Текст книги "Свет глубоких недр"

Автор книги: Алла Конова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

АЛЛА КОНОВА
СВЕТ ГЛУБОКИХ НЕДР

Научно-фантастическая повесть

ГЛАВА 1

1

Материал был очень странный. Ему пока нет названия. Малиновые пластинки, почти как лепестки шиповника, чуть тепловатые на ощупь. Бросишь на камни – звенят, как хрусталь.

Их нашла Лелька Логинцева. Она принесла с собой и гигантский бесцветный, абсолютно прозрачный кристалл, по твердости не уступающий алмазу.

На Крайнем Севере в мае перемешаны времена года. Сжались могучие снежные массивы, осели, но не почернели. Снеговой покров измеряется метрами. В полярную ночь он пушистый и сумрачно-серый. Сейчас – слепящий. Солнце не исчезает за горизонтом, оно низко висит над пологими белыми сопками.

Лелька уйдет в их простор. Нигде – никого. Разденется – и в одном купальном костюме по насту. Ух! Дух захватывает. Падать – страшно. Корка льда режет тело. Но хорошо… Безумно хорошо… Слепящий простор… горячего снега… Да! Да! Именно горячего! Сейчас его прикосновение ощущается, как ожог. За два часа станешь бронзовой.

Лелька смеется.

– У меня кожа дубленая: никогда не болит, никогда не облазит.

Ничего, что лицо потемнело! Только яркие глаза сияют да пшеничные вихры вырываются из-под вязаной шапочки.

Говорят, лицо должно быть бело-розовым. Ерундистика! В снежной пустыне дышать хорошо! Сопки – наибелейшие, и бегут, все бегут, как волны. Небо не голубое, а нежно-сиреневое, вблизи солнца – с персиковым оттенком. Могут сказать – неестественные краски. Но скажет лишь тот, кто не был среди настоящих снегов. Когда белизна на тысячи километров;– и небо станет иным. Лицо портится – чепуха! А Сашка любит! И будет любить! Всегда! Во всех мирах! Вечно!

Глаза беречь – снег беспощаден. Ее смена начнется в двадцать тридцать. Еще! Еще вон до тех сопок!

Чернеет что-то среди снега. Кажется, стланик поднимается.

В бесконечности неба и снега только предельно четкие высоковольтные столбы да провода. Они всю зиму запорошены инеем, слиты с мраком ночи. И вдруг их тонкий узор прочерчивается в бледности неба.

Это значит, близко весна…

Мохнатые кроны еще согнутого стланика взрыхлили сугроб, темная зелень просвечивает сквозь снег, сквозь плотный наст. Это идет настоящее тепло.

«Поднимайся, поднимайся, милый, расправляй ветви…»

Эх! В такой воздух лететь бы с трамплина! Сашка всегда бледнеет, когда прыгает она…

Скользят лыжи по насту, по-сумасшедшему скользят.

2

Димка отметил, что Александр Каменских взглянул на часы в восемнадцать десять. До этого ничем не проявил своего беспокойства. А Димка больше часа не находит себе места.

– Считает, что попала в Сочи, – пробует съязвить Эдуард.

Шутка кажется неуместной. Лелька всегда возвращалась в семнадцать ноль-ноль, ни минуты раньше, ни минуты позже. Говорят, женщины не точны. А по Лельке можно часы проверять.

В восемнадцать тридцать Александр Павлович Каменских поднялся из-за большого геомагнитографа.

– Работу прекратить. В лагере останется Ксения Михайловна. Будем искать Елену Логинцеву.

Он никогда не говорил Леля или тем более Лелька, а всегда только – Елена. Даже трудно представить, как он называет ее наедине. Двадцатишестилетний кандидат наук держится с достоинством.

Эдуард Шпак собирал свои лыжные шмутки, что-то шутливо напевал о девице, потерявшейся в зеленом лесочке. Ксения Михайловна осуждающе взглянула на него, но ничего не сказала.

Она вышла проводить ребят. И молча стояла в дверях желтого походного домика из нинолина. Домик, казалось, сам светился розоватым отблеском.

Ребята взяли в руки лыжные палки. Все трое – рослые, сильные, упрямые. Впереди Вадим Горенко – спортсмен-горнолыжник. Александр Павлович наклонился, тщательно проверяя крепления. А Эдуард, пытаясь казаться равнодушным, иронически скривил губы.

– Очередная выходка нашей Шипички.

– Тронулись, – негромко произнес Александр Павлович.

Идут быстро, не ожидая друг друга. Наст проваливается, звенит. Никто никогда не сопровождал Лельку в ее прогулках. Но любимые места знает каждый. Тайник. Александр вытащил лыжный костюм. Так и есть: носится в одном купальнике. Температура воздуха восемнадцать градусов – не замерзнет. А если провалится в сугроб…

Лелькины лыжи не оставляют следов. Сорок восемь килограммов не пробивают ледяную корку. Кричат хором:

– Ле-ля!

Тишина. Дикое белое безмолвие. Глаза слезятся. Трудно смотреть в слепящую даль. Александру бесчисленное множество раз кажется: впереди точка. Вскидывает бинокль – пустота.

Красное солнце ползет над горизонтом. Небо возле него желто-розовое, чистейшее.

Разошлись по одному. Изредка окликают друг друга. Тогда в наушниках близкий голос:

– Дима, как?

– Ничего…

Так ломается жизнь. Для Димки: Лели не будет – и жизни не станет. Воспаленные глаза горят и сами тянутся в беспощадную даль. Она любит этот цвет неба, чем-то похожий на само солнце. Когда-то сказала:

– Вернемся – сошью такое платье.

И, улыбнувшись, добавила:

– И костюм для фигурного катанья.

Высокая сопка на пути солнца. Тень упадет на белизну. Но разноцветные круги поплыли перед глазами. Только бы не погасло зрение.

– Дима! Как?

– Ничего не видно, Александр Павлович.

Ответил – и что-то темное замаячило вдали. Стланик поднимается. Подумал:

«Если Лелька увидела – ринется туда, весне навстречу…»

3

На ледяном скате лыж не удержать. Вадим сжался, как пружина. Знал: падение может быть страшным. Хорошо, что склоны пологие. Лелька любит прыжки, как птица, легкая, чуть темнее неба.

И вдруг… Кажется, сорвался… Сжался сильнее… Как будто пропасть открылась. Спасло мастерство. Раскинул руки. Сбалансировал. Приземлился удачно. Несколько мгновений неудержимо скользил по снегу. Отмечал… Стремительно проносятся мимо пики черных скал. Нет! Не проносятся! Сгущаются, сливаются в сплошную стену… Это смерть… Тормозил всем своим существом., Упал. Сразу приподнялся. В воздухе чувствовались горячие испарения с непонятным привкусом. Вспомнил: в этом районе много кремнистых источников минеральной воды.

В полуметре – стена… Серовато-желтый гранит. Лелькины лыжи сиротливо приткнулись к камням. И дальше… Туда ведут легкие упрямые следы. Они ясно видны на влажном песке. Оглянулся – отвесная ледяная гора.

– Ух! – с трудом перевел дыханье Вадим. До гибели. одно мгновенье! Сбросил лыжи. Недавний отвал. Много острого щебня на пути. А ноги почти не сгибаются. Потерял следы – песок кончился, а камни не сохраняют легких отпечатков.

Ошалело шарил больными глазами по светлой стене гранита. Что это? Темный провал – пещера. Лелька могла скрыться только там: понимала – назад ей не подняться. Искала тепла. Кремнистые источники горячие.

Протиснулся в лаз. И почувствовал: впереди гулкий мир мрака и бесконечных галерей. Душные испарения насытили воздух. Полумрак. Нет! Темнота! Сорвал защитные очки. Кровавые пятна перед глазами. Прикрыл веки, лихорадочно искал в кармане фонарик. Достал. Скудный луч скользнул бледным пятном по песчаному полу. Прыгнул вверх. И Вадим отступил, пораженный.

Из невидимого верха опускались искрящиеся хрустальные гирлянды, настолько неожиданные, что Вадим не сразу понял, что это. Вспомнил: только сублимация может дать столь прозрачные гигантские кристаллы.

Горячие пары источника замерзают, не переходя в жидкое состояние. Сзади сероватым пятном с корявыми краями зиял вход в пещеру.

Вадим закричал:

– Ле-ля!

Гулкое эхо на все лады повторило ее имя. Вадим вслушивался, как оно, долго перекатываясь, глохнет. Зашептал в микрофон:

– Саша! Саша! Она здесь. Координаты…

На песке опять следы. Они привели Вадима в узкий туннель. Здесь камни. Вадим ощупью двинулся по скользкому проходу. Сейчас он уже не мог определить: полумрак вокруг или полная темнота, впереди – широкая даль или тупик.

Глаза сдали. Глаза пылали. И когда боль становилась нетерпимой, прижимался лицом к мокрым холодным стенам. Испарения сгущались, их странный привкус давил виски.

– Ле-ля! Ле-ля! – бесконечное множество раз кричал Вадим. И замирал, ожидая ответа, стирал горящим лицом влагу со стен.

– А – я!.. – отзывались лабиринты. Теперь Вадим уверен – впереди не туннель, а очень много ответвлений.

Он не робкого десятка. Опасность горных перевалов возбуждала его, обостряла мысли и чувства. Но здесь… Может быть, частичная потеря зрения парализовала его деятельность и он, как кошмар, ощущал подземелье. Идешь – нет ему конца, а пришел – тупик… И не найти дороги назад. Но самое страшное – Лелька. Она и безысходность пещерных лазов.

– Саша! Саша, быстрее! – опять и опять звал Вадим.

4

Ребята подошли неожиданно быстро. Предупрежденные Вадимом, они нашли безопасный спуск. Вадиму пришлось остаться у входа. Он, мучительно переживая свою беспомощность, все прижимал и прижимал к глазам комья снега. Каждую минуту пытался смотреть. Ничего, кроме кровавой пелены.

– Ле-ля! Ле-ля! Ле-ля! – капала где-то вода.

– Ле-о-ля! Ле-оля! – вырывались пары из расщелин.

Сидеть… Ждать… Темнота рассеется… Холод на глаза…

Александр Павлович и Эдуард двинулись в глубину.

Первое ответвление. Повеяло холодом и гнилью… Она не могла свернуть сюда. Она шла к теплу. Или… Или увидела необычное.

Необычное обнаружил Эдуард.

Он шел впереди, ощупывая электрическим фонариком дорогу и стены.

– Что это?

Быстро наклонился. Но его опередил Александр. Он жадно ласкал пальцами опалесцирующую поверхность камня. Вернее, не камня, а край натека, прозрачного и даже в этом жалком свете переливающегося всеми цветами радуги.

– Опал… Благородный опал… – сдавленно шептал Саша. – Не гейзерит, а благородный опал! Не единичный камень, а целый окаменевший поток, слабо сияющий, как будто живой!

Эта драгоценная дорога слегка поднималась куда-то вверх.

Ничего удивительного нет в том, что здесь, в районе активной деятельности термальных вод, выделилась аморфная кремниевая кислота– опал. Из этого минерала слагаются горные породы – гейзерит. Но редкий благородный опал! Для его возникновения нужны особые условия.

Дорога кончилась… сиянием… Издали они заметили его овальное светящееся пятно.

Эдуард первым полез в узкую щель. Александр Павлович сразу же за ним.

И наконец свечение расширилось. Как будто вокруг не стены, а солнечное море… Даже глаза сощурились… Ребята выпрямились во весь рост. Тепло… Невесомые гирлянды льда исчезли. Странный вкус водяных паров не раздражает. Наоборот, кажется приятным. Только голова немного кружится.

Здесь, в глубине земли, не требовалось искусственного освещения. Приятный рассеянный, почти дневной свет. Небольшое помещение как бы расширяется в мутно сияющих стенах.

«Радиоактивность», – одновременно подумали они и одновременно оглянулись.

Светящаяся келья других проходов не имела.

– Ясно: ее здесь нет, – сказал Александр. – Вернемся потом. А сейчас – быстрее выбираться. Излучение может быть слишком сильным.

С досадой думал: «Нечем замерить. Как же я не захватил индикатор? Какие силы создали это все? И почему?»

– Саша! Посмотри, – остановил его у самого выхода Эдуард, – кто-то отколол недавно на этой отполированной поверхности кусок…

Стены пещеры действительно казались отполированными. И только в одном месте отколот правильный шестигранник, сантиметра в два длиной.

– А вот и камень инородный, как будто им отбито.

Эдуард притронулся рукой к месту скола и резко отшатнулся.

– Ток!

– Что такое, – оглянулся уже пробирающийся в лаз Саша.

– Бьет током!

– Ты что? Нелепость!

Саша вернулся.

– Не сильно, но бьет…

Саша поднес пальцы к сколу и отскочил.

– Что за чертовщина! Даже треск. Слышал?

– И искры видел, – криво улыбнулся Эдуард.

– Сейчас надо Лельку искать. А к этому мы еще вернемся! Мы обязательно вернемся!

Они выползли из грота и двинулись дальше по туннелю туда, где в свете карманного фонарика клубились белесые пары теплой воды… Влага оседала на лицах.

5

Вадим сидел у входа и мучительно слушал. Он был рад, что различает свет и тень. Отвернется в пещеру – темень. Повернется к выходу – светлеет.

Скорее бы, пусть скорее мутными контурами начнут вырисовываться скалы… камни… сопки…

Под ногами товарищей лабиринт ожил. Многократное эхо превращало шаги в странный гул. И он слушал этот голос. Чувствовал: страшно устал, может уснуть здесь же, прямо на камнях. Все в полузабытьи. А свет не пробивается в незрячие глаза.

И вдруг… В отдаленном шуме – новый, едва уловимый звук. Раньше, когда были глаза, он бы его не различил. Но теперь весь мир сконцентрировался в звуках. И этот, мягкий, что даже эха не порождает, – несомненно приближается. Вадим вскочил, повернувшись к нему лицом…

Голос изумленно-ясный:

– Димка! Ты?

– Лелька! Лелька! – закричал он. Вот почему так взволнованно слушал: чувствовал – она приближается. Холодные пальцы сжали его виски.

– Что с тобой? Глаза? Больно?

– Ничего… Ничего… – шептал он. Притронулся рукой к холодному плечу.

– Замерзла. Оденься. Где-то здесь твой лыжник.

В одно мгновенье Лелька натянула на себя куртку и брюки.

– Что же ты с глазами так…

Она не добавила – неосторожно. Поняла: не берег глаза, потому что быстрее хотел увидеть ее.

– Завтра будет легче….. Ой! Самое главное! Посмотри, что я нашла… Ну, хоть пощупай…

Сунула ему в пальцы нежные и гибкие пластинки.

– Они малиновые, очень красивые. И вот еще этот прозрачный кристалл. Едва отбила от стены. Чувствуешь? Холодный. А там он светится. Там столько удивительного…

Остановилась, увидев лыжи ребят.

– Меня ищут? Да говори же им быстрее: я здесь. Я никуда не денусь, а там не безопасно.

ГЛАВА 2

1

Геотермия вошла в жизнь Александра Каменских так, как иногда входит любовь. Сразу, внезапно и навсегда.

Это случилось на третьем курсе института.

Тогда он узнал: на Крайнем Севере существует самая удивительная в мире термальная аномалия.

Профессор бесстрастно объяснял, что по мере углубления в земную кору через каждые 33–35 метров температура повышается на один градус. В вулканических областях и там, где изливаются наружу термальные источники, температура растет гораздо быстрее.

Но есть уникальная область – район вблизи крошечного селения Уйсучан на берегу ручья Теплый, небольшого притока реки Анадырь. Здесь температура увеличивается на градус через каждые полметра.

И Саша ясно представил себе, как среди туманного мороза в белой бесконечности сопок течет незамерзающая речушка. Она парит, она всегда парит. Ее питают горячие воды, рожденные в недрах земли, необычные, воды. Они, как нигде, богаты кремниевой кислотой.

Через пять лет танкетка-вездеход подползла к стойбищу эвенков Уйсучан.

Тучи мошки затянули солнце. Непролазные поросли стланика. Оказалось, что стойбище брошено… Сыростью и болотными травами пахла земля.

Здесь Саша обосновался надолго. Сначала их было двое – он и Эдуард. Недавно приехали остальные.

Лелька навсегда запомнила, как вдруг окунулась в сумрак бесконечной ночи. Даже мороз не показался ей сильным.

Саша был предупредительно-внимательным, а Эдик немного резковат. На Большой Земле она слышала о них. И приехала сюда, как к знакомым.

Первая работа… И она, и Вадим явно волновались.

Ксения Михайловна успокаивала:

– Приедете, ознакомитесь. И начнете работать, как все.

Сама она, в ранней молодости потеряв мужа, много лет работала в геологических партиях. Минералогический анализ. В этой области она непревзойденный специалист.

Саша был очень доволен, получив телеграмму, что именно она согласилась ехать на Анадырь.

И сейчас, рассматривая Лелькину находку, Ксения Михайловна решительно сказала:

– К минералогии это отношения не имеет. Органика. Похоже на пластмассу или кремний-органику. Возможно, с примесью металлов.

– Это не проводник, – вставил Эдуард. – Скорее изолятор. Но ток…

Этот ток, бегущий по стенам, не дает покоя и Александру. И материал самих стен… Кристалл, отколотый Лелькой, прозрачный, твердый, непонятный… Наконец, свет… Это объяснимо… Радиоактивность. И вместе с тем интуиция говорит:

– Нет! Не радиоактивность! Другое!

Приходилось ждать, пока поправится, Вадим. Без него в походе трудновато.

За три дня снег стаял. И сопки сразу же оказались зелеными, лохматыми от распустившегося стланика. Они всегда в косых лучах солнца, всегда в легкой дымке. Дрема насытила даль, и воздух не шелохнется.

Лелька и Саша брели сквозь ожившую болотную траву… Между кочками кое-где белела наледь…

– Это замечательно. На глубине двух километров мы первые открыли аномальную полость. Магнетометрически она определяется абсолютно точно. Там вещество с несомненно магнитными свойствами. А плотность его чуть меньше единицы. Как же это может быть?

И Саша умолкает, думая о том, что магнетизм – прежде всего свойство железа и его окислов – тяжелых соединений.

Леля всматривается в расплывшуюся даль. Небо уже иное, без прежних необычных оттенков, но тоже затуманенное.

– И вдруг вот эти твои чешуйки… Ты понимаешь, что это может значить?

«Милый! Родной! Ученый чудак! Даже сияния этого не видишь. Как здесь много ключей! Неужели не слышишь, Саша, как их шум сливается с простором сопок?.. Есть же такие отрешенно-одержимые!»

Она любовалась молодым Сашиным лицом: гладко зачесанные волосы, широкий лоб… Бронзовые бицепсы спортсмена… Смотрит внимательно и ласково. Он, видимо, понял, что она не слушает.

– Удивительно прекрасный вечер. Эти белые ночи бесподобны…

Когда подходили к домику, увидели три застывшие фигуры… Ксения Михайловна полулежала в шезлонге и шила.

Вадим и Эдуард стояли с той стороны, где поднималась Луна.

Пройдет неделя – вторая, и тучи гнуса насытят воздух. Тогда не полюбуешься белой ночью. Не будешь дышать этой свежестью.

– До чертиков хорошо! – негромко бросил Эдуард.

Вадим не ответил. Он стоял с закрытыми глазами, подавшись телом вперед, как будто хотел бежать Луне навстречу

2

Ксения Михайловна соорудила два подобия водолазных костюмов с термоизоляционной прокладкой.

– Только в кипяток не лезть!

– Без особой необходимости никто не полезет, – ответил Александр. Но она не верила и ему. Сердцем чувствовала: жажда неизвестного возьмет верх над его рассудительностью.

Отправились в путь утром. Вернее, бесконечным утром, потому что летом всегда кажется: восходит солнце, так низко оно плывет над горизонтом. И очень свежо.

Вадим шел впереди. Теперь, хотя в этом и не было необходимости, он надел темные очки. Широко шагал, не оглядывался, но спиной чувствовал, как тоненькая Леля идет рядом со стройным, всегда элегантным Александром.

Саша ласково улыбается, а она говорит, как всегда быстро и непоследовательно:

– Сколько я ни нюхала – не пахнет! Это значит, они очень стойкие, нелетучие. Я помню в лаборатории у папы стаканчики с разноцветными порошками: и оранжевые, и красные – всех цветов от желтого до черного. И мне почему-то кажется, что наши пластинки и папины полиины – родственники.

Отец Лели, химик-органик, много лет работал над созданием высококачественных органических полупроводников, веществ, которые могут служить и источником тепла, и светиться, охлаждаться и нагреваться. Свою единственную дочь он пытался приобщить к науке. Но Лелька только фыркала.

– Не для меня! Не с моим характером эту кухню разводить!

Малиновые пластинки, гладкие и яркие, напоминали лабораторию отца – сложнейшие системы из колб, муфельных печей и стеклянных холодильников.

Петр Петрович Логинцев, человек очень общительный и энергичный, такой же непосредственный и немного сумасбродный, как дочь, всегда был чем-то увлечен.

Леля любила наблюдать, как он, подняв над головой колбу, победно потрясал ее содержимым или влюбленно всматривался в игольчатые кристаллы на дне. Он мог восторгаться всем: и дурно пахнущей смолой, и люминесцирующей тяжелой жидкостью, и отдельными кристаллами, иногда очень большими, выросшими в каких-то специальных условиях. Но особенно он любил сажу, черную, грязную сажу.

– Углерод-три. Понимаешь, это углерод-три – карбин?!! На Земле его нет. Но в спектрах далеких туманностей существует частица из трех атомов углерода. У нас он получен впервые.

Отец встряхивал пробирку и, приоткрыв пробку, высыпал порошок на воздух.

Тогда и Леля приходила в восторг. Матово-черный порошок сам вырывается, разлетаясь во все стороны, как будто каждый кристаллик – одноименный магнит и отталкивается от других.

Глубоко не вдумываясь в значение этих опытов, Леля понимала, что все это очень важно. И верила: из таких веществ будут строить электростанции, именно эти черные кристаллики, если не на ст. о, то во всяком случае на девяносто процентов, смогут улавливать энергию солнечного света.

Но это будет очень и очень не скоро. А Лельке нужен простор. Только широчайший воздух может дать ей чувство необычного. Как тогда, когда она мчалась по сверкающему насту. Навстречу просыпающемуся стланику. Ее даже подземелье не давило, она не боялась потеряться среди бесконечных галерей. Чувствовала – там неизведанное.

К полудню достигли знакомых сопок. На зеленой траве вспыхнул костер. Забулькала похлебка в котелке.

Ветер разносит дымок.

Лелька смотрит в небо. Оно сегодня совсем ясное.

– Мама говорит, – начала Лелька, – что есть планеты никакие. Это Меркурий. Там только камень и жар, холод и камень – больше ничего. Они не могут быть ни печальными, ни счастливыми. Им явно не повезло. Углерод остался минеральным, в виде карбонатов. Мама любит говорить о печальных планетах и о счастливых. Я расскажу когда-нибудь об этом. Сейчас я думаю: может быть, мама права и эти пластинки – частицы другой судьбы нашей Земли, судьбы очень печальной.

Впереди Лельки узкий луч фонарика. Для ориентировки он ей не нужен. Раз пройденным путем она может провести их в полной темноте.

Но луч пронырлив и любопытен. Он открывает поразительные вещи. У входа сияющие кружева из льда, такие тонкие и такие ажурные, что кажутся почти сверхъестественными… Причудливые драпировки опаловых натеков. Прямой туннель кончается горячим озером. Там пар заполнил подземелье. Темно и душно. Капилляры-ручейки вьются по стенам. То, что не успело сконцентрироваться, застыло у входа тончайшей хрустальной вязью.

Леля вела их в светящиеся гроты. Они тихонько, как в храм, вошли в сияющую пещеру.

Александр взглянул на индикатор. Радиоактивности никакой. Это и взволновало и обрадовало. Вот она, могучая интуиция. Интуиция – сила ученого. И она у него есть! И подгоняло нетерпеливое: почему?! Почему все светится вокруг?!! Лелька стояла рядом, в этом призрачном свете очень бледная. Ее пальцы, сжимающие потухший фонарик, слегка подрагивают, в узеньких плечах – сама решимость.

– Идем! Быстрее!

Но Эдуард наклонился у входа, прилаживая к недавнему сколу гальванометр. Вадим сосредоточенно заглядывает через его плечо.

– Постоянный! 75 вольт, – слишком громко говорит Эдуард.

– Только поэтому стены светятся, – прошептал Александр. – Тот же принцип, что и в лампах дневного света, – полупроводники. Пробы будем отбирать на обратном пути.

Ему, как и всем, хотелось идти все вперед и вперед – все дальше и дальше. И вместе с тем надо хоть в какой-то мере осмыслить увиденное.

– Кажется, я начинаю понимать, – продолжал Александр, – это карбид кремния! Но возможно ли?

Блестящая память Александра удерживает все.

На заре радио Лосев открыл электролюминесценцию. Карбид кремния под действием постоянного тока излучает очень приятный свет с коэффициентом полезного действия, близким к ста процентам. Но это свойство только очень чистого соединения. Как же оно может быть получено здесь? И откуда ток?

При первом посещении стены казались Александру ровными. Но теперь он рассмотрел выступы.

За одним скрылась Леля – юркнула, они не сразу поняли куда.

Узкая расщелина. Метра два отвесного спуска. Леля легко скользнула между стенами, но мужчины с грузом протиснулись с большим трудом.

Придерживая друг друга, они остановились на узкой, светящейся террасе. Под ними три такие же серо-голубые ступени. И темнота…

– Здесь не опасно, – ободряюще улыбается Леля, – высота ступенек метра полтора, спрыгнуть можно. А там, где темно, – опять туннель. Там очень мокро.

Они хлюпают по воде. Вода теплая, без всякого привкуса, без того дурманящего голову запаха.

Проход узкий. Со стен бежит. Идут бесконечно долго, неприятно продвигаться среди темной влаги. Впереди опять возникло голубое свечение.

Лелька останавливается, протягивает руку вперед.

– Это там… За поворотом.

Туннель действительно свернул. Перед исследователями открылся удивительный мир.

Гигантский грот с сияющими стенами. Низкое черное небо. Блики неровного света лежат на этом «небе», мертвом и блестящем от влаги. В центре грота бурлит гейзер, невысокий, шипящий, окутанный белесыми парами. Вода, упав на светящийся пол, растекается множеством ручейков. Эти ручейки притупляют сиянье камней. Вода с легким непрестанным шумом разбегается к стенам и где-то там исчезает.

– Вот они, вот они, смотрите, – шепчет Лелька.

Она набрала полную пригоршню разноцветных чешуек, но в ее руках они померкли, стали одноцветными.

Александр механически взял несколько штук. Но не мог отвести глаз от пола. Там камни светились неравномерно. И дело не в воде, которая легкой рябью скользила по ним. Такое впечатление, что от гейзера радиально расходятся полости, сложенные из разных пород.

– Что же ты не смотришь? – напомнила Леля.

Призрачный свет сейчас не устраивал Сашу. Он включил фонарик. И пластинки оказались не разноцветными, а все малиновые.

– Они в этом свете все кажутся разноцветными, – тихо Iговорит Лелька.

Саша изумленно взглянул на нее. И не узнал в этой притихшей девушке шумную Лельку. Оглянулся на ребят. Они тоже стали иными, немного ошеломленными, немного растерянными.

– Дело, видимо, не в свете, – негромко возразил Саша. – Вода – их среда. Там они полны движенья, «жизни», в них все время идут какие-то процессы. Вот и разное свечение. А в наших руках они мертвые.

Устало добавил:

– Отдохнем…

И только сейчас понял, что же самое удивительное в этом гроте. Исчезло эхо. Исчезла гулкость пещер. Как будто стены стали мягкими и приобрели способность поглощать звуки.

Сбросили вещевые мешки. И стояли, вслушиваясь в затихший мир.

Эдуард, вдруг что-то вспомнив, начал развязывать рюкзак, достал блестящую коробочку с матовым экраном. Александр одобрительно кивнул ему.

Через минуту обычным озорным голосом Эдик сообщил:

– Смею доложить – все в порядке. Никаких вредных газов в атмосфере нет: ни метана, ни окислов углерода, ни сероводорода. Разожжем костер…

– Нет! – остановил его Александр. – Пока не надо. Поужинаем всухомятку. В воздухе может быть органика. А прибор не улавливает, так как не рассчитан на нее.

Это очень неуютно: сидеть на камнях в однообразно сияющей пещере и есть холодную свиную тушенку.

После ужина разбрелись вдоль стен.

– Сколько их здесь! Сколько! – Саша сыпал сквозь пальцы чешуйки.

Лелька шла следом за Вадимом, но вдруг оглянулась. Вдоль противоположной стены, слегка вытянув руки вперед, согнувшись, неуверенно двигался Эдуард.

– Вадик! Посмотри, как призрак… Мы все здесь похожи на призраков.

На сияющем фоне фигуры людей казались черными, резко очерченными и очень уж неестественными.

– Тогда, одной, мне не было так страшно.

Вадим повернулся к ней.

– Ты устала очень, пойдем отдыхать.

– Утро вечера мудренее, – встретил их на таборе возглас Эдуарда. Он ворочался на камнях, стараясь поудобнее улечься в спальном мешке.

Саша не раз ночевал среди гор. Он любил бодрствовать у костра. Но всегда засыпал с трудом. Подолгу лежал, вглядываясь в звездное небо, вечно меняющееся, вечно другое. Неодолимое чувство беспредельности мира охватывало его. И он – частица этой беспредельности, и свежий ветерок, и насыщенный шорохами воздух.

Но сейчас небо давит своей чернотой и мертвенной неподвижностью. Все те же блики лежат все там же. Пропитанный парами воздух не шелохнется. Все так же глухо урчат ручьи, стекая к стенам.

Потолок давит каменной тяжестью. Он кажется низким, хотя до него метров двадцать. Пещера очень длинная и широкая. Потолок один не светится, а отражает отблески. Александр заметил, что отблески подвижны в центре, над самым фонтаном. Там все клубятся и клубятся округлые облака, такие мутно однообразные, усыпляющие.

– Кремнистые источники, – вспоминает сквозь сон Александр, – уникальное явление. Они известны только на Дальнем Востоке. Содержат в себе кремниевую кислоту. Но в каком, виде? Она в воде не растворяется. Коллоидная… В щелочной среде она не может быть коллоидной… А эти воды только щелочные…

Саша не помнит, чем кончился спор ученых. Но точно знает – такая вода излечивает многолетние застаревшие экземы… А какая же связь между этой водой и карбидом кремния, между коллоидной кремневкой и малиновыми чешуйками? Наверно, прямая.

«Ток-ток-ток», – отчетливо процокало что-то.

Звук шел из жерла гейзера.

Потолок сразу изменился, вернее его центральная часть. Туманные облака исчезли.

«Ток!» – четкая полоса пробежала по бликам.

«Ток!» – мелькнула вторая.

«Ток!» – третья…

– Что это? Боже мой! Что это? – Лелька села в своем спальном мешке. Саша увидел ее синевато-бледное лицо и широко открытые тревожные глаза. Не помнит, как оказался рядом. Обнял ее плечи сквозь упругий мешок, прижал к себе.

«Ток!» – повторяло что-то. И серовато-черная раздвоенная линия прочерчивала потолок. Саша сильнее прижал к себе Лельку. Так продолжалось минут двадцать. И все утихло. Опять в мягкой тишине одно, урчанье воды. Да ставшие привычными облака отражаются в камнях.

Леля зябко вздрагивает.

– Успокойся, – шепчет Саша, едва касаясь губами ее щеки.

– Я не боюсь. Иди к себе…

Он не решается ее оставить. И понимает; ему сейчас не место рядом с ней. Очень возможно ребята не спят. Они догадываются… И пусть убедятся! Он должен уйти…

– Спи спокойно, моя родная. Слышишь? Все тихо. Спи…

3

За время сна ничего не изменилось. Как будто странные тени не бороздили потолок и гейзер не щелкал.

Утро оказалось точно таким же, каким был вечер. Подземный мир не знает дня и ночи.

Сон не принес отдыха. Даже всегда спокойный Вадим казался раздраженным. Он очень долго растирал полотенцем лицо и шею…

– Ты знаешь, что ночью было? – подошла к нему Лелька.

Он не смотрел на нее.

– Здесь все может быть!

Леля смутилась. А Саша, резко подняв голову, в упор взглянул на Вадима. Вадик выдержал его взгляд. Но он был на пять лет моложе и всего-навсего техник!

– Заглянем побыстрее в эту водичку, – сквозь зубы процедил Эдуард, – чем раньше сделаем, тем, вероятно, будет лучше.

К источнику подошли все вместе. Александр и Вадим в водолазных костюмах, Леля и Эдуард – в дождевиках.

Выход паров из воды был очень странным. Он не похож на конусы обычных гейзеров. Круглая скважина диаметром метра в два. Ее края чуть-чуть возвышаются над полом пещеры. От стенок скважины, как продолжения радиусов, расходятся утолщения. Они идут сквозь весь грот. Это те самые полосы разных пород, которые уже отметил Александр. Горячая вода все время бурлит, переливаясь через край, а рвущиеся из глубины пары создают иллюзию фонтана.