Текст книги "Эмигрань такая"

Автор книги: Алла Дейвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

ДОМ-ГНОМ

Свекровь Лиза заперлась у себя и уже полдня как с нами не разговаривала. Жалея ее, я сказала своему супругу:

– Она обиделась, что мы съезжаем. Надо позвать ее в холл и поговорить, – моя забота о стариках с коммунистического детства не давала мне покоя.

– Не обижайся на нас, мама, – начала я разговор. – Мы пятнадцать лет жили одни и хотим попробовать на английской земле начать заново.

– Ну, если вы хотите, то живите отдельно. Если сможете, – добавила она, и весь разговор уместился в двух предложениях.

Дом, в который мы переехали, окружал парк. Среди больших зеленых деревьев стояли крошечные домики. Спальня отделялась от зала устеленной ковролином лестницей, Смокин, не пропуская ни одну из ступенек, точил свои когти об их углы. Туалет был с очень скромным унитазом и ванной без душа. Повернуться там было можно, но если только встать в саму ванную. Стены были покрыты побелкой, которая после того, как мы установили душ, от влажности осыпалась. Места везде было мало, но оно было. Окончательно мы заполнили домик, когда привезли хранившуюся на платном складе мебель. Передвигаться стало еще труднее. Остальная же ½ часть вывезенной из Дубая мебели стояла разобранной в хранилище.

Моя жизнь наполнилась домашней обстановкой и слезами. Я села на мохнатую лестницу с уже оборванными котом углами и загоревала, закусывая финиками и запивая зеленым чаем с молоком. «Господи, зачем я сюда переехала? – спрашивала я себя. – Чтобы сидеть в маленькой каморке и ездить на автобусе?»

Мое Я чувствовало себя покинутым, заброшенным и провалившимся в глубокую сырую яму, из которой виден краешек света, но, чтобы выбраться к нему, нет необходимых инструментов. Я себя корила, ругала и обвиняла в полном провале несбывшихся надежд на лучезарное будущее. Надежды погасли в ненормативной площади малометражного дома, но по-прежнему хотели загореться.

СТОЛ И СТУЛЬЯ

– Ой, а где вы будете обедать? – вопрошала свекровь Лиза, возмущаясь отсутствием обеденного стола, не обращая внимания на малогабаритные размеры комнаты. Замученный организм мамы Лизы сидел на таблетках для крови, которая по не понятной науке причине свертывалась в комки, видимо, это то, что происходит, если добавить лимон в молоко. И поэтому, в связи с прочно закрепившимся графиком принятия лекарственных препаратов, у свекрови Лизы выработалась привычка: стол, тарелка, таблетка, вода. К счастью, у нас таких привычек не было, и мы с удовольствием ели на коленках или на журнальном столике, и ничто не мешало нам наслаждаться телевизором и едой.

Приближался апрель. Алекс по-прежнему приходил домой в синтетических, сшитых по новой технологии «не надо гладить» брюках «Маркса и Спенсера» и черной футболке. Только теперь к футболке прилагалась шапочка «поварёнка». Супруга повысили в должности, но не повысили в почасовой оплате. Он готовил завтраки по-английски, пек торты, конструировал сэндвичи, мыл столы и полы и разрабатывал меню для столовой, специально открывшейся для сотрудников. Домой он приходил сытый и злой.

– Ты представляешь, он (менеджер) засунул свои мокрые туфли в микроволновку, чтобы повеселиться и посушиться. Когда я возмутился, меня вызвали к главному. Отчитали, как мальчишку, и вынесли порицание. За эти копейки я еще должен выслушивать их говно? О чем они думают? Противно у них работать. Для них люди никто и ничто. Чтобы ты ни делал, ничего не меняется к лучшему, – выдохнул супруг.

Менеджерами в «Марксе и Спенсере» были молодые двадцатилетние ребята. Они управляли потребительскими отделами, но забывали управлять своими горячими юношескими эмоциями. Работа в известной корпорации научила Алекса смело отстаивать санитарную безопасность столовой. Любовь к кухне у него была с детства. Занимаясь приготовлением пищи, он забывался, расслаблялся, и все, что происходило вокруг него (мамины покашливания, папины отхаркивания и возмущения), проходило мимо.

Так прошло четыре месяца.

Старые денежные запасы уходили, а новые не поступали. И мы приняли решение: купальники, летнюю одежду, кремы для солнечной безопасности и шляпки запихать в незакрывающийся чемодан и отправить меня на заработки в знойный Дубай. Я оглядела комнатушку с обеденным (в виде журнального столика) столом и поняла, что решение принято верное, денежное.

ШАГИ

Мама Алекса и моя свекровь Лиза не одобряла желание сына покинуть всемирно известный «Маркс и Спенсер». Работа была стабильной, не пыльной и расти не давала. Маму Лизу такое очень устраивало. Женщина она была не рискованная, держалась в стороне от любых передряг. Ее устраивала скромная устроенность сына и возмущала моя неустроенность.

«Почему Мари не пойдет работать в магазин?» – спрашивала она у Алекса.

«Главное, чтобы можно было оплатить счета», – повторяла она при входе на порог нашего дома.

Здесь я ее поддерживала, я тоже люблю оплачивать счета и получать деньги, которые их оплачивают.

Но у Алекса такой возможности не было. Его зарплата не покрывала даже аренду этого домика-гномика, и к тому же ему хотелось расти и быть больше, чем поваренок в столовой. Только маме Лизе его желание вырасти не приглянулось.

С прыгающим сердцем и трясущимися руками супруг подал заявление об увольнении. «Маркс и Спенсер» встретил его просьбу с сожалением, но утвердил. А Лиза отреагировала гневом, что не по ее правилам вышло, и со страхом, что «вдруг они опять ко мне припрутся».

– Слушай, не бойся. Твоя мама тебя задавила подчинением. Я знаю, что ты боишься жить вне ее правил. Разомкни этот круг. Не бойся, и это будет по-мужски. Она не будет одобрять твоих шагов, потому что ты выходишь из-под ее контроля. Ей не хочется, чтобы ты был мужчиной. Потому что мужчиной должна быть она. Ты должен выйти. Выходи, – декламировала я свои законы бесстрашия по международному телефону из Дубая. – Деньги у нас на счету есть. Принимай решения, какие тебе хочется, и учись на них. Ошибешься, поднимешься и дальше пойдешь, – со страхом, что деньги «про запас» уйдут с моих счетов, закончила я.

Алекс был расстроен тем, что это были мною заработанные деньги, а не им, и в то же время окрылен, что он получил разрешение быть самим собой. Пусть они были маленькими и боязливыми, но это были его шаги, первые шаги в 40 лет, и мои тоже.

БУЛОЧКИ С БЕКОНОМ

Пока Алекс закупал оборудование для булочек с беконом (так он захотел зарабатывать на жизнь), я зарабатывала в Дубае. «Шабашка» моя шла в тягость. Я с нетерпением заканчивала рабочий день и проводила его остаток в торговых моллах.

При грустном стечении обстоятельств большинство женщин блуждают в поисках очередной пары новых туфель, я же обманывалась в примерочных нижнего белья и пополняла свой гардероб. Месяц прошел очень медленно. Закончился он новыми лифчиками с трусами и поддержанием денежного фонда нашей семьи.

Радостный Алекс встретил меня дома горячим бутербродом со свининой. Свинина кусками, яблочный джем и начинка из лука и шалфея раскладывались по булке. Слюнявому восторгу не было предела. Печь для жарки была приобретена специально для сэндвичей. Оставалось только найти место, где их реализовывать. Вариантов было много, но места не было. Мы болтались по сезонным фестивалям, базарам и рынкам. Денег не зарабатывали, но потратили. Нужно было свежее решение. Так мы решили вложиться в свой будущий рынок. Алекс с радостью хватался за новые идеи, и неудачные поиски хорошего места под рынок огорчали его. К таким сложностям и решению деловых проблем его мозг готов не был. Но он не сдавался. Несмотря на бессонные ночи с мыслями о будущей неудаче, он был окрылен своими новыми задачами, в решении которых место для руководства было отведено ему, а не его маме.

МЕСТО (КОТОРОЕ НАДО БЫЛО ЗНАТЬ)

По рекомендации своих дубайских клиентов-пациентов я с натягом принимала новые лица на Харли-стрит. Улица Харли славилась талантливыми врачами в прошлом столетии, даже раньше, и сохранила такую же репутацию и сейчас. Однако, несмотря на всю свою славу, Харли-стрит не собирала в моем кабинете необходимое число пациентов для безбедного существования.

При переезде в Лондон мое Я не планировало продолжать прежний 10-часовой рабочий день без выходных. Я устала, и, кажется, мироздание услышало мои жалобы и ответило на них молчанием. Клиенты почти все исчезли. И не почти, а все.

Каждые три месяца я собирала чемоданы в страну палящего солнца и вечной зелени, а по приезде в Лондон надеялась найти нужных английских лордов, которые обратят внимание на мою профессиональную и умственную пригодность. Мои дрим-планы рисовались все ярче, а лорды по-прежнему сидели в своих дримах и не подозревали о моем существовании.

Я планировала свой бизнес, а Алекс искал рыночные пути креативного раскрепощения. Место, которое он нашел, намекало на прибыль и полную занятость.

При церкви был сад, и мы решили разбить в нем рынок. Церковь была старая, стены ее были пропитаны молитвами, изношенные пороги оббиты ногами праведников, ну, или теми, кто старался ими стать. Деньги были вложены, желающие торговать на рынке были найдены, а покупатели оповещены.

Рыночные рабочие дни проходили в невротическом состоянии. Алекс стремился угодить всем и ценами, и кредитами. Его Я разрывалось на части от несогласованности того, что нужно ему, и того, что нужно другим. Ночью он спал плохо и периодически вскакивал, а иногда из-за излишне обидчивых арендаторов не мог спать совсем. Так шла его работа, а я постоянно летала на работу в страну, в которой больше уже не хотела ни ходить, ни плавать, ни загорать, ни есть шаурму.

ПИАР

Изабелла была девушка кудрявая, с влажными руками и самоуверенной улыбкой, убеждающей в том, что она действительно мастер пиара в известных гламурных журналах: Elle, Tattler, Marie Claire и еще нескольких СМИ (средствах массовой информации). Такая гламурная пиарша мне и была нужна. Мы договорились встретиться и обсудить. Что обсуждать, мы еще не знали, но обе знали, что ей (пиарше) нужны были деньги, а мне – результаты. Под результатами подразумевалась моя эгоцентричная натура с желанием прославиться и хорошо заработать.

Изабелла на первую встречу после телефонного разговора не приехала. За двадцать минут до встречи я получила эсэмэску: «Глубоко сожалею, но не смогу приехать, так как меня прихватил грипп». Разгневанная, я ответила: «Ничего страшного, выздоравливай и ХХХ» (ХХХ – целую три раза). Минутой позже больная пиарша предложила встретиться в среду, то есть через день, в любое удобное для меня время.

Изабелла появилась в среду, десятью минутами позже запланированного, без носового платка и признаков гриппа. Я отметила ее здоровый вид, но перешагнула свои подозрения. Меня угнетало чувство тщеславия и стремление его ублажить. Изабелла старательно выкладывала планы моего внедрения в культурную среду и поражала результатами своих связей. Спустя три месяца она меня уговорила, и предоплата была сделана. Опять вложения, не принесшие за собой морального удовлетворения. Деньги обратно я отвоевала уже через суд. За огромное желание всем угодить и никого не обидеть я расплатилась сполна. Мне вернули только половину суммы. Зато в полном объеме я получила разочарование и страх прославиться в новом для меня английском мире в качестве некомпетентной скандалистки.

Похожий страх преследовал и моего супруга.

– У меня вообще ничего не продалось, и я вам за день платить не буду, – упаковывал свои хот-доги молодой 20-летний англичанин в сумерках закрывавшегося рынка. – Я в прогаре, и что я теперь буду делать с этими сосисками? – не успокаивался он, перекладывая ответственность за произошедшее на Алекса. Расстроенный Алекс не возмутился, а уже был готов принять его обвинения и отпустить с миром, как вдруг испугался собственного чувства вины за такую пассивность и отстоял свои интересы, заблокировав выезд машины обвиняемого продавца с территории рынка. Заплатив положенную сумму, молодой человек уехал, оставив пошатнувшуюся самоуверенность Алексу, а мне – терапевтические сеансы с ним (с мужем).

Клубок событий закрутился. Он спутал планы намечающегося успеха, как моего, так и моего мужа. Пиарша ушла, оставив мне разочарование в английской компетентности, а парень с сосисками – подтверждение, что человеческая мотивация не зависит от национальности и территориальной принадлежности. Ведь до этого я наивно предполагала, что англичане будут куда порядочнее в делах в связи с доступностью образования и свободой передвижения по миру без ограничения.

ВЫИГРЫШ

Был солнечный летний день. Трасса олимпийских велосипедистов проходила через наш рынок. Глазеющие фанаты «крутящихся педалей» ожидали, как их любимец с бакенбардами (они были спрятаны под каской), Брэдли Вигинс, прокатится через наш рынок, и жевали «наши» сэндвичи. Продавцы и покупатели были довольны. На газоне играл духовой оркестр, бегала ребятня, пахло шашлыком и по-олимпийски светило английское солнце.

Пустынный Дубай отходил на задний план. Страх возвращаться в него становился все больше.

В связи с намечающимся успехом рынка я огласила приговор своим клиентам-пациентам, что не вернусь работать в Дубай даже на пляжный сезон.

Внутри шли негласные разговоры со своим Я, где Я утверждало: «Если ты по-прежнему будешь мотаться в Дубай, то не закрепишься здесь. Чтобы построить новое, необходимо бросить старое». Что я и сделала. Прежнее было брошено, а новое еще не случилось.

Отложив компьютер в сторону, Алекс с бледным видом сказал:

– Они выиграли в лотерею, – его глаза говорили не со мной, он смотрел вниз, а руки зависли на коленях, – и рынка больше нет. Теперь церковь будет строить на рыночном месте общественный центр.

Строительство духовного центра вот-вот должно было начаться, а нового места под рынок так и не было, как и не было денег, чтобы опять все начинать заново.

Спустя два месяца после закрытия рынка Алекс получил новое предложение: открыть другой рынок. И мы рискнули, все по той же схеме: реклама, деньги, продавцы, налоги, лицензии. Место было забронировано, но не под нас. Господин, который сделал нам предложение, оказался больным на голову и уже давно по этой причине оставил пост управляющего директора Торгового сообщества района Х, о чем главы и их подглавы в районном департаменте и не подозревали. Не подозревали они и тогда, когда выдавали нам лицензию, собирали платежи; также они не подозревали, что новые управляющие (их оказалось несколько) возражали против рынка и требовали приостановления его строительства. Статьи в газетах, уговоры и переговоры не спасли нас. Вот что происходит, когда церковь играет в лотерею, а управляющие и не подозревают об эпидемии нахлынувших в мир болезней памяти.

Осень подходила к концу и наступала зима.

РАБОТА

Начинать третий раз заново, даже если Бог и любит троицу, у нас не было ни финансовых возможностей, ни моральных сил. Самоуверенность после череды этих событий драматично пошатнулась, а новых успехов, чтобы ее поднять, не предвиделось. Работа на рынке закончилась, и деньги тоже. Алекс с глубочайшим расстройством принял решение искать работу, чтобы было на что оплачивать жилье. Ежедневно представляемые на рассмотрение резюме с просьбой о принятии на работу заканчивались отказами.

Оставшись без финансовой поддержки, Алекс попросился обратно к маме. Она приняла нас неохотно и еще больше ужесточила требования: есть мы должны отдельно, сгоревшие спички в унитаз не бросать, дверь на кухне закрывать на ключ и мириться с громкими постукиваниями ножа и вилки по пустой тарелке. Эти обязательные правила были нами приняты.

Жизнь завертелась вокруг круглого обеденного стола. Мы ужинали и обедали отдельно, как это и требовалось. Но свекровь Лиза не упускала случая прошелестеть тапочками во время нашего ужина и воскликнуть:

– Как замечательно пахнет! Какой вкусный у вас шашлык!

Мы замирали с вилкой в широко открытом рту и с проглоченным чувством вины доедали ужин. Ее миссия – манипулировать нами при всякой возможности – была выполнена, а наша только готовилась к исполнению.

ОТРЫВ

Безработные и безденежные дни проходили не то что медленно, они не заканчивались. Безысходность поднималась с луной. Надежда поднималась с солнцем и вместе с ним и закатывалась.

Я начала разговор. Алекс смотрел глазами, которые уже ничего не видели.

– Давай попробуем поработать психологически. После 500 отправленных резюме – никаких результатов. Тебе ничего не хочется делать после неудач. Мы должны докопаться до причины происходящего. Что-то внутри тебя тормозит. Тебя не замечают, а если и замечают, то не хотят.

– Я не хочу никакой психотерапии, не хочу пытаться достучаться до подсознания.

– Тебе ничего не надо делать, только слушай меня и выполняй мои команды. Все, как раньше. Я понимаю, что ты озабочен происходящим и прошлые положительные результаты, которые тебе дала психотерапия, ты не помнишь. Давай я помогу.

У меня получилось сломить его упертое желание сидеть и думать о своем невезении.

Мы закрылись в отведенной нам комнате. И понеслось: слезы, гнев, грусть, «я уже не верю», «не хочу», «хочу их наказать, своих родителей», «я не хочу, чтобы она думала, что мой успех – это ее заслуга» и «пусть они мне за все заплатят», «она должна мне заплатить за мое разрушенное детство», «пусть платит за меня, я не буду работать».

Выдохнув не последние, но существенные куски боли, Алекс смотрел на меня свободными глазами.

Я вытерла свои мокрые ресницы. Глаза просили еще слез. Руки обняли его, а язык сказала: «Теперь у тебя все получится».

ПОЕХАЛО

Первое, второе и третье собеседование у Алекса были расписаны на несколько дней. Он смеялся от радости. На него обратили внимание. Погладил белые рубашки (три) и нервно ждал, когда их можно будет опять надеть.

А свекровь Лиза ждала нашего финансового чуда. Ее гараж был заставлен нераспакованной мебелью, которая окончательно была вывезена со склада в связи с невозможностью дальнейшей оплаты. Лиза сердилась, что ей стало особенно тесно передвигаться в гараже. Хотя зачем ей надо было там передвигаться? Ну вот, как и всегда: когда было пусто, то он (гараж) и не нужен был, а как только мы его оккупировали – так он сразу и понадобился.

Желание не делиться своими игрушками у большинства детей переходит с возрастом во взрослую привычку. Свекровь Лиза от жадных детей не отличалась ничем. Хотя иногда и из нее пробивался лучик теплоты, а у меня появлялась надежды на ее душевное и эмоциональное исцеление.

УТРО

Выдохнув последний ночной углекислый газ из своих легких, я стояла на кухне. Завтрак был, по недавней привычке, обычным: мюсли с жирными орехами, обезжиренное молоко и черный чай. Мюсли под рукой не оказалось. Я присела на корточки и стала их искать. Зашла свекровь Лиза и молча пристроилась за моей скрюченной задницей. Я искала, а она стояла и наблюдала. Ее гневное молчание (сзади) вывело меня из моего послушного безмолвия.

– Что тебе (в Англии все на «ты») надо? – вопрос прозвучал грубо, но в точку. На английском, безусловно, это прозвучало мягче.

– Я жду, когда ты освободишься, – ее губы нервно задергались.

– Почему ты не можешь сказать, что тебе надо? Что это за молчание вечное такое? Ты уже две минуты молча стоишь позади меня. Что ты все втихаря за спиной делаешь? То машинку стиральную отключишь, когда я стираю, то туалет проверишь, то отопление выключишь. Ты же мать, а он твой сын. Почему ты относишься к нему, как к чужому? – надавила я на материнские чувства. И надавила зря. Ее руки гневно бросили тарелку на стол, а нервные губы в истерике прокричали:

– Я так больше не могу! Мне не нужен это стресс, – кричала она, махая руками. Затем, хлопнув входной дверью, ушла успокаиваться.

Алекс, хрипло кашляя, вышел из ванной. Он попробовал с ней заговорить, но пара фраз и жалобные возгласы жертвы: «Не кричите на меня!» – не дали ему возможности высказаться.

В дом повалили на посиделки сочувствующие соседки. Дабы оберечь свекровь Лизу от домашних скандалов, разговоры шли при закрытых дверях. Ближе к вечеру Лиза ушла, оставив машину, и не вернулась. Ночь прошла в скверных мыслях. Мы беспокоились за нее.

«Она могла уехать на поезде к своей подруге Бренде, на север… Она могла поехать к любым родственникам …» – предполагали мы самые спокойные варианты. Алекс захлебывался в нездоровом кашле.

Лампочку, которая в прихожей на ночь обычно отключалась, Алекс оставил включенной, в надежде, что мама Лиза вернется поздно вечером.

Второй день после того, как она ушла, подходил к концу. Не выдержав нарастающего волнения и усиливавшегося кашля, Алекс сбросил сообщение своей сестре. Наташа ответила не сразу. Через полчаса она скромно написала, что мама у нее. Алекс полной грудью, ребрами ощутил невидимость своего существования в этой семье и грозно выдохнул гнев, а с ним и волнение.

– Мне даже никто не сообщил, что она у сестры! Наташа не посчитала нужным это сказать! Все эти ее улыбки и понимание, что мама – хороший манипулятор, это уже ее, Наташины, манипуляции. Я никому не нужен, – на глазах у него выступили слезы, легкие тяжело захрипели.

Через неделю после истерики с мюсли мы получили письмо с просьбой освободить жилплощадь в трехнедельный срок.

По всем законам Англии она имела полное право выставить нас за дверь. У нас была неделя на поиски крыши над головой, еще две недели на подписание аренды и ровно пара дней, чтобы занять деньги.

– Не унижайся, – произнесла я вслух в ее (свекрови Лизы) присутствии. – Мы много всего пережили и это переживем. Найдем и деньги, и где кровать поставить, тоже найдем. Она не понимает, что такое мать. Наверно, генетическое что-то ее трахнуло. Полностью отказал эмпатический центр, – успокаивала я Алекса с открывшейся пневмонией. Он пытался вызвать у своей матери материнские чувства, говорил о своем детстве: об избиениях его отцом, о ее бездушном молчании, дьявольской агрессии и унижениях. Пытался достучаться до нее через закрытые двери и понять, почему он, почему так не обращались с его сестрой, но свекровь Лиза требовала подчинения, подлизывания и признания нашей вины.

Три недели закончились бессонными ночами и нервным хлопаньем дверьми.

В день отъезда свекровь Лиза увидела уезжавшую мебель и, не веря своим глазам, спросила: «А куда вы едете?» Она, по-своему старому обычаю, все еще думала, что победа будет за ней, а подчинение за нами.

Ее игры потерпели поражение. В доме у нее остались мои спицы, кактусы Алекса и записка:

«Ты никогда не была мне матерью. И мне жаль, что ты так и не узнала это чувство – любить, а я не узнал чувство, когда тебя любит мать. Ни одна мать не выставит своего больного ребенка на улицу, если она мать. Я не хочу тебя больше видеть, никогда».

Дверь захлопнулась.

25 July 2014 16:24

Хочется в дождливую погоду уткнуться в стенку дивана и нахрюкаться. Не, не вином и жирными улитками, как у Бел, а смачным тортом. Во время безденежья главное – не набрать вес! Потому что худеют с деньгами, а вот без денег попы растут.

– Как вы здорово пишете, – оставила комментарий Оганова55 и ушла.

– Что у вас случилось? – спрашивает Ноникэри.

– Я бы назвала это – жизнь случилась.

– Что же вы не подстраховались? У разбитого корыта невесело, – продолжает спрашивать Ноникэри.

– Если бы знать, где упасть, солому бы подстелили. Невесело, но развлекаюсь, как могу.

– Удачи вам. Даст Бог, все наладится! – желает мне Ноникэри.

– Должно все наладиться, – отвечаю я и не верю.

25 July 2014 11:19

Она уже отходит, роза (отходит почти месяц, ну очень живучая), и дает новые бутончики, аж два. Вот вы думаете, что красота увядающей не бывает: надо попку поупруже, лицо поглаже, коленки покруглее, и чтобы все без бугорков, талию поосинее, и ноги чтоб начинались от мочки уха.

Нет, вы не подумайте, я тоже туда же – в талию, и в ноги.

Когда что-то увядает, кое-что обязательно возрождается. Красота!

26 July 2014 14:40

Мне здесь хорошо, в гостиничном кафе, мысли отвлекаются и я не заморачиваюсь. Окно в решетку (в Англии в дорогих домах и гостиницах большие окна пересечены квадратами из дощечек в виде решетки), лебеди плавают (их не видно на фоточке), и все вокруг ходят богатые. Дышу зажиточным воздухом. Стол пустой, денег – только на кофе. Где мои деньги? А вы что думаете, в дорогие места ходят, чтобы поесть? Нет, чтобы подышать.

Мари. Взгляд из будущего

Мари. Взгляд из настоящего

У Алекса на кредитке еще было немного денег, и я его вытащила попить кофе в пятизвездочный отель. Утром во мне кувыркалась жуткая депрессия. Глаза видели одну и ту же повторяющуюся картину: по левую сторону – заброшенный дом без крыши, по правую – дом с жильцами, живущими на социальном обеспечении, такой же заброшенный, но с крышей. Я стала частью этой жизни, убогой, без желания расти в своей значимости. Мне казалось, что я стала никем, выброшенная, как никому не нужный заезженный фотоаппарат, потому что на смену пришли цифровые носители.

Надо было от этого бежать, но кроме как посидеть в кафе, попить кофе на последние деньги, бежать было некуда: никуда не пускали.

26 July 2014 18:09

Я – ему: «Сделай мне ноги подлиннее, как у янырудсковской, у нее же получается!»

Он – мне: «Они у тебя в кадр не помещаются».

29 July 2014 09:33

Я – ему: «Куда эта дорога?»

Он – мне: «Это для лошадей».

Я – ему: «Ну, тогда пошли».

И меня поперло. В ИГ запретили постить все сразу. «Затеряетесь, известной не проснетесь».

Я – им: «А зачем известной-то? У меня же ведь денег нет, а с головой-то все в порядке».

– Хорошо пишете. Мне нра! – комментирует Оганова55 с улыбкой.

– И мне нра! – подхватывает Мариячувашова.

– Поклон низкий за признание моего эмигрантского русского, – отвечаю я.

29 July 2014 14:52

Мне мой муж говорит: «У тебя очень синие усталые ноги». Я испугалась, пошла давление мерить. Теперь буду лежать, давление зашкаливает. Хочу быть красной. Фоточка сделана сверху вниз, поэтому они такими короткими смотрятся, а вообще-то, они у меня средней длины.

Голые ноги к разговорам.

Количество удаленных комментариев: 1

– Глаза бы видели, уши бы слышали, и язык правильно излагал! (Иначе говоря, по-русски, были бы мозги!) Да бог с ней, с длиной ног! – продолжила я удаленный комментарий.

– А педикюрчик ярок по-летнему #зачетный, Мариванна, – реагирует Люзаарт на мои ответы.

– Люзаарт, у меня в ногтях жизнь, посмотришь и поднимешься с кровати. Спасибо!

29 July 2014 16:05

Я люблю читать местных русских звездушек. Особенно у кого фолловеры за 500 000 переваливают. Они такие классные, с такой упертостью всех посылают, и ножкой топают, и слово «всё» говорят. Ну, говном не обзывают, но дают понять; а потом «с любовью» в конце добавляют. Некоторые фолловеры прутся и комплиментами их засыпают. Надо им, чтобы любили их какашками, и ножками на них вставали.

#теганет

– Простые такие правила ИГ (Инстаграма)… – откликается Викика56.

– Социальные сети… Они такие… Мариванна, – подхватывает Люзаарт

– Зачем фолловеры хотят говно кушать? – спрашиваю я.

– Мариванна, они сами из него, вот и едят привычную пищу #моеМнение, – отвечает Люзаарт.

– Да там по профилю их (фолловеров) пробежишься, и сразу все понятно становится… Ты и сама все понимаешь. #тывсеправильнонаписала, – подтверждает Викика56.

– Я сегодня уселась от шока, когда какая-то фолловерша наехала на Наташу, подружку янарудковской, стала ее жизни учить, Рудковская подумала, что это про нее, и выставилась. Корону не смогли снять, прилипла. Оказалось, что она всех и все, но с достойными людьми только. От такого фолловения мне захотелось подняться на защиту всех бесШанельных, и у кого ноги средней и меньше средней длины. Вообще-то здесь красота для психоанализа: сидишь, читаешь, думаешь, пишешь. Красотень!

29 July 2014 20:44

#Когдауменябыломногоденег я постоянно плакала, нервничала, говорила, что я так уже больше не могу

#ктотолькододумался от них отказываться? Потом все закончилось, и мочь тоже

Я перестала делать то, что у меня лучше всего получалось, и мой муж произнес: «Мешки под глазами исчезли, и ты стала улыбаться». Я начала делать то, что никогда не делала, потому что я это делала хуже всех. Сегодня был очень приятный нервный день. Я начала делать то, чего всегда очень боялась. Со страхами уходят и мешки, и морщины.

– Замысловато, читаю между строк, но почему так много сказано о бывшей хорошей жизни, немыслимом богатстве, разбитом корыте? – спрашивает Люзаарт.

– Много? Это еще мало сказано. А то, что между строк, так она (жизнь) мне так и читается. Ее моменты улавливать надо!

30 July 2014 08:11

Когда я росла, мама мне всегда говорила: «Смотри под ноги, доча». А я шла, и все вверх и вверх (до тех пор, пока не поскользнулась), и даже сидя на полу, перебитая, я смотрю в небеса.

– Классно! Действительно, классно пишете… Даже скорее не пишете, а думаете! – восторгается Майделиверифлоуверс.

– Спасибо! – отвечаю я ей.

Мари. Взгляд из будущего

Мари. Взгляд из настоящего

Дневник был анонимный. Я не признавалась в своей профессии. Мне было стыдно, что я не могу наработать пациентов в Лондоне. Порой мне казалось, да даже не казалось, а я чувствовала, что не хочу никого видеть. Практика мне была отвратительна. И я решила писать. Надо было куда-то излить свое отвращение и никуда не уходящую грусть.

30 July 2014 11:48

Я не могу мыслить и писать на двух языках одновременно, #эмиграньтакая, поэтому иногда исчезаю. Потому что женщину надо либо читать, либо разглядывать. Я не хочу, чтобы меня знали в лицо.

– Здесь так многие делают, особенно с золотыми виртуалами, богатство – скука, – пишет Олгалеч5.

31 July 2014 18:52

Когда я была маленькая, я любила писать. Мама домой приносила мел, много мела, и я писала: на шифоньере, пианино и прочих пригодных для этого предметах. Потом стирала и опять писала те же буквы. Слова были одни и те же, только с каждым стиранием появлялся новый смысл.

Мари. Взгляд из будущего

Мари. Взгляд из настоящего

Я втихаря от всех писала роман, психологический мистический детектив на английском языке, а также выдуманную жизненную историю про одинокую женщину «Люську» на русском, который забросила. Моим единственным читателем был муж. Но мне этого было недостаточно. Самоуверенность утекала, как вода через разбитый горшок. Все, что я писала, мне казалось бессмысленным, тупым, никому не нужным. Мои «демоны» мне намекали, что, мол, Алекс и просто так меня любит, да и из депрессии помогает мне выбраться, вот поэтому ему и нравится все, что я пишу. Нравится ли ему на самом деле, или он просто не хочет меня расстраивать? И чтобы ответить, нужна была другая аудитория – чужая. Инстаграм предоставил мне эту платформу.