Текст книги "Красная звездочка"

Автор книги: Алла Потапова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

На второй день

В первые секунды я не могла понять, где нахожусь. Потом все чётко вспомнилось. Джоан уже одевалась, поглядывая на меня. На столе стояли две чашки, из которых шёл пар.

– Не хотелось тебя будить, но пора, – усмехалась Джоан, натягивая джинсы. – Пожалуй, будет лучше, если полиция застанет тебя одетой.

– Они придут к обеду, – услышав последние слова, сказала мать Джоан. Она вошла с улицы с каким-то свёртком.

– Ты пригласила полицейских на обед? – грустно пошутила моя подружка. Но Ева посмотрела на неё строго.

– Я была у них дома, – сказала она торжественно. – И хотя не застала господина полицейского дома, поговорила с его женой. Правда, мы разговаривали на кухне, но я ведь не важная госпожа, чтобы пускать меня в комнаты! Мы хорошо побеседовали. Жена полицейского дала мне ткань и доверила сшить ей нарядный фартук. Она обещала поговорить с мужем и, может быть, всё уладить. По крайней мере, нас оставят в этом доме до тех пор, пока мы подыщем что-то другое. О, она очень строгая женщина! Муж должен её послушаться. Я объяснила ей наше положение, и она поняла. У неё самой есть сын. Такой красивый мальчик. Он в свободное время продаёт газеты, Роберт. Да, его зовут таким красивым именем – Роберт. Она мне даже улыбнулась и пообещала: «Я вам хорошо заплачу, если вы постараетесь, конечно». Как же не постараться для хорошей женщины?

Она говорила и говорила, стараясь заглушить словами страх, что всё может получиться совсем не так.

– Хорошо, я скоро вернусь, – сказала Джоан, выводя меня за руку из подвала, – и отнесу жене полицейского халат.

– Фартук! – укоризненно крикнула вслед нам Ева.

Только теперь я заметила, что у Джоан горят щёки и вообще вид какой-то нездоровый.

– Не заболела ли ты?

– Голова очень болит. И горло.

– Так надо дома полежать!

Она посмотрела на меня, как на трёхлетнего ребёнка.

– А кто же будет зарабатывать?

– Разве вам не дают больничного? Когда я заболеваю, маме дают больничный. Бюллетень.

– Зачем?

– Как зачем? По нему платят деньги.

– За что? За то, что болеешь? – Она с недоверием посмотрела на меня, а потом звонко расхохоталась. У неё замечательный смех, будто колокольчики звенят.

Никак не могла я её убедить, что у нас, в СССР, если человек заболел, ему платят за все дни болезни. Джоан считала, что я сочиняю.

– Заболеешь, лежишь дома, а тебе платят? Или, чего доброго, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, положат в больницу, и не ты платишь врачам, а тебе платят, и ещё бесплатно лекарство дают? И кормят? Ой, не могу! Врач тебе сделал операцию, а ты идешь за это деньги получать?

– Да не за это! – рассердилась я уже всерьёз. Ну что за непонятливость такая! – Врачу платит государство, а ты получаешь по специальному листку, где написано, что ты болел! На работе платят, где ты работаешь! Теперь понятно?

– Понятно. Заболела – иди к хозяину и требуй, чтобы заплатил! Умора! Платите мне денежки за то, что у меня голова болит! А если все захотят болеть и никто не будет работать, всем плати? Перестань, пожалуйста, Лана, а то у меня от смеха живот лопнет, и тебе придётся платить по больничному листку мне!

Джоан внезапно перестает смеяться и поворачивает ко мне совсем серьезное лицо:

– А детям платят по больничному столько же, сколько взрослым?

– Но у нас не работают дети! – развожу я руками.

– Вот видишь! Значит, у вас детям тоже трудно устроиться на работу. А ты говоришь – хорошо, – Джоан хмыкает, всем своим видом показывая, что её не обманешь…

А я представила себе, что бы сказала моя мама, если б я вдруг заявила, что пойду работать чистильщиком обуви? А бабушка? Да они бы кинулись мерять мне температуру, решили бы, что я с ума сошла и у меня бред.

Я как бы посмотрела на себя со стороны. Какая же разная у нас с Джоан судьба! «Ой, бабушка, некогда мне за хлебом бегать, уроков задали много». – «Хорошо, Ланочка, занимайся, я сама схожу!» Папа ворчит: «Балуете ребёнка!» – «Ей и так приходится много заниматься, – заступается мама. – Учительница сказала, надо режим соблюдать». Только и слышишь: «Ребёнку нужно есть вовремя! Ребёнку пора спать!» Прямо думать об этом совестно. А я ведь еще и капризничаю: то хочу, этого не хочу…

Джоан не могла работать. Еле почистила две пары туфель и сидела, опустив голову. Я взяла её за руку. Горячая, как утюг.

– Ты что! – закричала я. – У тебя же, наверно, сорок один градус, сейчас же идём домой!

Джоан подчинилась. Ей в самом деле было худо.

– В постель надо. Молока горячего выпить, – приговаривала я и чуть не волоком её тянула. – Я, правда, терпеть не могу горячего молока, да ещё пенка сверху. Но бабушка говорит, что оно лучше лекарства.

Дорогу я нахожу сама. Вот дом, вот маленькая скамеечка у входа. Сейчас уложим Джоан в постель, если нет молока – пока можно дать чаю горячего.

– Мама, – неуверенно начинает Джоан, – мне кажется, я очень заболела.

– Отлично, что ты пришла, – откликается мама, – фартук готов, его нужно срочно отнести. Я не могу уйти из дома – отцу опять плохо.

И сразу же слышен долгий, трудный кашель.

– Иди, девочка, и поскорее. Жена полицейского обещала помочь.

– Послушайте, – не выдержала я, – ей нельзя идти! Ей нужно лежать, у неё температура!

Бесцветные глаза Евы смотрели сквозь меня. Она даже не стала мне отвечать. Джоан молча взяла пакет и направилась к выходу.

Мы отошли от дома несколько шагов, когда девочка заговорила:

– Ты не думай, что Ева ничего не видит. Она прекрасно видит, что я еле иду, но что ей делать? Больной отец. Выселяют на улицу. Может быть, нам в самом деле помогут. Хотя я в это не верю.

Она пошла, волоча ноги, как будто ей сразу стало сто лет. Она будто забыла про меня. Да и до меня ли ей!

«Нужно найти Роберта!» – решила я, сцепив зубы. Должен же кто-то вмешаться! Экран в звёздочке мерцал. Хочу быть там, где Роберт!

Роберт

– Здравствуй, Роберт. – Я стояла у двери крохотного, прямо-таки игрушечного домика, сложенного из ящиков и фанеры. Дверь была открыта, поэтому можно было делать два дела сразу: поздороваться с Робертом, сидевшим внутри, и рассмотреть сооружение, непонятно почему не развалившееся сразу, как его только слепили.

– Вот так гостья, – насмешливо протянул Роберт, даже не пошевелившись. Как будто ждал моего прихода. Или хотел показаться таким «железным», невозмутимым парнем. – Входи, раз уж пришла. Чего ж там стоять.

Пригнувшись, я вошла. Здесь можно было только сидеть, поскольку потолок очень низкий. На стенах – яркие картинки. Кажется, вот этот апельсин можно взять, только руку протяни. На ящике стоит бутылка с цветной наклейкой. Наверное, пепси-кола. Из-под мятой газеты выглядывает пачка сигарет. Пустая. Неужели Роберта?

– Ты что, куришь?

– А, не обращай внимания, – машет рукой Роберт. – То ребята оставили. Мы здесь собираемся, чтобы обсудить какое-нибудь дельце.

– Например, как стать богатым? – не удержалась я, чтобы не съязвить.

– Мой отец говорит – всё в мире от денег. И, прежде всего, счастье. У кого много денег, тот делает, что хочет. И может стать, кем хочет. Важно раздобыть много денег.

– Нет, Роберт. Никакие деньги не помогут стать добрым. Можно иметь много всего, но быть одиноким. И потом ведь есть совесть.

Я вспомнила про кошелёк.

– Можно присвоить чужие деньги, но никогда от этого счастливым не будешь.

Роберт почему-то рассердился:

– Ты чего пришла? Чего заявилась? Про совесть мне рассказывать?

– И про это. То есть не совсем. Просто я подумала… Ты ведь обещал поговорить с отцом. Чтобы их не выселяли.

Он растянулся на полу и заложил руки за голову. Теперь здесь и повернуться негде. Я примостилась на мягком кубике, обтянутом материей. Кажется, он называется пуфик. Похоже на собачье имя.

– Ничего у меня не вышло. Отец накричал на меня, не суйся, говорит, не в своё дело.

Глупо было надеяться на помощь Роберта. Напрасно я сюда пришла.

– Ты, наверное, думала, что сумеешь изменить мир: приехала, вмешалась – и всё будет так, как ты привыкла у себя, там, далеко, – он словно читал мои мысли. – Отцу Джоан будут платить за болезнь, сама она будет ходить не на работу, а в школу, а мой отец распорядится и никого не станут обижать. У нас всё иначе, понимаешь, иначе! Миллионер может купить дом, корабль, завод вместе с рабочими. А если мой отец будет своевольничать, его выгонят из полицейских, он будет таким же безработным, как отец Джоан.

Вдруг Роберт приподнялся и быстро заговорил:

– Лана, давай станем миллионерами! Ты сказала, звёздочка умеет перемещать с одного места в другое, правда? Пусть она переместит нас в банк, мы там схватим деньги и потом – сюда, обратно, а? Ну, боишься рисковать, пусть меня одного – туда и назад! Минута – и у меня мешок денег!

– Такой большой, а такой глупый! – как можно спокойнее ответила я. – Тебя же поймают там или здесь. Или чуть позже. И посадят в тюрьму. А миллион отберут.

Я всегда считала, что мечта – это замечательно. Почему же так грустно и даже как-то стыдно от мечты Роберта – достать много-много денег?

– Я не умею тебе рассказать, почему всё так, а не иначе. Это тебе надо к дяде Филиппу. В порт.

Порт – значит, волны плещут о берег, стоят корабли, гудят краны…

– Кто такой дядя Филипп?

– Там узнаешь. Может, твоя волшебная звёздочка покажет своё умение?

Конечно, можно было не тратить силу звёздочки на такую ерунду – добрались бы до порта как-нибудь иначе. Но так уж и быть.

«Хочу, чтобы мы оказались в порту», – произнесла я мысленно. Замерцал экран, подёрнулся пеленой, потом стало проясняться, уже видны очертания кораблей…

Дядя Филипп

Эй, Роберт, чего ты здесь околачиваешься? – невысокий человек, рыжий и кудрявый, приветливо помахал рукой. – В порту забастовка.

– А, дядя Филипп! Ты-то нам и нужен! – заулыбался Роберт и вполголоса мне объяснил: – Иногда вместе с газетами я продаю и их листки. Мне ведь всё равно, что продавать. Лишь бы платили.

Мужчина подошёл к нам, дружески хлопнул Роберта по спине и сказал:

– Как вы прошли – вокруг порта полиция. Кстати, как она там поживает?

– Отлично поживает, дядя Филипп. А если вы хотите узнать подробнее, спросите полицейских, когда они будут разгонять забастовщиков, – беззлобно пошутил Роберт.

– О, тогда не до расспросов, – усмехнулся дядя Филипп. – Что тебя привело к нам? Мы с тобой в расчёте или кто-то должен?

– Нет, нет, всё в порядке, шеф. Но видите ли, у этой девочки очень много разных вопросов, на которые я не могу ответить.

– Какие же это вопросы?

– Ну, например, почему вы бастуете.

Совсем не собиралась я про это спрашивать. Хотя, действительно, почему они бастуют?

Поглядывая на меня, Роберт достал жвачку, положил её в рот и, прищурившись, добавил:

– Она очень любопытная девочка.

Дядя Филипп почесал свою рыжую кудрявую голову испросил:

– Хочешь, чтобы я рассказал ей об оружии?

– Да, – коротко ответил Роберт.

– Но зачем ей знать о таких вещах?

– Ей хочется понять, почему одни живут хорошо, а другие – плохо, пожал плечами мой необычный товарищ.

Дядя Филипп наклонился ко мне:

– В самом деле тебе это интересно?

– Расскажите мне о забастовке, – попросила я.

– Попробую объяснить. – Он достал сигареты, спички, закурил. – Самая дорогая вещь в мире – оружие. Бомбы, танки, подводные лодки. Чтобы сделать такое чудовище войны, как бомба, надо денег во много раз больше, чем для того, чтобы построить дом. И потом – дом ведь для того, чтобы человек жил, а бомба для того, чтобы человека убить. Мы хотим, чтобы всё оружие на земле было уничтожено, чтобы его перестали делать во всем ми ре. Да понимаешь ли ты, малышка, о чём я говорю?

– Понимаю, но просто удивительно, что есть люди, которые хотят войны. Они ведь тоже могут погибнуть!

– Надеются уцелеть.

– Лучше бы позаботились о таких как Джоан, Майкл…

Роберт украдкой глянул на меня, и я добавила:

– Да и у Роберта, может быть, тогда была бы другая мечта.

Дядя Филипп удивлённо посмотрел на меня и обратился к мальчику:

– Ты не объяснил мне, зачем это девчушке знать?

– Она из Советского Союза, – как бы нехотя сообщил Роберт.

– Что, что? – не поверил своим ушам дядя Филипп, такое у него стало лицо растерянное, даже рот открылся. Он как будто хотел что-то сказать, но передумал. А рот закрыть забыл.

– То, что слышишь.

– Макс, иди сюда! – рыжеволосый мужчина схватил за полу проходившего мимо человека. – У нас гостья из Советского Союза.

Мне стало неловко. Какая я гостья! Так, обыкновенная девочка. Но вокруг стали собираться люди, все глядели на меня и улыбались.

– Ты ходишь в школу? – спросил усатый, присев передо мной на корточки.

– Конечно!

– И сколько платят твои родители?

– Нисколько. Разве за школу нужно платить?

– Эй, Том, спроси, какую помощь получают безработные! – крикнул кто-то сзади. За меня вступился дядя Филипп.

– Ну откуда девочка может знать, сколько платят по безработице!

– Про безработных я не знаю. Я только знаю, что возле трамвайной остановки, недалеко от школы, есть большая доска, и на ней много-много объявлений «Требуются на работу». Одно возле другого, густо-густо наклеены. Я их из любопытства прочитываю, когда мы с бабушкой трамвая ждем. Если куда-нибудь ехать надо.

– Говорят, в Советском Союзе в самом деле нет безработных, – пожимает плечами Том и приглаживает усы. Остальные переглядываются, хмыкают. То ли верят, то ли нет.

– А это правда, что все дети – и большие и маленькие, летом уезжают к реке или к морю, там загорают, купаются и даже лечатся, если нужно?

– У Тома трое ребятишек, вот его всё и интересует, – как бы извиняясь, говорит худой, в клетчатой рубахе человек, которого дядя Филипп назвал Максом.

– Конечно, правда! У нас есть ещё самый главный пионерский лагерь – Артек. Туда едут самые лучшие ребята, отличники, ну и если хорошую стенгазету выпускают или поют, танцуют. Спортом занимаются. Но кроме Артека ещё тысячи пионерских лагерей. Я тоже в одном была. Прямо на берегу моря. Загорела, стала совсем чёрная. Чернее, чем Майкл.

Чего это я про Майкла? Они могут его и не знать.

Они расспрашивали о совсем простых вещах и удивлялись им. Казалось, мы все давно знакомы, такие славные, добрые люди! И я решилась сказать дяде Филиппу:

– У меня есть просьба. У вас работал один человек. Его плита придавила. А теперь Джон, вернее, Джоан, вместе со всеми на улицу выселяют. Просто ужас какой-то!

– Я его помню, – сказал Макс. Совсем седые, волнистые волосы делали его похожим на соседа нашего, профессора. Он тоже худой и высокий. И голос такой же – тихий, но строгий. – Надо помочь.

– С каждым может случиться, – вздохнул отец троих ребятишек усатый Том.

– Ладно, нам пора, – вмешался Роберт. Надо не надо – он вставлял это словечко: «ладно». И сразу за руку. Если у меня не осталось синяков от его хватаний, так это чудо. – Её поезд скоро уходит.

Только я хотела спросить, какой это, интересно, поезд у меня уходит, как дядя Филипп засуетился:

– Мы и так тебя задержали, малышка. Родители, наверно, волнуются. До свидания!

– Счастливо! Привет Советскому Союзу! – каждый хотел до меня дотронуться, улыбнуться на прощанье.

– Спасибо вам, дядя Филипп! Привет вашим малышам, Том! Не забудьте про Джоан, Макс! – мне вдруг стало жалко с ними расставаться, хотелось сказать что-то особенное, даже в горле защекотало. – Я вас всех не забуду. Пусть у вас будет всё хорошо!

Они махали мне вслед, а Роберт тянул меня, будто и в самом деле мы опаздывали на поезд.

Всё так неожиданно

Даже удивительно, что рядом с таким шумным местом оказался совсем безлюдный переулок. Ну вот, сейчас Роберт опять станет уговаривать: «Отдай звёздочку» – или просить: «Сделай меня миллионером». Я уже приготовилась стыдить его, вообще как-то выбить дурацкую мысль о миллионе, но он молчал.

Он стоял, засунув большие пальцы рук под пояс и раскачиваясь с носков на пятки, с пяток на носки. Стоял и смотрел в землю, хотя там ничего не было. Нет, по земле полз-переваливался чёрный жук, совсем такой, как дома. Может, крылышки у него другие, но он же не летел, рассмотреть нельзя. Остановился у самой моей босоножки, потрогал её усиками и пополз в обход. И мне до слёз захотелось домой. Домой хочу! К маме, к папе, к сестричке! В наш двор хочу! И ещё к бабушке! Ой-ой-ой! Бедная бабушка, всё дожидается горчичников!

– Вот что, Лана, – на что-то решившись, глухо сказал Роберт. Я даже вздрогнула от его хриплого голоса. – Сейчас мы отправимся с тобой ещё в одно место. Только не знаю, как объяснить, где оно.

– А ты сильно думай, звёздочка поймёт, – великодушно ответила я. Мне не хотелось с ним ссориться.

Он наклонился к звёздочке. На экране появились непонятные тени, кресты.

– Что ты там видишь?

– Ты только не пугайся. Я хочу, чтобы мы оказались… на кладбище.

– Где? Ничего себе прогулочка! – воскликнула я. Прямо мороз по коже!

– Это очень нужно, честное слово.

Ну что ж, кладбище так кладбище. Хотя и страшновато.

«Пусть будет так, как хочет Роберт», – отдала я мысленно команду.

Тропинка шла между колючими кустами, неяркими цветочками.

– Здесь похоронен брат моей матери, – хмуро сообщил Роберт, останавливаясь возле тёмной таблички. – Видишь, написано: «Лётчик военно-воздушных сил Норман Мейлер». Он воевал с фашистами, ранили его. Возле Берлина. И не смогли спасти. Дома у нас не любят о нём вспоминать. То есть отец не любит, а мама иногда рассказывает. У него были русские друзья. Он вообще о русских говорил только хорошее. Вместе воевали против фашистов, должны и дальше быть вместе, – так он говорил. Мама ездила к нему в госпиталь. Но ничего нельзя было сделать. Я думаю, жаль, что его нет. Мы бы с ним дружили.

Задиристый, дерзкий Роберт повернулся ко мне, и глаза у него стали большими и светлыми, даже очень светлыми, как если бы он собирался заплакать. Он протянул ко мне руку, я невольно отшатнулась, но он всё-таки дотянулся до плеча моего – осторожно и ласково – как друг.

– Ты не думай про меня совсем плохо. Очень уж иногда хочется какой-то другой жизни, не бежать чуть свет за газетами, чтобы заработать, заработать, заработать…

Глядя на табличку, он спросил:

– Ты про пионерские лагеря не выдумала? Те, что у моря.

– Нет, – покачала я головой.

Ещё недавно я его прямо ненавидела, а сейчас он стоял такой беззащитный, хотя был на голову выше меня.

– Приезжай к нам учиться. К нам отовсюду приезжают учиться, столько иностранцев!

– Ладно! – оборвал меня Роберт. – Прощай, Лана.

Через кусты, не оборачиваясь, пошёл он к выходу с кладбища.

– Передай привет Джоан и Майклу! – кричу я.

– Если небольшой, то передам. Большой в карман не влезет! – Роберт всё же обернулся и шутливо оттопырил карман.

Мне пора возвращаться. Но отчего так щемит сердце?

Будущее

Теперь я хочу побывать в будущем. Если б узнать, что станет с Машей и Антоном, Джоан и Робертом. Да и про себя интересно.

В стекле картины на стене отражалось только мое лицо. Опустилась занавеска, за которой столько событий. Как приснилось. На руке почти незаметный синяк – могла упасть и о камень удариться. Но я знаю, это след от руки Роберта. Совсем не болит, даже чуточку грустно, что пройдёт.

– Я хочу побывать в будущем!

Фёдор Антонович, вообще-то старичок маленький, сейчас кажется большим. Я смотрю на него сидя, а он уставился на меня сверху пронзительными голубыми глазками-буравчиками из-под рыжих мохнатых бровей. Синяя куртка расстёгнута, видна клетчатая рубаха с разноцветными пуговицами. Может, это не пуговицы вовсе, а какие-нибудь сигнальные кнопки. Придвинул второе кресло, сел напротив и потрогал одну из пуговиц. Нечаянно или специально? И произнёс медленно, странно приглушённым голосом:

– Готовы ли вы, сегодняшние дети, к встрече с будущим?

Такую торжественную фразу произнёс, как будто контрольная начинается.

До чего удобные кресла у Сыроярова! Сидишь, и тебя убаюкивает – хочется закрыть глаза и подремать. Нарочно стараюсь рассердиться, а то усну.

– Глупости какие! Чего ж там готовиться! В будущем будет всё, как надо!

Ох, устала. Даже языком лень шевелить… И тут соображаю, что языком-то как раз и не шевелю. Молчу, только думаю. И у Фёдора Антоновича губы не двигаются. Вот это да! Но мы же вроде разговариваем?

– Отдыхай, не суетись, – губы у Сыроярова не двигаются, а слова слышу! – Так легче разговаривать, мысленно. Понимаешь?

Я киваю. Необычайное тепло расходится по телу. Сама собой зажглась старинная лампа под зеленым абажуром, в комнате наступил вечер.

– Закрой глаза, Лана. Не бойся, не уснёшь. Смотри.

Сам, пожалуй, какую-то пуговицу тронул. Потому что передо мной кино началось. Только без звука.

Звонка не слышно, но все бегут на переменку. Костя не бежит. Он бегать не любит – толстый. И конечно, жуёт бутерброд. На каждой переменке жуёт. Как в него только влезает! Дожевал до половины, отдувается. Не может больше. Что же он делает? Подбрасывает вверх, колбаса отлетает в сторону, а хлеб, ловко отфутболенный, падает на середину дороги. Костя равнодушно отворачивается и идёт к школе. Мне отлично видно, как на булыжнике белым сиротливым пятнышком лежит кусок батона. Сейчас проедет машина, раздавит его. Девочка переходит дорогу. Осторожно так, но сторонам оглядывается. Ой, до чего похожа на Машину сестричку, Наташку! Ну, та, которая из прошлого, которая пирог с фасолью выбрала! Да нет, померещилось. Откуда ей взяться? Просто я на брошенный хлеб посмотрела, вот она мне и померещилась. Я открыла глаза. Не хочу смотреть на Костю.

– Воспитываете? – громко говорю старику. Он не отвечает. Смотрит в окно. Что он в темном окне может видеть?

– Спокойно, Лана. Закрой глаза. Это коротко.

Ладно, как любит говорить Роберт. Посмотрим, что на этот раз.

Идут двое – девушка и парень. Но, видно, иностранцы. А наши ребята за ними бегут. Чего бегут? Парень время от времени достает что-то из кармана и протягивает мальчикам. Они берут, хватают, толкаются. Потом те двое опять идут, потом опять останавливаются и протягивают цветные пакетики! Жвачка! Жвачка это. Пакетики падают на землю, долговязый мальчишка, самый сильный, наверно, отталкивает остальных, с земли подбирает, в карманы прячет.

– Ну, знаете, эту гадость не собираюсь смотреть! – я решительно поднимаюсь с кресла. – Зачем вы мне такое показываете?

– Мне приятно, что у тебя испортилось настроение, – устало отвечает Фёдор Антонович, – к сожалению, такая история была. Какими станут эти мальчики, когда вырастут?

– Какими вырастут, такими вырастут. Поумнеют.

– Но ты хочешь узнать про будущее?

– Так про будущее же! При чём здесь эти!

Лампа освещает Сыроярова сзади, лица не видно, волосы просвечиваются – такое рыжее облачко. Если не очень пристально вглядываться, так его в кресле и не разглядишь толком, есть он там или одна куртка лежит. И слова от него ко мне порхают невидимо, неслышно.

– Мы с тобой сейчас, Лана, заглядываем в будущее. Оно станет таким, каким сделаете его вы.

– Как же мы его сделаем? – я опять опускаюсь в кресло, меня в него как магнитом тянет.

– Ты помнишь, что завещал детям Владимир Ильич Ленин?

– Конечно, помню. Учиться, учиться и ещё раз учиться.

– А почему именно учиться?

– Ну, это понятно. Чтобы дети были грамотными.

– Ещё.

– Чтобы стали специалистами, инженерами, в машинах всяких разбирались.

– Зачем?

– Как зачем, Фёдор Антонович? Вы же старые фильмы видели? Там люди землю лопатами роют, никаких тракторов нет, а потом трактора появились, потом – экскаваторы. А сейчас вообще такие машины, что и не выговоришь сразу. Даже Алла Пугачёва ноет про синхро-фа-зо-трон. Уже его в школе изучают. В нашей, правда, пока не изучают.

– Значит, будущее делают люди? Вернее, люди, у которых есть знания.

– Получается так!

– К двухтысячному году, ты, Лана, станешь совсем взрослой. И ты и другие ребята. Вот я и говорю, что будущее станет таким, каким вы сумеете его сделать.

– Интересно вы поворачиваете, Фёдор Антонович. Значит, к будущему действительно надо готовиться?

– Действительно надо.

– Вот если бы ребята смогли побывать вместе со мной там, где побывала я, они бы над многим задумались.

Фёдор Антонович встал, подошел к стене, погладил рукой стекло.

– Мы напишем об этом книгу. Тогда о твоих путешествиях смогут узнать тысячи ребят.

– Но я не побывала в будущем!

– Давай сделаем так: о будущем спросим у самих ребят. Каким они его себе представляют? И что надо сделать, чтобы оно было счастливым и добрым. Мы попросим их написать тебе об этом. Ты свой адрес помнишь?

– Конечно. Киев-96, бульвар Верховного Совета, дом 27а, квартира 75. Светлане.

– Мы ещё встретимся, Светлана. В будущем. В будущем. А теперь мне пора.

* * *

Я стою возле раскидистого, шелестящего клёна. Будто он что-то мне говорит негромко, а что – разобрать не могу. В руках – баночка мёда и горчичники. Нет, что-то ещё. Коробочка! Щёлкает крышка – красная звёздочка неярко, тепло светится. Значит, всё было? Но где же Фёдор Антонович, где его дом хотя бы? Вокруг только деревья. Безлюдный переулок.

Наверное, я могу сейчас взять звёздочку в ладонь, произнести заветные слова и…

Нет, ребята. Я подожду ваши письма. И мы отправимся в будущее вместе. Ладно?