Текст книги "Божественные игры (СИ)"

Автор книги: Amina Edelweiss

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Избавиться от надзора во время трапезы мне не удаётся, но я и не сильно стараюсь, помня о предупреждении Аннабет. Вместо этого, чтобы как-то отвлечься, я размышляю о других её словах. Аннабет права: нет смысла оттягивать наше возвращение. Уже сейчас стены моей палаты начинают сдавливать меня, а добровольное заточение ― медленно сводить с ума. Но в то же время я ощущаю, как в глубине души ворочается смутное беспокойство, сродни плохому предчувствию. Я никак не могу разобраться в природе этого чувства, но одно знаю точно: становиться объектом всеобщего внимания мне совсем не хочется.

Сочувственные взгляды, скрытая ненависть, боязливые шепотки за спиной ― к этому невозможно привыкнуть. Раньше я думал, что Игры заканчиваются в момент победы, но теперь понимаю: у прошлого всегда есть свои последствия и в конечном итоге имеют значение лишь сами поступки, а не их мотивы. Кто из полубогов сможет легко простить мне победу, отобранную у их братьев, пусть даже не я стал причиной их гибели?

Я отодвигаю тарелку с остатками пищи, попутно отмечая, что успел наесться меньшим количеством еды, чем это было до Игр, и устало откидываюсь на подушки.

***

Солнце отражается на моём позолоченном нагруднике, дробясь и разлетаясь в стороны ослепляющими лучиками. Всё готово для того, чтобы обыватели лагеря смогли поприветствовать героев последних Божественных игр. Я стою перед колесницей, запряженной четвёркой великолепных белоснежных лошадей с высокими алыми перьями на головах. Сама колесница, к слову сказать, тоже не уступает им в помпезности ― отливает на солнце не хуже моих новых доспехов. Впереди простирается широкая дорога, усыпанная лепестками красных роз. Если долго и неотрывно смотреть на них, то начинает чудиться, будто наш путь усеян каплями крови.

По этой дороге мы с Аннабет должны будем проехать до самой трибуны. Управлять колесницей выпала честь мне. Я занимаю своё место и беру в руки поводья, Аннабет становится рядом. Держаться гордо и уверенно, а улыбаться, глядя поверх встречающей нас толпы ― такой была установка.

“Покажите всем, что вы победители”, ― вспоминаю я напутствующие слова Хирона.

Я вскидываю руки, и поводья, волной взметнувшиеся вверх, опускаются на спины быстроногих скакунов. С громким ржанием лошади срываются с места. Впрочем, в быстрой езде нет необходимости: расстояние, отделяющее нас от конечной цели, не так уж и велико.

Все, кого можно только встретить в лагере, в добровольно-принудительном порядке пришли встретить нас. Вначале мы видим лишь одинокие фигурки да небольшие группы, но чем ближе подъезжаем мы к трибуне, тем гуще становится толпа. На лицах многих читается облегчение: на несколько лет теперь можно забыть о том жестоком кошмаре, носящем имя Божественные игры.

На подступах к трибуне столпотворение становится особенно заметным. В основном здесь полубоги, обступившие дорогу так, словно им не хватает места. Но вряд ли они так рады нас видеть, как хотят это показать. Скорее, это всего лишь вызванное въедливым страхом желание выслужиться перед богами, боязнь навести на себя подозрение, что они плохо исполняют указания властителей мира сего.

Натянув поводья, я останавливаю колесницу и, спрыгнув вниз, вместе с Аннабет иду к трибуне, на которой уже верховенствует тройка олимпийцев: наши родители и, собственно, сам Зевс. Они ведут себя отстранённо-сдержано, хотя и улыбаются время от времени. Зевс награждает нас лавровыми венками ― символами победы. Я склоняю голову, когда очередь доходит до меня, как и подобает в таких случаях. А когда поднимаю взгляд, то едва не отшатываюсь назад: в стальных глазах царя богов бушует настоящая буря. Он окидывает меня цепким взглядом, словно пытаясь заглянуть в самую душу, после чего сразу отстраняется и на его лице появляется напускное дружелюбие.

– Полубоги! Перед вами новые победители Божественных игр!.. ― торжественно начинает Зевс, развернув нас к зрителям.

Я чувствую себя не в своей тарелке здесь, рядом с громовержцем, в вычурных доспехах и под прицелом множества взглядов, но приходится терпеть.

– …Герои, завоевавшие победу благодаря своей исключительной силе и отваге.

Подозреваю, что речь каждый раз одна и та же, лишь с небольшой перестановкой слов.

– …Не одно испытание пришлось им преодолеть, но тем ярче сияет их победа! В ходе Игр они доказали, что заслуживают права называться лучшими. Истинные потомки богов! И Олимп не забудет своих героев.

А вот это звучит прямо как угроза.

– …Отныне сын Посейдона и дочь Афины становятся лидерами лагеря полукровок. Честь и слава триумфаторам!

Вот и вся церемония. Ничего необычного, по сути: награждение, короткая хвалебная речь ― и теперь каждый из присутствующих предоставлен сам себе. Боги не считают нужным усложнять себе жизнь долгим пребыванием в компании своих детей. А потому спешат воспользоваться данным самим себе правом поскорей вернуться на Олимп, едва ли не сразу после того, как стихли аплодисменты в нашу честь. Но огорчаться подобным раскладом никто и не думает. Напротив: неподалёку от трибуны, под красочными покачивающимися на ветру шатрами, для всех желающих празднично накрыты столы, и полубоги, заранее осведомлённые о длительности церемонии, начинают расходиться.

Я стою в стороне, немного обескураженный всем происходящим. Признаться, я ждал несколько иного. Но в действительности всё прошло намного проще, и даже десятки взглядов, всего несколько минут назад, казалось бы, обещавшие преследовать меня, теперь скользят мимо, лишь изредка задерживаясь на мне. Но это всё равно не идёт ни в какое сравнение с моими опасениями.

– Перси, ― передо мной возникает Хирон. ― Поздравляю. Ты действительно заслужил победу.

– Спасибо, ― я пожимаю ему руку и замечаю, что в другой он держит нечто круглое, прикрытое тёмной тканью, довольно громоздкое на вид.

Перехватив мой взгляд, Хирон сдёргивает покрывало и являет моим глазам необычный, но уже виденный однажды щит.

– Перед Играми Лука Кастеллан отдал мне его на сохранение. Теперь он принадлежит тебе.

Я не могу поверить своим ушам. Вот это поворот!

– Лука завещал его мне?.. ― я впиваюсь взглядом в своего бывшего учителя, но тот выглядит абсолютно невозмутимым и не понять, какие мысли бродят у него в голове.

– Не конкретно тебе ― победителям, ― поправляет меня Хирон и вместе со щитом притягивает мне плотно запечатанный конверт, такой тонкий, что кажется, будто в нём ничего нет.

Подошедшая немногим ранее Аннабет меняется в лице при воспоминании о Луке. Она благоговейно проводит рукой по рельефной поверхности щита.

– Перси! ― не успев толком ничего понять, я оборачиваюсь на зычный голос Тайсона, пробивающийся, как и он сам, сквозь гул толпы.

Хирон напоследок добродушно хлопает меня по плечу и его будто уносит волной проходящих мимо полубогов.

– Перси, я так рад тебя видеть! ― Тайсон подлетает ко мне и с силой обнимает. Вот уж в чьей искренности и привязанности ко мне я могу не сомневаться! Мне даже становится немного совестно, что я не встретился с ним за всё это время. Не то чтобы у меня был выбор, но можно было хотя бы попытаться.

– Спасибо, братишка, я тоже рад тебя видеть, ― всё ещё сжимая в руке щит с конвертом, я неловко обнимаю его в ответ.

– Я с самого начала знал, что ты выиграешь! Даже не сомневался в этом. Ведь мой брат круче всех! Кстати, что это у тебя?

– А-а, это… ― я озадаченно опускаю взгляд, не зная, как объяснить, что только что получил подарок от умершего друга. Но, к счастью, мой брат, похоже и не собирался заострять на этом внимание.

– Аннабет, как хорошо, что ты тоже вернулась!

– Эм… Спасибо, Тайсон, ― Аннабет предупреждающе выставляет вперёд руки, надеясь избежать медвежьих объятий.

– Перси, в нашем Доме тебе такие богатые покои обустроили! Я краем глаза видел. Весь верхний этаж занимают, представляешь? Пойдём посмотрим?

– Да, конечно, идём, ― я охотно хватаюсь за возможность покинуть людное место и оказаться там, где смогу побыть в относительном одиночестве.

***

– Есть какие-нибудь идеи?

Аннабет отрицательно мотает головой, продолжая сидеть на диване в моей гостиной и изучать поверхность щита.

– А насчёт этого? ― я поднимаю руку с зажатым в ней вынутым из конверта листком, на котором выведена древнегреческими буквами одна-единственная надпись: “Я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше”.

– Перси, я не знаю, ― устало выдыхает Аннабет, оторвавшись от своего занятия. ― Лука ничего мне об этом не говорил.

– Такое ощущение, будто он знал, что не вернётся.

– Думаю, все мы предполагали такую возможность, ― пожимает плечами Аннабет и снова склоняется над щитом.

“Кроме разве что Клариссы”, ― проносится у меня в голове, но я тут же отмахиваюсь от этой мысли, чтобы вернуться к первостепенным вопросам.

В мельчайших подробностях я воскрешаю в памяти момент смерти Луки и то, что он сказал мне перед тем, как сделать последний вдох. “Мой щит… Уничтожь”, ― да, кажется, именно такими были его слова. Я отчётливо слышал их, хотя и не придал им тогда значения, посчитав это бредом умирающего.

Но в свете недавнего события его слова уже не кажутся мне незаслуживающими внимания. Меряя шагами комнату, я напряжённо пытаюсь доискаться ответа, что же именно хотел сказать нам Лука. Уничтожить его щит? Но это полная бессмыслица! И как Лука себе это представлял?! Но даже если так, тогда этот щит должен быть особенным, нести в себе угрозу. Но мы совершенно свободно держим его в руках и ничего подозрительного пока не обнаружили. Да и к тому же Лука сам хранил его у себя не один год. Нет, что-то тут не так.

Я стараюсь мыслить логически. А что, если Лука хотел, чтобы мы, наоборот, кого-то или что-то защитили, и потому вручил нам щит как символ? Тут мне кажется, что я напал на верный след, поэтому продолжаю развивать эту мысль. Определённо его дело имеет большое значение, иначе зачем Лука хотел, чтобы оно продолжилось даже после его смерти. Об этом свидетельствуют и его слова, оставленные нам в конверте. Наш друг что-то начал и надеялся, что мы это продолжим.

Но вот что? У меня есть только одно предположение, что или, точнее, кого хотел бы уничтожить Лука, и оно упорно забивает все остальные. Но не мог же он и в самом деле иметь это ввиду?!

– А что, если… ― я не успеваю высказать своё предположение, потому что Аннабет намеренно или случайно задействует встроенный в щит тайный механизм, дающий возможность заглянуть внутрь рукоятки. Оказывается, внутри она была пуста… Ровно до того момента, пока кто-то не спрятал в ней самое мощное оружие всех времён ― молнии Зевса!

========== Глава 10. Свержение тирана ==========

Эмпайр-стейт-билдинг. Кто бы мог подумать, что попасть на Олимп можно через Эмпайр-стейт-билдинг! Но, разумеется, не всё так просто. Для того, чтобы действительно это совершить, нужно знать определённую комбинацию кнопок, которые следует нажать в строгой последовательности. Таким образом исключается любое случайное вторжение.

Я узнал об этом с лёгкой руки Аннабет. Это была её идея, конечно, ― пойти к Хирону и попросить у него помощи. Я бы точно не сразу решился на такой рискованный шаг: теперь, когда у нас в руках столь грозное оружие, все вокруг кажутся мне врагами. Но Аннабет не зря дочь богини мудрости. Она не только разузнала путь на Олимп, но и получила разрешение для нас обоих покинуть пределы лагеря. Всё дело в том, что победителям дозволяется время от времени посещать внешний мир. Это едва ли не самая главная привилегия, заставляющая полубогов вызываться добровольцами на Игры. И хотя наш лагерь занимает довольно большую территорию, но провести в нём всю жизнь не понравится никому.

Поэтому мы с Аннабет можем свободно передвигаться по городу, не опасаясь, что боги обратят на нас свой взор.

И всё же… Я чувствую себя до крайности странно и неприятно, когда еду в обычном городском автобусе с самой опасной миссией, которую только можно себе представить. Рядом со мной сидит Аннабет. У моих ног покоится скрытый от посторонних глаз щит, внутри которого хранится оружие громовержца. Занятый своими мыслями, я равнодушно смотрю в окно, на мелькающие, подобно видениям из позабытой жизни, виды вечернего города.

Я хорошо осознавал всю опасность нашей сумасбродной затеи, но, пока находился в лагере, то старался не думать о том, что всё это произойдёт в скором времени и не с кем-нибудь, а именно со мной. Сейчас же осознание того, на что я подписался, нахлынуло на меня потоками ледяной воды. Ведь в случае провала наказание будет беспощадным. Простая смерть ― лишь меньшее из зол, и на такой исход почти не приходится надеяться, потому что с богами шутки плохи.

Немало древних героев пытались противостоять Зевсу и что в итоге? Кто-то был прикован к скале и орёл каждый день выклёвывал его печень, за ночь отрастающую заново. Кому-то досталась незавидная участь раз за разом поднимать на вершину горы тяжелейший камень, который потом скатывался вниз, или наполнять бездонные бочки. А кто-то вынужден был испытывать постоянный голод и жажду вблизи с целым морем воды и изысканными яствами. Что и говорить, более изощрённые пытки трудно себе представить.

Поёжившись от ужасающих представлений, как от холода, я ещё больше отворачиваюсь к окну. Не хочу, чтобы Аннабет видела моё настроение. Хотя, полагаю, она сейчас тоже занята не менее невесёлыми мыслями. Ни о чём другом я думать всё равно не могу, но всё-таки пробую пустить свои размышления по более нейтральному руслу.

Многое из того, что раньше вызывало у меня недоумение, теперь становится ясным. Например, что за артефакт так нужен был Зевсу, что он даже готов был даровать победу трибуту, который вернёт ему его. Как оказалось, не зря он подозревал полубогов в краже молний. Но побоялся открыто заявить о своей пропаже, дабы не спровоцировать массовое восстание.

Это также объясняет, почему боги на церемонии были столь немногословны, пряча свою встревоженность за маской непроницаемости. И почему Зевс, уже с трудом сдерживавший негодование, на миг показал мне свою истинную сущность.

Единственное, что я никогда не узнаю: почему Лука перед смертью всё-таки решил доверить мне свой секрет? Верил ли он в то, что я смогу одержать победу, или просто открылся тому, кто оказался рядом, не давая надежде угаснуть вместе со своей жизнью? Об этом мне остаётся только гадать…

Автобус останавливается, лёгким толчком выводя меня из задумчивого оцепенения. Мы проходим по полупустому салону и спускаемся со ступенек. Двери с шумом захлопываются за нашими спинами, оставляя нас совершенно беззащитными перед громадой многоэтажки, упирающейся в чернеющее небо остроконечным конусом. Мимо нас равнодушными тенями скользят прохожие ― здесь почти всегда людно, ― разговаривают, смеются и никто из них даже приблизительно не догадывается, почему двое подростков стоят, уставившись на возвышающийся перед ними небоскрёб, и какие события должны будут вскоре произойти. Для них такие как мы ― всего лишь миф.

Непонятно, на какой силе воли я двигаюсь вперёд: перехожу дорогу, преодолеваю лестницу, открываю дверь, ― будто поднимаюсь на эшафот к палачу. Возможно, меня держит осознание, что рядом Аннабет и я не могу подвести её. Дожидаясь лифта, я старательно пытаюсь подавить поднимающееся в душе недостойное чувство злости на Луку, взвалившего на нас эту ответственность.

Но, с другой стороны, так ли обязательно строить из себя Прометея и бороться за призрачную надежду на справедливость с теми, кто гораздо могущественней тебя? Ведь мы можем просто вернуть молнии Зевсу. Во всяком случае, хуже от этого никому не будет, а мы, может быть, даже выторгуем кое-какие дополнительные права… И всё будет как прежде: снова отобранных трибутов будут посылать на арену, и ни в чём неповинные парни и девушки будут точно так же убивать друг друга ради эфемерных почестей. А мы… Мы, прославленные победители, будем спокойно наблюдать за жестокой бойней, зная, что могли помешать этому, но испугались, струсили…

Двери лифта открываются, и я шагаю внутрь, оставляя снаружи все сомнения и страхи. У меня было достаточно времени на раздумья, чтобы взвесить все “за” и “против”, а теперь остаётся лишь твёрдо следовать по намеченному пути. Вдвоём с Аннабет мы нажимаем заученную комбинацию кнопок. Некоторое время ничего не происходит, а потом наш лифт взлетает вверх, точно запущенная в космос ракета. От неожиданности мы едва успеваем схватиться за стенки, чтобы устоять на ногах.

Наконец лифт останавливается, и мы, с трудом веря, что всё это происходит на самом деле, выходим из кабинки. Под нашими ногами клубятся чёрные тучи, наполовину скрывая раскинувшийся где-то далеко внизу Манхэттен. Сразу от кабинки лифта идёт короткий мост, ведущий на плато, на котором и расположен Олимп. Мы прибыли по адресу.

Даже с учётом того, что я готов был увидеть всякое, я застываю у входа, поражённый исключительными масштабами и величественной красотой города богов. Рассеянные повсюду огни, горящие в больших чашах и играющие бликами на украшенных золотом мраморных постройках, позволяют легко разглядеть его очертания. Наверняка днём при свете солнца Олимп выглядит ещё красивей, сияя золотой жемчужиной посреди бескрайнего небесного простора.

Однако первое восхищённое впечатление длится у меня ровно до тех пор, пока мой взгляд не натыкается на гигантскую фигуру бога, как раз под стать здешней архитектуре. Он заметил нас сразу, едва мы ступили на священную территорию, и теперь, сложив руки на груди, внимательно и с явным интересом осматривает нас. У меня перехватывает дыхание, когда я понимаю, что мы попались.

Но неизвестный нам бог в сверкающих доспехах лишь коротко кивает, и Аннабет настойчиво тянет меня за рукав. Пригибаясь, словно воры, крадущиеся во мраке, мы бежим по главной широкой дороге, уходящей вверх, к самому богатому дворцу. Щит оттягивает мне руку, не давая забыть о добровольно возложенном на плечи долге.

На ходу я перевожу дух: просто удивительно, сколько мыслей может пронестись в голове за несколько секунд! Я-то уже было поверил, что наш заговор раскрыт и стал лихорадочно искать пути отступления.

Не совладав с собственным любопытством, я оглядываюсь на оставшегося позади небожителя.

“Гермес”, ― мелькает упорная мысль, хотя никаких доказательств, что это действительно он, у меня нет. Непонимание его поступка тревожит меня, но размышлять об этом сейчас недосуг.

Начало пути было преодолено удачно, и теперь мы стоим перед огромными тяжеловесными створками входа во дворец. Я достаю спрятанное оружие. Потрескивающие и исходящие сверкающими разрядами молнии удобно ложатся в мою ладонь ― до сих пор не могу свыкнуться с ощущениями касаясь их! В левой руке я зажимаю щит и подхожу ближе к дверям. Непродуманность нашего плана сразу даёт о себе знать: я с трудом представляю, что делать дальше. Впрочем, в этом нет нашей вины: в лагере, находящемся под неусыпным надзором богов, мы не могли открыто говорить на эту тему. Так что теперь всё зависит от удачи, моей ловкости и смелости.

Я киваю Аннабет и налегаю плечом на одну из створок. Это оказывается легче, чем я думал, и мне удаётся достаточно быстро сдвинуть её с места. Не оглядываясь на Аннабет, я влетаю внутрь здания.

Мне относительно повезло: внутри меня встречает хищная сталь взгляда Зевса.

Он стоит в центре, у круглого постамента, напоминающего стол, облачённый в неизменные доспехи, которые олимпийцы, похоже, не снимают никогда. К счастью, колоссальные размеры бога больше не вводят меня в ступор. Я не трачу времени на разглядывание обстановки, даже не успеваю заметить, есть ли в зале кто-нибудь ещё, а вместо этого сразу замахиваюсь и пускаю небесную стрелу в полёт.

Мощным толчком меня отбрасывает назад, и я падаю на спину ― вот она, скрытая сила молний. Выпавший из моей руки щит со звоном падает рядом, но уже нет времени, чтобы поднять его. Аннабет помогает мне быстро встать на ноги, и тогда я могу оценить нанесённый противнику ущерб. Я впервые использовал столь нестандартное оружие, а Зевс хоть и был удивлён неожиданным визитом гостей, но не настолько, чтобы растеряться, и потому молния рассыпалась искрами о его наплечник, лишь слегка задев руку.

Зевс на мгновение зажимает рану ладонью, а затем выхватывает немалых размеров меч из висящих на поясе ножен и с перекошенным от злобы лицом бросается на меня. Я же тем временем подбегаю к ближайшей колонне и, обретя в ней опору, снова бью молнией в царя богов. Обжигающая яркая вспышка заставляет его остановиться и отступить назад, но прочный нагрудник уберегает его от серьёзных повреждений.

Ситуация стремительно уходит из-под моего контроля. Я начинаю понимать, что не смогу долго противостоять громовержцу, даже с учётом того, что у меня в руках его главное оружие. Всё напрасно! Никогда полукровкам не избавиться от гнёта богов…

Но стоит мне об этом подумать, как в нашу схватку вмешиваются остальные олимпийцы. Угнетённые деспотизмом Зевса, так же как и мы, пусть и не в такой степени, они не пожелали остаться в стороне, когда появился реальный шанс изменить своё положение.

В один миг чаша весов склоняется в мою сторону. Против такой слаженной силы Зевсу не устоять. И вот его руки уже обвиты массивными цепями, а сам он, разозлённый и вместе с тем растерянный, теперь полностью находится во власти своих родственников.

Неожиданно всё заканчивается очень быстро, и в зале остаётся лишь несколько богов. У меня всё ещё ощутимо стучит кровь в висках и тяжело колотится сердце после короткого, но ожесточённого сражения. Краем глаза я замечаю, как Аннабет подходит к одной богине с длинными вьющимися, как у неё, волосами. И тут передо мной возникает огромная, заслоняющая свет фигура. Я поднимаю голову, уже догадываясь, кого увижу.

– Хоть это и прозвучит странно, но я благодарен тебе за то, что ты сделал, ― говорит Посейдон и смотрит на меня с такой добротой, что я невольно вспоминаю, как сильно мне не хватало всё это время отца. Доброго и сильного. Умного и понимающего. К которому всегда можно обратиться за советом и помощью.

Но его слова, призванные наладить контакт, имеют прямо противоположный эффект. Они напоминают мне о разделяющей нас глубокой пропасти отчуждения. Тем более, что я уверен: если бы я погиб на Играх, Посейдон просто забыл бы обо мне, как, вероятно, забывал о других своих детях.

– А это было и не ради тебя, ― холодно бросаю я и, развернувшись, собираюсь уходить.

В тот же миг за спиной слышится шум льющейся воды: бог морей перетекает из одной ипостаси в другую и касается рукой моего плеча.

– Перси, мы можем поговорить?

Теперь его ничем не отличишь от человека, разве что своеобразные доспехи выдают в нём бога. Стоит признать, так гораздо лучше. Но во мне всё ещё зреет глухое раздражение, с трудом поддающееся контролю. К тому же меня одолевают противоречивые чувства: с одной стороны, мне хочется наконец поговорить с отцом по душам, ведь неизвестно, когда ещё представится такой случай, а с другой ― хочется сбросить его ладонь и просто уйти, показав всю глубину моего к нему презрения.

– Ну, хорошо, ― я резко разворачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом, ― вы были против существующих порядков, но почему вы раньше ничего не могли поделать?

– Всё не так просто, Перси… ― устало вздыхает Посейдон. ― Игры не всегда были такими. Сначала это были обычные состязания, и смерти на них случались крайне редко и то лишь по неосторожности. По потом Зевс стал постепенно ужесточать правила. Не всем это пришлось по душе, но мы поддались его уверениям. А когда опомнились, он уже настолько укоренился на вершине своей власти, что так просто отменить его решения оказалось невозможным. Но я понял его причины. Он держал полубогов в вечном страхе, потому что сам боялся. Боялся за свой авторитет, за то, что однажды его захотят лишить власти и свергнуть с пьедестала.

– По-моему, так он только приблизился к этому… Так значит, один полубог, укравший молнии, оказался решительней вас всех?

– Ты этого не знал, но у богов тоже есть законы, которые мы не можем нарушить, которым подчинялся даже Зевс. Нам запрещено красть символы силы. Но мы всячески содействовали сыну Гермеса! Один он бы не справился. Выкрасть молнии у самого громовержца, царя богов ― это даже звучит невероятно!

Его последний аргумент окончательно приводит меня в замешательство. Я не собираюсь легко прощать богам так дорого обошедшиеся нам ошибки, но и обвинительных вопросов я тоже больше не нахожу.

– Кто же теперь будет царём богов? ― уже другим, более миролюбивым тоном спрашиваю я.

– Больше не будет царя богов, власть в равной степени будет распределена между олимпийцами. Мы решим дальнейшую участь Зевса на общем собрании. Но какой бы она ни была, вашему миру это не навредит. И, разумеется, больше ни о каких Играх не может идти и речи.

Уловив перемену в моём настроении, Посейдон подходит ближе.

– Вернуть утраченное время не под силу даже богам. Но это не значит, что нельзя изменить будущее. Я знаю, мне никогда не стать примерным отцом, но я буду присматривать за тобой, хоть ты и не будешь этого замечать. И если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь ― ищи меня в своих мыслях.

“Многообещающая перспектива”, ― с сарказмом думаю я, но уже без прежней злости.

Посейдон протягивает мне руку, и я, помня о необходимости налаживания доброжелательных отношений, без колебаний пожимаю её.

***

Мы возвращаемся в лагерь на следующее утро. И буквально с первых шагов понимаем, что весть о случившемся уже успела облететь весь лагерь. Теперь нас воистину встречают как заслуженных победителей! Радостные восклицания, похлопывания по плечу и рукопожатия сыплются на нас со всех сторон, пока мы неторопливо идём к нашим Домам. Лагерь преобразился до неузнаваемости, ведь его жители перестали напоминать порабощённых чужой волей зомби. Сам воздух вокруг словно наполнился звенящим ликованием.

– Перси и Аннабет спасители лагеря полукровок! ― кричит кто-то в толпе, перекрывая шум остальных голосов.

Мы останавливаемся на развилке дорог, в стороне ото всех, и поворачиваемся друг к другу.

– Нужно, чтобы все узнали, кто на самом деле украл молнии, ― говорю я, обведя взглядом лагерь.

– Мы обязательно расскажем им, ― серьёзно кивает Аннабет.

Тёплый ветерок, проворным зверьком снующий между нами, играет прядями её волос. Её синие, цвета предгрозового неба глаза с лёгкой поволокой грусти смотрят на меня с нечитаемым выражением. Могу побиться об заклад, она думает сейчас о Луке. И о Талии. И даже о Клариссе, которая, несмотря на свой вздорный характер и изначальную неприязнь к нам, всё-таки не заслуживала смерти.

– Перси Джексон! ― окликает меня издали Хирон.

Я бегло оборачиваюсь и обращаюсь к Аннабет, неуверенно почёсывая затылок и не зная, как сказать ей то, что я хочу:

– Э… Аннабет, я тут подумал… Может, мы как-нибудь выберемся в город, посидим в кафе?..

После недолгого молчания дочь Афины озорно улыбается:

– Может быть.

– Правда? Ну, отлично! Тогда я пойду?.. Увидимся! ― извиняюще пожав плечами, я бегу к Хирону, терпеливо дожидающемуся меня.

Аннабет провожает меня задумчивым взглядом.

– Перси, ― Хирон радушно улыбается мне, ― вижу, ты всё-таки прошёл per aspera ad astra*. Я в тебе не сомневался. Хотя и несколько разочарован тем, что это Аннабет, а не ты, мой бывший ученик, догадалась обратиться ко мне за помощью.

– Значит, вы тоже были против тех порядков? Не то чтобы я думал иначе, но… ― я развожу руками, уверенный, что Хирон и так всё поймёт.

– Мало кто поддерживал Зевса в его тирании. Но он сумел навязать нам свои законы. Я рад, что теперь всё по-другому.

– Лагерь теперь будет таким, каким был когда-то давно?

– Многое изменилось с тех пор. Но я уверен, что отныне перемены будут только к лучшему.

Случайно повернув голову в сторону, я вижу нашего директора, шагающего в одному ему известном направлении. Он не расточает улыбки направо и налево, даже что-то недовольно бормочет себе под нос, но то, что он ведёт себя вполне мирно, уже можно счесть хорошим знаком.

– А что насчёт Диониса?

– Ну… Думаю, теперь он сможет вернуться на Олимп, ― смеётся Хирон и затем резко перескакивает на другой вопрос: ― Так какую же награду хочет наш герой? ― и выжидающе смотрит на меня.

Мне не приходится долго копаться в своих желаниях. Перед глазами тут же возникает родное лицо с грустным взглядом больших карих глаз и ласковой улыбкой на губах. Сердце сжимается от острой тоски по самому дорогому мне человеку. Поэтому ответ сам слетает с губ:

– Отпустите меня домой.