Текст книги "В лесах ночи (ЛП)"

Автор книги: Амелия Атуотер Родс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 13

Теперь

Я была глупа нападая на него тогда и одинаково глупа чтобы выманивать его теперь, но у меня нет другого выбора. Я отказываюсь останавливаться и позволять Обри стать королем, не бросая вызов ему.

Я могу ощутить его ауру в комнате, но я не видела его, и он не говорил.

Где ты, Обри? Я спрашиваю его мысленно. Почему ты скрываешься от меня?

Я слышу его смех, насмешливый голос в моей голове; это голос я ненавидела всем своим разумом, всеми силами и своей душой. Он сказал только четыре слова, даже не предложение.

Одна строка стихотворения.

Тигр! Тигр! Жгучий страх...

Я закричала бессловесным криком орла, охотничьим криком ныряющего ястреба, возмущенным криком содержащегося в клетке животного, и я слышу, что Обри смеется в моем уме. Я знаю, где он был, когда я охотился на его земле.

Даже сейчас, когда он смеется, я изменила свой облик на золотистого ястреба, который вылетел из этой комнаты в своей животной ярости и приземляется внутри клетки тигра в зоопарке. Знак "Бенгальский тигр" упал, и его деревянный столб был разломан на две равных части. Металлические стержни в клетке тигра согнуты. Охранник лежит на земле, бледный и неподвижный.

Я не заботилась о других охранниках или знакомых, только о Торе, одном существе которое я любила после смерти Александра. Торе, которая лежала на боку, ее лапы были связаны, с ножом в сердце. Она родилась свободной и заслуживает того, чтобы жить так. Вместо этого она жила в клетке и была убита, связанная и беспомощная. Это больше, чем все другое заставляет меня чувствовать себя так, как будто нож был воткнут в мое сердце, а не ее.

Я вернулась обратно в свою обычную форму и вытащила нож из нее, издавая бессловесный вопль ярости и горя. Разорвав веревки на ее лапах, я заплакала на ее золотистой и черной шерсти, которая навсегда потеряла свой блеск. Я плачу – плачу сейчас, а не когда я потеряла своего брата и свою жизнь. Я плакала до тех пор, пока мои слезы не иссякли.

Любовь – самое сильное чувство, которое любое существо может испытать за исключением ненависти, но ненависть не может причинить вам боль. Любовь, доверие, дружба, и все другие эмоций людей стоят так много, являются единственными эмоциями, которые могут принести боль. Только любовь может разбить сердце на такое количество частей.

Самая большая боль, которую я когда-либо чувствовала, приходила с потерей любимого человека. Я любила Александра, и каждая рана, которую он получил, казалось отражается на мне. Его смерть разорвала мое сердце и обобрала его до нитки, и теперь Обри использовал мою любовь к Toре, чтобы воткнуть лезвие еще глубже.

Это то чему я научилась, самые сильные из вампиров держат все эти эмоции внутри себя: потому что они – слабые места, и если у Вас есть слабые места, Вы можете быть убиты вместе с другой добычей.

Близко к рассвету я поднимаю голову, мои длинные золотые волосы, смешивающиеся с мехом Торы, тигровой окраски. Я не думаю, лишь просто добавляю черную полоску к моим собственным золотистым волосам.

– Посмотри, моя красавица, – шепчу я. – Я украла твои полосы. Я буду носить их так, чтобы о твоей красоте не забывали. Мой тигр, моя Тора, моя прекрасная, я не позволю этому преступлению остаться безнаказанным. – Мои глаза сухи, но искрятся гневом и решимостью. – Я удостоверюсь, что он действительно мертв, прежде чем он заберет другую жизнь, которую я люблю.

Я сосредоточена внутренне, на Tоре, и слышу, что никто не приближается ко мне. Однако я чувствую колебание воздуха против моих волос, ауру какого-то незванного гостя. Я подняла голову, но никого не увидела. Кто бы там ни был, он не оставил ничего кроме листка бумаги рядом с моей рукой.

Я беру бумагу, мне на глаза попалось имя, которое было написано сверху черными чернилами: Рейчел. Я не могу прочитать приведенные ниже слова, которые сливаются вместе, где вода упала на чернила. Это не вода поняла я, это были слезы.

Я гляжу на имя мгновение, затем сжимаю записку в своей руке, мелкая дрожь ярости прошла через меня на это существо, кто осмелился дразнить меня так. Я не узнала ауру по бумаге; я не знаю, кто послал ее.

– Рейчел мертва, – говорю я вслух. – Я не Рейчел – она умерла триста лет назад.

Слезы на бумаге – чьи они? Что человек узнал о Рейчел, почему так болезненно переживал ее историю, и зачем он послал мне это? Или это внимание очередная больная шутка Обри, еще один способ оставить шрам на моем сердце?

– Я не хочу, играть в ваши игры! – Я закричала. Если тот, кто оставил это напоминание по-прежнему рядом, пусть он набросится на меня.

Никто не ответил.

Глава 14

Теперь

Мое прошлое и настоящее объединились, чтобы насмехаться надо мной. Дрожа от горя и гнева, я возвращаюсь к Амброзии. Я оглядываю комнату, ища Обри. Я не вижу его.

Я приезжаю в это место, ища отвлечения. Призрак Рэйчел не может последовать за мной сюда.

Я вижу свое изображение, отраженное в хрустале, который кто-то оставил на прилавке. Мое отражение – туманное явление, но я вижу окрас Торы в своих волосах, и смеюсь. Это то, что Обри никогда не заберет у меня.

В этот момент я понимаю кто я: дикое дитя тьмы. Опасная тень, которая в настроении создавать проблемы.

Я обвожу взглядом комнату. Улыбаясь, я отбрасываю свои тигровые волосы назад от лица, и сажусь за стойку. Девушка за ней, молодой вампир открыл рот, как если бы хотел мне что-то сказать, но потом передумал.

– Что ты видишь? – кто-то спрашивает меня, и я поворачиваюсь к нему. – Ты осматриваешь эту комнату, как если бы видишь ее иначе, не так как мы. Что ты видишь?

Я узнаю его, и я знаю, что он узнал меня. Он – родной брат Атэр, Джейгр. Люди говорят, что он рассматривает всю жизнь как игру, в которую нужно играть – a в жестокой и смертельной игре, кто выигрывает тот и устанавливает правила.

Джейгру на вид около восемнадцати, с темной кожей и темно-коричневыми волосами. Его глаза изумрудно-зеленые, и они отражали тусклый свет, как у кошки. Я знаю, что это тоже иллюзия, как и мои волосы. У всех вампиров были черные глаза, и у Джейгра были темные глаза, даже когда он был жив – он родился около пяти тысяч лет назад, в Египте, и наблюдал, как строились великие пирамиды.

– Я вижу человека, который не показывает свои истинные глаза, – я наблюдаю за ним. – Что ты видишь?

– Я вижу, что мои предупреждения Атэр и Обри были оправданы, – отвечает он.

– Это ты предупредил Атэр что я стану сильной?

– Это я предупредил ее, что ты будешь сильнее, чем она.

Он сел за стойку рядом со мной, и девушка находящаяся за ним уступает, и отходит к столу в другой стороне комнаты.

– Атэр слаба, – комментирую я. – Это – один из ее недостатков. Она изменяет тех, кто будет более сильным, чем она, потому что это заставляет других думать, что она обладает большей властью, чем другие.

– Она не единственная, ты более сильна чем она, Ризика, – отвечает он. – Обри не часто бросают вызов, потому что люди знают, что он влиятелен, и они боятся его. Он тебя боится, хотя он не намного сильнее, чем ты.

– О, действительно? – спрашиваю я, не веря ему. – Тогда мы должно быть говорим о разных Обри, потому что я проиграла в прошлый раз, когда боролась с Обри, которого я знаю.

– Ты могла скрыть тот шрам с помощью мысли. У тебя есть сила чтобы сделать это, – говорит Джейгр, сменяя тему.

– Я могу, – отвечаю я. – Но я не сделаю этого.

– Ты носишь его как знак предупреждения – знак того, что ты будешь мстить за него.

– Я буду мстить за большее, чем этот шрам, Джейгр.

– Когда? – он нажимает. – Ты будете ждать, что он включит музыку? Или сделаешь это сама?

– Я предпочитаю убивать в тишине.

Джейгр пристально смотрит на меня и улыбается.

– Удачной охоты, Ризика. – Мгновение спустя он ушел.

Я откидываюсь назад, думая над его словами, и затем я также ухожу. Мы – фантомы ночи, приходящие и уходящие из затемненного города как тени в искусственном освещении.

Я возвращаюсь в свой дом в легком, отрешенном настроении, не беспокоясь об осложнениях с моей местью. Я смотрю в окно, наблюдая за некоторыми людьми, кто также возвращается в кровать, когда солнце поднимается.

Одна из них входит в свой дом – ведьма, но только она не обучена. Она не представляет угрозы для меня.

Я также вижу Джессику, молодого автора Конкорда, глядя в ее собственное окно. Джессика пишет о вампирах, и ее книги верны, хотя никто не понимает, как она узнает то, что о чем она пишет. Интересно, должна ли я рассказать ей свою историю, возможно, она могла бы записать ее для меня. Возможно, это – моя история, которую она теперь пишет.

Я иду наверх и падаю в кровать проваливаясь в вампирский сон.

Мои мечты – мои воспоминания о прошлом. Я мечтаю о своих годах невиновности, в то время как я все еще вела борьбу с тем, кем я была.

Глава 15

1704 год

Я не возвращалась домой в течение трех лет, и когда я наконец-таки сделала это, меня никто не увидел.

Была почти полночь, когда я остановилась в "Конкорде", эта остановка была преднамеренной. Я не хотела нарваться на каких-либо людей.

Мне не хотелось признаваться, конечно, но я была больше чем уверена, что смогу держать себя в руках. Последний раз, когда я кормилась был две ночи назад, вором, которому сильно не повезло напасть на меня, пока я блуждала по темным улочкам. Жажда была сильна.

Хотя я утешала себя, говоря, что убивала только тех, кто этого заслужил, слова Обри всегда эхом отдавались в моем сознании: Ты теперь бог, Ризика, решаешь, кто должен жить, а кто должен умереть? Воры и убийцы, поддерживали меня, но и только. Я кормилась настолько часто, как мне было нужно, чтобы выжить, и голод был всегда рядом.

Я стояла возле дома, где когда-то жила, расположенного на краю колодца, наблюдая за домом, словно призрак, который может видеть и слышать, но не в состоянии сделать что-нибудь еще.

Он не признал бы меня, даже если бы увидел? Эти три года изменили меня. Моя светлая кожа была морозно-бледной, и мои золотые волосы были запутаны, не зная расчески некоторое время. Я носила мужскую одежду, потеряв всякий интерес к длинным платьям, когда исследовала леса, горы и реки, страны.

Конечно, я могла бы подойти к двери и спросить своего отца, узнал ли он меня, но не стала этого делать. Ему было бы слишком больно, когда я должна была бы уехать снова. Я бы не дала ему знать, кем стала.

Линетт спала в своей комнате, но мой отец не спал, и плакал. Он выглянул в окно, и, хотя я знала, что он смотрел в мою сторону, он не видел меня. Я знала, как скрыть свое существование от глаз смертных.

Слезы на его лице послали кинжалы в мое сердце. У меня было видение о Обри и Атэр, лежащих мертвыми и мной стоящей над ними. Кто-нибудь плакал бы, если бы они были убиты? Я не думала так, но у меня никогда не будет шанса это узнать. Обри доказал вне всякого сомнения, что я не была той, кто подарил бы ему смерть.

Женщина шла позади моего отца. Ее темные волосы были завязаны, и даже с такого расстояния я видела, что ее глаза были шоколадно-коричневые. Ее кожа была не столь прекрасной, как была у моей матери. Когда она положила руку на плечо отца, я увидела, что она не обладает изящными руками художника, какие были у моей матери.

– Питер, уже поздно. Ты должен отдохнуть.

Мой отец повернулся к ней и слабо улыбнулся, и на мгновение я почувствовала безотчетное желание пойти внутрь и встряхнуть эту женщину. Я видела мысли моего отца, и знала без сомнения, что незнакомка была его женой. Ее звали Кэтрин. Неужели он женился на ней, пытаясь заменить нас? Она даже знала об Александре и мне? Она заботилась о нем?

Эти люди больше не были моей семьей, которую я знала. Но я не смогла сдержать ненависть к этой женщине которая попыталась занять мое место.

– Ревнуешь? – сказал кто-то за моим плечом, и я повернулся к Обри, понимая, что мои глаза были сужены от ненависти. – Если она тебя беспокоит, я мог бы убить ее.

– Я уверена, что ты оценил бы это, – прошипела я.

Он рассмеялся.

– У тебя слишком много морали.

– А у тебя ее нет, – огрызнулась я , пытаясь удержаться чтобы не ударить его. Я отказалась уходить, в то время как он был здесь, его внимание было сосредоточено на моем отце и этой невинной женщине.

Невинная женщина ... странно, как мое мнение изменилось так быстро. Как только Обри предложил мне убить ее, я почувствовала необходимость защитить ее.

– У меня есть некоторая мораль, я предполагаю, – ответил он, хотя его голос был легок. Он не обиделся на обвинение. – Но ни кто не имеет права вмешивается в то, каким образом я выживаю. Взгляни на себя, Ризика – ты вряд ли можешь проповедовать преимущества морали.

Хотя я не ненавидела себя за убийства, которые приходилось совершать чтобы выжить, я боялась, что когда-нибудь стану безразличной к убийствам, стану такой же как Обри.

– Если ты пришел сюда, чтобы убедить меня отказаться от моей морали, ты тратишь свое время зря,– резко ответила я.

– Ты – едва ли мой единственный повод для того, чтобы быть здесь, – ответил он лениво.

Мой отец и его жена решили подышать свежим воздухом и сидели теперь на заднем крыльце, спокойно обсуждая дела фермы, женихов Линетт, и все остальное за исключением той причины, из-за которой мой отец плакал.

Как будто почувствовав мой взгляд на себе, отец повернулся ко мне, но на этот раз его глаза расширились, как будто он мог видеть меня, несмотря на мои усилия.

Встав, он сделал шаг в мою сторону, прежде чем его жена положила руку ему на плечо.

– Там ​​нет никого, Питер, – настаивала она, и мой отец вздохнул.

– Я мог бы поклясться, что видел ее .... – Он покачал головой, хрипло вздохнув.

– Ты мог бы поклясться, что видел ее несколько дней назад, но ее там не было. Ты думал, что видел своего сына за неделю до этого, но его не было там. Они никогда не появятся, Питер, и они никогда не найдутся. Пусть они уходят.

Мой отец отвернулся и пошел внутрь дома. Кэтрин закрыла глаза и прошептала молитву.

Почему она не поможет ему сама? Она была так слепа, что не могла видеть, насколько ее слова его задели?

Обри засмеялся рядом со мной.

– Ты ревнуешь.

Я повернулась к нему снова, выходя из себя.

– Ты мог бы пойти куда-то в другое место?

– Я мог бы, – сказал он. – Но это представляет больший интерес.

– Будь ты проклят.

Он пожал плечами, потом посмотрел мимо меня на жену моего отца, которая только что встала и направилась к дому.

Поколебавшись, она медленно повернулась, почувствовав взгляд на спине.

– Оставь ее в покое, Обри, – скомандовала я.

– Почему?

Кэтрин посмотрела вверх, как будто она услышала какой-то звук, а затем пошла к нам, хотя я могла бы сказать, что она действительно не видит Обри или меня.

Я сжала кулаки, зная, что он травил меня и знала одинаково хорошо, что, если он решился на убийство этой женщины, не было никакого способа, которым я могла бы остановить его.

Кэтрин ахнула, когда Обри перестал скрывать себя от нее. Она замерла, широко раскрыв глаза.

– Отлично, Обри ты высказал свою точку зрения, – резко ответила я, вставая между ним и его жертвой. -Уходи.

– И что это значит? – он спросил. – Я не разделяю твоей сдержанности, Ризика. Я охочусь, когда желаю.

– Охоться где-нибудь в другом месте, – сказала я. Его глаза сузились.

– Кто ... Ч-Что ты хочешь? – Кэтрин запинаясь, пятилась от нас. Она стала быстро дышать, и ее сердце билось от страха.

Обри исчез из того места где он стоял и вновь появился у нее за спиной. Кэтрин наткнулась на него и выдохнула.

Обри прошептал ей что-то на ухо, и она расслабилась. Затем он протянул руку и осторожно потянул ее голову назад, обнажая горло ...

Глава 16

Теперь

Я проснулась, медленно приходя в себя.

Кто-то находился в доме, в комнате.

Я поднимаюсь с постели.

– Почему ты скрываешься, Обри? – Я спрашиваю тени. – Ты наконец-то стал бояться меня? Ты боишься, что если бросишь мне вызов, то проиграешь? – Я знаю, что это не страх перед Обри, но я в настроении для насмешек, так же, как и он.

Есть одна колкость, которая почти гарантирует ответ вампира: обвинение его в том, что он боится.

– Я никогда не буду боятся тебя, Ризика, – отвечает Обри, отделяясь от теней комнаты.

– Ты должен, – отвечаю я. Полномочия вампира укрепляются с помощью сильных чувств – ненависти, ярости, любви – и Обри приносит все эти эмоции на поверхность моего сознания.

Несмотря на мою ненависть, если я буду бороться с ним, я проиграю. Это – урок, который я выучила хорошо несколько лет назад. Обри старше, намного сильнее, и более жестокий.

На данный момент, тем не менее, он стоял около стены, подкидывая свой нож в воздух и ловя его. Бросил, поймал. Вверх, вниз. Слабый свет вспыхивает на серебряном лезвии, и у меня возникает картина в уме, как Обри, не успев поймать нож, режет свое запястье.

Он сменил свой стиль с 1700-х: носил черные джинсы заправленные в черные сапоги, обтягивающую красную рубашку, которая не скрывала мышцы его груди и шипованный металлический ошейник. Зеленая змея была заменена змеей из скандинавской мифологии, сыгравшей свою роль в гибели мира. На его плече наколота греческая ехидна, мать всех монстров, а на его правом запястье древнескандинавской монстр Фенрис, гигантский волк, который проглотил солнце.

Интересно, что Обри будет делать, когда ему надоедят эти рисунки. Может быть, срежет их обычным ножом. Его плоть исцелится в считанные секунды. Может быть, я могла бы помочь... Никто не будет возражать, если я "случайно" вырежу его сердце в процессе.

– Зачем ты здесь, Обри? – Наконец, спросила я, не готовая ждать, когда он заговорит.

– Я просто пришел, чтобы выразить соболезнования в связи со смертью твоего бедного, хрупкого котенка.

Мое тело замирает от ярости. Обри знает, как меня добить, и как заставить меня потерять самообладание. Он делал так прежде.

Я начинаю двигаться к нему – чтобы ударить его, заставить его страдать так же, как и я.

– Осторожно, Ризика, – говорит он. Всего два слова, и я остановилась. – Помнишь, что случилось в прошлый раз, когда ты бросила мне вызов.

– Я помню, – прорычала я. Мой голос зазвенел от боли и гнева. Я помню – Я очень хорошо помню.

– Ты все еще носишь шрам, Ризика. Я вижу это даже отсюда.

– Я не забыла, Обри, – отвечаю я ему. У него было тоже самое выражение лица, как и тогда: холодное, отстраненное, немного удивленное, немного дразнящее. Он знает то, что Тора значила для меня, и я понимаю, что он пришел ко мне, чтобы попытаться заставить меня напасть на него снова.

Интересно, что за жизнь сделала Обри таким, какой он сейчас. Психолог хотел бы проанализировать его жизнь. Обри знает точно, что сказать и сделать, чтобы заставить тех кто вокруг него плакать, смеяться, просить, ненавидеть, любить, бояться, или что-либо еще, чего он желает. Я видела храбрых мужчин бегущих в страхе, людей ведущих войны, и охотников на вампиров охотящихся на себе подобных, все из-за Обри.

Он намного более силен, чем Атэр, физически, мысленно, и эмоционально. Как я сказала, самый большой недостаток Атэр – то, что она изменяет людей, которые более сильны чем другие, и которые будут более сильны, чем она. Она делает это, потому что, другие из нашего вида могли бы бросить вызов ей одной, хотя они предполагают, что обращенные ею мстили бы за нападение на нее.

Я никогда не смогу понять, почему Атэр решила, что Рэйчел была тем человеком, который требовал ее внимания, но я не ненавижу свою мать по крови. Она была той, которая вырвала меня из моей человеческой жизни, но она была также той, которая вынудила меня рассмотреть темноту человечества. Если бы не она, я бы жила и умерла как добыча и ничто иное.

Хотя я не пошевелила бы пальцем, чтобы защитить мою мать по крови, я не стараюсь изо всех сил нападать на нее.

Обри, с другой стороны … Триста долгих лет, я знала, что Обри был более сильным, чем я, и действительно, я боролась с ним и проиграла. Я боюсь того, что это произойдет, если мы будем бороться снова. Он провоцирует меня каждый раз, когда мы встречаемся, хорошо зная, что я боюсь его. Я ненавижу его больше всего из-за этого страха, и он это знает.

Он все еще ждет моего ответа на его насмешку.

– Учитывая что ты убил Тору, твои соболезнования бесполезны, – говорю я ему.

Он поднимает брови вопросительно.

– Не смотри так. Я чувствовала твою ауру там, и даже сейчас я чувствую запах ее кровь на тебе.

Обри только засмеялся.

– Вон из моего дома, Обри, – прорычала я. У меня нет никакого желания бороться с ним. Я только хочу, чтобы он ушел.

– Ты, кажется, не в настроении для компании, – комментирует он. – Я зайду позже, Ризика.

Я слышу подразумеваемую угрозу, но не имею возможности ответить, так как он исчезает. Он совершил то, зачем приехал сюда, и не имеет никаких оснований, чтобы остаться.

Я вспоминаю свой сон в эту ночь, и мое сознание возвращается к нему, моя злоба на Обри заставляет меня вспомнить все остальное.

Он не убивал Кэтрин. Он только убил остаток того, чем, возможно, была моя душа.