Текст книги "Дом Якобяна"

Автор книги: Аля Аль-Асуани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Тогда чего ты хочешь? Ты не хочешь учиться, не хочешь работать, не хочешь никого видеть – ни одногруппников, ни родных… Чего ты хочешь, Таха?

– Я хочу отомстить тем, кто схватил меня и унизил.

– Как ты узнаешь их, если не видел их лиц?

– По голосам… Я узнаю их голоса из сотен других… Прошу вас, владыка, назовите мне имя высокопоставленного офицера, руководившего пыткой… Вы сказали, что знаете его. Шейх молчал и думал…

– Прошу вас, владыка… Я не успокоюсь, пока не узнаю его имени.

– Я не могу утверждать наверняка… Но пытки в службе безопасности вообще ведут два человека: полковник Салех Рашуан и генерал Фатхи аль-Уакиль… Оба они безбожники и преступники, им уготован ад, ужасная участь… А какой толк знать их имена?

– Я отомщу ему…

– Полный бред… Ты хочешь потратить свою жизнь на поиски того, кого ты и в глаза не видел?! Протест безумца, обреченный на провал…

– Я пойду до конца.

– Ты в одиночку будешь бороться с системой, у которой есть армия, полиция и десятки мощных орудий?!

– Как вы можете так говорить! Вы же учили меня, что и один в поле воин… Разве не было сказано: «Сколько малочисленных отрядов победило многочисленные отряды по воле Аллаха!» Правдив Великий Аллах!

– Да, воистину так, но твое сопротивление системе будет стоить тебе жизни… Ты погибнешь, сынок… Они убьют тебя в первой же стычке с ними.

Таха смолк и взглянул шейху в лицо, упоминание о смерти подействовало на него, и он ответил:

– Да я и сейчас как мертвец… В тюрьме они убили меня… Когда они, смеясь, лишают тебя чести… Когда дают тебе новое, женское имя и заставляют отзываться на него, а ты вынужден подчиниться, потому что не можешь выдержать пытки… Они называли меня Фаузия… И каждый день избивали меня, пока я не говорил им: «Я баба, меня зовут Фаузия»… Вы хотите, чтобы я жил, забыв об этом?!

В его словах было горе, он закусил нижнюю губу. Шейх настаивал:

– Послушай, Таха, я скажу в последний раз, чтобы очистить свою совесть перед Господом: ввязаться в войну против этого режима – верная гибель…

– Гибели я уже не боюсь… Я подготовил свою душу к мученической смерти… Я верю всем сердцем, что, как шахид [22]22
  Шахид – мученик за мусульманскую веру.


[Закрыть]попаду в рай…

Оба замолчали. Вдруг шейх встал со своего места, подошел к Тахе, вгляделся в его лицо, горячо обнял и сказал, улыбаясь:

– Благослови тебя Бог, сын мой… Вот что истинная вера делает со своими последователями… Послушай, иди сейчас домой и собери чемодан, как будто ты решил куда-то уехать… Завтра утром мы встретимся, и я отведу тебя.

– Куда?!

Улыбка шейха стала еще шире, и он прошептал:

– Не спрашивай и делай, что говорю, в свое время ты обо всем узнаешь…

* * *

Этот разговор между ними состоялся днем раньше, и Таха понял, что возражения шейха с самого начала были просто маневром, способом проверить серьезность его намерений. Сейчас они сидели рядом в переполненном вагоне метро и молчали. Шейх разглядывал вид в окне, а Таха рассматривал лица пассажиров, но не видел их – в его голове звучал тревожный вопрос: Куда везет его шейх?! Конечно, он доверял ему, но, несмотря на это, его охватило плохое предчувствие и ужас. Он понимал, что попал в опасное положение и сейчас решается вся его жизнь. Таха задрожал, когда шейх прошептал ему:

– Приготовься, мы выходим на «Турра-цемент», на следующей…

* * *

Станции «Турра» дала свое имя цементная компания, основанная швейцарцами в двадцатые годы и национализированная революцией. Она наращивала мощности, пока не стала одной из крупнейших по производству цемента в арабском мире. Потом, как и другие компании, «Турра» пережила перестройку и приватизацию. Большую часть ее акций скупили иностранные фирмы. Линия метро разрезала ее территорию ровно посередине: справа остался комплекс административных зданий и громадные печи, а слева лежала ослепительная пустыня, окруженная горами, тянулись каменоломни, где огромные куски породы подрывали динамитом, а затем в больших вагонах везли к цементным печам на переплавку…

Шейх Шакир, а за ним и Таха вышли из вагона, перешли на сторону гор и пошли по пустыне. Солнце жгло, а в воздухе висела пыль, которой в этом районе было покрыто все. У Тахи пересохло в горле, а тупая боль в желудке не прекращалась, его стало тошнить, и он закашлялся. Шейх сказал шутливо:

– Терпи, герой… Воздух здесь грязный от цементной пыли… Уже завтра ты к нему привыкнешь… Вообще-то мы почти пришли…

Они встали у небольшой каменной насыпи и несколько минут ждали чего-то. Затем до их слуха донесся грохот двигателя, и появилась машина для перевозки породы, она приближалась и, наконец, остановилась перед ними. Водитель оказался парнем в голубой, сильно поизносившейся и полинявшей спецовке. Они быстро обменялись приветствиями с шейхом, который посмотрел на него изучающе и сказал:

– Аллах и рай…

Парень улыбнулся и произнес:

– Терпение и победа…

Это был пароль. Шейх взял Таху за руку, и они поднялись в водительскую кабину. Пока машина двигалась по горной дороге, все трое хранили молчание. Перед ними проезжали другие фургоны, принадлежащие компании. Наконец шофер повернул на боковую, узкую, непроезжую колею, по которой он вез их более получаса. Таха уже был готов признаться шейху в своей тревоге, но увидел, что тот полностью погружен в чтение миниатюрного Корана, уместившегося в ладони. Наконец вдалеке замаячили какие-то очертания, постепенно они прояснялись. Это были маленькие домики из красного кирпича. Машина остановилась, Таха с шейхом вышли, и водитель, прежде чем повернуть обратно, попрощался с ними… Панорама напоминала улицы беспорядочно возникших районов – вопиющая бедность, лужи на пыльных дорогах, снующие вокруг домов куры и утки, играющие босые дети, сидящие у дверей закутанные женщины… Шейх шел уверенным шагом человека, знающего это место. Таха вошел за ним в один из домов. Через открытую дверь они прошли в просторную, абсолютно пустую, если не считать маленького письменного стола и черной доски на стене, комнату. Пол был застлан большой желтой циновкой, на которой сидели молодые бородатые люди в белых галабеях. Они дружно встали, чтобы поприветствовать шейха, по очереди обняли его и поцеловали. Последний был самым старшим из них – высокий грузный мужчина лет сорока с длинной черной бородой, поверх галабеи на нем была темно-зеленая накидка. От правого века ко лбу тянулся шрам – вероятно, след от старой глубокой раны – из-за которого его глаз не закрывался до конца. Мужчина обрадовался, увидев шейха, и произнес хриплым голосом:

– Мир вам… Где вы пропадали, владыка?! Мы вас ждали целых две недели.

– Только чрезвычайные обстоятельства могли помешать мне… Как твои дела, как братья?

– Слава Аллаху, все хорошо…

– Как работа?

– Вы же читали в газетах… Удача за удачей, с помощью Аллаха…

Шейх Шакир обнял Таху и сказал мужчине с улыбкой:

– Это Таха аль-Шазли, о котором я вам говорил, Биляль… Образец молодого верующего, набожный и смелый, Да не восхвалю имя его прежде имени Аллаха.

Таха шагнул вперед, чтобы пожать мужчине руку, почувствовал его сильное рукопожатие и вгляделся в его изуродованное лицо. Слова шейха звенели в ушах:

– Таха… Если позволит Всевышний, я познакомлю тебя с братом по вере, шейхом Билялем… Эмиром лагеря… Здесь, Таха, с шейхом Билялем, ты научишься с Божьей помощью, как свершить правосудие и отомстить всем обидчикам…

* * *

Суад очнулась, ей с трудом удалось открыть глаза. Она чувствовала тошноту, резь в животе, головную боль и сильную сухость во рту. Через некоторое время до нее дошло, что она в больнице – большая комната, высокий потолок, старые кресла, маленькая тумбочка в углу, двойная дверь с двумя круглыми окошечками, похожая на двери операционных из египетских фильмов сороковых годов… Рядом с кроватью стояла толстая нянечка с приплюснутым носом. Она склонилась над Суад и положила ей руку на лицо. Потом сказала, улыбнувшись:

– Слава Богу, все в порядке… Бог любит тебя… У тебя было сильное кровотечение…

– Врешь! – закричала Суад, задыхаясь, и оттолкнула от себя нянечку. – Вы сделали мне аборт против моей воли… Я вам устрою казнь египетскую!

Нянечка вышла из палаты, а Суад в приступе злости задрыгала ногами и громко закричала: «Преступники, вы сделали мне аборт… Я пойду в полицию ан-Нагда… Я с вами со всеми рассчитаюсь…». Дверь тут же отворилась, вошел молодой врач, а за ним – медсестра, подошли к ней.

– Я была беременна, вы сделали аборт без моего согласия… – кричала Суад.

Врач улыбнулся – очевидно, он был напуган и лгал – и сказал, растерявшись:

– Госпожа, у вас было обильное кровотечение. Мадам… Успокойтесь, вам нельзя волноваться…

Суад завелась снова… Она кричала, обзывала их, плакала. Врач и сестра вышли. Дверь снова открылась, и вошел ее брат Хамиду с сыном Аззама Фаузи. Хамиду бросился к ней, поцеловал. Обняв его, она безудержно зарыдала…

Лицо у Хамиду передернулось, он сжал губы и ничего не произнес… Фаузи тихо принес стул из дальнего угла палаты и сел рядом с кроватью. Он откинул голову и сказал твердо, четко выговаривая каждое слово, как будто вел урок в школе:

– Послушай, Суад… Все на свете предопределено свыше… Хаджи Аззам договорился с тобой кое о чем, а ты нарушила слово… Зачинщику первый кнут…

– Господь воздаст вам, тебе и твоему отцу… Злодеи, сукины дети…

– Заткнись… – вскрикнул он резко, лицо его стало злым и жестким. Он немного подождал, потом продолжил читать нотации:

– Несмотря на твою дерзость, хаджи Аззам относился к тебе, как полагается… У тебя началось кровотечение, и ты бы умерла, но мы отвезли тебя в больницу, и доктор вынужден был сделать аборт… Есть все больничные бумаги, есть медицинское заключение… Скажи ей, Хамиду…

Хамиду молча мотнул головой, и Фаузи снова заговорил громким голосом:

– Мой отец Аззам знает, как поступать по-божески. Он развелся с тобой и отдал даже больше, чем тебе полагается… Остаток калыма и алименты… Мы все посчитали так, чтобы Аллах был доволен, еще добавили… Твоему брату Хамиду выдали чек на двадцать тысяч фунтов… За больницу уже заплачено, мы забрали все твои вещи из квартиры и перешлем их в Александрию…

Наступила абсолютная тишина, и Суад, которая в этот момент сломалась, тихо заплакала… Фаузи поднялся, он казался сильным и решительным, как будто все на свете зависело от того, что он скажет. Он сделал два шага к двери, затем, что-то вспомнив, развернулся и сказал:

– Командир Хамиду, вразуми свою сестру, у нее нет мозгов… Эта история уже перечеркнута, она получила все, что ей причитается, до последней копейки, все было сделано честь по чести… И если ты или твоя сестра попытаетесь создать нам неприятности или поднять шум, мы вас проучим… Эта страна принадлежит нам, Хамиду… И у нас длинные руки… У нас столько способов вам отомстить, что… Выбирайте сами…

Он с холодным спокойствием покинул палату, и лишь створки двери еще некоторое время раскачивались после его ухода…

* * *

Как человек, который двумя пальцами стряхивает прилипшие к лацкану дорогого пиджака пылинки и идет дальше как ни в чем не бывало, так и хаджи Аззам избавился от Суад, стряхнув свою привязанность к ней. Вспоминая ее горячее, сладкое, гибкое тело, он прилагал огромные, неимоверные усилия, чтобы забыть ее. Специально вызывал в памяти самые последние сцены – ее противное, злое лицо – и воображал те проблемы и скандалы, которые могли бы возникнуть, не избавься он от нее. Успокаивал себя он тем, что брак с ней, подаривший столько чудесных моментов, стоил ему недорого. На ум пришла мысль, что столь приятный опыт можно было бы и повторить, ведь нищих красавиц полно, а законный брак никто не осудит. Такими мыслями он пытался стереть образ Суад из памяти. Иногда это ему удавалось, иногда нет. Чтобы забыться, он с головой ушел в работу. Через несколько дней должно было открыться представительство автомобильной компании «Тасу». С двумя сыновьями – Фаузи и Муамином – будто ступив на тропу войны, они организовали в офисе штаб, из которого он руководил подготовкой к большому приему в гостинице «Семирамис». Он лично пригласил высших лиц государства, действующих и бывших министров, правительственных чиновников, главных редакторов крупнейших национальных изданий. Дружба с ними обошлась ему в несколько десятков машин, которые он преподнес им либо в качестве подарка, либо за символическую плату… Это было сделано не только с согласия японской стороны, но даже по ее предложению. Прием продолжался до позднего вечера, телевидение транслировало его отдельные фрагменты как оплаченную рекламу, большинство изданий подробно освещало его, а один известный экономический обозреватель из газеты «Аль-Ахбар» охарактеризовал открытие представительства «Тасу» как смелый патриотический шаг подлинно египетского бизнесмена Мухаммеда Аззама, который разрушит западную монополию на автомобильном рынке. Он призвал всех египетских бизнесменов сделать нелегкий, но правильный выбор и поступить как хаджи Аззам ради возрождения Египта и его здоровой экономики. В течение двух последующих недель газеты пестрели фотографиями хаджи Аззама и его заявлениями. Снимок, запечатлевший подписание договора о представительстве, был уникальным и выразительным: рядом с плечистым хаджи Аззамом с лицом типичного торговца, смотрящим плутовскими лисьими глазками, сидел мистер Ян Ки – председатель правления компании «Тасу», хрупкий японец с прямым взглядом, серьезным и вежливым выражением лица… Их непохожесть говорила о том, что между тем, как живут в Японии, и тем, что происходит в Египте, – пропасть… В первые же месяцы представительство компании продало фантастическое, превзошедшее все ожидания количество машин. На хаджи Аззама свалилась такая прибыль, что он благодарил Аллаха за такую милость и выделял десятки тысяч на благотворительность. Японская сторона предложила хаджи открыть дополнительные автосервисы в Каире и Александрии. Аззам переживал самые яркие дни в своей жизни, для тревоги у него была только одна-единственная причина. Он пытался ее игнорировать, но тщетно… Ему не давал покоя аль-Фули. Аззам продолжал отговариваться, но вскоре у него не осталось выхода. Тогда он, приготовившись к схватке, отправился на встречу с аль-Фули в гостиницу «Шератон»…

* * *

В тот день темный переполненный зал был похож скорее на вагон третьего класса, отправляющийся на юг, чем на больничный приемный покой: женщины с кучей больных детей, удушающий запах пота, ужасно грязные стены и пол, несколько медбратьев, организующих проход в смотровую. Женщины ругались и хватали друг дружку руками, не прекращались брань, крик, гам. Хатем Рашид, Абду и Хадия, с беспрерывно плачущим ребенком на руках, простояли некоторое время в толчее. Потом Хатем подошел к медбрату и попросил провести его к главврачу больницы. Тот посмотрел на него сверху вниз и сказал, что главврача нет на месте. Абду чуть не поднял скандал, когда ему сказали, что его ребенка осмотрят в порядке общей очереди… Хатем вышел позвонить по ближайшему телефону-автомату и набрал несколько номеров из записной книжечки, которую всегда носил с собой в кармане. В результате к ним вышел заместитель главного врача, он был любезен и извинился, что отсутствует главврач. Заместитель – белый мужчина примерно лет сорока, полный, что придавало ему доброты и простоты. Он внимательно осмотрел ребенка и обеспокоенно произнес:

– К сожалению, случай серьезный и запущенный… у мальчика обезвоживание и лихорадка…

Он выписал рецепты и вручил их перепуганному насмерть Абду, который не переставал курить и криками отгонял жену. Абду подхватил ребенка на руки и бегом побежал за медсестрой, которой доктор поручил заниматься ими. Ребенка положили в реанимацию, и в его маленькую ручку ввели трубку от капельницы. Лицо его было смертельно бледным, глазки впали. Плач начал стихать, отчего у всех на душе стало тяжело и печально. Абду спросил сестру, когда подействует лекарство, и она ответила:

– Должно подействовать максимум через два часа… Аллах велик…

Снова наступило молчание. Хадия тихо заплакала. Хатем отвел Абду в сторону, сунул ему в карман пачку денег, похлопал по плечу и сказал:

– Возьми, Абду, на больничные расходы… И если что-то понадобится, только скажи… А мне надо идти в газету, посмотрим, что будет вечером…

* * *

– Как бы я хотел встретить тебя раньше!

– Почему?

– Моя жизнь была бы совершенно иной!

– Но ты же жив… Ничего страшного, измени ее!

– А что менять, Бусейна… Мне уже шестьдесят пять… Конец – ты знаешь…

– Кто вам сказал?.. Вы, может, проживете еще двадцать или тридцать лет… Все в руках Аллаха.

– Дай Бог… Кое-кто действительно хочет еще прожить лет тридцать… По меньшей мере…

Они рассмеялись… Он хрипло, а она долго и заливисто… Совсем голые, они лежали в постели, он обнимал ее, чувствуя на своем плече прикосновение ее мягких густых волос… Своих тел они уже не стеснялись, часами оставаясь совершенно нагими. Она готовила ему кофе, подавала стаканы с виски и закуски, иногда они спали вместе. Он занимался с ней сексом, но большую часть времени они просто лежали. Он выключал свет в комнате и рассматривал ее лицо в тихом подрагивающем луче, идущем с улицы. В тот момент ему казалась, что она – мечта, прекрасный мираж, ночное видение, которое растворится так же внезапно, как появилось, с первым лучом солнца. Они болтали, ее голос в темноте звучал глубоко, близко и нежно… Она произнесла серьезно, уставившись в потолок:

– А когда мы поедем?

– Куда поедем?

– Ты обещал, что мы вместе уедем.

Он спросил, разглядывая ее лицо:

– Ты все еще ненавидишь эту страну?

Она кивнула головой, глядя вверх.

– Я никогда не смогу понять вашего поколения… В мои дни любовь к родине была как религия… Многие молодые люди гибли в борьбе против англичан…

Бусейна присела и сказала:

– Вы устраивали демонстрации, чтобы прогнать англичан? Хорошо, они ушли… Но разве стало лучше?

– Страна катится в пропасть, потому что ей не хватает демократии… Если бы у нас была настоящая демократия, Египет оставался бы великим, сильным государством… Зло Египта – диктатура, а при диктатуре неизбежны бедность, коррупция, развал всех отраслей…

– Красивые слова… Я с неба звезд не хватаю… Я мечтаю спокойно жить с семьей… Иметь любящего мужа, воспитывать детей, жить в уютном симпатичном доме, а не на крыше. Я хочу уехать в чистую страну, где нет грязи, нет нищеты, нет унижения… Ты знаешь, брат одной моей подруги, который три года подряд не мог сдать экзамен в средней школе, уехал в Голландию, женился на голландке и остался там… Говорят, в тех странах нет неравенства и несправедливости, как у нас… У каждого есть права, и люди уважают друг друга, даже дворников… Поэтому я хочу уехать туда, жить, работать, чтобы меня уважали, зарабатывать своим трудом, а не ходить на склад с таким, как Таляль, ради десяти фунтов… Представляешь… Он платил мне десять фунтов каждый раз… Как две пачки «Мальборо»… Какая я была дура!..

– Ты нуждалась, а нуждающийся не думает… Бусейна, я не хочу, чтобы ты жила прошлым… Что было, то прошло, и хватит… Думай о будущем… Мы сейчас вместе, нам хорошо, я ни за что не брошу тебя…

Минуту была тишина, потом Заки весело продолжил, прогоняя печаль:

– Через месяц, максимум два, я получу большие деньги, заберу тебя, и мы уедем…

– Правда?

– Правда.

– Куда мы поедем?

– Во Францию.

Бусейна закричала и, как ребенок, захлопала в ладоши. Потом сказала, изображая порочную женщину:

– Но будь осторожней, не подорви свое здоровье. Устанешь от меня, вот тогда будет хлопот…

Когда она смеялась, все ее лицо играло, на лбу выступал пот, она становилась дикой и странной. Неожиданно на нее свалилось счастье, и она решила удержать его любой ценой… Заки обнял ее и прошептал:

– Ну всё… Договорились?

– Договорились.

Он начал с рук… Целовал ее пальцы один за другим, затем ладонь, запястье, мягкую полную грудь, а когда добрался до шеи, поднял ее тяжелые волосы, чтобы захватить губами прелестные ушки. Он чувствовал, как под ним ее тело горит желанием…

* * *

Все началось, по правде говоря, с шипения. Еле слышный звук прозвучал резко и оборвался, в то время как Заки страстно целовал губы Бусейны. Прошли доли секунды, и они обняли друг друга. Потом звук повторился, на этот раз он был отчетливым. Дверь комнаты, в которой они лежали, была открыта, и Заки вдруг показалось, что кто-то ходит по гостиной. Он выскочил голым из кровати, Бусейна резко вскрикнула и выпрыгнула, чтобы набросить одежду на обнаженное тело. Затем последовал ряд отвратительных, как в кошмарном сне, сцен. Эти жестокие, ужасные моменты Заки и Бусейна не смогут забыть: вспыхнул свет, и в комнате возник офицер в форме, за его спиной стояло несколько подручных, а перед ними – Даулят с коварной злорадной ухмылкой. Тут же зазвучал ее высокий устрашающий голос, подобный смерти:

– Какое посмешище! Какой стыд!.. Каждый день приводит к себе в дом проститутку… Хватит этой грязи, брат, тебе должно быть стыдно!

– Заткнись! – закричал Заки, впервые давая ей отпор. Он совсем обезумел и был сильно возбужден. Его голое тело дрожало, глаза выскочили из орбит от ярости, рука бессознательно потянулась к штанам, и он закричал, натягивая их:

– Что здесь происходит?.. Что это за комедия?! Кто позволил врываться ко мне в офис?! У вас есть санкция прокурора? – кричал Заки в лицо молодому офицеру, который с самого начала смотрел на него враждебно. Тот ответил спокойно и даже с вызовом:

– Вы меня будете учить, как работать?! Мне не нужно разрешение прокурора… Мадам – ваша сестра, проживающая с вами. Она написала на вас заявление, что в вашем доме творится разврат, и потребовала засвидетельствовать факты, чтобы начать судебный процесс об опекунстве…

– Бред… Это мой личный офис, и она здесь со мной не проживает…

– Но она открыла дверь своим ключом и впустила нас.

– Даже если у нее есть ключ… Это мой офис, мой собственный.

– Давайте составим протокол с ваших слов.

– Что составим?.. Ну, я вам создам проблемы!.. Вы поплатитесь за то, что вторглись в личную жизнь…

– Вернее будет сказать, в личную жизнь проституток, – закричала Даулят, она выпучила глаза и подошла к нему, полная ненависти.

– Я сказал, заткнись.

– Сам заткнись. Старый, а ведешь себя как малолетка…

– Помолчите, пожалуйста, мадам, – прикрикнул на Даулят офицер. Его гнев был наигранным, ему просто хотелось скрыть, что он заодно с Даулят. Он обернулся к Заки со словами:

– Послушайте, господин… Вы уважаемый человек. Зачем вам скандал?

– Чего же вы хотите?!

– Мы зафиксируем случившееся и зададим пару вопросов.

– А что тут фиксировать?.. Скажи, ты по чьему заказу работаешь?.. Эта жаба меня заказала?

– Видимо, вы плохо воспитаны… Послушайте, говорю вам в последний раз… Пусть сегодняшний вечер закончится благополучно.

– Вы мне угрожаете?.. Сейчас я позвоню и поставлю вас на место…

– Так?! Ладно, ваше право, – ответил разозленный офицер. – Давай, пошел, как там тебя, в часть, вместе со своей шлюхой.

– Предупреждаю вас, попридержите язык, вы ответите за эти слова, да еще как ответите! У вас нет права нас задерживать.

– Я покажу вам, есть у меня право или нет.

Офицер повернулся и приказал подручным:

– Взять их…

Они только и ждали «волшебного» слова и тотчас набросились на Заки и Бусейну. Заки сопротивлялся, угрожал, кричал, протестуя, но его держали крепко. А Бусейна беспрестанно орала, била себя по лицу и умоляла их, пока они тащили ее из комнаты…

* * *

Сначала Тахе было трудно. Но со временем это прошло, он привык к строгому лагерному порядку: подъем до восхода солнца, молитва, чтение Корана, завтрак, три часа жестких физических тренировок подряд (разминка и боевые искусства)… После братья собирались на занятия – мусульманское право, толкование Корана и хадисов [23]23
  Хадисы (рассказ, разговор, араб.) – предания о высказываниях и деяниях пророка Мухаммеда, имеющие отношения к религиозным, этическим, моральным и правовым аспектам жизни мусульманской уммы (общины). Мусульмане считают X. вторым после Корана источником, определяющим правила поведения.


[Закрыть], которые вел сам шейх Биляль и другие. А после полудня всегда были занятия по стрельбе. Братья садились в большой автобус с надписью «Египетская цементная компания «Турра» и отправлялись в сердце горы, где упражнялись в стрельбе, учились делать и взрывать бомбы. Ритм жизни в лагере был напряженный, без перерывов, у них не было времени для раздумий, даже вечером после молитвы разговор между братьями шел, как правило, на религиозные темы, звучали законные доказательства безбожности существующего режима, необходимости расправиться с ним и свергнуть его. Когда наступал отбой, братья расходились: женатые направлялись в семейные жилища у основания горы, а холостяки спали в отведенном для них небольшом строении. Только после того, как гасили свет, наступала тишина, и Таха аль-Шазли, лежа в темноте на своей постели, со всей ясностью вспоминал события своей жизни. Внезапно в его памяти распахивалось волшебное светлое окошко, и он видел Бусейну ас-Сайед, его сжигала тоска. Иногда он даже улыбался, заново переживая их радостные деньки, но потом приходил в ярость, вспоминая выражение ее лица, когда она сказала в последний раз: «Наша история кончилась, Таха, у каждого своя дорога». И вдруг… как удар молотом по голове, обрушивалось на него воспоминание об аресте: избиения, унижения, ощущение того, что он слаб, измучен, сломлен после каждого изнасилования, его слезы, его мольбы, обращенные к офицерам, чтобы те перестали засовывать в него толстую палку, и его тихий прерывающийся голос, когда они приказывают, а он повторяет: «…Я баба…» Они снова бьют его и спрашивают имя, и он отвечает им мертвенным голосом: «Фаузия…» И в этот момент раздается их гогот, как будто они смотрят комедию в кино… Вспоминая все это, Таха терял сон. Он просто лежал и бередил свои раны, лицо его перекашивалось в темноте, а дыхание учащалось, он задыхался, как бегун. В нем копилась жгучая ненависть, и он не мог успокоиться: все восстанавливал в своем сознании голоса офицеров, перебирал их, сравнивал и аккуратно сохранял в памяти. Потом его пронизывало желание отомстить, и все его тело содрогалось от нетерпения. Он представлял себе, как покарает все тех, кто его мучил, кто к нему прикасался… Эта жажда мести завладела всем его существом и помогла быстро преуспеть в лагерных тренировках. Будучи младше остальных, он превзошел многих в борьбе и за несколько месяцев в совершенстве овладел стрельбой из винтовки, полуавтомата и автомата. С закрытыми глазами он мог собрать ручную гранату. То, как быстро он достиг результатов, поразило всех братьев, и однажды, после того как на стрельбище, поражая цель, он промахнулся лишь один-единственный раз из двадцати, шейх Биляль подошел к нему, похлопал по плечу и похвалил (при этом шрам, рассекающий его бровь, подергивался, как всегда, когда шейх волновался):

– Аллах благословил тебя, Таха… Ты стал мастером по стрельбе…

– Когда вы разрешите мне вести джихад?! – смело спросил Таха. Возможно, решил он, уже пришло время для вопроса, который жил в его душе. Шейх Биляль немного помолчал, потом по-дружески сказал шепотом:

– Не спеши, сынок… Всему свое время.

Он быстро ушел, как будто не желая продолжать этот разговор, а Таха остался недоволен его неясным ответом… Он жаждал отомстить за себя и чувствовал, что уже созрел для действий, зачем же откладывать?! Ведь по возрасту он такой же, как те, кто совершает джихад, а затем возвращается в лагерь, гордясь своими подвигами и принимая поздравления от братьев… После этого Таха не раз ходил к шейху Билялю, чтобы уговорить отправить его на операцию. Но тот все продолжал откладывать дело и давать невнятные ответы, пока в последний раз Таха не рассердился и не закричал:

– Скоро… Скоро… Когда наступит это скоро?! Если вы думаете, что я не гожусь для джихада, тогда скажите, и я уйду из лагеря.

Шейх расплылся в улыбке, как будто ярость Тахи обрадовала его, и сказал:

– Положись на Бога, Таха, ты услышишь добрые вести, если будет на то воля Аллаха…

И действительно, не прошло и недели, как братья сообщили, что шейх требует его к себе. Как только он закончил полуденную молитву, поспешил в кабинет к шейху. Это была тесная комната со старым письменным столом, несколькими разваливающимися стульями и циновкой из пальмовых листьев. Шейх сидел на ней и читал Коран. Он был увлечен чтением нараспев и поэтому не сразу почувствовал присутствие Тахи. Он улыбнулся, приветствуя его, и усадил рядом с собой…

– Я послал за тобой по важному делу.

– Я готов подчиниться.

– Подчиняются только Богу… Послушай, господин… Мы решили тебя женить.

Шейх сказал это как-то внезапно и рассмеялся, но Тахе было не до смеха. Он побледнел и настороженно произнес:

– Не понимаю.

– Женись, сынок… Ты разве не знаешь, что значит жениться?

Голос Тахи звучал громко:

– Нет, владыка, не знаю… Я не понимаю, я просил вас позволить мне вести священную войну, а вы мне говорите о женитьбе… Я что, пришел сюда, чтобы жениться?! Никак не могу понять, вы что, хотите надо мной посмеяться?

Впервые лицо шейха исказилось гневом, и он закричал:

– Ты, Таха, не должен говорить со мной таким тоном. И на будущее прошу тебя быть сдержанным, а то я рассержусь на тебя… Ты хочешь отомстить своим обидчикам, и я говорю тебе: не одного тебя пытали службы безопасности, они замучили тысячи братьев… Видишь, у меня на лице след пытки, но я никогда не теряю самообладания и не кричу каждый день на шейхов… Ты думаешь, что я запрещаю тебе вести священную войну? Аллах свидетель, сын мой, это не в моей воле… Я не принимаю решения об операциях и не знаю о них ничего до последнего момента… Я командующий лагерем, Таха, а не самый главный. Я даже не являюсь членом совета шуры [24]24
  Шура – («совет», консультация – араб.) – совещательный орган.


[Закрыть]общины… Я хочу, чтобы ты понял это, успокоился сам и успокоил меня… Я не принимаю решений, все, что я могу, – предложить твою кандидатуру братьям на совете шуры. Я настаивал на твоей кандидатуре и много раз писал им отчеты о твоей смелости, об успехах на тренировках. Но они еще не утвердили тебя. И моей вины тут нет, как видишь… Как подсказывает мне мой опыт, скоро они тебе что-нибудь поручат, если позволит Всевышний.

Таха молчал, повесив голову, потом тихо произнес:

– Простите меня, владыка, за мою несдержанность. Аллах свидетель, как я вас люблю и уважаю, шейх Биляль.

– Ничего, сынок, – пробормотал шейх, перебирая четки.

Таха продолжал, извиняясь, чтобы сгладить последствие ссоры:

– Но я и правда озадачен этим предложением жениться…

– А что тут странного?! Брак завещан нам, смертным, Аллахом, хвала Ему! Всевышний ввел его ради здоровья человека и всего мусульманского общества… Ты молодой человек, и у тебя есть естественные потребности, а брак – исполнение воли Всевышнего и Пророка его, за которое ты будешь, по воле Аллаха, вознагражден. Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, сказал в священном хадисе: «Те, кто способны из вас, женитесь». Он завещал мусульманам легкий и скорый брак как средство от разврата… В этом мире мы живем и умираем так, как ведут нас Аллах и Пророк его, и не отклоняемся от своего пути, слава Аллаху, ни на миллиметр… Я предложил достойную, праведную сестру тебе, да не восхвалю имя ее прежде имени Аллаха…