Текст книги "Красная звездочка"

Автор книги: Алла Потапова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Шествие

Откуда-то подул сильный ветер. Он взъерошивал волосы, забирался за воротник платья. Он раскачивал, вырывал из рук огромные фотографии четырёх смеющихся девочек. В колонне было много негров, я первый раз видела так много негров вместе, и девочки на фотографиях тоже были негритянки. Светлые лица рядом с чёрными казались вообще белыми. Но и на чёрных, и на светлых лицах было общее выражение: суровость. Как-будто они знали что-то такое, чего нельзя простить.

Мы выбежали из-за дома и оказались совсем близко от шествия. Вот откуда шум. По мостовой шаркали подошвы. Люди приближались медленно, захватив всю мостовую. Прохожие на узеньких тротуарах останавливались, оглядывались. Многие проходили быстро, не оборачиваясь.

Шествие двигалось прямо на нас, и я невольно замедлила шаги.

– Что это, Джоан?

– Эти девочки погибли несколько лет назад. В такой же день. В негритянской школе взорвалась бомба.

– Когда была война?

– Нет, войны не было.

– Так почему – бомба? Осталась от войны?

Джоан тряхнула короткими разлетающимися волосами, прищурилась:

– Я же толкую тебе – они негритянки. Дети негров. Понимаешь? У нас это случается. У нас случается такое с неграми.

Непонятно откуда взялся худой смуглый мальчишка.

– Осторожно, там за углом полиция, – сказал он. – Они ждут.

– И что же, они будут стрелять? – у меня похолодело под ложечкой. «Ни во что не вмешивайся, это не безопасно. Может, передумаешь?» – вспомнились очень чётко слова Сыроярова. – Они в самом деле будут стрелять?

– Нет, они будут раздавать воздушные шарики, – съязвила Джоан. Кивнув в мою сторону, пояснила мальчишке: – Лана прибыла к нам очень издалека, она изучает обычаи нашего города. Ей всё интересно.

Говоря по правде, мне было интересно, конечно, но совсем не хотелось, чтобы в меня стреляли. Но не могут же среди бела дня люди с оружием напасть на людей, у которых одни фотографии в руках! Это просто хулиганство какое-то! Или ещё похуже.

Такие соображения я высказала Джоан.

Смуглый насмешливо глянул на меня, даже не глянул, а так, скользнул мимоходом глазами, как если бы я была скамейка или осенний листок – летит себе и ладно. Я хотела было обидеться и что-нибудь такое ему ответить, чтоб не задавался, но тут за нашими спинами что-то произошло.

Первый ряд шествия был совсем близко от нас. Люди теперь прижимались плотнее друг к другу и почти остановились. Мне даже пришла в голову мысль, не хотят ли они получше рассмотреть нас – меня, Джоан и смуглого. Но взрослые смотрели поверх наших голов. Тогда я обернулась.

В глубине улицы, из-за угла выходили и выстраивались поперек мостовой люди в форме. Полицейские! Они выходили неспешно, становились прочно и неподвижно, будто прирастали к камням мостовой. «Мама!» – ахнула я тихонько, разглядывая полицейских. Они были похожи на пришельцев – белые каски с прозрачным щитком, закрывающим лицо, правая рука на ружье с кургузым дулом. Если взять, например, конфеты «Красная шапочка» и выложить рядом десять или двадцать штук, получится как бы одна, много раз отпечатанная фотография одной и той же девочки. Только весёлой. Полицейские были похожи друг на друга, как близнецы, сорок близнецов. А лица у них были никакими – ни добрыми, ни злыми, вообще их было почти не видно за щитками. От этого они казались ненастоящими, как роботы. И смотреть на них было жутковато.

Джоан шмыгнула в толпу идущих, смуглый махнул рукой: «Пошли, надо выйти на ту сторону!» Я кинулась было за ними, но меня остановил голос, громкий, на всю улицу:

– Расходитесь, мы будем стрелять.

Надо было бежать, убегать, но я не могла теперь сдвинуться с места. В просвет между людьми я видела, как полицейские выбросили вперед руки с кургузыми ружьями, и раздался свист, несколько свистов вместе. Неужели пули? Я читала где-то: когда пули летят, слышен свист. Потом я видела эти полицейские пули: длинный, толстый резиновый столбик. Но тогда я слышала только свист.

На дяденьке, стоявшем впереди меня, была маленькая кепочка. Она свалилась, серым колёсиком прокатилась по асфальту, ударилась о бровку тротуара и легла в блестящую на солнце лужицу. Наверно, лужица от дождя осталась. Или здесь проходила поливальная машина. Дяденька нагнулся, схватился за колено и что-то хрипло крикнул. Я не расслышала, потому что засмотрелась на кепку. Было странно, что никто не пошел её поднимать.

Тут полицейские расступились, и начался дождь. Начался сумасшедший ливень, только пошёл он не с неба, а сбоку, над мостовой, невозможный водяной ураган, схлёстывающий с ног. Я сразу забыла про кепку. Если бы я не стояла во втором или третьем ряду, меня могло бы убить твёрдыми, секущими струями воды – оказывается, воду пустили под страшным напором из шлангов прямо по людям.

Меня все равно сбило с ног, поволокло по мокрой мостовой в грязной, крутящейся воде, под руками скользили, как лягушки, округлые камни, не за что было зацепиться. Я ползла вместе со всеми назад, подальше от полицейских, от беспощадно бьющего смерча, вся мокрая, среди кричащих, ругающихся взрослых. Не знаю, что бы со мной и было, если б дяденька, потерявший кепку, не схватил меня прямо за шиворот. Он прихрамывал, но умудрялся держаться на ногах и ещё волочить меня. Невозможно было разобрать, о чём там он кричит, но по его гримасе я поняла, что ему больно и он хочет спасти меня от надвигающихся роботов.

Встать никак не удавалось, а дяденька никак не мог переменить руку, чтобы ухватить меня поудобнее, рубашка подъехала мне под самое горло, дышать нечем.

– Давай руку скорее! – Джоан как с неба свалилась, прямо чудо: отыскать меня в таком гаме. Оторвалась, наконец, верхняя пуговица, отпустила моё горло, я поднялась на четвереньки, потом встала на ноги, и всё-таки мы убежали. Мы бежали ужасно быстро, я никогда так не бегала, а сердце переместилось куда-то в живот. Крики и свирепый плеск воды ещё долго гудели у меня в голове.

По дороге мы прыгали на одной ноге, вытряхивая воду из ушей, и на ходу сохли. Сохли по частям: лицо, руки, потом волосы – немножко, а одежда медленно.

– Она высохнет, куда ей деваться, – успокаивала Джоан, – вот не простудиться бы от такой ванны. Надо домой забежать, чего-нибудь горячего выпить. Я тебя с мамой познакомлю, – Джоан потряхивала головой. Такая у неё привычка – головой потряхивать, а то волосы на глаза набегают. – Знаешь, мама у меня совсем молодая, мы с отцом её по имени зовём – Ева. Раньше все вообще думали, что она моя старшая сестра. А потом, когда такое с отцом случилось, Ева сразу постарела, изменилась, характер у неё испортился. Но ты не думай, она хорошая! Только уж не проговорись, что мы попали в такую переделку. После случая с папой Ева за меня очень боится.

Дома у Джоан

На улице, где живёт Джоан, много старых, давно не ремонтированных домов, облезлых, некрасивых. Окна немытые, без занавесок, пустые какие-то. Но квартира Джоан оказалась в подвале. Там окон и вовсе нет, свет попадает только через открытую дверь. С улицы сразу ничего не разглядишь, а потом я увидела у стенки большущую кровать. Никогда не видела такой огромной кровати. И вместо ножек – чурбачки деревянные.

– Зато зимой тепло, друг от дружки согреваемся, спим-то все вместе.

– А где же печка или батарея? – оглядываюсь я.

– Видишь, трубы поднимаются вверх, туда, в дом? По ним идёт горячая вода, оттого и тепло. Но только у нас очень сыро, поэтому по-настоящему тепло никогда не бывает. Зато на улице жара, а у нас прохладно, правда?

Я кивнула. Действительно, было прохладно.

Евы дома не оказалось. На кровати спит мужчина, вероятно, отец Джоан. Сон у него тяжелый, во сне вздрагивает, что-то бормочет.

– У него температура? – киваю в сторону спящего.

Джоан пожимает плечами:

– Ева говорит, что градусник – излишняя роскошь, ведь мы ничего не можем изменить, даже если температура очень высокая. Мы уже давно не покупаем отцу лекарств, ведь они безумно дорого стоят. Да и не помогут они.

Мы усаживаемся на один стул, рядышком, и Джоан шёпотом рассказывает:

– Врач сказал, что дела совсем плохи. Вот отец хрипит и трудно дышит. Работать, конечно, не может, когда тепло – выходит на солнышко, греется и меньше кашляет. Правда, однажды отец перегрелся на солнце, и ему стало худо. Ева теперь не разрешает выходить ему в знойные часы, и он приспособился спать днём, а ночью сидеть возле нашего дома. Беспокоится, что своим кашлем и стонами мешает всем спать, особенно мне. «Тебе нужно хорошо отдыхать, – заботится он обо мне, – иначе не сможешь хорошо работать».

– А где же твоя библиотека? – в доме не было ни книжного шкафа, ни стеллажей.

– Какая библиотека? – не поняла Джоан.

– Ну твои книжки, сказки, разные истории.

– Мне читать некогда. Днём работаешь, вечером с сестричкой возишься. Да и электричество у нас давно отрезали – платить нечем. Я ведь только на еду зарабатываю. Кстати, есть хочешь?

Удивительно, но есть я хочу. Дома бабушка с мамой уговаривали хоть что-нибудь проглотить, и – неохота. Или путешествие во времени возбуждает аппетит?

В комнате очень чисто, но почти никакой мебели нет: старый стол, линялое кресло, пара стульев и ящик в углу, накрытый блестящей цветной плёнкой.

– Вообще-то Ева никому не разрешает туда залезать, – поясняет девочка, направляясь к ящику. – Еда – это её хозяйство. Но рискнём.

Невольно я пошла вслед за ней. Любопытно посмотреть, что там лежит.

Отец спит, отвернувшись к стенке. Стараясь не очень шуметь, Джоан осторожно сдвигает крышку ящика, и мы видим…

В углу ящика сидит большая серая крыса. Глаза её посверкивают красными злыми точками, в зубах – куриная нога. Она смотрит на нас и заглатывает куриную ногу, и при этом шевелятся её длинные усы. Я смотрю как заворожённая, мне кажется, что всё это снится, потому что не может быть, чтобы крыса жила в доме, где люди, и вот так бесцеремонно ела, когда на неё смотрят.

– Опять пожаловала, проклятая, – устало говорит девочка и колотит по стенке ящика, – убирайся сейчас же!

Крыса лязгает зубами, будто они у неё из железа, презрительно фыркает, перескакивает через борт и трусит к выходу, унося в пасти даже кость от курицы.

– И ты её не боишься? – вздрагиваю я.

– Боюсь, – пожимает плечами Джоан, – но как с ними, пр-ро-тивными, бороться! Их здесь тьма-тьмущая.

Она в сердцах запускает вслед чудищу подвернувшийся ботинок, но не попадает. Мне показалось, что крыса, оглянувшись, ехидно улыбнулась, прежде чем исчезнуть.

Через плечо Джоан я заглядываю в ящик. Там лежит небольшой пакетик печенья.

– Галеты, – уточняет девочка.

Мужчина на кровати приподнялся, закашлялся, но девочка не хотела с ним объясняться.

– Пошли, – она протянула мне галету. – Кажется, громыхнуло. Может быть, пойдёт дождь. Тогда у меня будет работа.

Роберт

Дождя не было, но работа у чистильщика ладилась. Туфли, одна за другой, становились на подставку и сходили с неё обновлённые, как лакированные. Вот молодец Джон!

– Привет, – небрежно говорит высокий, наверно, из четвёртого класса, парнишка в куртке и шапочке одинакового цвета. На шапочке крупно написано: «Пресса».

– Привет, – машет щёткой Джоан, – познакомьтесь.

– Роберт.

– Лана.

– Ты тоже была с ней? – спрашивает он, покачиваясь с носков на пятки.

– Где была? – не поняла я.

Джоан разделалась с очередными туфлями и подошла к нам. Глаза её потемнели, она заслонила меня собой, словно опасаясь Роберта.

– Она здесь ни при чём.

– Ты разносишь письма? – спросила я, выглянув из-за спины Джоан. Не станет же этот мальчик ни с того ни с сего драться!

– Нет, продаю газеты, – он отвечал мне, а сам многозначительно поглядывал на Джоан, раскачиваясь и улыбаясь. – Получаю пачку свежайших газет и кричу…

Роберт закатил глаза и пискливо пропел скороговоркой:

– Покупайте газету! Покупайте газету! Гигантская птица говорит человечьим голосом! Свирепая акула проглотила подводную лодку! Десять человек обмануты! Покупайте газету!

– И что, действительно в газете про это всё написано?

– Нет, конечно, – усмехнувшись, сказал Роберт обычным голосом. – Но любопытный покупает и через пять секунд кричит: «Эй мальчик, где же тут про птицу и акулу?» Тогда беги подальше и на ходу кричи: «Одиннадцать человек обмануты, покупайте газету»!

– Выдумывает он всё, – сердито нахмурилась Джоан.

– Помолчи, Джон, – насмешливо произнёс Роберт. – Я не выдумываю, я сочиняю будущую книгу. Понятно?

– Чего ты задираешься? Думаешь, если отец полицейский, так тебе всё можно?

– Я вот расскажу отцу, отчего вы такие сырые. – Роберт дёрнул Джоан за воротник, – а он сообщит твоему хозяину. Посмотрим, понравится ли ему, что тебя поливали из брандспойтов!

Но слова эти Роберт произносит совсем не зло, мне кажется, он просто поддразнивает Джоан.

– Ладно, – вдруг примирительно говорит девочка, – поссорились и хватит. Тем более при Лане.

– Что же это за цаца такая, твоя Лана? – Роберт свёл большой и указательный палец в колечко и сквозь него стал, прищурившись, меня рассматривать.

– А твой отец правда полицейский? – вытолкнула я из себя вопрос, давно вертевшийся у меня на языке.

– Тебе-то что? – сразу поскучнел Роберт.

– Лана из Советского Союза! – уронила, как чашку из рук, мою тайну Джоан.

Что было потом

С вами, наверно, тоже такое бывало: не хочешь, а поддаешься. Как будто за язык тебя тянут. Ты сопротивляешься, а тебя тянут. Говоришь и сама удивляешься: зачем говорю? А поделать ничего не можешь.

Вот не хотела же, а показала ребятам красную звёздочку. Квадрат был, правда, тёмным, но в любую минуту он мог засветиться, и уж тогда придётся всё до конца рассказывать.

– И что с ней делать надо? – Роберт чуть нос не всовывает в квадрат, прямо обнюхивает.

– Да разное, – отвечаю я уклончиво, изо всех сил стараясь не проболтаться.

– Нужны какие-то слова! – догадывается Джоан, и глаза её сверкают. – Правда, слова нужны!

Я пожала плечами.

– Дай её мне! – Роберт протянул руку, и я почувствовала, какие у него сильные, цепкие пальцы. – Дай!

– Слушай, это её вещь, – Джоан словно очнулась, – не трогай.

Роберт сжал мне запястье, ладонь сама собой раскрылась. В звёздочке началось слабое мерцанье.

– Видишь, видишь, она готова к работе! Ну, что надо сказать?

– Эй, парень, занимайся своим делом! – крикнул в нашу сторону господин, квадратный, как шкаф, с длинной сигаретой или сигарой – кто её разберет! Он так часто выпускал дым изо рта, что мне невольно подумалось, не горит ли у него что-то в животе.

Вот тут-то всё и произошло. Джоан отвернулась к человеку с пожаром внутри, Роберт схватил меня за руку и потащил к переходу через улицу, я завопила: «Джоан!» – и всё это в одно мгновение. Во второе мгновение мы оказались на другой стороне улицы, и между мной и Джоан – ревущие, спешащие машины. Получается, меня похитили. Только этого не хватало!

– Отпусти меня сейчас же! – свободной рукой я ткнула Роберта в бок.

– Отдай звёздочку! – спокойно ответил он, не обратив никакого внимания на мой тумак.

– Дожидайся!

Я пыталась вырваться.

– Тебя же не бьют! Чего ты взбрыкиваешь, как дикая лошадь? – Роберт на ходу пытался раскрыть мою ладошку. Он был, конечно, сильнее меня, но у него ничего не получалось. Звёздочка слилась с моей ладонью и отнять её было невозможно.

– А ты… А ты… – нужные слова не приходили мне в голову. – Ты – Бармалей! Вот ты кто!

Роберт остановился и подозрительно на меня посмотрел. Этого слова он не знал.

– Бармалей, Бармалей, отдай сто рублей, не отдашь сто рублей, значит, лопнешь, Бармалей! – такую со злости я сочинила дразнилку. Теперь, когда с тех пор прошло уже много времени, эту дразнилку знает моя маленькая сестричка. Я её научила. А мама один раз услышала и очень рассердилась. «Глупости какие-то распеваете», – сказала мама. А мы и правда вместе с Наташкой её пели, орали в спальне во весь голос. Но я думаю, на всякий случай, пусть Наташка её знает. Мало ли что!

А тогда я так рассердилась на этого долговязого сына полицейского – надо же, прицепился! Звёздочку ему подавай! Отпусти, говорят!

Роберт дёрнул меня за руку:

– Кто такой Бармалей?

– Такой же, как ты – детей хватал.

– Он что – гангстер?

Конечно Роберт Чуковского не читал. Гангстер – это ему понятно. Насмотрелся фильмов про разные похищения, вот и меня куда-то волочит. Да что же это такое? Я ведь тоже могу разные фильмы вспомнить. Например, «Тимур и его команда». По книжке Гайдара. Квакин он, вот кто! Нет, Квакин не подходит. Он всё таки потом перевоспитался. А Роберта попробуй перевоспитай. Он и Гайдара не читал, конечно. Или Мальчиш-Кибальчиш… Мальчиш-Кибальчиш!

На этот раз я останавливаюсь очень решительно.

– Никуда не пойду!

– Я тебе не пойду!

– Чего ты меня всё время за руку дергаешь? Так можно и вовсе её выдернуть! Дёргает еще! Всё равно звёздочку не отдам! И никуда не пойду!

– Человек ясно тебе говорит, что никуда не пойдёт, так что отстань!

Опять смуглый! Тот самый, что предупредил о полицейских! Он как из воздуха возникает! И узнал меня!

– Ты что, узнал меня? – спрашиваю и руку растираю. Отпустил всё-таки свои железные клещи.

Смуглый кивает, но сказать ничего не успел, потому что Роберт сильно толкает его в плечо. Смуглый ростом чуть пониже, но на вид покрепче. Роберт презрительно сплёвывает, как делают, наверно, все мальчишки в мире, выражая свое пренебрежение к опасности.

– Послушай, Майкл, – Роберт не держит меня больше, но мне хочется знать, чем это кончится. Ведь Майкл заступился за меня. – Я первый увидел эту штуковину. Не считая Джона, конечно. И мне первому пришла в голову мысль, что с ней можно что-нибудь сделать. В ней какая-то сила. Я правильно говорю, Лана?

Не дожидаясь моего ответа, он продолжал:

– Эту вещь можно как-то применить. – Он поколебался недолго и добавил: – Может быть, продать. Девчонки не умеют делать бизнес, откуда им уметь? А мне нужны деньги. Отдай!

Он неожиданно снова в меня вцепился. Я и охнуть не успела.

– Попроси у отца, может, даст денег-то, – насмешливо ответил Майкл. Слова Роберта его не тронули. – А девочку тебе придется отпустить.

Он похлопал себя по бицепсу правой руки.

– Как говорили древние: друг моего друга – мой друг. Миллионером ты станешь в другой раз.

– Не путайся под ногами! – Роберт принял угрожающий вид. – Да, я хочу с помощью этой вещицы стать богатым. Ограбить банк, например! Тебя устраивает?

Мне с досады даже смешно стало.

– Звёздочка не умеет делать деньги. Она только переносит с одного места в другое.

Теперь уже с любопытством на меня воззрился Майкл. Так, прекрасно! Сейчас они оба станут отнимать у меня моё сокровище!

Я оглянулась, подумывая, куда бы бежать, и увидела Джоан.

– Сюда, сюда! – закричала я, хлопая в ладоши от нетерпения. – Как хорошо, что ты меня здесь нашла.

– О господи! – закричала мне в ответ Джоан. Голос у неё был хриплый, взволнованный. – Вы тут чепухой занимаетесь, а нас выселяют!

Выселяют

Днём, когда мы забегали к Джоан, у дома никого не было. Во всяком случае, почти не было взрослых, не считая двух-трёх стариков, которые сидели на скамейках и грелись на солнышке.

Сейчас там была толпа. Она окружала что-то или кого-то, и люди, размахивая руками и крича, обращались к тому, что происходило внутри толпы.

Проталкиваться между взрослыми уже становилось привычным занятием. Правда, тут не было брандспойтов, но зато стоял невообразимый шум.

Это так говорится: «Стоял шум». Шум вовсе не стоит. Он летает в воздухе и влезает в уши, гудит, как тысяча пчёл или шмелей, и разобрать ничего нельзя. А если говорят: «Невообразимый», это значит, все вокруг так набито шумом, что уже ничего не добавишь – сам кричишь и сам же себя не слышишь.

В середине толпы стояли ноги. То есть, конечно, не одни ноги, а человек стоял, но поскольку я пробиралась пригнувшись, то и увидела ноги в серых брюках. Вокруг ног было небольшое пространство. А чуть поодаль по кругу топали, приподнимались на носки, переступали с ноги на ногу другие люди. Только хозяин серых форменных брюк стоял невозмутимо, будто врос в землю. Что-то было в этом знакомое. Наконец мне удалось поднять голову – полицейский! Конечно, это был полицейский. Напротив него стоял отец Джоан, теперь я рассмотрела, какое у него бледное, больное лицо. Он гулко кашлял и сквозь кашель выкрикивал:

– Вы… не имеете… права!

Кричали и другие, но полицейский слушал молча, не отвечая.

Кто-то произнес слово «тип».

Полицейскому это слово показалось обидным, он повернул голову и наконец открыл рот:

– Не советую меня оскорблять. Этот дом продан. Завтра здесь никого не должно быть. Я только исполняю закон.

– Как это такой большущий дом продан? А где же жильцы будут жить?

– Что же это за такой закон, от которого одни страдания! – воскликнула женщина с ребенком.

Полицейский протянул руку, толпа расступилась. Он ушёл, и люди шли за ним, ещё на что-то надеясь.

– Ну вот, – сказала Джоан и опустилась на маленькую скамеечку, где обычно сидел ее отец. – Неизвестно, где мы будем ночевать завтра.

– Я бы позвал вас к себе, но ведь мы живем в квартале для цветных, – покачал головой Майкл. Неожиданно он присел, вытащил из кармана мелок, и вот уже на асфальте приготовился к прыжку смешной розовый котёнок с бантом на хвосте.

– Ты в кружке занимаешься? – спросила я.

– В нашей школе не занимаются рисованием, – Майкл пририсовывает котёнку розовые усы. – У меня смуглая кожа и чёрные волосы. Кто-то в роду был цветным, а мне приходится расплачиваться. Я учусь в школе для цветных. Джон, посмотри, какой корабль я тебе дарю.

Он уже поменял мелок, по синему морю плывёт кораблик, а на палубе – беленькая девочка.

– Это ты, Джоан, – Майкл заглядывает в лицо грустной девочке, – и волосы у тебя длинные-длинные, посмотри.

– Вот ещё, – усмехается Джоан, и щёки её розовеют. С какой это стати буду я разгуливать по палубе корабля? Я что, дочка капитана или миллионерша?

– Но по палубе разгуливают, поверь, не только миллионерши! – горячо вмешиваюсь я. – Когда мы с родителями были на море, вместе с нами на корабле было много разных людей! Совсем обыкновенных. Мой папа совсем не миллионер, он инженером работает.

– Послушай, Роберт, – как удивительно меняются глаза у Джоан! Сейчас они голубые и блестящие, как у Наташкиной куклы. – Ты не мог бы поговорить со своим отцом? Может, он бы вмешался, и нас бы не выселили?

– Почему бы будущему миллионеру не оказать такую услугу чистильщику обуви? – пробормотал Майкл, поправляя рисунок. Как я понимаю, они терпели друг друга только потому, что оба дружили с Джоан. – Ты ещё не отдала ему свою звёздочку, Лана?

– Перестань! – прикрикнула на него Джоан, – не люблю, когда вы без конца ссоритесь!

– Я попробую, – неуверенно ответил Роберт, стоявший до сих пор поодаль, не решаясь ни подойти, ни уйти совсем. Будто он был виноват, что так случилось.

– Напрасно ты его просишь, – поднялся с корточек Майкл, – отец ничего для него не сделает. Роберт просил когда-то, чтобы он избавил его от розг в школе, но отец ответил: «Заслужил получи!»

– Как это – от розг в школе? – ужаснулась я.

– Обыкновенно! Разве у вас учеников не бьют в школе розгами?

– Розгами? В школе?

– Да, да, розгами, в школе! – вдруг заорал на меня Роберт. – Что ты прикидываешься, будто не понимаешь? Во всех школах учителя бьют учеников розгами! Есть розги с ручками и без ручек, короткие и длинные, бьют по рукам, и по спине, и по другим местам, в одежде и без одежды! И не говори, пожалуйста, что у вас этого нет.