Текст книги "Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки"

Автор книги: Алма Бонд

– Нет, Мэрилин. – Подобная мысль вызвала у меня возмущение. – Абсолютно нет! Вы были маленькой девочкой, а они были взрослые мужчины, которые, как предполагалось, должны были заботиться о вас. Независимо от того, что вы сделали или не сделали, они не имели права поднимать на вас руку. Они совершили преступление, за которое заслуживают привлечения к суду.

Мэрилин залилась слезами.

Наверняка большинство симптомов Мэрилин, как и ее гиперсексуальность, являются результатом сексуального насилия, от которого она пострадала в детстве, а также ее отношений с душевнобольной матерью, последующей «заботы» таких, как Уэйн Болендер, и отсутствием отца. Кому из нас удалось бы избежать последствий такого травмирующего детства? Красота, которая принесла ей мировую известность и славу, в то же время оказалось ее проклятием. Конечно, обычным женщинам, вроде меня, завидовавшим ее очарованию, повезло больше.

16 февраля 1959 г

– В начале 1938 года, когда мне было двенадцать лет, – начала Мэрилин следующий сеанс, – Грейс отправила меня к своей тете, Ане Лоуер, которая жила в Ван-Найсе в округе Лос-Анджелеса. Впервые ступив на ее порог, я дрожала. Меня приводила в ужас мысль, что здесь может повториться та же история, что и в бесконечном ряду приемных домов.

Но как только я вошла в дом тети Аны, я сразу почувствовала совсем другую, позитивную атмосферу. Я считаю, что она была прекрасным человеком. С ней я впервые почувствовала уверенность в себе. Она изменила мою жизнь навсегда. Миловидная, добрая, заботливая вдова пятидесяти восьми лет, она была самой приятной, близкой, бескорыстной женщиной, которую я когда-либо знала. Она подарила мне любовь и доброту, которую я редко встречала в жизни, и я упивалась ее вниманием. Она была разведена и получала небольшой доход, работая гражданским адвокатом в христианском сообществе. Судя по большому количеству постоянных клиентов, обращавшихся к ней за советом в течение многих лет, она было очень хорошим специалистом.

Она пыталась передать мне свои знания, но в то время я находила их бесполезными. Сейчас я сожалею об этом, потому что, переняв ее опыт, я могла бы сделать ей очень счастливой. Во всяком случае, я уяснила одну важную вещь, которая значительно способствует моей известности. Тетя Ана всегда говорила, что «зло – это ужасный обман и иллюзия мироздания». Эта философия является основой моего мировоззрения на протяжении всей жизни и позволяет, несмотря ни на что, чувствовать себя безгрешной, никогда ни в чем не видеть зла и не ощущать чувства вины, что бы я ни делала. Это довольно важный подарок, доставшийся мне от нее. Жаль, что я не была прихожанкой христианского сообщества. Это бы избавило меня от огромного количества проблем. Без обид, доктор, но тогда мне мог бы помочь кто-то похожий на тетю Ану. – Мэрилин замолчала, чтобы вытереть слезы. – Почему бы вам не удочерить меня, доктор? Нет, это не помогло бы. Вы слишком холодная и бесчувственная, как Глэдис. Тетя Ана была небогата, но, в отличие от вас, она делилась с другими всем, что имела. Она, единственная, была мне настоящей матерью. Я ее очень любила и знаю точно, что она тоже любила меня. Это она показала мне, что такое любовь. Тетя Ана никогда не обижала меня и не говорила мне неприятных вещей, ни разу. Она была такой доброй, что не могла даже муху убить. Она ловила их и, как доктор Альберт Швейцер, выпускала их на улицу и с удовольствием наблюдала, как они улетают.

В отличие от других приемных семей, здесь я была очень счастлива. Слава богу, что она полюбила меня. Я боюсь даже представить, что бы стало с моей жизнью без нее. Она показала мне, что в мире есть хорошие, любящие люди. Слава богу также за то, что в ее доме не было мужчин, которые могли бы преследовать меня, или только небесам известно, что случилось бы со мной. Если бы это произошло опять, я, наверное, стала бы такой же абсолютно буйнопомешанной, как моя мать.

Я провела четыре года с тетей Аной, и это был один из немногих периодов в моей жизни, когда я чувствовала, что я меня действительно был дом. Во-первых, у меня были проблемы в общении с другими учениками в школе. Все они, как оказалось, знали современный сленг и шутки, а я стояла рядом, как истукан, не зная, что сказать. Мне было очень горько, когда я случайно услышала, как один противный мальчишка сказал, что я безликая немая девчонка.

Мэрилин завершила сеанс и стремительно вышла за дверь, не прощаясь.

17 февраля 1959 г

На следующий день, Мэрилин вошла в кабинет, глядя в пол, и протянула мне листок бумаги.

– Это вам, – сказала она. – Я написала стихотворение. Пародия на поэму Роберта Браунинга «Моя последняя герцогиня». Вам оно не понравится.

 
Вот на стене портрет последнего врача,
Психоаналитика. И я должна
Признать, он несравненен. День-деньской
Трудился автор, и живой
Она предстала. Не только этот посетитель мог
Заставить вспыхнуть бледность этих щек.
Так просто ее сердце радостью наполнить,
Все рассказав ей, что удастся вспомнить.
Бывало, часто свой чудесный взгляд
С улыбкой всем дарила наугад.
Моя удача у нее в груди,
Ты, свет дневной, на запад уходи,
И книга Фрейда (Юнга воплощение),
И улыбка, выражение одобренья.
Поверьте этой искренней улыбке,
Вам лик ее подскажет: нет ошибки.
 

В душе я обрадовалась и сказала:

– Мэрилин, мне очень понравилось ваше стихотворение. Вы ассоциируете меня с одной из холодных безучастных женщин, которые воспитывали вас. Из вашего опуса видно, что вы считаете меня такой же, как они.

– А вы не такая? – спросила она в ответ.

Мэрилин развила негативный перенос на меня. В ее представлении я была такой же, как ее безучастная мать и приемные родители. Мне оставалось только надеяться, что это не продлится слишком долго.

18 февраля 1959 г

Она пришла на наш очередной сеанс все в том же мрачном настроении.

Я поинтересовалась:

– Вы все еще злитесь на меня, Мэрилин, за то, что я холодная и безучастная?

– Нет, – ответила она. – Вы не такая уж плохая, просто на последнем сеансе я вспомнила очень неприятные моменты, связанные с моим пребыванием в средней школе.

– Мне очень жаль, Мэрилин. Пожалуйста, расскажите мне об этом.

– Приближался День влюбленных, и нам сказали сделать поздравительные открытки для наших одноклассников. Я придумала и старательно нарисовала тридцать штук, засиживаясь до поздней ночи, чтобы закончить их вовремя. Я сделала красивую разноцветную «валентинку» для каждого ученика своего класса и с нетерпением ждала, когда увижу открытки, которые получу взамен. Когда учительница раздала «валентинки», я был потрясена, узнав, что я была единственной, кто не получил ни одной. Одна популярная девочка по имени Мария-Луиза получила пятнадцать. Когда она спросила меня, сколько открыток мне подарили, я солгала, что три. В глубине моего сердца я всегда останусь единственным человеком в моем классе, кто не получил ни одной «валентинки».

Ко всему прочему я была высокой и тощей, поэтому меня прозвали «Норма Джин жердь». Впервые услышав это, я так расстроилась, что решила прогулять занятия в школе на следующий день. Но на этот раз дома меня ждал человек, который мог меня выслушать и поддержать. Я поделилась своим горем с тетей Аной. И она успокоила меня.

– Норма Джин, – сказала она, – ты новенькая в классе. У всех детей бывают трудности с одноклассниками в новой школе. Я обещаю тебе, что ты подружишься с другими детьми. Просто на все требуется время.

Мое доверие к ней было так велико, что я полностью приняла ее слова и на следующий день пошла в школу. Я рада, что послушала ее, потому что в результате она оказалась права.

Потом произошло нечто важное, что изменило мою жизнь навсегда. Во мне начала просыпаться женственность, и я увидела себя в ином свете. Впервые я оценила свою красоту, не говоря уже о сексуальности, и начала делать все возможное, чтобы подчеркнуть их. Чтобы продемонстрировать фигуру, я носила свитера и обтягивающую одежду. Другие девушки, восхищенные моим новым стилем, стали мне подражать.

Важно отметить, что от дома тети Аны до средней школы Эмерсон было две с половиной мили, и путь туда и обратно занимал довольно много времени. Внезапно все парни, проезжавшие мимо на автомобилях, начали мне сигналить, и я стала себя чувствовать гораздо увереннее. Вскоре мир казался мне гораздо более дружелюбным местом, чем раньше.

Я только что вспомнила сон, который приснился мне в тринадцать лет. Я шла вдоль берега океана, наслаждаясь свежим морским воздухом и наблюдая за приливом. Вдруг поднялась огромная, как гора, волна и начала стремительно приближаться ко мне. Я была в ужасе от страха, что сейчас утону. Я попыталась бежать от воды, но мои ноги были парализованы – все, что мне оставалось, это стоять там и с трепетом наблюдать, как вода надвигается на берег. Но неожиданно, в ту секунду, когда гигантская волна уже вздымалась над моей головой, произошло чудо. Страшная стена воды отступила, и я радостно запрыгала на берегу.

– Прекрасно, Мэрилин, – перебила я ее. – Ваш сон подтверждает ваш рассказ о том, что вы чувствовали, когда мальчики стали обращать на вас внимание. Из этого сна мы можем видеть, насколько успешно вы справились с всплеском эмоций, связанных с подростковым возрастом. Жизнь некоторых людей заканчивается в подростковом возрасте; у вас она только начиналась. – Это был отличный старт для девушки, которой предстояло стать секс-символом своего времени.

Мне показалось, что ей были приятны мои слова, и Мэрилин молча несколько мгновений обдумывала их. Затем она продолжила:

– В то время мне очень нравилась Джинджер Роджерс. Я находила ее красивой, сексуальной женщиной и хотела быть похожей на нее, когда вырасту. Я призналась в моем желании тете Ане, хотя ожидала, что она скажет: «Не глупи, Норма Джин. Что ты о себе думаешь? Ты просто бедная сирота. Хорошо, если тебе посчастливиться стать монтажером, как твоя мать».

Но к моей радости, она не сказала ничего подобного. Вместо этого она посоветовала мне практиковаться в чтении ролей Джинджер вслух. Слушая меня, она сказала:

– У тебя есть талант, Норма Джин. Если ты будешь упорно работать, я уверена, что когда-нибудь ты сможешь стать такой же известной актрисой, как Джинджер.

Все было слишком хорошо, и я боялась, что это не продлится долго. На этот раз проблемы возникли у тети Аны. К моей великой скорби, ее здоровье с возрастом становилось все хуже, и в конце концов она стала так слаба, что не могла больше заботиться обо мне. Это очень огорчало ее, и она все время беспокоилась обо мне, что подрывало ее здоровье все сильнее. Итак, мне пришлось вернуться в дом Грейс и доктора Годдарда. Мне тогда была около шестнадцати лет.

Больше всего в жизни я сожалею о том, что тетя Ана никогда не узнает, как она была права, веря в мой талант. Это сделало бы ее такой счастливой. – Голос Мэрилин прервался. – Она умерла прежде, чем я получила мою первую роль. Мне казалось, я не переживу этого горя. Даже сейчас не проходит и дня, чтобы я не вспоминала о ней с болью в сердце.

19 февраля 1959 г

На следующий день Мэрилин вошла, слегка запыхавшись, и сказала:

– Я опоздала потому, что остановилась купить для вас это. – Она открыла свою сумочку и достала огромный ароматный персик. Мэрилин упала на кушетку и положила фрукт на стол рядом с ним. Мы оба смотрели на него с благоговением. Он был огромный, розовощекий и аппетитный. Никогда не видела такого славного персика.

– Вы принесли мне запоздалый подарок на День Валентина? – спросила я.

Она улыбнулась, но не ответила на мой вопрос.

– Я принесла вам персик, – сказала она, – но он выглядит так чудесно, что я могла бы передумать и съесть его сама.

– Почему вы хотите отдать персик мне?

– Я пытаюсь вам понравиться, – сказала она, улыбаясь, а затем сменила тему разговора.

На этом сеансе психоаналитик быстро расправилась с бедной Мэрилин. Персик весь час лежал призывно на столе, и я не могла отвести от него глаз.

20 февраля 1959 г

Следующий сеанс Мэрилин было действительно странным. Но не по вине Мэрилин, а из-за меня. Меня охватила странная печаль, которой я никогда не ощущала раньше в присутствии пациента. Я почувствовала непреодолимое желание сжать Мэрилин в своих объятиях и ободрить ее. Если у аналитика возникают такие сильные чувства, это, как правило, потому, что пациент каким-то образом вызывает их. На профессиональном жаргоне такая реакция называется «контрпереносом». Я пристально посмотрела на Мэрилин.

Мэрилин заплакала и спросила меня умоляющим голосом:

– Почему вы никогда не обнимаете меня, как тетя Ана? Какая же в-в-вы бесчувственная женщина! Я не знаю, почему вы так скупы в проявлении ваших чувств. Что страшного произойдет, если вы обнимете девушку на секундочку?

Обнимая себя руками, откинув назад голову и подавшись грудью вперед, она смотрела на меня пронзительными голубыми глазами. Я понимала, что она умоляет меня о любви. Меня охватила такая буря эмоций, которых я не испытывала никогда раньше.

«Что с ней творится? – думала я. – Какая загадочная сила покоряет сердца людей во всем мире? Вот я, женщина, на сто процентов гетеросексуальная, но в ней… в этой женщине, похожей на ребенка, есть нечто вызывающее у меня отчаянное желание сжать ее в своих объятиях. Это чувство было настолько сильным, что я почти не могла ему сопротивляться. Она как будто молча умоляла меня: «Если вы подойдете и утешите меня, все мои проблемы исчезнут». В конце концов, – размышляла я, – что ужасного произойдет, если я обниму эту несчастную женщину-дитя?»

Какое-то время я сомневалась, стоит ли подходить к ней. Я прекрасно знаю, что физический контакт с пациентом противоречит правилам проведения психоанализа. Когда психоаналитик поддается такому желанию, на нашем жаргоне это называется «переносом поведения». Но тихий голос внутри меня возражал: «Безусловно, Мэрилин не похожа на других пациентов. Она была фактически лишена детства и так и не оправилась от этого. Разве нельзя выразить ей сейчас свою симпатию и поддержку, которых ей всегда не хватало?» Кроме того, мне было бы приятно обнять Мэрилин.

Неожиданно для самой себя меня переполнили недопустимые чувства. Я «подхватила» симптом Мэрилин. Дело было не только в том, что она ждала выражения моих чувств к ней, но и в том, что мне хотелось заключить ее в объятия! Я стремилась опосредованно утешить одинокого ребенка внутри себя. По каким еще причинам это было бы так соблазнительно? Меня как будто околдовали, и я осознала, что мне так же необходимы эти объятия, как и ей.

И тут я вспомнила историю, которую мне рассказывал великий психолог Гарри Харлоу об игре, в которой он принимал участие на одной вечеринке. Гостям давали прослушать записи плача младенцев. Если звучали крики психически нездоровых детей, слушатели не реагировали. Но когда раздавался плач нормальных малышей, все гости начинали нервничать.

– Крик здорового ребенка, – пояснил Харлоу, – вызывает инстинктивную реакцию у нормальных взрослых.

Мэрилин плакала. Я невольно откликалась на крик здорового несчастного ребенка? Подобно Мэрилин, шизофреники часто бывают крайне привлекательными и очаровывают суррогатных родителей, как беспризорные котята. Насколько мне известно, никто не ставил под сомнение причину их притягательности. Может быть, они просто телеграфируют сигналы младенца? Следует ли мне отвечать на плач нормального ребенка, который просто не повзрослел?

Затем я крикнула про себя: «Нет! Ни в коем случае! Это неуместно. Ты забыла этику ведения психоанализа пациентов? Ты не будешь делать этого. Ты не приблизишься к ней ни на один сантиметр. Это было бы неэтично. Тебе, как аналитику, должно быть известно, что подобное непрофессиональное поведение было бы таким же оскорбительным по отношению к Мэрилин, как поведение мужчин, домогавшихся ее. Миллионы людей по всему миру откликнулись на ее просьбу о любви, что не помогло ей решить ее проблемы ни на йоту. Наоборот, чем больше поклонники любят ее, тем хуже ей становится.

Если ты будешь потакать ей, то лишь добавишь свое имя к списку тех, кто использует ее. Твоя задача состоит в том, чтобы противостоять импульсивному желанию доставить ей удовольствие – и себе! – и выяснить, почему она так сильно нуждается в объятиях в данный момент и как она заставляет тебя и весь мир влюбляться в нее. Разберись во всем этом, и ты откроешь для себя секрет ее экранного гения и, возможно, даже поможешь ей сделать еще один шаг на пути к своему душевному здоровью».

– Я прекрасно понимаю, почему вы не сделаете этого, и вам тоже, – произнесла Мэрилин, – несмотря на все ваши приятные слова, в глубине сердца я не н-н-н-нравлюсь. Вот почему! Когда дело доходит до этого, вы как и все остальные.

Интересно, как долго вы встречались бы со мной, если бы я не платила вам достаточно, чтобы позаботиться о вашей аренде! – Крепко обняв себя руками, она начала раскачиваться взад и вперед. Затем, совершенно неожиданно, подтверждая мою правоту и справедливость правил психоанализа, Мэрилин озвучила свои воспоминания. Шмыгая носом, она сказала:

– Моя тетя Ана никогда не была такой бессердечной. Она всегда сажала меня на колени и успокаивала, если я была расстроена. Вы очень похожи на нее внешне, но вы отнюдь не такая добрая женщина, какой была она. – Мэрилин зарыдала и воскликнула: – Тетя Ана, тетя Ана, почему ты оставила меня? Я люблю тебя. Ты мне так нужна. Вернись ко мне. Я так по тебе скучаю. Та-а-ак скучаю… – Продолжая плакать, она сказала: – Тетя Ана изменила всю мою жизнь. Она была первым человеком в мире, которого я по-настоящему любила, и она тоже любила меня. Она была таким прекрасным человеком. – Мэрилин прорыдала около десяти минут, пока не успокоилась и смогла говорить снова о своей любимой тете: – Так же ясно, будто это происходит сейчас, я могу ощутить, как она держала меня на руках, раскачиваясь на своем коричневом деревянном кресле-качалке. Я могу слышать его приятный скрип и чувствовать тепло ее тела рядом со своим. Ее кожа пахла сиреневым мылом, которое мне очень нравится, и ее длинные каштановые косы спадали вдоль моей спины и щекотали меня. Но мне не хотелось убрать их. Мне было приятно каждое ощущение в ее объятиях. Однажды я написала стихотворение о ней и показала кому-то. Они плакали, когда я прочитала его. Оно называлось «Я люблю ее».

Стихотворение было о том, что я чувствовала, когда она умерла. Тетя Ана была единственным человеком, который любил и понимал меня. Она показала мне путь к возвышенной жизни и научила верить в себя. Она не была такой безучастной, как вы. И никогда не обижала меня – ни разу. Она не могла. Она была воплощением добра и любви. Мне было так хорошо с ней. Она научила меня любить.

Фрейд был прав, подумала я, пока Мэрилин продолжала плакать и раскачиваться. Психоаналитик не должен потакать сокровенным желаниям пациентов. «Контрперенос» прячет воспоминания от сознания. Как ни тяжело было противостоять притяжению, которое подчиняло себе миллионы людей во всем мире, я вздохнула с облегчением, что не пошла навстречу Мэрилин в тот момент, когда ей это было так необходимо. Если бы я не устояла, прекрасные воспоминания о ее любимой тете Ане никогда не вернулись бы к ней. Ей необходимо помнить, что даже в этом враждебном мире она была любима. Это было гораздо важнее, чем поддержка и одобрение ее психоаналитика.

22 февраля 1959 г

– Спасибо, что согласились принять меня в день рождения Вашингтона, – поблагодарила меня Мэрилин. – Если подумать, почему я должна пропускать мой сеанс, чтобы отпраздновать его день рождения? Возможно, он и был отцом нашей страны, но не моим.

Затем она продолжила разговор о не имеющих какого-либо значения вещах. Такое поведение в психоанализе называется «сопротивлением».

24 февраля 1959 г

По-видимому, Мэрилин не простила мне то, что я так и не обняла ее, несмотря на замечательные воспоминания, которые мое решение пробудило в ней. На следующий день я получила по почте такое «стихотворение»:

«Целитель»

(с извинениями моему хорошему другу Роберту Фросту)

 
Есть кое-что, чего наш аналитик избегает,
И это, безусловно, досаждает.
Предоставляя нам возможности, как равным,
Ты, аналитик, все же остаешься главным.
Меня понять ты никогда не сможешь,
Стеною отчужденья отгорожен.
Преграду между нами не разрушишь.
Хочу задать вопрос тебе, послушай,
Ты понимаешь, в чем проблема?
Возможно, это я воздвигла стену,
Замуровавшись ото всех пугливо.
И отношусь к тебе несправедливо.
Есть кое-что, чего не любит аналитик,
Не терпит сантиментов, как политик.
Есть кое-что, что я в ней не люблю,
Но лучше промолчу, а то я нагрублю.
Скажи, чего ты ждешь от пациента
И какова цена эксперимента?
Твое самообладанье неизменно,
Сидишь напротив и глядишь надменно.
Ты скрыта в темноте, и, очевидно,
Тебе не нужно больше ничего. Обидно.
 

В ответ я написала ей короткую, записку с выражением моего восхищения: «Потрясающе, Мэрилин! Это прекрасно! Ваш друг Роберт Фрост был бы впечатлен тоже. Вы абсолютно справедливо меня раскритиковали».

Читая мой ответ на свое стихотворение, она, вероятно, сияла от радости.

25 февраля 1959 г

Не вспомнив ни словом о наших письмах, счастливая Мэрилин ворвалась в мой офис и громко объявила:

– Моя сестра придет сегодня навестить меня!

– Ваша сестра? – удивилась я. – Не знала, что у вас есть сестра.

– Как и я до двенадцати лет. Она мне только наполовину сестра, на самом деле та, которую мой отец украл у матери еще до моего рождения. Ее зовут Бернис Бейкер Мирокл, и она – настоящее чудо, если таковое вообще существует. Она старше меня на семь лет, но вы бы никогда не догадались, глядя на нее. Она очень красивая, у нее такая же фигура, как у меня, но не такие светлые волосы. Я выше, чем она, но совсем чуть-чуть.

– Кто вам сообщил о ее существовании?

– Моя мать в один из моментов прояснения ее разума попросила тетю Грейс рассказать мне о ней. Глэдис не позволяла ей сделать это раньше, потому что считала, что я не готова к подобному известию. Кто не хотел бы узнать, что у него есть сестра? Если вам нужны еще доказательства того, что моя мать была безумна, пожалуйста!

– Расскажите мне о Бернис. Она играет важную роль в вашей жизни?

– О да! Вы не можете себе представить, как я была потрясена новостью, что у меня есть живые родственники, и теперь я не одинокий ребенок-сирота. Я полюбила ее раньше, чем мы встретились, и она так же хорошо относится ко мне. Я считала ее своим лучшим другом с тех пор, как впервые услышала о ней. Когда тетя Грейс все мне рассказала, мы с Бернис начали переписываться. До нашей встречи мы обменивались фотографиями и письмами, рассказывая друг другу все, что с нами произошло за минувшие годы. Она жила в штате Кентукки, и у двенадцатилетней сироты из детского дома не было никакой возможности достать деньги, чтобы оплатить ей поездку. Я днями напролет мечтала о том, как бы мы встретились и бросились в объятия друг другу. Именно так все и произошло позднее. Это один из немногих случаев в моей жизни, когда реальность оказалась даже лучше фантазии.

День нашей встречи в 1944 году стал одним из самых волнительных в моей жизни. Джим, я имею в виду Джима Доерти, за которого я вышла замуж в 1942 году, был на дежурстве на торговом судне в море. Мне было одиноко, и я решила спустить все деньги, выделенные мне на хозяйство, на поездку в Детройт, куда моя старшая сестра переехала в надежде улучшить свое финансовое положение.

Мне было восемнадцать лет, и я до дрожи волновалась перед встречей после столь долгого ожидания, как если бы мне предстояло свидание с новым любовником. Я ужасно боялась, что мы не узнаем друг друга или что никто не встретит меня на станции и я буду вынуждена развернуться и ни с чем вернуться домой. Я стояла в нетерпении у двери за полтора часа до прибытия поезда на станцию. Ждет ли меня Бернис или мне придется уехать обратно на следующем поезде? Не раз в своей жизни мне приходилось чувствовать себя отвергнутой.

Хотела ли я увидеть ее? В этом не было никаких сомнений. В моем положении я не могла себе позволить быть разборчивой и считала, что любая сестра лучше, чем никакой. Каково это иметь старшую сестру? Она будет вести себя как мама или мы будем общаться как ровесницы? Станет ли она мной командовать? В конце концов, ей было двадцать пять лет, и она могла рассматривать неожиданное появление в своей жизни младшей сестры как досадное недоразумение.

Мы с ней действительно похожи, как на наших фотографиях? Она красивее меня? Мне было бы это неприятно. Но с другой стороны, я не хотела бы быть привлекательнее, чем она. Потому что тогда она будет завидовать и возненавидит меня, как некоторые девчонки в школе. Мы столько лет даже не подозревали о существовании друг друга. Сможем ли мы теперь стать настоящими сестрами? Все эти вопросы и множество других мелькали у меня в голове, пока поезд подползал к станции.

Но мне не о чем было беспокоиться. Я вышла из поезда, и прежде чем я успела осмотреться, красивая молодая женщина бросилась ко мне и заключила в свои объятия. Мы стояли, прижавшись друг к другу, пока не промокли от слез.

Когда мы пришли домой, то просто сидели, глядя друг на друга, как двое влюбленных. Затем мы встали перед зеркалом, бок о бок, изучая и сравнивая наши лица. Ее волосы очень похожи на мои, хотя немного темнее даже моего натурального цвета. Завитки на наших лбах растут в форме одинаковых треугольных выступов. В ответ на один из моих вопросов, увидев, что мы были в равной степени привлекательны, я вздохнула с облегчением. У нас обеих большие, одной и той же формы рты и очень белые передние зубы, которые некоторым людям могут показаться слегка выдающимися вперед, хотя мне позднее исправили прикус на студии.

Она обернулась с гримасой, обнажавшей зубы, и спросила:

– Вам не кажется, что они по-прежнему торчат вперед, доктор?

Я покачала головой.

– Нет, – ответила я, – это самые совершенные зубы, которые я когда-либо видела.

Она успокоилась и продолжила рассказ:

– Хотя глаза у нас разного цвета. У Бернис они карие, как у ее отца, а мои – кобальтово-голубые, как у моей матери. Если прикрыть глаза на наших фотографиях, можно принять нас за одного и того же человека.

Бернис видела фотографии нашей матери и знала, что она была очень красивой в молодости, но ей было любопытно, как она выглядела сейчас. Я сказала, что Глэдис все еще довольно хороша собой, но она никогда не улыбается. Я также добавила, что наша мать была для меня почти такой же незнакомкой, как и для Бернис. У меня было такое чувство, что мы с сестрой знакомы уже давно.

Если я в чем-то и позавидовала Бернис, то только в том, что у нее есть отец, – тоскливо произнесла Мэрилин. – Когда Бернис рассказала, что Джаспер Бейкер никогда не был близким ей человеком и всегда имел проблемы с алкоголем, я сказала, что, по крайней мере, у нее был отец. Сестра посочувствовала мне:

– Мне очень жаль, что у тебя нет отца, Норма Джин. Я понимаю, что ты чувствуешь. Я бы с удовольствием поделилась с тобой моим, если бы могла.

Затем она снова обняла меня, и мы вместе плакали о моем сиротском детстве. Больше никогда я не завидовала ей. Ведь невозможно завидовать тому, кого так любишь?

Но, вытянув ноги и сравнив их, мы попадали на пол от смеха. Они у нас абсолютно одинаковые. У нас обеих средние пальцы длиннее остальных. Когда мы поставили наши ноги рядом, мы стали похожи на четвероногого человека. – Она расхохоталась. – Самое забавное, что у ее пятилетней дочери, Моны Рае, точно такие же ноги. Если у кого-нибудь возникло бы сомнение, что мы трое – родственницы, нам достаточно было бы сбросить наши туфли и сказать:

– Вот, посмотрите и убедитесь!

Бернис приезжает навестить меня здесь, в Нью-Йорке, потому что я ее пригласила. У меня небольшая проблема с Артуром – мой муж Артур Миллер, – и мне нужен ее совет. Хорошо, когда есть старшая сестра, с которой можно поговорить. Если бы она была рядом, когда я была маленькой, моя жизнь сложилась бы иначе. Несколько лет назад она вышла замуж за Пэриса Мирокла. Если кто-нибудь знает, что такое счастливый брак, так это моя сестра. У меня – успешная карьера, у нее – прекрасная семья. Но если бы я могла выбирать, я поменялась бы с ней, без сомнения.

Я задумалась об этом ее замечании, и мне пришла в голову мысль, понимала ли Мэрилин, как ужасна была ее жизнь. Я не могла не задать себе этот вопрос: «Если бы Мэрилин осталась с Джимом Доерти и отказалась от карьеры актрисы кино, как, по-видимому, она хотела, был бы ее брак таким же счастливым, как у ее сестры? Была бы она счастлива?

Есть люди, в которых опытный специалист может обнаружить семена безумия – семена, которые так и не прорастают, потому что эти индивидуумы живут в комфорте, без серьезных стрессов, возможно, с заботливыми, любящими родителями, супругами или друзьями, которые защищают их от «ударов жестокой судьбы». Эти люди могут довольно успешно действовать в мире, и никто не сомневается в их здравомыслии, считая, что они, возможно, немного более «чувствительны», чем средний человек. Им никогда не приходится переживать стрессы, напряжение и унижения, которые, по словам Мэрилин, она вынуждена переносить каждый день в связи с ее профессиональной деятельностью. Но возможно, не так ли, что если такие личности встретят в своей жизни жестоких родителей или безнравственных мужа или жену, эти спящие семена безумия расцветут однажды в полномасштабный психоз?

27 февраля 1959 г

На следующем сеансе Мэрилин продолжила свое повествование с того момента, где она остановилась до ее взволнованного рассказа о своей сестре.

– Когда я была в десятом классе средней школы в Ван-Найсе, доктору Годарду предложили хорошую должность в Вирджинии, и пара решила воспользоваться случаем и перебраться туда. Возможно, по финансовым причинам они решили не брать меня с собой.

«Или потому, что Грейс опасалась похотливых намерений доктора по отношению к расцветающей юной Мэрилин», – подумала я. Они не нашли для нее другой приемной семьи. Ей исполнилось лишь пятнадцать лет, поэтому не осталось иного выбора, кроме ее возвращения в приют.

– Конечно, я очень огорчилась, – сказала Мэрилин, – когда Грейс забирала меня из интерната в последний раз, она обещала, что я больше никогда не вернусь туда. Я чувствовала, что она решила отказаться от своих слов. Понимая, как меня расстраивает ее решение, которое я считала предательством, Грейс неистово пыталась найти другой выход. Она всегда была изобретательной и нашла один.

– Ты можешь выйти замуж, – посоветовала она мне.

– Выйти замуж? – возразила я. – Но, тетя Грейс, мне всего лишь пятнадцать лет!