Текст книги "Люди, идолы и боги"
Автор книги: Амброджо Донини
Жанр:
Религия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
Восстания в Азии, Сицилии и Италии
Гораздо большую роль в историческом процессе вытеснения христианством официальных религий классической древности, нежели идеи раннего христианства, сыграл многовековой опыт миллионов рабов, угнетенных и обездоленных, который они накопили в повседневной жизни и в области классовой борьбы. Неверно, что рабы всегда покорно принимали бесчеловечный гнет. Историки древности пытались уничтожить всякие следы героических восстаний рабов в последних веках до нашей эры, особенно после «великого страха», которого натерпелись римляне во время войны со Спартаком, накануне краха республики. Но им не удалось полностью скрыть истину, и мы можем теперь ее восстановить[134]134
Исчезновение почти всех прямых указаний на возмущения рабов крайне поражает изучающего классическую историографию; это никак нельзя объяснить одними случайностями (см. Emanuele Ciaeeri. Esame delle fonti delle guerre servili. Catania, 1907). Хорошее описание этих, пока еще мало известных восстаний содержится в книге G. Walter. Les origines du commanisme (Judai’ques, chretiennes, grecques et latines). Paris, Payot, 1931.
[Закрыть].
Верно то, что эти восстания носили стихийный характер и никогда не ставили перед собой более высокой цели, чем общественный переворот, не выходящий за рамки простого обращения отношений, при котором рабы превращались в господ, а господа – в новых рабов. Это объясняется неразвитостью классового сознания рабов. Но иначе и не могло быть, раз отсутствовали условия развития новых производительных сил. Только тот класс, который, освобождая самого себя, несет освобождение другим и открывает новые пути техническому прогресеу, экономике и культуре, может рассчитывать покончить с мертвым грузом прошлого.
Это послужило также одной из причин того, что все восстания рабов древности приводили, помимо вооруженного конфликта, к мистицизму и усилению религиозных настроений. Чем более жестоко обрушивалась на восставших карающая рука их господ, тем более искали массы прибежища в обрядах и мифах, суливших им освобождение по крайней мере в потусторонней жизни.
Подтверждение тому – все восстания, начиная с III века до н. э. вплоть до Сицилийских войн 135–101 годов до н. з., великого восстания Аристоника в Малой Азии в 133–130 годах, восстания Спартака в Южной Италии (74–71 годы) и восстания Савмака, возглавившего скифских рабов, на побережье Черного моря[135]135
Эти восстания получили должное освещение в трудах советских историков С. А. Гебелева и С. И. Ковалева (1934 год), А. В. Мишулина (1936 год), С. И. Протасовой (1950 год) и многих Других представителей советской исторической школы.
[Закрыть].
Причины, которые привели к преобразованию прежних отношений рабовладения во II веке до н. э. в типичную римскую систему рабства, связаны с концентрацией огромных масс рабов в Италии, Сицилии, Малой Азии, Северной Африке и других территориях Средиземноморского бассейна. Мы напомним их в нескольких словах.
Развитие крупного землевладения (латифундий) и упадок мелкой крестьянской собственности обусловили спрос на дешевую рабочую силу рабов. Усилившиеся начиная с Первой Пунической войны военные захваты и систематическое ограбление провинций доставляли господствующим слоям сотни тысяч военнопленных, захваченных в боях, и людей, добытых в различных пиратских походах и обращенных в невольников за долги.
Война становится нормальным средством поставок на рынок дешевых рабов; живой товар, вначале редкий и применявшийся лишь в ремесле и. для работ по дому, теперь становится легкодоступным. К этому обстоятельству присоединился процесс обнищания свободных сельских тружеников и образование подобия городского полупролетариата, что необычайно обостряет все общественные отношения и придает им характер непрерывной междоусобной борьбы. Однако основным противоречием остается антагонизм между рабами и их владельцами.
Катон занимался гигиеническими условиями содержания скота, но он не говорит ни слова о лечении больного раба. Варрон перечисляет три вида орудий: говорящие (рабы), полуговорящие (волы) и бессловесные (орудия труда). Даже отпущенник нередко оказывался обязанным пребывать в доме хозяина или платить ему отступное. Для рабовладельца с крепкой совестью освобождение часто бывало выгодной сделкой.
Условия существования рабов, особенно в поместьях с интенсивным земледелием, были тяжелейшими, почти невыносимыми. Кусок хлеба, немного вина из остатков и пригоршня олив – вот и вся пища раба. Чтобы сэкономить на одежде, теоретики рабовладельческой системы советовали латифундистам давать рабам «тунику и короткий плащ», переходившие от одного к другому[136]136
См. Катон. О земледелии (De agriculture), 56, 59. В евангельской легенде, изобилующей отголосками жизни рабов, суровые условия часто идеализируются. Так, Иисус рекомендует двенадцати апостолам ничего не носить с собой: «ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха» (Матфей, гл. 10, ст. 10), и особенно «не имейте по две одежды» (Лука, гл. 9, ст. 3). Эта же мысль подчеркивается у Марка (гл. 6, ст. 8–9): «И заповедал им ничего не брать в дорогу, кроме одного посоха… Но обуваться в простую обувь и не носить двух одежд».
[Закрыть]. Раб, рожденный в доме господина («верна»), принадлежал ему и мог быть всегда продан. Жестокие наказания и зверские пытки грозили за всякое ослушание. Покориться или взбунтоваться – вот единственная альтернатива раба.
Царство мессии
В некоторых местах XXXII, ХХХIII и XXXIV книг своих «Историй» Тит Ливии упоминает отдельные эпизоды возмущений рабов Лациума, Сетии, Норбы, Цирцеи, Пренесте, Этрурии, Калабрии и Апулии, имевшие место после Второй Пунической войны, в результате которой в римских владениях были сконцентрированы огромные массы рабов, главным образом пунического или сирийского происхождения[137]137
Еще Платон в «Законах» (VI, 777 с) рекомендовал владельцам никогда не собирать в одном месте рабов одного племени.
[Закрыть]. Обычным наказанием после подавления бунта были порка и распятие на кресте вождей и главных зачинщиков. В некоторых местах совершались массовые избиения рабов – 500 убитых в Пренесте, 7 тысяч – в Южной Италии в 185 году до н. э., 400 распятых в Минтурно и т. д.
Еще чаще упоминаются не восстания в полном смысле слова, а местные заговоры, затеянные в те времена (199 год до н. э.) пленными карфагенянами, солдатами и мирными жителями, захваченными в Южной Италии и Северной Африке. В памяти этих рабов еще свежи были воспоминания об утраченной свободе; религиозные настроения вплоть до того времени еще не давали о себе знать.
Но вот уже в двух сицилийских восстаниях, в которых приняли участие сотни тысяч рабов, нанесших римлянам жесточайший урон в людях и имуществе и сумевших в течение сорока лет отбиваться от лучших полководцев того времени, мы сталкиваемся с целым рядом новых явлений.
В сохранившихся фрагментах рассказа Диодора Сицилийского, который использовал для своей «Библиотеки» подлинные документы, принадлежавшие рабам, впоследствии полностью утраченные[138]138
Особенно записки Цецилия из Калакты, бывшего сицилийского раба, который, согласно Атенею, оценивал число жертв обоих восстаний в миллион человек, что является преувеличением, обусловленным сочувствием к восставшим. Диодор черпал сведения также у Посидония из Апамеи, врага Гракхов, безусловно враждебно относившегося к мятежу рабов. Будучи уроженцем Агира, в Сицилии, Диодор интересовался всеми этими событиями, которым посвящены 34—36-я книги его «Библиотеки». До нас дошли лишь отрывки его трудов, сохранившиеся в произведениях византийских авторов, в первую очередь у Фотия.
[Закрыть], вожди восстания изображаются как цари-пророки (некоторые сравнивают их с Иоанном Крестителем и даже, в соответствии с иудейскими преданиями, с Христом). Они прибегают к всевозможным чудесам и провозглашают «новое царство», которое во многом подобно «царству мессии» и «небесному царству» библейской литературы и древнейших христианских писаний.
Рядом с Евном, легендарным сирийским предводителем первого сицилийского восстания в 135 году до н. э., мы встречаем пророчицу того же племени, посвященную в восточные мистерии, и в частности в культ великой матери богов. Сам Евн пользовался большим авторитетом благодаря своей способности толковать сны и говорить от имени божества, подобно палестинским пророкам. Он называл своих сотоварищей по борьбе и неволе «сирийцами» и внушал, что «сирийская богиня» собственной персоной предсказала ему перед восстанием блестящее мессианское будущее. После захвата Энны и избиения наиболее ненавистных рабовладельцев Евн провозгласил себя царем и принял имя Антиоха, прекрасно известное всему Востоку.
Сальвий и Атенион, возглавившие в 104 году до н. э. второе восстание, один – сирийского, а другой – сицилийского происхождения, оба были знатоками гадания по внутренностям животных и по звездам. Новое движение отличается от предшествовавших восстаний латино-италийского типа и приобретает знакомый нам характер мистического ожидания божественного предводителя, царя, которому предначертана слава и искупительная гибель. Судьба повстанцев была трагична: все они пали на поле битвы или оказались на римских галерах. Их смерть сразу приобрела символическое значение, способствуя перенесению в область мифа всего, что было реального и хоть в какой-то степени классового в их кровопролитной борьбе.
Современные историки установили, что в стане фракийца Спартака, которого Маркс назвал «самым великолепным парнем во всей античной истории"[139]139
Письмо К. Маркса Ф. Энгельсу от 27 февраля 1861 г. К. Маркс в Ф. Энгельс. Соч., т. XXIII, стр. 15.
[Закрыть], находилась фракиянка-пророчица, посвященная в вакхические мистерии, иначе говоря, в возникший во Фракии дионисийский культ. Считали, что она, подобно первым христианским прорицателям, способна получать особые божественные откровения. Пророчица была неразлучна с вождем восстания и погибла, по-видимому, вместе с ним. Возможно, что основное различие между восточным ядром восставших, сплотившимся вокруг Спартака, и галло-германской группой под началом Крисса состояло в том, что первые были более склонны к мистическому спасению мессианского характера, мечтали о возвращении на родину и о чистой и праведной жизни, в духе религии таинств, тогда как вторые желали вести войну против Рима до конца, основать на его развалинах повое государство. Поражения они не могли избежать, учитывая условия эпохи[140]140
Таково истолкование событий, вытекающее из немногих сохранившихся отрывков «Историй» Саллюстия, посвященных восстанию Спартака. Другие источники – Аппиан, Плутарх, Ливии, Флор, Орозий, Велий Патеркул – еще менее ясны.
[Закрыть].
Историкам происхождения христианства надлежит изучить эти события, даже если сама вооруженная борьба, война и поражение оказываются па нервом плане, а этикорелигиозный аспект восстаний несколько отступает, затушевывается.
Но еще более интересна с этой точки зрения история мятежа рабов в Пергаме, в Малой Азии, в 133 году до н. э. под предводительством Аристоника, мечтавшего о государстве без рабов и господ, названного им за семнадцать столетий до Кампанеллы государством солнца.
«Прости нам долги наши»
Изучение древнейших христианских текстов, которое проводят в Италии профессиональные теологи и филологи, постоянно настораживает тех, кто стремится превратить историю человечества из вымысла в науку.
Ревнивые претензии клерикальных специалистов на то, что они, и только они, сведущи в данной области, и неумное безразличие крупных специалистов буржуазной исторической науки стоят друг друга и в равной мере способствуют формированию единства взглядов в реакционном истолковании истории общества и жизни, в распространении и увековечении которого заинтересованы правящие классы.
Возьмем в качестве примера одно из мест Нового завета, которое послужило осповой для коллективной молитвы ранних христианских общин «Отче наш».
Из трех основных сохранившихся евангелий, кажущихся на первый взгляд тесно взаимосвязанными, за что их и назвали синоптическими (четвертое, приписываемое Иоанну, носит явно отличные от первых трех признаки и относится к одной из разновидностей религиозной еврейско-эллинистической литературы, близкой к текстам, открытым в 1947 году в районе Мертвого моря), только два – от Матфея и от Луки – содержат полный текст молитвы, однако с весьма примечательными различиями. «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим», – читаем мы у Матфея[141]141
Матфей, гл. 6, ст. 12.
[Закрыть]. В этих словах довольно точно переданы социальные требования, которые вследствие бессилия людей что-либо изменить, в конце концов были перенесены в область религиозных иллюзий; но вот в Евангелии от Луки слово «долги», которое, впрочем, уже в греческом языке того времени приобрело вторичный смысл, морального порядка, было заменено словом «грехи»: «И прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему…»[142]142
Лука, гл. 11, ст. 4.
[Закрыть]
Отождествление этих двух терминов – «долг» и «грех» – первоначально совершается в религиозной идеологии, особенно в иудаизме. Однако этому без сомнения способствуют новые явления социального порядка, возникшие с момента, когда имущественная несостоятельность бедняка привела к потере им свободы, что, кстати, имеет место вплоть до наших дней.
В ведических гимнах, а не только в древнейших текстах Ветхого завета одной из самых распространенных причин рабского состояния называют, наряду с войной, задолженность. Сына продавали за долги отца; во времена Будды, за шесть веков до христианской эры, подобный обычай был распространен по всей Индии[143]143
См. Dev Raj. L’esclavage dans l’lnde ancienne d’apres les textes palis et Sanskrits, «Institut Francais d’Indologie». Pondichery, 1957, p. 71–73.
[Закрыть]. У греков и римлян эта форма приобретения рабов распространяется еще больше[144]144
CM. G. Glotz. Le travail dans la Grece ancienne. Paris, 1920; Paul Louis. Le travail dans le monde romain. Paris, 1912:
[Закрыть].
Достаточно вспомнить, что, когда Кай Марий, встретивший затруднения в тяжелой войне с кимврами, потребовал в 105 году до н. э. новых наборов в войско и преторы обратились к союзным Риму малоазийским монархам, Никомед, царь Вифинии, ответил им, что набор невозможен, поскольку «почти все его подданные уже обращены за долги в рабство римскими сборщиками податей». Сенат вынужден был принять чрезвычайные меры и распорядился вернуть свободу свободнорожденным гражданам, попавшим в рабство за долги. Отчасти благодаря этому обстоятельству ускорилось начало второго восстания в Сицилии, где решение сената пробудило надежды рабов.
Но и вне рабовладельческих отношений с конца Пелопоннесской войны в течение более трех столетий призыв «аннулирования долгов», связанный с лозунгом «перераспределения земли», был исключительно популярен как на Востоке, так и на Западе и побуждал к мятежам обнищавших крестьян и ремесленников. Демосфен и Исократ в IV веке объединяют оба лозунга. Отзвук их встречается еще у Плутарха, уже на заре нашей эры. Этот историк рассказывает нам в своих «Жизнеописаниях» один эпизод, который по своему религиозному смыслу удивительно близок христианской легенде.
Речь идет о спартанском царе III века до н. э. Клеомене III, который предложил «упразднить долги, переделить земли и освободить илотов». Изгнанный своими подданными, он укрылся в египетской Александрии, организовал восстание против Птолемея IV и, когда оно потерпело неудачу, покончил с собой. Но прежде чем умереть, Клеомен собрал двенадцать своих друзей на своего рода последнюю «тайную вечерю», сокрушенно оплакал совершенное кем-то предательство и призвал своих приближенных отказаться от бесполезной борьбы, как это якобы сделал Иисус в Гефсиманском саду. Труп Клеомена был распят на кресте, и народ, глубоко пораженный его трагической кончиной и целым рядом необычайных происшествий, сопровождавших казнь вождя, возопил о чуде и провозгласил Клеомена «сыном бога»[145]145
См. цитированную работу Вэрона (стр. 251), Бэрон указывает, что между спартанцами н евреями существовали довольно тесные отношения после того, как в Спарте по приглашению царя Арея (309–265 годы до н. э.) расселились группы израильтян. В 168 году до н. э великий н; рец Язон, спасавшийся от Антиоха IV, испросил убежища у спартанцев и был ими принят. Не исключено, что история страстей царя Клеомена 111 оставила след в сознании палестинских народных масс. См. также А. Робертсон. Происхождение христианства. ИЛ. 1953, стр. 107–108.
[Закрыть].
Тиран сиракузский Агафокл, как рассказывает Диодор Сицилийский[146]146
«Biblioteca», XIX, 2 и сл.
[Закрыть], пытаясь оказать сопротивление римским завоевателям около 240 года до н. э., тоже обещал городской бедноте «отмену долгов и перераспределение земель» в обмен на их вступление в войско. Но и Сицилия не могла быть спасена. Массевое избиение имущих, жертвами которого в Сиракузах пало свыше 4 тысяч человек, свидетельствует о мятежном огне, горевшем под внешне надежным покровом рабовладельческого строя, и о вековой ненависти к богатым, прорывавшейся порой внезапно и стихийно.
Молитва «Отче наш» свидетельствует о том, что в течение немногих веков древний клич о восстании народа, низведенного до рабского состояния, окончательно «отчужден» в область культа и обряда. А это доказывает, что различные виды идеологии и утопии, в которых выражался протест в Древнем мире (например, миф о «золотом веке» у римлян или о мессианском царстве у евреев), должны рассматриваться не только как один из симптомов упадка и безверия правящих классов античной эпохи, но также как отражение отчаяния терпевших поражение неимущих и угнетенных масс.
Государство солнца Аристоника
Среди всех этих эпизодов борьбы и разочарований масс примечательна и поучительна история Аристоника и его рабов, восставших во имя солнечных божеств Малой Азии, которые задолго до того стали объектом почитания рабов.
Во второй половине II века до н. э., когда в Сицилии разгоралось восстание рабов под главенством Евна, очаги мятежей зажглись во всех важнейших центрах античного общества и огонь побежал от двери к двери, от деревни к деревне, распространяясь и проникая во все поры общества, как впоследствии начинала распространяться христианская идеология, неся с собой отречение и покорность.
С целью затормозить революционное движение были приняты частные меры, особенно на Востоке, которые должны были сделать положение рабов менее отчаянным. Однако недовольство не могло быть приглушено, в волнение прокатывалось от Италии к Греции и от Малой Азии к Эгейским островам, где хозяйничали отряды рабов, принявшихся пиратствовать. Не по этим ли причинам Аттал III, властелин одного небольшого рабовладельческого государства в Малой Азии со столицей в Пергаме, решил перед смертью, в 133 году до н. э., завещать свое царство римскому народу? Существует такая догадка. Но как бы там ни было, является фактом, что под руководством Аристоника, сына некой рабыни-арфистки из Эфеса и, вероятно, сводного брата царя, тотчас разразилось антиримское восстание, которое приняло характер национально и социально-освободительной войны.
Аристоник был отвергнут свободными, к которым он было воззвал. Они видели в римлянах дополнительную гарантию усиления их классового господства (не в первый раз в истории и, конечно, не в последний чужеземцев призывали вмешаться во внутренние дела страны, чтобы спасти достояние господствующих классов). После этого Аристоник обратился к обездоленным, к несчастным, и в первую очередь к рабам, обещая им в случае победы создать государство «без хозяев и без рабов, без богатых и без бедных». Для нас имеет второстепенное значение вопрос о том, насколько эти обещания были искренними и насколько они диктовались условиями борьбы. Массы, к которым обратился Аристоник, с энтузиазмом откликнулись на его призыв, и все Пергамское царство, переименованное восставшими в «Государство солнца"[147]147
По-гречески – «Гелиополис». Геродот употребляет это слово только по отношению к городу в Нижнем Египте, посвященному богу-солнцу. Однако многие другие центры эллинистического Востока носили во времена Страбона то же имя.
[Закрыть], оказалось на целых два года в руках рабов.
Наиболее существенные сведения об этих событиях мы находим у Страбона, в XIV главе его «Географии":
"… будучи побежден ефесцами в морском сражении подле Кумаи, он бежал из Смирны, скрылся на материке, где поспешно собрал толпу бедных людей и призванных к свободе рабов; назвал он их Гелиополитами"[148]148
«География Страбона» в семнадцати книгах. М., 1879, гл. XIV, кн. 1, 38, стр. 660.
[Закрыть].
В самом названии «солнечного государства» несомненно звучит отголосок исключительной йопулярности на эллинистическом Востоке «солнечных культов», особенно распространенных в низших слоях общества. Однако за религиозными мотивами скрывалась определенная социальная программа. Государство солнца, царство свободы и равенства, еще раньше было отображено в трактате некоего софиста второй половины V века до н. э., известного в качестве «анонима из Джамблико». Влияние его утопического учения должно было быть и в самом деле велико, если оно сказывалось вплоть до нашего Возрождения.
На обращение Аристоника откликнулись рабы н бедняки Востока, вплоть до далекой Фракии, по ту сторону Геллеспонта (Дарданелльского пролива). Но и не только они. Есть признаки возникновения связи между повстанцами и самим римским плебсом, боровшимся за земельную реформу. После гибели Тиберия Гракха его друг и соратник философ Блосий пробрался к Аристонику в Малую Азию и сражался бок о бок с ним. Когда вождь восстания попал в руки врагов, Блосий не пожелал его пережить и покончил с собой.
Чтобы ликвидировать восстание, римляне были вынуждены дожидаться конца первого сицилийского мятежа, в 131 году до н. э. Но и тогда им потребовалось объединение сил всех рабовладельческих государств.
Консул П. Лициний Красе мобилизовал силы Никомеда II Вифинийского, Митридата V Понтийского, Ариарата V в Кападокии и Филимона I в Пафлагонии, но был разгромлен и убит в сражении с рабами. Лишь его преемник, консул Марк Перперна, сумел взять верх над Аристоником в 130 году до н. э. и отправил его в Рим, где Аристоник был по повелению сената задушен в тюрьме.
Так были рано или поздно потоплены в крови все подобные восстания. Пергамское царство превратилось в «провинцию Азию». Владельцы и торговцы рабами вздохнули свободно. В Сицилии был установлен режим террора: каждого раба, захваченного с оружием в руках, даже если он был вынужден взяться за него для защиты своего господина от смертельной опасности, осуждали на пытки и смерть. За сто лет до Христа был воздвигнут крест для вечного устрашения мятежников.
Успешное установление Августом принципата отчасти обусловлено его предложением последовательно применять во всем средиземноморском мире основной принцип римского рабовладения: безусловность и неприкосновенность власти рабовладельца[149]149
См. по этому вопросу работу Н. А. Машкина «Принципат Августа». М. – Л., 1949, стр. 408–426.
[Закрыть].
Крупнейшим скандалом явилось ограничение права господина убивать своего раба «не по справедливости», введенное последними Антонинами двумя веками позже: «Тот, кто умертвит своего раба без надлежащего основания (sine causa), несет такую же ответственность, как убийца чужого раба"[150]150
Гай. Институции, I, 53.
[Закрыть].
И все же некоторые новые явления возникли в истории в связи с великими восстаниями II–I веков до н. э.
Земельный кризис, от которого Рим в очень большой мере так и не смог оправиться, разразившийся в конце республиканского периода, был вызван не гражданскими войнами, но был ими непоправимо осложнен. Латифундия как основная форма земледелия начала приходить в упадок и довольно рано была раздроблена на участки с полузависимыми земледельцами, колонами, благодаря чему устранялась опасность сосредоточения тысяч рабов на полевых работах, а доходы увеличивались.
С другой стороны, если бы даже победили Евн или Аристоник, Сальвий или Спартак, экономические основы общества не изменились бы: господа стали бы рабами, и история не продвинулась бы вперед. Единственным типом организации общества, который могли задумать восставшие, была эллинистическая монархия, основанная на божественном праве. Именно в этом направлении ориентировались чаяния рабов, которых земные неудачи побуждали искать фантастического, сверхъестественного выхода. Несмотря на все это, героические страницы, вписанные ими в летопись долгой и изнурительной борьбы за свободу и справедливость, не должны быть забыты. Между тем в итальянских школах внимание обращено не на это, а на восхваление памяти самодержцев и консулов, которые прилагали немало усилий для подавления восстаний. Вот она, классовая солидарность, не знающая ни границ времени, ни различий режимов!