горе. Хоть анкету заполняй». – Да нет же, день рождения Кармен в апреле, Джильды – в ноябре, Нергиз – в мае, Суреи – тоже в мае. Мой? Право, не помню. Но не завтра… Так… всего хорошего.

Муртуз был фронтовым товарищем первого мужа Суреи. Может быть, поэтому он никак не мог примириться с Нейматом. Бедный Неймат выказывал ему всяческое почтение. Как-никак тот был намного старше и Неймата и Джаббара. Дородный, солидный, представительный. Седовласый полковник в отставке – Муртуз Муртузов.

Когда он надевал все свои ордена и медали, на груди не оставалось места, чтоб иголку воткнуть. Супруга была ему под стать – видная, красивая дама.