Текст книги "Обнаженные мужчины"

Автор книги: Аманда Филипаччи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Я не хотела беспокоить вас и ставить в неловкое положение, если вы не хотели об этом говорить. Но вы явно хотите об этом побеседовать, и мы непременно это сделаем, но только когда вы успокоитесь. Вы можете прийти ко мне сегодня вечером, и я все объясню.

– Я не хочу, чтобы там была Сара.

– Конечно.

Она дает отбой. Я остаюсь сидеть на кушетке. Шарлотта выходит из спальни и медленно направляется ко мне. Она спрашивает:

– Ты занимался сексом с одиннадцатилетней девочкой?

Я смотрю на нее в изумлении. Я совсем забыл, что сегодня суббота и она не на работе.

– Я все слышала, – поясняет она. – Это ужасно. Я собираюсь рассказать твоей матери.

– Почему моей матери? Почему не полиции?

– Потому что это семейное дело.

Она идет к телефону. Я преграждаю ей путь.

– Я могу позвонить откуда угодно, – говорит она.

– Я не хочу, чтобы ты звонила моей матери.

– Нет, дорогой, я это непременно сделаю. Для твоего же блага.

Я чувствую всю ярость, накопившуюся у меня против нее за все эти месяцы. Это последняя капля. Я ударяю ее изо всех сил, намереваясь сбить с ног.

Она лежит на полу, не двигаясь. И я сразу же чувствую себя виноватым. Да, я опускаюсь все ниже и ниже: сначала занимаюсь сексом с одиннадцатилетней девочкой, потом намеренно сшибаю с ног свою любимую девушку. Что же я сделаю с ней сейчас? Убью? Это бы меня не удивило. И все-таки я чувствую себя гораздо лучше после того, как отвел душу. Из меня вышла ярость.

Я опускаюсь рядом с Шарлоттой на колени. Она приподнимает голову.

– Прости, – говорю я. – Можешь позвонить моей маме, если хочешь. Я сам ей позвоню.

Я снимаю трубку, но она не дает мне набрать номер.

– Это не имеет значения, – говорит она.

Кажется, все начинает приходить в норму. Шарлотта отправляется за покупками. Через час звонит моя мать.

– Шарлотта все мне рассказала.

Не может быть.

– Такого не может быть, – продолжает она. – Ты занимался с Сарой сексом, когда мы были в Диснейленде?

– Шарлотта тебе позвонила?

– Да, слава богу. Тебя нужно наказать. – Она вешает трубку.

Я порву с Шарлоттой. Больше не могу ее переносить. Я заставлю ее покинуть мою квартиру.

Я еду повидаться с леди Генриеттой.

И спрашиваю ее:

– Как вы могли одобрить, что ваша дочь в одиннадцать лет занималась сексом? Ни одна мать этого не допустит.

– Я всегда была очень откровенна с моей дочерью, а она – очень откровенна со мной. Я всегда побуждала ее беседовать со мной обо всем, о чем бы ей ни захотелось, – о мальчиках, в которых она влюблялась, о том, в какие отношения надеялась с ними вступить.

Я – за сексуальную свободу для детей, – продолжает она. – Почему дети не должны заниматься сексом, если им этого хочется? Что в этом плохого? Какое право мы имеем мешать им? Ну конечно, если им этого действительно хочется. Это и определяет границу между сексуальной свободой и совращением несовершеннолетних. Я так же резко выступаю против последнего, как и в защиту первого. Мне хотелось заниматься сексом, когда мне было двенадцать лет. Но я не делала этого, потому что общество заявляло, что это плохо, и я думала: «У общества должны быть основания для того, чтобы считать, что дети не должны заниматься сексом, – а я не понимаю этих оснований, потому что слишком юная. Но через несколько лет я все пойму и буду рада, что подождала».

Помню, как я лежала в постели, – вспоминает она, – когда мне было тринадцать, и думала: как же я смогу дождаться восемнадцати лет? Мысль о том, чтобы ждать пять лет, была невыносима. Когда мне было шестнадцать, я чуть не сделала это, но решила подождать еще. Я и теперь, в тридцать лет, не знаю, по какой причине нужно было ждать до восемнадцати лет, чтобы начать жить половой жизнью, и меня это злит. Я решила не заставлять своего ребенка мучиться из-за этого вздора. Все разные. Некоторых не интересует секс, пока им не исполнится девятнадцать или двадцать. Других это вообще никогда не интересует. Но есть такие, которым хочется начать, когда они еще моложе, чем была тогда я. Причем я не говорю сейчас о невинном любопытстве. Я говорю о зрелом сексуальном возбуждении, подобном тому, что испытывают взрослые.

С минуту она молча смотрит на меня, потом говорит:

– Пока на сцене не появились вы, Сара никогда не выражала желания заняться с кем-нибудь любовью. Она часто рассказывала о некоторых мальчиках, с которыми ей хотелось целоваться и даже обжиматься. Но когда она познакомилась с вами, то сразу же заговорила со мной о любви. Сказала, что вы чудесный, что она в вас влюбилась и хочет заниматься с вами любовью. В то время я еще не составила о вас определенного мнения. Считала вас несколько странным – не обижайтесь, – особенно когда вы впервые пришли в студию позировать. Я увидела у вас во рту кровь. Это немного напутало меня. Я подумала, что, возможно, вы взволнованы. Кстати, всегда хотела спросить вас об этом. Как получилось, что у вас был полон рот крови?

– Я опирался зубом о колпачок своей ручки, – объясняю я, – а она выскользнула и воткнулась мне в нёбо. Сразу же пошла кровь, но я думал, что так быстро глотаю ее, что вы не заметите.

– Ну что же, это простое объяснение, гораздо менее пугающее, нежели я опасалась. Когда я узнала вас поближе, то поняла, что вы мягкий и добрый, и что я предпочла бы, чтобы моя дочь влюбилась именно в вас, а не в кого-нибудь другого. И тем не менее я считала, что ее интерес может угаснуть. По правде говоря, я даже надеялась на это, потому что, хотя для меня совершенно ясно, что Сара должна делать все, что хочет, во мне что-то осталось от тех дней, когда я считала себя слишком юной, чтобы понять, почему детям нельзя жить половой жизнью. Во всяком случае, интерес Сары к вам определенно не угас – он превратился в страсть. К тому времени я свыклась с мыслью, что она решила вас завлечь. Меня беспокоило, что она будет очень разочарована, если вы не ответите на ее чувство. Я была уверена, что вы никогда не сможете ею заинтересоваться, потому что она маленькая и потому что вас интересую я. Я говорила ей это много раз. Я не хотела, чтобы она надеялась понапрасну. Говорила, что ей бы лучше обратить внимание на своего ровесника, но она не сдавалась. И вот тогда у нее возникла идея Диснейленда. Это была ее идея, и она рассуждала как умный, зрелый человек, поэтому и убедила меня отпустить ее с вами.

Чем больше я слушал леди Генриетту, тем больше чувствовал: нет больше ни вины, ни напряженности.

– Сколько лет вам было, когда вам впервые захотелось заняться сексом? – спрашивает она меня.

– Около десяти.

– Сколько лет вам было, когда вы это сделали?

– Двадцать один.

– Было ли ожидание томительным?

– Да.

– Мучительным?

– Да.

– Чтобы не сказать больше?

– Да.

– Могу я зайти так далеко, чтобы назвать это формой пытки?

– Да.

– Детей нужно просвещать, а не держать в неведении. Единственные опасности для них – это беременность и болезнь.

– Я больше не хочу общаться с Сарой, – заключаю я. – Попросите ее перестать мне звонить. Выможете считать, что не случилось ничего плохого, но я не хочу жить вот так. Я надеялся, что вы положите этому конец. В некотором смысле вы это и сделали. Я никогда больше не смогу делать то, что делал с Сарой, зная, что вы об этом знаете.

Я чувствую себя гораздо лучше, но сознаю, что леди Генриетта уже не нравится мне так, как прежде. Из-за полученной травмы я жажду теперь вернуться к нормальной жизни.

Я прихожу домой. Шарлотта там.

– Ты позвонила моей матери, – обвиняю я ее.

– Ты же сказал, что можно.

– Но ты сказала, что не станешь это делать.

– Я передумала.

– Я тоже, – говорю я. – Полагаю, нам необходимо на некоторое время расстаться. Мне бы хотелось, чтобы ты съехала с моей квартиры. Хочу снова жить один.

– О!

– Я хочу, чтобы ты уехала к завтрашнему вечеру. Сегодня я буду спать на кушетке.

На следующий день я иду за продуктами в супермаркет. Стою возле прилавка с лимонами, глядя на все эти пухлые желтые цитрусовые. Когда я вижу лимоны, у меня возникает к ним родственное чувство, и сейчас, глядя на целую гору лимонов, я ощущаю родство с ними. У меня такое чувство только к лимонам: мы похожи, поскольку полны горечи. Женщина, стоящая рядом со мной, говорит:

– Вы высокий. Не могли бы вы достать для меня коробку с мешками для мусора, вон на той полке?

Я снимаю для нее коробку.

– Большое спасибо. Сегодня вечером я использую эти мешки для мусора для того, чтобы научить свою дочь выбрасывать вещи. Ей одиннадцать лет, и она никогда ничего не выбрасывает. Она очень зрелая для своего возраста, но, конечно, не настолько зрелая, чтобы улечься в постель с мужчиной.

Женщина поворачивается и уходит. Я стою, изумленно глядя ей вслед. Никогда ее прежде не видел.

Придя домой, я спрашиваю Шарлотту:

– Ты посылала свою подругу доставать меня?

– Нет. А что? Кто-то тебя доставал?

– Ко мне подошла незнакомка и заговорила о маленьких девочках и сексе.

– Это твоя совесть наказывает тебя.

В тот же вечер звонит леди Генриетта и приглашает меня к себе завтра вечером.

– Почему вы меня приглашаете? – спрашиваю я.

– Потому что я хочу, чтобы мы остались друзьями. Мне не хочется, чтобы то, что произошло, испортило наши отношения. Лора тоже будет у меня. Уверена, что ей будет очень приятно вас увидеть.

Я начинаю злиться. Неужели эта история с Лорой никогда не кончится?

– Мы с Лорой не подходим друг другу, – говорю я. – Она – самая скучная особа из всех, кого я знаю.

– Вы ошибаетесь. Она просто застенчивая. Как только узнаешь ее поближе, она оказывается очень интересной. Я обещала ей, что вы скоро опять придете. Повидайтесь с ней еще хотя бы один раз, а потом мы больше не будем к этому возвращаться.

– Сара тоже будет?

– Да.

– Тогда мне не хотелось бы приходить.

– Думаю, вам нужно с ней увидеться. По-моему, ей хочется что-то вам сказать.

– Не сомневаюсь.

– Это не смертельно для вас. Повидайтесь с ней хотя бы раз.

Сейчас девять часов вечера, и Шарлотта все еще в моей квартире. Она мирно читает в постели. Я становлюсь перед ней.

– Я попросил тебя выехать к сегодняшнему вечеру.

– Я не согласна, – возражает она.

– У нас с тобой все кончено. Мы расстаемся.

– Я не согласна, что все кончено.

Я слишком устал, чтобы сражаться с ней. Подождем, пока она будет в лучшем настроении. Я сплю на кушетке.

Моя мать звонит, как только я засыпаю.

– Тебе понравилась моя лимонная женщина? – спрашивает она.

– О чем ты говоришь?

– Моя лимонная женщина с мешками для мусора в супермаркете?

– Так это ты подослала ко мне эту женщину?

– Уточнение. Я наняла ее.

Я чувствую облегчение оттого, что не сошел с ума. Но я не прихожу в ярость, на что она, вероятно, рассчитывала. Мне безразлично, и я ощущаю лишь усталость.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю я.

– Я хочу знать, понравилась ли тебе лимонная женщина.

– Нет, но ты, по-видимому, в восторге.

– Ты ошибаешься, Джереми. Это не игра, в которую я играю. Я трачу сбережения всей своей жизни, чтобы нанимать людей, дабы тебя наказать. Это единственный способ, которым я могу тебе помочь и спасти тебя. Тебе нужно преподать хороший урок.

– Не трать на меня свои деньги.

– И тем не менее, именно это я и буду делать, и это должно тебе доказать, как сильно я тебя люблю.

– Я оценил твой жест, но в этом действительно нет необходимости.

– А я думаю, есть.

– Тогда поступай как знаешь.

Когда на следующий день я иду домой с работы, на улице со мной сталкивается какой-то мужчина. Он оборачивается и говорит:

– Простите.

– Ничего, все в порядке, – отвечаю я.

Он говорит:

– Я всегда так неловко себя чувствую, когда сталкиваюсь с людьми, особенно с мужчинами, поскольку боюсь, как бы они не подумали, что им грозит опасность, как в фильмах. Особенно в западных фильмах. Я часто хожу на эти фильмы со своей падчерицей. Ей двенадцать. Она такая хорошенькая и ласковая, но я никогда бы не смог ощутить сексуальное влечение к маленький девочке. Ни один нормальный мужчина не смог бы.

И он стремительно удаляется. Я останавливаюсь и смотрю, провожая незнакомца взглядом, пока он не скрывается за утлом.

Как только я открываю дверь своей квартиры, звонит телефон. Я снимаю трубку.

– Тебе понравился этот? – спрашивает моя мать.

– Умно. Это ты пишешь сценарии?

– Да.

И она начинает меня критиковать: как ужасно то. что я сделал в Диснейленде, как мог ее ребенок сделать такое, и так далее, и так далее. Я говорю, что это правда, что это ужасно, непростительно, что я на самом деле чудовище, и так далее, и так далее. И я действительно так думаю. Мы даем отбой. Я чувствую запах кошачьей мочи. Озираюсь, но ничего не вижу. И тут я понимаю: я сижу на ней. Мину ознаменовала начало третьей течки тем, что описала мою кушетку. Весь следующий час я пытаюсь отмыть ее, сначала мылом для рук, которое не помогает, потом стиральным порошком. Я употребил его слишком много, и теперь не могу смыть. Кушетка стала липкой и все время пенится.

В тот вечер я отправляюсь к леди Генриетте. Лоры пока нет, но Сара там. Ее мать оставляет нас наедине. Сара заговаривает первой:

– Боюсь, что, возможно, я сделала ошибку.

– Я тоже сделал ошибку, – заявляю я.

– Нет, это не ты. Это я ошиблась. Я поставила под удар нашу дружбу. Наша дружба значит для меня больше, чем все на свете, и я бы никогда не попыталась… завлечь тебя, если бы думала, что это может все разрушить.

– Мне очень жаль, что так вышло, – признаюсь я. – Я слабый человек, и то, что я сделал, очень дурно.

– А мне не жаль. Мне было так чудесно с тобой.

Я молча смотрю на нее. Она продолжает:

– Я понимаю, что теперь тебе со мной неловко. Мне следовало подумать об этом заранее, но я этого не сделала. Я знаю, ты не можешь любить меня так, как любил бы взрослую женщину, поэтому все, о чем я прошу тебя, это дружба. Мы можем забыть о случившемся, и я обещаю, что больше не буду пытаться тебя завлечь. Я просто буду очень искренней и очень прямой. Больше никаких поддразниваний и приставаний. Не будет ничего, что заставило бы тебя почувствовать себя неуютно. Ну как, ты будешь иногда со мной видеться, когда придешь в гости к моей маме?

– Конечно.

– Спасибо тебе, – говорит она.

Потом мы еще немного болтаем о пустяках, и Сара уходит.

Возвращается Генриетта, и тут появляется Лора. В тот миг, когда я вижу Лору, я вдруг понимаю, что она – именно то, что мне нужно. Я теперь жажду именно тех ее свойств, которые раньше находил неприятными. Ее нормальность, ее обыкновенность. Мне нравится каждое слово, которое она произносит. Я в восторге, когда она говорит:

– Как дела, Джереми? Я вас давно не видела.

– Мне вас недоставало, – говорю я в ответ, сам не веря, что произнес эти слова. Я смотрю на Генриетту, чтобы проверить, слышала ли она меня. Она не отрывает от меня изумленного взгляда. Но я не допущу, чтобы это меня смутило.

Лора тоже взирает на меня с удивлением, но видно, что ей приятно.

– А как дела у вас? – в свою очередь осведомляюсь я, когда мы идем к кушетке и усаживаемся.

– Спасибо, чудесно.

Я спрашиваю о ее выступлениях и напряженно раздумываю, что бы еще сказать, но мне ничего не приходит в голову, и ей тоже, потому что у нас мало общего. Как чудесно найти того, с кем не о чем говорить. Это так нормально и обыденно. Гораздо лучше, нежели обмениваться множеством замысловатых замечаний с Генриеттой.

На следующий день мы заходим в книжный магазин вместе с Томми (мой друг с декоративной булавкой на ширинке). Ему нужно что-то купить. Какая-то старуха с зонтиком направляется прямо к нам. Мы видим, как она подходит, но не особенно обращаем внимание. Она останавливается перед нами. Берет обеими руками свой зонтик за ручку и поднимает вверх, как бейсбольную биту. Размахнувшись, старуха сильно ударяет меня зонтиком по бедру.

– Ой! – вскрикиваю я, хватаясь за ногу.

Томми пятится, ожидая, что он будет следующим, но старуха не обращает на него никакого внимания. Она бросает на меня злобный взгляд и шипит:

– Ты – позор для своей семьи! Ты – чудовище!

Несколько человек смотрят ей вслед, когда она удаляется.

– Ты ее знаешь? – спрашивает Томми.

– Не совсем.

– Что значит «не совсем»?

– Нет – я хочу сказать «нет».

– Почему же ты мне не сказал, что ты – позор для своей семьи?

– На самом деле у меня нет семьи.

– За исключением твоей матери.

– Да.

– Бедный Джереми. Такое может произойти только с тобой. Кажется, эта старушенция что-то о тебе знает. Не сделал ли ты что-то непотребное, что могло вызвать такую резкую реакцию?

– Я даже никогда не видел ее прежде. Она сумасшедшая.

– Ты не ответил на мой вопрос, следовательно, я должен допустить, что ты действительно сделал что-то непотребное.

Часом позже я снова в своей квартире. Я стою на коленях на полу, отмываю новую лужу на кушетке, когда звонит телефон.

– Как тебе эта? – слышу я голос своей матери, от которого меня уже тошнит.

– Болезненно, – отвечаю я. – Предусмотрено ли насилие в твоем сценарии, или твой агент импровизировал?

– Никакой импровизации.

– Что ты собираешься сделать дальше? Один из твоих агентов переедет меня автомобилем?

– Как ты смеешь так со мной разговаривать? Как такое могло прийти тебе в голову?

Она вешает трубку, но потом звонит еще много раз и донимает меня. У меня уходит практически весь вечер на телефонные разговоры с матерью. Наконец я предупреждаю ее, что поменяю номер телефона, если она не прекратит мне звонить.

Заметьте, что я не загадываю своему белому слонику желание, чтобы от меня отстали агенты матери. Почему? Потому что знаю, что это бесполезно. Но тогда почему я питаю такие надежды, когда загадываю, чтобы некоторые люди меня любили? И, что еще важнее, почему меня не отталкивает мысль о том, чтобы заставить кого-то меня любить – против воли, с помощью волшебства? Разве бы я не предпочел, чтобы любовь ко мне была подлинной?

Шарлотта не собирается съезжать с моей квартиры. Я постоянно прошу ее об этом, приказываю, но она и не собирается это делать. Она отказывается признать, что между нами все кончено.

Я пытаюсь объяснить ей концепцию расставания.

– Для этого не нужны двое. Если один из пары хочет порвать, то они расстаются.

– Я не согласна.

– Да и в любом случае я увлекся кое-кем другим.

– На этот раз маленьким мальчиком?

Я много думаю о Лоре. Мысль о ее нормальности утешает меня. Я часто захожу к леди Генриетте, чтобы увидеться с Лорой.

Однажды я приглашаю Лору пообедать со мной в ближайшем ресторане. По пути туда женщина, проходящая мимо, слегка задевает меня. Обернувшись, она говорит:

– Извините.

– Оставьте меня в покое! – рявкаю я.

Та уходит с озадаченным видом. Лора тоже смотрит на меня оторопев.

– Что случилось? – спрашивает она.

– О, ничего, простите. Я ошибся.

– Как это ошибся?

Я пытаюсь придумать объяснение.

– О, не знаю. Я задумался, а она меня внезапно толкнула.

Лора приподнимает брови при этом неубедительном объяснении и перестает задавать вопросы.

За обедом мы не обсуждаем ничего интересного, и мне это нравится. Я узнаю, что ей на год меньше, чем мне. Я заранее продумал, о чем ее спрашивать, так что мы немного болтаем. Я спрашиваю, сколько у нее учеников. Десять, отвечает она. И также рассказывает, что недавно, к ее разочарованию, три ребенка отпали, когда их родители узнали, за что именно они платят.

Я рассказываю свою детскую историю про маленького белого слона, полагая, что это может быть ей интересно, так как связано с магией. История ей нравится. Но я не рассказываю, что все еще держу слона на ночном столике. Мы еще недостаточно близки для этого.

После обеда, когда мы идем по улице, нас останавливает старик и спрашивает:

– Простите, вы не подскажете, где Блумингдейл?

Я стою, скрежеща зубами, пока Лора объясняет ему, как туда пройти. Я смотрю на него с ненавистью, сгорая от желания послать его подальше, но боюсь рисковать: а что, если я снова ошибусь при Лоре? Закончив свои объяснения, Лора говорит ему:

– Но сейчас Блумингдейл закрыт.

– О, я знаю, – отвечает он. – Я только хотел убедиться, что знаю, где это. Дело в том, что завтра я поведу туда свою внучку. Ей одиннадцать лет, и я не могу допустить, чтобы она пошла туда одна, а то к ней может пристать какой-нибудь извращенец и заняться с ней сексом. Вы полагаете, мне следует допустить, чтобы это случилось? – спрашивает он Лору.

– Нет, – отвечает она и тянет меня за руку прочь.

Мужчина кричит нам вслед:

– Подождите минутку, мистер! А как насчет вас? Вы думаете, мне следует заняться сексом с одиннадцатилетней девочкой?

Я покрываюсь испариной, когда мы уходим. Остальная часть вечера проходит очень приятно. В ту же ночь между нами возникают недвусмысленные романтические отношения, потому что промедление было бы ханжеством.

Когда я возвращаюсь домой, пытка продолжается.

– Как тебе этот? – скрипит в трубке голос моей матери.

Я вешаю трубку. Звонок. Снимаю трубку, вешаю. Звонок. Снимаю, вешаю. Звонок.

Шарлотта омерзительно безмятежна. Она читает книгу, не обращая ни малейшего внимания на телефон.

Заметьте, я не загадываю белому слону желание, чтобы меня полюбила Лора. Это оттого, что, как мне кажется, она уже любит, и если это так, то мне бы не хотелось думать, что ее любовь ко мне вызвала магия, то есть что она находится под воздействием чар. С другой стороны, если бы я не чувствовал, что она уже любит меня и отчаянно бы этого хотел, я бы, ни минуты не колеблясь, использовал белого слона, даже если он никогда и не срабатывал в прошлом, когда я испытывал его на некоторых людях.

Звонок. Снимаю, вешаю. Звонок.

Я сбегаю на улицу, в ночь, но понимаю, что не могу быть один, куда бы я ни пошел. Любой из тех людей, которые идут по улице, делают покупки в супермаркете или сидят в кинотеатре, может быть нанятым моей матерью.

Я должен сам управлять своей жизнью. Я захожу в магазин, покупаю авокадо, иду в парк и сажусь на скамейку. Я откусываю кусок от авокадо вместе со шкуркой, а потом, погоняв во рту, отделяю шкурку и выплевываю ее. Однажды я видел в метро, как восточная женщина вот так же ела киви.

Я откусываю от авокадо еще три раза, потом кладу надкушенный плод на скамью, вынимаю листок бумаги и ручку и составляю список того, что нужно сделать:

1. Удалить Мину яичники.

2. Вышвырнуть Шарлотту из своей квартиры.

3. Поменять номер телефона (и не включать его в телефонную книгу).

4. Поддерживать чистоту в доме.

5. Чаще видеться с Лорой.

Я пытаюсь придумать, какие еще решения включить в список. И вдруг мне неожиданно приходит на ум шестой пункт списка.

6. Попросить повышения в журнале.

Вернувшись домой, я вынимаю своего слоника из слоновой кости и прошу его: «Если ты волшебный, сделай так, чтобы, когда я попрошу повышения на работе, мою просьбу охотно удовлетворили. Вообще-то они будут так или иначе благодарны, что я наконец попросил».

На следующее утро, когда Шарлотга отправляется на работу, я сменяю дверные замки. Собираю все вещи Шарлотты и выставляю их в коридор за дверью. Потом звоню ветеринару и договариваюсь на завтра. А потом звоню в телефонную компанию, чтобы поменять номер. Его поменяют через три дня. Ну что же, лучше поздно, чем никогда.

Я иду на работу. Попрошу их сегодня же. Как мне действовать? Быть сильным и уверенным? Или милым, очаровательным и смиренным? Просьба о повышении уже сама по себе свидетельствует о силе и уверенности, так что, возможно, мне следует быть при этом милым и очаровательным.

Я стучусь в открытую дверь своего начальника.

– Да? – отзывается он.

– У тебя есть минутка? Мне бы хотелось с тобой побеседовать, – сообщаю я с улыбкой.

– О'кей.

Я сажусь напротив него, вытирая влажные ладони о колени. Входит Энни и начинает переставлять книги на полках. Мне мешает ее присутствие, но начальник не обращает на нее внимания и ждет, чтобы я заговорил. Итак, я начинаю:

– Мне кажется, что я выполнил свой долг. Я долгое время занимался вырезками. Я немного занимался проверкой фактов, но не слишком много. И я подумал: не могу ли я получить повышение? – Я бросаю взгляд на Энни. Она отвечает мне скептическим взглядом; возможно, даже презрительным; или, по крайней мере, снисходительным.

– В самом деле? – спрашивает босс с удивленным видом.

– Да. Почему это тебя удивило?

– Не знаю. И как ты себе представляешь это повышение?

– Наверно, редактор, занимающийся только проверкой фактов. По крайней мере.

Он задумчиво кивает.

– Мне нужно это обсудить с Кэтрин, – говорит он. Кэтрин – наш главный редактор. – Я дам тебе знать о ее решении.

– О'кей, – отвечаю я, снова вытирая ладони о брюки и поднимаясь. – Ну что же, благодарю. Я тебе признателен – Я киваю ему и выхожу из его кабинета.

Я нервно занимаюсь вырезками, приказывая себе не нервничать. Самое худшее, что они могут сказать, – это «нет», верно? А с чего бы им так сказать? Я – милый человек и хорошо справляюсь с вырезками. Возможно, я мягкий и скучный, но, конечно, никто не может отрицать, что я мил. Приготовься к долгому ожиданию, говорю я себе. Не думай, что тебе дадут ответ сегодня. Вероятно, еще и не завтра. Быть может, они дадут ответ через неделю. Возможно, даже забудут. Мне придется им напомнить, если они ничего не скажут через неделю.

Время пролетает быстрее, чем обычно. Примерно через два часа ко мне подходит Энни и говорит:

– Он зовет тебя в свой кабинет.

– О, хорошо, – отвечаю я, оцепенев.

Она следует за мной в кабинет и снова начинает переставлять книги на полках.

Я сажусь напротив босса.

– Я только что говорил с Кэтрин, – сообщает он, – и, взвесив все, мы оба пришли к заключению, что в твоих услугах больше не нуждаются.

– Что ты хочешь сказать?

– Нам бы хотелось, чтобы ты подал заявление об уходе завтра утром, если это тебе удобно.

– Я с радостью продолжу заниматься вырезками.

– Это неудобно для нас. Мы бы предпочли, чтобы ты ушел. Мы были бы признательны.

– Почему? Что заставило вас принять такое решение?

– Моя беседа с Кэтрин. Мы обсудили твое предложение и пришли к выводу, что фактически ты нужен нам для вырезок не больше, чем для проверки фактов. – Он смотрит на меня отсутствующим взглядом.

Я смотрю на Энни, надеясь на ее сочувствие, но ко мне обращена ее спина.

Я иду домой. Я был напористым, и вот что из этого получилось. Чего уж хуже! Чертов слон.

А может быть, все к лучшему. Я поищу новую работу, которая, вероятно, будет лучше прежней. Любая будет лучше. Но сначала я сделаю передышку. Неделя-другая, перед тем, как начну рассылать свое резюме. Как раз достаточно времени, чтобы собраться и привести свою жизнь в порядок.

Заметьте: я говорю о своем слоне, как говорят о Боге. «А может быть, все к лучшему». Такое оправдание придумывают, когда Бог делает что-то не так.

Когда Шарлотта приходит с работы, то видит, что ее вещи в коридоре. Она пытается открыть мою дверь, у нее ничего не получается, начинает звонить, кричать, стучать, звать, оскорблять, плакать, бить в дверь ногами, угрожать самоубийством, вызовом полиции, которой якобы она меня сдаст, – и наконец умолкает. Я смотрю в глазок. Ее вещи все еще на месте, но ее нет. Я приоткрываю дверь на один дюйм, и она выскакивает и бросается на дверь. Но я готов к такому фокусу, ей не удается поймать меня врасплох, и я легко закрываю дверь.

Все начинается сначала: стук, вопли, оскорбления и слезы. Я принимаю ванну с затычками в ушах. Горячая вода снимает напряжение, мускулы расслабляются. Через пару минут я вынимаю одну затычку. Она все еще стучит в дверь.

– Меня уволили! – кричу я ей из ванны.

Стук на минуту прекращается, потом возобновляется с новой силой.

– У меня нет работы, и я вообще не собираюсь больше работать, – ору я в надежде, что после такой информации она перестанет за меня цепляться. – Ты меня слышала?

– Открой дверь! – вопит она в ответ.

– Ты слышала, что меня уволили? Слышала? – ору я что есть мочи.

– Да, слышала, но ты найдешь себе другую работу…

Я снова вставляю затычку в ухо и закрываю глаза, довольный. Она слышала. Это единственное, что имеет значение.

Я слышу заглушённый затычками звонок телефона. Но не подхожу. Еще три дня – и я отдохну от телефона, и, быть может, от моей бывшей любимой девушки, и, быть может, от моей кошки, а если повезет, то даже от незнакомцев на улице – хотя на это я не особенно надеюсь.

На следующее утро я отправляюсь на работу подавать заявление об уходе. Я иду, поджав хвост, ссутулившись. Я проиграл, я – неудачник.

Нет, не я, а они.Их жизнь так пуста и скучна, что они развлекаются, делая мелкие гадости. Я должен войти, как король. Это я должен презирать и снисходить – раз в кои-то веки.

Я вхожу в офис журнала с высоко поднятой головой и кладу заявление об уходе на стол босса. Его нет в кабинете. Уж конечно, я не стану дожидаться его возвращения, чтобы с ним попрощаться. Направляясь к выходу, я прохожу мимо Энни, сидящей за своим столом, и бросаю ей:

– Чао, Энни. Хороших тебе вырезок.

Я отвожу Мину к ветеринару, чтобы ей удалили яичники. Спустя два дня она лежит на моем письменном столе, уставившись на меня отсутствующим взглядом. Я глажу ее по голове, но она холодна, как айсберг. Я пытаюсь взять ее на руки, но она шипит и напрягается, и я ее отпускаю. Она устраивается в прежней позе, и я замечаю, что из-под нее выглядывает что-то оранжевое.

«Что это?» – спрашиваю я.

«Отъе…сь», – отвечает она, прикрывая оранжевый предмет своим телом.

«Что это за предмет?» – повторяю я.

Она отворачивается.

«Не смей меня царапать» – предупреждаю я, подсовывая под нее руку.

Она в ярости оборачивается ко мне и кусает за руку. Появляется кровь. Я вскрикиваю. И ощущаю непреодолимое желание схватить ее и швырнуть через всю комнату, но подавляю его: ведь ее только что прооперировали.

«Ты – чудовище», – говорю я.

«Ты же только сказал „не царапайся", а насчет кусаться речи не было», – отвечает она чопорно.

Я вытаскиваю из-под нее оранжевый предмет. Это кухонные ножницы.

«Что это?» – спрашиваю я.

«Кухонные ножницы».

«И ты тащила их так далеко?»

«Да».

«Тебе не следовало таскать тяжелые вещи после операции. Для чего они тебе?»

«Чтобы отрезать тебе яйца».

Со вчерашнего дня мать не может мне дозвониться, потому что мне сменили номер телефона. Шарлотта наконец-то оставила меня в покое, Мину становится дружелюбнее, но люди продолжают подходить ко мне на улице и говорить о маленьких девочках. Я звоню своей матери и прошу, чтобы она перестала подсылать своих агентов. Она отказывается.

Я чаще вижусь с Лорой, и реже – с леди Генриеттой, потому что недавно кое-что изменилось. Сара не так мила, как прежде, и у нее проблемы со здоровьем. У нее сильные головные боли и часто бывает рвота. Из-за этого она в дурном настроении и капризничает, а это действует на ее мать. Теперь леди Генриетта очень редко меня приглашает, а когда я прихожу, она, по-видимому, никогда не бывает мне рада. Меня беспокоит состояние Сары, но мне кажется, что у нее какой-то тяжелый грипп и их с матерью нужно оставить в покое.