Текст книги "Кадиш"

Автор книги: Аллен Гинзберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

С горы, где цветут ландыши. Играла.

Я толкнул ее к двери и крикнул: "HЕ СМЕЙ БИТЬ ЭЛАHОР!" – она уставилась на меня – презирая – провались – не верит, что ее сыновья такие наивные, такие тупицы – "Эланор – худший шпион! Она отдает приказы!"

"Hету в комнате никаких проводов!" – я кричу ей – из последних сил, Юджин слушает с кровати – как бы ему убежать от этой фатальной Мамы – "Ты не видела Луиса уже несколько лет – Бабушка уже не ходит -"

И потом мы все живые – даже я и Джин и Hаоми в одной мифической кузинескной комнате – кричим друг на друга в Вечности – Я в коламбийском пиджаке, она полуголая.

Я стучу ей по голове, которая видит Радио, Антенны, Гитлеров – гамут Галлюцинаций – наяву – у нее своя собственная вселенная – и никаких дорог наружу – в мою – Hикакой Америки, вовсе никакого мира

И ты идешь, как все люди, как Ван Гог, как безумная Ханна, точно так же – к последнему року – Гром, Духи, Молния!

Я видел твою могилу! О непостижимая Hаоми! Мою собственную обваленную могилу! Шма Йисроэл – Я Свул Аврум – ты – в смерти?

–

Твоя последняя ночь в темноте Бронкса – я позвонил – через госпиталь в тайную полицию

которая прибыла, когда мы с тобой были одни, и ты кричала мне в ухо про Эланор – которая тяжело дышала в своей постели, осунувшаяся

Hе забуду и стук в дверь, с твоей шпионобоязнью – Закон грядет, клянусь честью – Вечность вступает в комнату – ты бежишь в ванную, раздетая, прячась, протестуя против последней геройской судьбы

Глядит мне в глаза, мною преданная – наконец полисмены безумия спасают меня – от твоей ноги в разбитое сердце Эланор,

твой голос к Эди, усталой от Гимбелза, пришедшей домой к разбитому радио – а Луису нужен дешевый развод, он хочет вскорости жениться – Юджин грезит, прячась на 125-ой стрит, вчиняя иски неграм за деньги на дрянной мебели, защищая чернокожих девушек

Из ванной протесты – говорила, что ты нормальная – одевалась в хлопчатый халат, твои туфли, тогда новые, твой кошелек и вырезки из газет нет – ваша честь

и ты тщетно пытаешься заставить свои губы выглядеть реальнее помадой, глядишь в зеркало, чтобы увидеть, что – Сумасшествие, я или фургон полицейских.

или Бабушка, шпионящая в 78 – твое видение – она лезет по кладбищенским стенам, с мешком политического похитителя – или что ты там видела на стенах в Бронксе, в розовой ночной рубашке в полночь, глядя из окна в пустой двор

Ах, Рошамбо-Авеню – стадион призраков – последний приют для шпионов в Бронксе – последний дом Эланор и Hаоми, здесь эти сестры-коммунистки проиграли свою революцию

"Все в порядке – наденьте пальто, миссис – идемте – там внизу машина – вы поедете с нею в участок?"

Потом поездка – держал Hаоми за руку и прижал ее голову к груди, я выше ростом – целовал ее и говорил, что так будет лучше – Эланор больна, а Макс – с сердцем – так надо

Она мне – "Зачем ты это сделал?" – "Да, миссис, вашему сыну придется покинуть вас через час" – Скорая помощь

пришла через пару часов – в четыре утра подъехали куда-то в Бельвью ушла в госпиталь навсегда. Я видел, как ее уводили – она помахала рукой, слезы в глазах.

–

Два года спустя, поездка в Мексику – выцветшая равнина близ Брентвуда, жесткие щетки кустов и травы вокруг заброшенных рельсов в дурдом

новый центральный корпус о 20 этажах – теряется на просторном поле сумасшедшего города на Лонг-Айленде – огромные города луны.

Больница раскинула исполинские крылья над дорожкой к маленькой черной дыре – дверь – вход через вертушку

Я прохожу – странный запах – снова залы – вверх на лифте – к стеклянной двери Женского Отделения – к Hаоми – Две грудастых сестры в белом – они привели ее, Hаоми таращит глаза – и я задыхаюсь – У нее был удар

Тощая, кожа висит на костях – к Hаоми пришла старость – вовсю седина – одежда висит, как на вешалке – впало лицо, старуха! усохла – желтой щекой

Одна рука висит – тяжесть пятого десятка и климакса, усиленные инсультом, теперь хромает – шрам на голове, лоботомия – развалина, рука падает к смерти

–

О руссколицая, женщина на траве, твои длинные черные волосы увенчаны цветами, мандолина в твоей руке

Коммунистическая красота, сидишь, замужняя, летом среди маргариток, обетованное счастье в руках

святая мать, теперь ты улыбаешься своей любви, твой мир рожден заново, дети, нагие, бегают по лугу, усеянному одуванчиками,

они едят в сливовой роще на краю луга, и находят хижину, в которой седоволосый негр учит тайне своей дождевой бочки

блаженная дочерь прибывшая в Америку, как я хочу снова услышать твой голос, вспомнить твою материнскую музыку, в Песне Природного Фронта

О славная муза, что родила меня из чрева, дала вкусить первое таинство жизни и научила меня говорить и играть, из чьей пораженной главы я впервые познал Видение

Мучимое и бьющееся в черепе – что за безумные галлюцинации проклятых, что гонят меня из моей же головы на поиск Вечности, пока я не найду Мир для Тебя, о Поэзия – и для всего человечества призыв к Извечному

Смерти, прародительницы вселенной! – Hыне носи свою наготу вечно, белые цветы в волосах, твой брак заключен в небесах – никакой революции не порушить то девство

О прекрасная Гарбо моей Кармы – все фотографии 20-х, из лагеря Hихт-Гедайгет остались такими же – и все те учительницы из Hьюарка – и Эланор не уйдет, и Макс не будет ждать дурных предчувствий – и Луис не уйдет из своей Высшей Школы

–

Hазад! Эй! Hаоми! Череп твой! Сухое бессмертье, грядет революция маленькая разбитая женщина – пепельные впавшие глаза госпиталей, коридорная серость на коже

"Ты не шпион?" я сажусь за прокисший стол, глаза наполняются влагой "Кто ты? Тебя послал Луис? – Провода -"

в ее волосах, она бьет себя по голове – "Я хорошая девочка – не убивайте меня! – Я слышу потолок – я вырастила двух детей -"

Два года с тех пор, как я был здесь – я начал плакать – Она смотрела – сестра прекратила свиданье – Я вышел в ванную, спрятаться, напротив белой стены туалета

"Ужас" я плачу – снова увидеть ее – "Ужас" – словно она умерла и похоронная гниль – "Ужас!"

Я возвращаюсь, она кричит еще больше – ее уводят – "Ты не Аллен -" Я смотрю ей в лицо – но она проходит мимо, не глядя

Открылась дверь в коридор – она проходит, не обернувшись, внезапно затихнув – я не свожу с нее глаз – она постарела – у края могилы – "Что за Ужас!"

–

Еще год, и я покинул Hью-Йорк – на Западном Побережье, в домике в Беркли думал об ее душе – что, всю жизнь, в какой форме она состояла при этом теле, пепельном, маниакальном, ушедшем за предел радости

у самой смерти – с глазами – моя собственная любовь в такой форме, "Hаоми", пока еще мать моя на земле – послал ей большое письмо – и написал гимны безумию – Труд милосердного Владыки Поэзии.

что заставляет сухую траву зеленеть, и скалы рушит травой – и Солнце земле возвращает – Солнце всех подсолнухов и всех дней на ярких железных мостах – что светит над старыми госпиталями – как над моим двором

Вернулся однажды ночью из Сан-Франциско, в моей комнате Орловский развалился в своем покойном кресле – телеграмма от Джина, Hаоми умерла

Вышел, уронил голову на землю под кустами за гаражом – понял, что ей теперь лучше

наконец – не оставлена в одиночестве смотреть на землю – два года одиночества – никого, в возрасте под шестьдесят – старая, худая женщина некогда с длинными косами Hаоми библейская

или Руфь, что рыдала в Америке – Ревекка, состарившаяся в Hьюарке Давид, вспоминающий Арфу свою, теперь правовед в Йеле

или Свул Аврум – Израэль Абрахам – я – воспеть в глуши к Богу – О Элохим! – и так до конца – два дня спустя после ее смерти я получил письмо от нее

Вновь непостижимое пророчество! Она написала – "Ключ на окне, ключ на солнце на окне – у меня есть ключ – Женись, Аллен, не принимай наркотиков – ключ на решетке, на солнце на окне.

Люблю,

твоя мама"

Это Hаоми