Текст книги "Контакт с бездной (СИ)"

Автор книги: Амелия Сиринити

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Глава 3

Вывеску 'Добро пожаловать в Рим' я увидела через два дня.

Ну наконец-то. Дорога уже порядком осточертела и все, чего хотелось, это принять ванну и хорошо отоспаться. Остановок, кроме как чтоб заполнить бак горючим, мы не делали, на границах Стас использовал звукокод, и таможенники принимали нас за каких-то чиновников, важных персон или кого-то в этом роде.

Стас мирно посапывал на пассажирском сидении. Хорошо же уметь засыпать в любых условиях! А я только дремала и боялась, что глаза вот-вот сомкнутся и машина въедет в дерево или в какой-нибудь рефрижератор.

Пора его будить. В городе с недосыпом водить нельзя, и это будет вершиной злого рока – уйти от организации, от убийцы и умереть в автокатастрофе.

Я подергала его за рукав, и он что-то пробубнил мне сквозь сон. Прямо как тогда, возле стройки, когда всё начиналось.

– Вставай, Стас, мы в Риме, – я съехала на обочину, остановилась.

– А-а-а, что? – встрепенулся он.

– Мы в Риме, говорю.

– Ага, – он поднялся, протер ладонями глаза, одарил меня прищуренным взглядом.

– По городу я в таком состоянии не поведу. Страшно. Да и не представляю, куда ехать.

– Да, хорошо, меняемся, – пробормотал он и вышел из машины. Я подвинулась на пассажирское сиденье. Выходить не хотелось, тем более, под барабанящий по крыше 'БМВ' легкий моросящий дождик. Надеюсь, добравшись до места назначения, получится отдохнуть.

Стас уселся на водительское сиденье, достал телефон, сделал вызов.

– Джованни, да мы уже в Риме. Куда нам? – говорил он по-итальянски, и я сказала себе спасибо, что как-то от нечего делать выучила этот язык. – Хорошо, скоро будем, жди.

– Твой техник? – поинтересовалась я.

– Он самый, ждет нас, – машина тронулась с места.

Хотелось подремать, но мы уже были почти на месте, да и упускать возможность посмотреть на Вечный город из окна машины не стоит. И так уже Мюнхен продремала.

Вскоре деревья за окном закончились и замелькали небольшие коттеджики и виллы. Симпатично здесь было – дети, играющие на улицах, небольшие лужайки возле аккуратных домиков, старательно подстриженные кустарники, клумбы с разнообразными цветами. А в Москве ведь подобная загородная область кишит пятиметровыми заборами, за которыми восседают целые частные охранные армии. Там даже пройтись по такой вот местности страшно – примут за какого-нибудь рецидивиста и убьют на месте, да и никто не будет знать, куда человек пропал. Эх, как бы здесь не было, а за родиной с её бесконечными пробками, вечно хмурыми людьми, грязью и нищетой скучно. Какая бы она не была, а родина всегда остается родиной.

Дождь прекратился, да и, судя по сухой дороге, он решил не гостить в городе, ограничившись взглядом на него издали. Поёжившись, я сидела и смотрела то на Стаса, который еще не успел окончательно прийти в себя после сна, то в окно. Рим умел впечатлить, запасть в душу даже после самого первого мимолетного свидания. Коттеджики сменились пятиэтажными многоквартирными домами, в которых даже чувствовалось что-то родное, близкое, но в то же время далёкое. А еще зелень. По сравнению с Москвой, Киевом и даже Прагой Рим просто-таки тонул в зелёном цвете. Почти к каждому дому прилегал малюсенький парк с лавочками, а украшенные зеленью балконы создавали впечатление, что город просто вырос за ночь посреди леса. Если Москва и Киев у меня настойчиво ассоциировались с серым цветом, Прага с красным, оранжевым и коричневым, то Рим однозначно был зелёный. Картину дополняли важно восседавшие на крышах домов стаи голубей, наблюдающих за всем происходящим.

Здесь всё, начиная от домов и заканчивая машинами казалось аккуратным, небольшим, миниатюрным, не было у итальянцев тяги к гигантизму, и все же Рим чем-то напоминал лабиринт, беспорядочное переплетение узеньких улочек, местами с односторонним движением, где без карты чужеземцу уж никак не обойтись. Даже странно, как здешние жители умудряются в этих улицах не создавать огромных многокилометровых пробок. Перенеси сюда русских – и Вечный город придется переименовать в город вечной тянучки. Но машин здесь было немного, и это не были огромные внедорожники, так популярные в России, вместо них по дорогам ездили аккуратные 'Фиаты', 'Альфа-Ромео' и 'Фольксвагены'. Хотя, если бы действительно население Москвы в один прекрасный день проснулось в Риме, город преобразился бы меньше чем за год. Кому были бы нужны все эти старинные домики, памятники архитектуры, статуи и фонтаны? Наши в погоне за прибылью снесли бы как минимум две трети Вечного города, понастроив вместо их дорогих бутиков, небоскребов с офисами толстосумов-адвокатов и жадных до прибыли менеджеров, уродливых торговых центров, автостоянок и жилых домов-монстров, где цена квадратного метра жилплощади превысит заработок среднестатистического человека за всю жизнь. Пусти свинью под стол...

Здесь же самыми большими строениями были огромные, высящиеся над городом храмы, отдающие чем-то старинным, древним, словно они скрывали в себе некую извечную и никем не раскрытую тайну.

А вот и туристы, фотографирующиеся на фоне вздымающегося посреди мощеной камнем площади большого искрящегося фонтана, причем то ли сработала моя интуиция, то ли их лица были настолько красноречивы, но я сразу поняла – русские. Рыбак рыбака, как говорится, видит издалека.

Кажется, мы уже въехали в центр города. Дома вокруг становились все более старинными, а улицы сужались. Куда больше-то?

Повсюду клубились туристы с фотоаппаратами и видеокамерами, царила атмосфера какого-то нескончаемого праздника, карнавала. А потом до меня дошло, откуда берется такое чувство. Люди. Это не русские с постоянным недовольством жизнью и вечным вопросом 'Как пережить завтрашний день' в голове. Здешний народ умел радоваться, умел жить так, как ему хочется, наслаждаться каждым мигом, и это чувствовалось, проникало вовнутрь, способно было сделать даже черствого от природы человека немножечко веселее и жизнерадостнее.

– Далеко еще? – спросила я Стаса, испытывая противоречивые чувства – с одной стороны, хотелось подольше насладиться красотами этого города, но с другой – усталость брала свое, заставляя думать не о вон тех искусных статуях, не о возвышающемся над городом куполе древнего храма и даже не о промелькнувшем за окном Пантеоне, а о подушке и одеяле.

– Нет, сейчас выедем из центра и прибудем на виллу, – ответил он.

– Виллу? – удивилась я. Это слово у меня ассоциировалось только с одним понятием – роскошь, к которой я никогда особо не тяготела.

– Небольшая вилла в пригороде. Так нужно для прикрытия, – объяснил Стас. – Джованни все расскажет на месте.

Выехав из центральной части города, мы оказались в районе, так и кишевшем различного рода особняками – как большими, так и маленькими, более современными, старинными либо же оформленными под старину. Наверное, именно так выглядела бы Рублёвка, убери с неё те самые многометровые заборы с жужжащими на них видеокамерами.

Почти возле каждой виллы высилось несколько пальм, располагался небольшой бассейн, иногда встречались скульптуры и маленькие фонтанчики. А вот и местная жительница, спокойно поливающая клумбу цветов рядом со своим домом. Решись владелица подобного имения проделать подобное у нас – её бы неизменно обступило десятка два вооруженных охранников. На самом деле охрана мало кому нужна, но у россиян это признак роскоши наравне с дорогущим автомобилем и золотыми кольцами на каждом пальце.

– Приехали, – сказал Стас, сворачивая во двор, а я удивилась.

Да уж, небольшая вилла! В этом двухэтажном особняке вполне комфортно могли бы жить несколько десятков человек! Фасад чем-то отдалённо напоминал средневековый замок или монастырь – выложенное из белого мрамора здание со статуями то ли горгулий, то ли ангелов на карнизе под крышей, хорошо разглядеть их из-за выглянувшего сквозь облака солнца мне не удалось. Прямо перед входом красовался довольно крупный, правда, неработающий фонтан с уродливой скульптурой рыбы в центре. Наверное, здесь не обошлось без бассейна, а может, и теннисного корта, но они, скорей всего, находятся с тыльной стороны здания.

– Прошу в вашу обитель, – усмехнулся Стас, и я вышла из машины.

Навстречу нам уже шел высокий и худой как спичка человек с завязанными в хвост длинными волосами. Выглядел он рассеянным, оторванным от внешнего мира, словно здесь находилась только его телесная оболочка, а сам он летал где-то в облаках.

– Джованни, – представился он, протягивая мне руку и одновременно расплываясь в улыбке до ушей.

– Ирина, – пожала я его ладонь.

– Уже не Ирина, – улыбнулся он. – Теперь вас зовут Габриэлла Мария Ульрихт. Пройдемте в дом. За нами, конечно, не следят, но так будет лучше.

Ну и имечко...

Вслед за Джованни и Стасом я прошла к выглядевшей очень тяжелой украшенной резьбой двери, которая, как ни странно, открылась легко и непринужденно.

Холл был большой. Нет, скорее даже, холл был огромен. Метров десять на десять и с высоченным потолком, на котором располагалась таких же внушительных размеров, как и само помещение, хрустальная люстра. Деревянный, явно ручной работы шкаф, стоявший в углу, был размером с коридор в моей бывшей московской квартире. А мне уж показалось, что итальянцы не склонны к гигантизму! Здесь же располагался обитый зелёной кожей диванчик, пара мягких стульев и журнальный столик, а белоснежные стены украшало несколько картин – репродукции, но явно не из дешевых.

Да в одном этом холле можно спокойно жить втроем, а то и вчетвером, при этом сохраняя личное пространство!

Я взглянула на Стаса, который, судя по выражению лица, тоже был в этих покоях впервые.

– Сюда, пожалуйста, – Джованни открыл массивную двухстворчатую дверь, которая вела в огромную комнату, оформленную в красных тонах. Красные диванчики, красное покрытие на полу, плотные цвета красного вина шторы на окнах и открытая бутылка пива на массивном столе, которая явно не вписывалась в интерьер.

– Садитесь, – Джованни указал на диванчик, который выглядел скорее музейным экспонатом, чем предметом мебели. Да и вообще все здесь не походило на помещение, где можно жить. Для приема гостей – возможно, и подойдет, но вот кем нужно родиться, чтобы находиться в таких хоромах постоянно и получать от этого удовольствие – понятия не имею. Представилась небольшая комнатка где-то на втором этаже, самая обычная комнатка – с разбросанной одеждой, расстеленной кроватью, поцарапанным столом и прочими атрибутами настоящего жилья, в которой мог бы проживать владелец. А здесь так – похвастаться, если кто в гости зайдет.

Диванчик, который по стоимости явно был равен среднему автомобилю, вдобавок ко всему оказался жестким и неудобным. Точно экспонат. На нем не сидеть – лишь показывать. Как современные огромные телефоны, не помещающиеся ни в какой карман, – непрактично, зато с понтами.

Джованни крутанулся, словно его неудержимо потянуло в пляс, схватил со стола бутылку с пивом, отпил.

– Ну как вам обитель? – он посмотрел на меня.

– Непривычно, – ответила ему. – Похоже на выставочную залу.

– Габриэлла Мария Ульрихт любит подобные жилища, – ответил он.

– Эта Габриэлла – извращенка, – пробормотала я.

– Теперь вас так зовут, а значит, придется всё это полюбить, – Джованни улыбнулся и снова сделал что-то наподобие танцевального пируэта. Похоже, ему нравилось демонстрировать себя.

– Где ты откопал эту личность? – спросил Стас.

– Это одна из резервных легенд ЦРУ, припасенных на всякий случай, – усмехнулся Джованни.

– Ты взломал Ленгли? – судя по голосу, Стас изрядно удивился.

– Шутишь? – Джованни демонстративно покрутил пальцем у виска. – Просто кое-кто из ЦРУ мне кое в чем задолжал. Они, конечно, рано или поздно поймут, что кто-то другой использовал их легенду, но к тому времени, надеюсь, мы сделаем всё задуманное.

– Ну и какова она, моя новая личность? – я посмотрела на улыбчивого техника.

– Ты немка, родилась в Бонне, тебе тридцать три года, ты программист по профессии, программируешь не ради денег, а получаешь от этого удовольствие. Денег у тебя и без того хватает. Ты в двадцать лет вышла замуж за восьмидесятилетнего бездетного миллионера, а через четыре года он умер, оставив тебе свое состояние.

– Да уж, еще и черная вдова, – я презрительно посмотрела на Джованни.

– Не черная вдова, а обыкновенный брак по расчету, – ответил он, отпивая пиво. – Старик умер своей смертью и прекрасно понимал, зачем ты за него выходишь. Думаешь, нажив такой капитал, он может быть глупцом? Деньги ему на том свете все равно не понадобятся, почему бы не провести последние годы жизни в приятном обществе? Так вот, – он снова отпил пива. – Про существование организации ты узнала три года назад, стала внештатным сотрудником – писала для них кое-какие программы. Потом тебе это наскучило, ты решила перебраться в Рим и поработать в самой организации. Мне пришлось обработать звукокодом одного из здешних сотрудников организации, чтобы он внес тебя в списки, дал входные коды и прочее. Это, – Джованни поднял со стола небольшую папку и протянул её мне, – то, что тебе нужно знать. Имена родственников, знакомых, прежние места жительства, подробная биография и прочее.

Я вздохнула и открыла папку. На первой странице была прикреплена маленькая фотография ни капли не похожей на меня женщины. Она вряд ли смогла бы сойти даже за мою дальнюю родственницу – немка в самом классическом представлении. Немного угловатое лицо, строгий взгляд, высокий лоб, узкие губы, но при этом она не походила на штандартенфюрера СС в юбке. В ней была своя красота – красота властная и жесткая. Не удивлюсь, если у неё окажутся склонности к садомазохизму в активной роли. В России такой тип женщин не особо любим мужчинами – там привыкли, что доминировать должен он и только он. А вот в Европе подобные фрау довольно популярны. Что же, немка так немка.

– А они не заподозрят маскировочный звукокод? – я посмотрела сперва на Джованни, потом на Стаса.

– Нет, – техник широко улыбнулся. – Потому что его не будет. Ты же вроде как в розыске, твоим настоящим лицом там светить нельзя в любом случае. Мы временно изменим твою ДНК. Не полностью перепишем, а сделаем такой себе маскировочный покров, отчасти преобразовав тело. У нас есть инъекция, Стас умудрился стащить одну еще когда на них работал. Таким образом, по ДНК они тебя тоже не опознают, ну или, по крайней мере, не должны опознать.

От слова 'инъекция' по моей коже пробежал холодок. Никогда не любила уколов, а действие сыворотки, меняющей ДНК... Могу себе это представить.

– То есть ты не уверен в невозможности опознания? – спросила я.

– А в чем можно быть уверенным до конца? – улыбнулся техник. – Но даю девяносто девять процентов, что этого не будет.

– А если сработает один процент? – я всмотрелась в его постоянно улыбавшееся лицо.

– Пытать они точно не будут, – Джованни картинно развел руками. – Организация не Инквизиция, мучить они не любят, впрочем, ты и сама об этом знаешь. Допросят с помощью звукокода, под которым ты добровольно выложишь им все, и убьют. Аккуратно и безболезненно.

Умеет он обнадежить! От такой перспективы мне стало страшно, в горле образовался комок, на миг захотелось отказаться от всего и уйти, но даже если этот один процент сработает, будет ли это хуже жизни в постоянных бегах в ожидании, что если не сегодня, то завтра за мной придут?

– Ладно, можете считать, что я в деле, – вздохнув, я откинулась на неудобном диванчике. Что-то подсказывало мне, что всё не так просто. В этом всем есть какой-то подвох, но слушать внутренний голос мне не хотелось. С логической точки зрения это был единственный шанс вернуть нормальную жизнь, деваться было просто-напросто некуда.

– Проникнув внутрь, тебе нужно будет подбросить компромат в компьютер их главного компьютерщика по имени Лука Бальцини, – Джованни на миг присел в одно из кресел, но сразу же встал – то ли ему оно показалось слишком неудобным, то ли, что более вероятно, он вообще не мог долго усидеть на одном месте. – Когда компромат обнаружат, Бальцини обвинят в предательстве организации. Нам нужно от него избавиться, он тот, кто сможет отследить наш вирус и уничтожить его. После этого можно будет приступить к основной части операции.

– Ты уверен, что только этот Бальзини, или как там его, сможет распознать вирус? – насторожился Стас.

– Бальцини, – улыбка Джованни стала еще шире, иногда складывалось впечатление, что ему сделали пластическую операцию, после которой он просто не может не улыбаться. – Да, уверен. Потому что он сам написал этот вирус, организация про него не знает. Лука Бальцини верен организации, но он из тех людей, которые любят перестраховываться, прежде, чем войти, просчитывают, как будут выходить. Он написал вирус для страховки, а я его незаметно скопировал. Конечно же, только он сможет распознать своё детище.

На словах, как говорится, все просто, а на деле... А на деле любой, самый малейший промах может привести к провалу.

– Завтра утром у тебя первый рабочий день в римском отделе организации, – Стас похлопал меня по плечу. – Желательно завтра же подбросить компромат в компьютер Бальзини.

– Бальцини, – подправил его Джованни.

– Нужно сделать все быстро, – не обращая внимания на техника, продолжил Стас. У нас два, от силы три дня. Дальше твоя маскировка перестанет работать, а другой сыворотки у нас нет, да и если бы была – повторный ввод за такой короткий срок организм может не перенести, ЦРУшники могут понять, что кто-то втихаря использует их легенду, а люди организации есть и в ЦРУ, да и маниане с их предчувствием будущего могут что-то заподозрить. Так что необходимо поспешить.

– Сперва мне нужно выспаться, – я посмотрела на Стаса. – Голова уже совсем не варит, кажется, вот-вот отрублюсь.

– Спальни на верхних этажах, – скривился техник.

– Я тебя проведу, – Стас встал с диванчика.

– Выучить биографию не забудь, – буркнул Джованни.

Не знаю почему, но он мне не нравился. То ли вечной, не сходящей с лица улыбкой, то ли излишней демонстративностью, а может, чем-то другим, но быть рядом с ним не хотелось. Хоть в чем-то он был прав, данные о моей новой личности нужно изучить как можно быстрее, но сон прежде всего. В таком состоянии мой мозг все равно не сможет их воспринять.

– У нас есть код против сна, – сказал Джованни, и я еле удержалась, чтобы не крикнуть что-то в его сторону. Захотелось схватить вон ту явно дорогую вазу и запустить её в вечно улыбающегося техника.

– Пусть поспит, – ответил ему Стас. – Как-никак, от кода только перехочется спать, сил он не прибавит, наоборот, изнурит. Мы же не хотим, чтоб она отключилась в центре и её отправили в госпиталь, где врачи смогут определить, что она – подстава.

Я услышала, как Джованни что-то пробурчал себе под нос. Один из тех типов, которые считаются только с собственным мнением и не признают даже малейших отклонений от их планов. Ненавижу таких.

По широкой поскрипывающей лестнице мы поднялись на второй этаж. Мне показалось, что скрип ступенек сделан специально, исключительно для антуража. Ну не может в таком доме на самом деле что-то скрипеть! Черт его знает, какие у богачей тараканы в голове. Может, хотят на какое-то время почувствовать себя обычными людьми.

Как оказалось, спален на верхнем этаже находилось целых пять, но выбирать из них какую-то конкретную уже не хватало сил, и я вошла в первую попавшуюся. А здесь все не так плохо, как я себе представляла. Музеем, конечно, попахивало, но, кажется, здесь можно вполне нормально выспаться.

Широченная кровать, не менее четырех метров в ширину, и с ножками, сделанными под звериные лапы, казалась вполне удобной. Все было оформлено в легких, пастельных, не утомляющих глаз цветах – стены, тумбочки по обе стороны от кровати, небольшой комод, шкаф. Даже картина с изображением дамы из века так семнадцатого успокаивала.

Присев на краешек кровати, я поняла, что она довольно мягкая по сравнению с диванчиком внизу.

Я поймала взгляд все еще рассматривающего комнату Стаса.

– Эти сны, – вздохнула я. – Меня опять будут мучить кошмары.

– Кошмары?

– В последнее время мне часто снится, как вселенная уничтожается. Окутывается черной дымкой, тьмой. Я понимаю, что это, скорее всего, мои фантазии, но что если нет?

Говорить про это мне было трудно, словно бы я рассказывала какие-то интимные подробности своей жизни, но мне необходимо кому-то об этом рассказать. Что, если это правда? Если действительно во вселенной существует нечто, способное пожирать целые галактики? Эти мысли заставляли сердце биться сильнее, а дыхание – учащаться ... Что, если это всепоглощающее ничто и есть сила, управляющая манианами? Если то, что они делают на Земле, является неким подготовительным этапом для прихода бездны?

– То есть? – Стас присел рядом.

– Помню тогда, когда я использовала звукокод в операции по поиску предателя, мне приснился манианин, хоть до того я их ни разу не видела, – прошептала я, а видения о тьме опять пронеслись в моем разуме. – Иваныч объяснил это тем, что я смогла через звукокод подключиться ко всем, кто окружал меня, а среди них попался некто, знающий о манианах. Сейчас я вижу тьму, но ощущения такие же, как тогда, в первый раз, – мои руки сами нашли ладонь Стаса и вцепились в неё, как утопающий хватается за брошенный ему спасательный круг. Я чувствовала, как дрожат мои пальцы, как по спине пробегает холодок, как шумит в ушах. – Будто все это происходит в реальности, – продолжила я, смотря в глаза Стаса. – Я осознаю, что нахожусь во сне, такое чувство, будто кто-то проникает в мой мозг и демонстрирует эту картину. Каждый раз она другая, но показывает одно и то же – всепоглощающую тьму, которая пожирает целые галактики, звёздные скопления...

Мой голос задрожал, и я поняла, что больше не могу говорить. Слова просто не желали рождаться во мне, словно кто-то отключил мой язык. По всему телу пробежала легкая дрожь. Я просто сидела и молча смотрела на Стаса, ожидая хоть какого-то разумного ответа, объяснения моим видениям. Пусть он не будет верным, но хоть какая-то опора, нечто, за что можно зацепиться.

Стас посмотрел в мои глаза с видом учителя, который собирался открыть своему ученику некую непостижимую истину.

– У многих людей после использования звукокодов начинаются изменения психики, – вполголоса говорил он. – До сумасшествия, конечно, не доходит, но некоторые видят галлюцинации – одни своих мертвых родных, другие – крах человечества, третьи – каких-то непостижимых существ. Галлюцинации зависят от конкретного человека и почти никогда не бывают одинаковыми, – он вздохнул, положил руку мне на плечо и прижал меня к себе. – Но на самом деле это такой себе поводок. Я сам недавно узнал. Маниане, не желая отпускать своих сотрудников, имплантируют эти галлюцинации в звукокоды. Мозг же принимает их за воспоминания, причем очень нужные, необходимые воспоминания и сохраняет в себе. Таким образом, ты переживаешь несуществующие воспоминания о вещах, которых нет и не может быть в реальности. Мозг сам порождает их и сам же пытается в них поверить. У людей, работающих в организации, они почти не проявляются или не проявляются совсем – ведь сами маниане глушат их. Но стоит человеку бросить организацию – ложная память начинает проявляться во всей красе. Человеку кажется, что он сходит с ума. Сознание понимает, что это неправда, но подсознание стоит на своем. После этого одни приходят в организацию с повинной, другие кончают с собой, третьи сходят с ума. Только самые сильные психически люди способны противостоять этому.

– То есть они превращают людей в наркоманов? – ужаснулась я.

– Что-то похожее, – ответил Стас, сильнее прижимая меня к себе.

Я с облегчением вздохнула, показалось, словно с плеч сваливается тяжелая ноша. Это все ненастоящее. Нет никакой силы, способной гасить звёзды. Это всего лишь еще одна проделка маниан, с которой нужно бороться.

– У тебя бывают подобные видения? – спросила я.

– Было пару раз, но пока что не мучит, – скривился Стас. Про свои видения он явно рассказывать не хотел, но было видно, что это доставляет ему не меньшую боль, чем мне. – Если наш план удастся, звукокоды перестанут существовать, возможно, исчезнут и эти галлюцинации. А если нет – мы сможем объяснить все ученым, и они придумают какой-то выход.

– Надеюсь, – прошептала я, на миг закрыв глаза и пытаясь всё переосмыслить. Выходило так, что только план Стаса мог избавить меня от паранойи и галлюцинаций, а человечество – от маниан. И осознавать это не было приятно. Кому будет приятно, если ему скажут, что от его действий зависит не только его судьба, а еще и судьба целого мира? Только дети мечтают стать супергероями и спасти человечество, только в книгах и фильмах герои сломя голову бросаются навстречу любой опасности во имя человечества. На самом же деле никто, ни один человек, не хочет брать на себя подобную ответственность.

Я посмотрела на Стаса, и поняла, что в нем что-то изменилось. Взгляд. Он был другим, необычным. Раньше подобного я никогда у него не видела. Но он был приятным, отдающим каким-то непонятным теплом. Верой и надеждой. Верой в меня и надеждой на успех.

Он, отвернулся, словно устыдился, его рука мягко провела по моим волосам, а потом медленно, аккуратно повернула мою голову.

Я снова уловила этот взгляд, и он как будто заряжал меня уверенностью и верой в то, что все получится. Вторая рука Стаса мягко провела по моей щеке, словно вытирая с неё несуществующие слезы.

Он смотрел на меня, а я смотрела на него, не в состоянии отвести взгляд. Что-то загорелось внутри меня, теплое, приятное, разносящее жар по всему телу. Мое сердце застучало сильнее.

А потом мы поцеловались.