Текст книги "Освобождение Атлантиды (ЛП)"
Автор книги: Алисия Дэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
Глава 16
Пещера под Храмом Нереид
Джастис проснулся внезапно, перейдя из волн сна в состояние бодрствования за пару секунд. В Пустоте не имелось возможности спокойно отдохнуть, а с Анубизой нечего было и мечтать об этом, хотя он провел с ней лишь некоторое время. Ее ярость от того, что он не хотел, – и по правде сказать, не мог, – довести до конца их отношения, была огромной. Она была богиней, ее темная красота была тоньше того, что могли осознать глаза смертного. Но это была красота, погрязшая во зле и ушедшая под откос убийства и проклятия.
На него нахлынула волна отвращения к самому себе. Всё-таки, он был же не таким уж исключительным. За века, он встречался со множеством женщин, когда это доставляло удовольствие. К несчастью, ничто и никто уже несколько десятков лет не доставляло ему удовольствия. В его интрижках всегда чего-то не хватало. Чего-то, что он не желал узнавать.
Пока не увидел ее лицо. Кили. Мысль о ней вернула ему всю память о том, где они были, и что он сделал. Он спрыгнул с кучи одеял, из которых он сделал себе постель прошлой ночью. Пещера была убежищем для атлантийцев с нарушением рассудка: до обвала и последующей за ним нестабильности туннелей. В углу находились несколько сундуков с различной одеждой. Он внезапно вспомнил, что так же сделал похожую постель для нее, но где? Или его туманная память не желала сотрудничать, или она исчезла. Что если Кили сбежала? Что если он никогда вновь ее не найдет?
Паника охватила его при этой мысли. Паника и что-то более глубокое. Что-то более темное. Что-то, корнями уходящее в нереидскую половину его души. Он рос, сознавая эту свою сторону, которая боролась всё сильнее за освобождение. Боролась за контроль над его атлантийской половиной.
Он развернулся, рассматривая пещеру в поисках девушки, а потом с облегчением вздохнул, его мышцы расслабились, избавившись от того, вызванного адреналином, состояния, в котором они находились при одной мысли, что она исчезла. Кили всё еще была здесь, спала на постели из кучи одеял, которую он устроил для нее у стены, украшенной драгоценными камнями.
Он уже достаточно хорошо знал ее, чтобы понимать, что Кили рассердится на него за то, что он осмелился играть с ее разумом. Но ей необходим был сон, а Джастис едва ли не валился от усталости, совершенно не в состоянии ответить на ее решительные вопросы, замешанные на страхе.
Верно. Он сделал это ради нее, молчаливо насмехался он над собой. Разумеется. Злодеи всегда демонстрировали великолепный талант в поисках оправдания своим поступкам. Его снова охватило раскаяние, но он отбросил его и попытался сконцентрироваться на физической реальности. Ванна. Ему нужно принять еще одну ванну.
Хотя он искупался в горячем подземном источнике до того, как уснуть, простая радость чистоты после проведенного времени в Пустоте, искушала его еще одним купанием. Он отказывался думать, что грязь коснулась не только его кожи.
Он примет ванну, а потом, прилично одетый в какую-то одежду, найденную в сундуках, разбудит ее. У них есть много чего обсудить. Он хотел знать всё о ней. Мельчайшие подробности ее жизни. Также ему нужно было убедить ее дать ему время.
Время, чтобы доказать, что он – не монстр. Время убедить ее, что она принадлежала ему.
Время понять самому, как он знал, что это было правдой.
Джастис не стал одеваться, лишь взял свой меч. Он был такой же его частью, как рука или глаз, несмотря на то, что стал причиной ужасной смерти. Он был тем, чем был, и принадлежал ему. Джастис тихо прошел через небольшое пространство между ними и, согнувшись рядом с ней, был просто рад, что может наблюдать за тем, как она спит.
Блестящие рыжие волосы Кили были точно того же оттенка, что в его первом видении. Это было пламя, смешанное с солнечным светом, и оно идеально дополняло безупречное золотистое сияние ее слегка загорелой кожи. Веки скрывали почти радужный изумрудно-зеленый цвет ее глаз. Но его память с радостью предоставила ему их точный оттенок.
Она лежала на боку, одна ее рука покоилась на одеялах. Он снял ее перчатки после того, как Кили заснула, задумавшись, почему она их носила. Джастис положил их возле нее. Ее рука была нежной, с длинными пальцами, кажущимися крепкими и дееспособными. Ссадины и царапины покрывали ее кожу, как будто она не так давно занималась тяжелым трудом. Может, именно поэтому она носила перчатки.
Археология. Она сказала, что она – археолог. Изучает прошлое. Он едва не рассмеялся, но удержал звук в горле, чтобы не разбудить ее. Она изучала прошлое, а он был воином, жившим в ее прошлом. Вероятно, им суждено было встретиться.
На сей раз он горько рассмеялся. Он был ублюдочным сыном судьбы; теперь он что станет лицемером и начнет благословлять судьбу за то, что веками жил с проклятием?
– Что мне придется отдать ради тебя, Кили? – прошептал он. – Мою честь? Мою горечь? Может, даже часть моей души? Что в тебе меня так пленило?
Она тихонько вздохнула, и звук оказался факелом, поднесенным к масляной лампе, охватил его и зажег в нем жестокий, почти животный голод. Он захотел ее так внезапно и так отчаянно, что желание вызывало физическую боль.
Нет, она была ему необходима. Необходима им. И им не стоило отказывать.
Прекрати! – он крикнул это в тишине своего разума. – Ты не можешь победить меня, хотя ты – часть меня.
Голос, не его голос, прошептал с ледяной угрозой внутри него. Ты неправ, атлантиец, пленивший меня. Я выйду победителем. Потому что ты слаб. И когда я получу полный контроль над нашим разумом, эта женщина будет моей.
Нереид, – хотя и часть Джастиса, был чем-то Иным, и он не знал, как еще думать об этой части его души, – показывал картинки Джастису. Кипящий поток чувственных изображений, каждое последующее откровенней предыдущего:
Обнаженная Кили на коленях перед ним в позе подчинения, эти милые, загорелые ручки сжимают его член.
Бледные ноги Кили, переплетенные с его ногами, пока он входит в нее.
Кили, распростертая на шелковых подушках, ее ноги на его плечах, пока он пробует ее на вкус.
Кили, перегнувшаяся над кроватью, пока он держит ее сладкие, округлые грудки в своих руках и входит в нее сзади.
Кили, извивающаяся в экстазе, выкрикивающая его имя, содрогаясь от удовольствия в его объятиях, пока ее легкий, горячий крем нежит его член в своей сладости.
Кили. Кили. Кили.
Видения сжигали его, снова и снова, быстрее и быстрее, пока его член не напрягся так болезненно, что он почувствовал, что должен разбудить ее и взять. Заставить ее понять, насколько отчаянно ему нужно было погрузиться до конца в ее теплую, влажную сердцевину. Его рука потянулась, почти против воли, чтобы сорвать с нее одеяло.
Потом он увидел.
Серебристые следы слез на ее лице. Он плакала. Даже в гипнотическом сне, какая-то ее часть сознавала, что она была в опасности, и Кили боялась.
Она считала его чудовищем, и у нее была на это причина. Он отступил от нее подальше, содрогаясь от отвращения к самому себе. Он был чудовищем, но никогда он не прикоснется к ней без приглашения.
Сперва он убьет себя.
Ты не сможешь выиграть, сказал он Нереиду, или просто обычной жадной, желающей стороне собственной натуры. Я выйду победителем, или умру, стараясь. Но я никогда не позволю тебе повредить даже волосок на ее голове.
Насмешливый смех тихонько раздался в пещере, или лишь в мозгу Джастиса. Он был не в состоянии осознать разницу.
Волосок на ее голове? Тебе тоже нравятся ее волосы?
Когда Джастис побежал к водоему, чтобы опуститься в его воды, от которых исходил пар, чтобы смыть из памяти эротические картинки, Нереид представил последнюю: Кили, опутавшая волосами основание его члена и берущая его в рот.
Он уронил меч на пол и споткнулся, ступив в воду. Падая, он размышлял, мог ли атлантийский воин, наполовину нереид, впервые просить поддержки Богини Нереид и самого Посейдона?
У него возникли серьезные опасения, что его рассудок будет зависеть от ответа на этот вопрос.
Жуткое ощущение мрачного предчувствия проникло в сны Кили, наполнив их оттенками угольно-серого и жженой умбры. Она плавала в потемневших потоках, боролась с ними и проталкивалась между странными вещами: деревянное яблоко размером с осла, деревянная фигурка коня размером с пуделя, который повернулся и улыбнулся ей, поплыв дальше. Деревянный детский вагон, качающийся на волнах, тихо летел рядом с ней, не отставая, несмотря на обломки, что теснили его. Она почувствовала сильное желание достать эту игрушку, но боялась, что если замедлит свои движения, то утонет.
Она знала, что спит, – была почти в этом уверена, – но потеряла всякое ощущение реальности вне водного пространства во сне. Единственной целью было достичь противоположного берега, где, она знала, ее ждет спасение.
Но она не знала, ни как, ни почему, ни что это могло быть. Что-то ударило ее в плечо, и она, повернув голову, заметила красный, металлический трехколесный велосипед, его руль запутался в ее мокрых волосах. Колеблясь, она дернула головой в сторону, чтобы освободиться, и трехколесный велосипед упал позади нее. Она повернулась обратно к берегу, которого пока не видела, но знала, что он там был, а игрушечный вагончик мягко щелкнул ее по носу, как будто предлагая ей взять себя.
– Но у меня нет кармана, чтобы положить тебя туда, – беспомощно сказала она и внезапно очнулась и, хватая воздух, резко поднялась и осмотрелась.
Из сна в кошмар.
Память вернулась волнами, неприятно напоминающими сон, набрасывая на нее события предыдущего дня. Атлантида. Воины. Мертвое существо… оказавшееся современником Александра.
Джастис.
Она с трудом поднялась на колени, пытаясь не показываться и оставаться незаметной, пока искала в пещере дикаря из вчерашнего кошмара наяву. Или, возможно, воина из ее видения, – страстно прошептало что-то внутри нее.
Вместо этого она разглядела видение из совсем другого вида сна. Того, заканчивающегося тем, что она просыпалась на влажных простынях, испытывая боль и неудовлетворение из-за того, что первобытные воины, которых она иногда видела в своих видениях, касаясь некоторых артефактов из древних цивилизаций, просто не существовало в современности. Они точно не показывались в академических кабинетах штата Огайо.
Но она больше находилась не в Огайо. Сильное, мускулистое доказательство этого выбиралось из воды, совершенно обнаженное и мокрое всего в дюжине футов от нее. Кили никогда прежде не считала воду афродизиаком, но капли, нежно спускающиеся по телу Джастиса, вполне подходили под это определение. Они ласкали его повсюду, и она внезапно захотела коснуться его везде.
Языком.
Она закрыла глаза на мгновение от собственной глупости. Теперь ее влечет к похитителю? Но он был так осторожен с ней сегодня, и она видела его сильное горе из-за жертвы того мужчины.
Он же конечно не мог быть…
Она открыла глаза, не в состоянии противостоять желанию посмотреть еще разок. Он поднял руки, чтобы убрать тяжелую массу мокрых, распущенных волос с лица, и это движение сотворило с очертаниями его тела нечто определенно бывшее вне закона. Джастис был настолько высок, элегантно строен и мускулист, что бодибилдеры, которых она видела в университетском спортзале, по сравнению с ним казались приземистыми троллями. Его сильные руки – высоко на правом бицепсе виднелась запутанная, хотя и простая татуировка; его сильные ноги, очень мускулистая грудь, переходящая в бедра и… ох.
Ох.
Она попыталась сглотнуть, хотя ее горло пересохло, как пыль в закрытой пирамиде. Или атлантийцы ходили в перманентном состоянии возбуждения, или Джастис был действительно счастлив ее видеть.
Ее поразил удар чистого, обжигающего жара, превратив ее здравый смысл в серебряную катушку жидкого желания точно в том месте, где она хотела бы… О. Милостивый. Бог.
Он увидел, что она смотрела на него.
Застыв, она уставилась ему прямо в глаза, чувствуя, как от стыда горели щеки. Здравый смысл и смущение справились с жаркими гормонами, и она вскочила.
– Не приближайтесь ко мне, ладно? Только… наденьте какую-то одежду, и давайте поговорим, как цивилизованные люди, или цивилизованные люди и атлантийцы. Теперь, когда мы немного отдохнули, а вы, гм… стали чистыми.
Он не двигался и не сделал никакого угрожающего движения, но внезапно она почувствовала холодок тревоги. В его глазах горела какая-то непонятная эмоция, меняя их от темнейшего полуночного цвета до резкого сапфирового. Медленно, очень неспешно, его взгляд перешел с ее лица вниз к ее груди, где он задержался прежде, чем пройти дальше вплоть до пальцем на ее ногах. Мужская надменность и явное ощущение собственника в его взгляде, заставляли ее бежать, несмотря на то, что ее соски набухли и пульсировали в кружевных чашечках ее лифчика.
Она вовсе не будет ему отвечать. Ничто в ее воспитании или четко независимой личности не сделает ее женщиной, заводящейся от какого-то обнаженного лидера из тех времен, когда мужчины были мужчинами, а женщины – имуществом.
Но пока она себе говорила это, ее тело предавало ее, явно устав от одиноких ночей. И пока его взгляд неспешно проходил обратный путь вверх по ее телу, ее кожу покалывало, – она стала слишком чувствительной и отчаянно желала, чтобы он ее коснулся.
Это покалывающее ощущение, наконец, вывело ее из чувственного транса, в который он каким-то образом погрузил ее. Она вернулась к логике, осторожности и чертовому здравому смыслу.
– Прекратите, – рявкнула она. – Прекратите смотреть на меня, словно я – добыча, полученная в личном бою, и оденьтесь. Нам нужно поговорить о том, как выбраться отсюда, хорошо? Где здесь выход? Где проход или туннель, или какой-то суперволшебный атлантийский лифт, который, черт побери, выведет нас отсюда?
Он развел руки в сторону, ладоням вверх, как будто хотел показать, что не представлял угрозы.
К несчастью, это движение лишь лучше показало силу его мускулистых рук и заставило ее понять, что то, что она годами ходила на уроки по самозащите, всё равно не сделают ее равной ему, хотя воин был обнажен и безоружен.
Ну, он был обнажен. Но не слишком-то и безоружен, – прошептала ранее молчаливая ее часть, являющаяся злой соблазнительницей. У него тут очень большое орудие.
Великолепно. Именно сейчас она вдруг перешла к раздвоению личности.
Разумная ее часть вернулась в то самое личное состояния страха, ужаса и испуга, если принять во внимание мурашки на ее руках.
– Кили, прошу, успокойтесь, – тихо сказал он, как будто успокаивая раненное животное.
– Я успокоюсь, когда вы вытащите меня отсюда, – ответила она, гордясь тем, насколько разумным казался ее голос, в то время как сердце бешено билось в груди. – Но не так, как мы сюда попали. Никаких ужасных телепортаций . Приемлемый, обычный туннель. Или лестница. Лучше лестница.
– Но…
– И оденьтесь! – крикнула она, потеряв терпение. – Мне всё равно, если вы похожи на ожившую греческую статую. Я хочу, чтобы вы оделись!
Он неспешно, опасно улыбнулся, – правда, его улыбку следовало признать смертельным оружием.
– Вы считаете, что я похож на статую?
Кили хмуро посмотрела на него.
– Одежда. Сейчас же.
Всё еще улыбаясь, он прошел к кучке одежды и совсем не быстро для мира ее разума, натянул штаны и рубашку, едва не заставив ее громко застонать.
Благодаря ему у нее теперь есть фантазии на ближайшие несколько лет. Если только она это переживет.
– Ладно, хорошо. Теперь вы оделись. Так что теперь ведите меня наверх.
Он покачал головой, быстро проходя по мозаичной плитке.
– Я бы хотел думать, что я освободил бы вас, если бы мог, несмотря на темные желания Иного внутри меня, Кили. Но я не совсем уверен, как мы сюда попали, так как сила транспортировки мне прежде была неподвластна.
– Но…
– Я не знаю, как воспользоваться ею снова, – он остановился, всего в нескольких дюймах от нее, глядя ей в глаза своими, полными ярко сине-зеленого пламени. – К несчастью, лестница, ведущая от Храма в эту пещеру, заблокирована скалой и грязью обвала несколько лет назад. Тут нет выхода.
Глава 17
К счастью, Кили никогда не страдала от клаустрофобии, даже не смотря на самые жестокие способы воздействия, которые применяли к ней в детстве, такие как резервуар для сенсорной депривации , в котором она провела всего один сеанс.
Они даже не подозревали, что восьмилетний ребенок может кричать так громко.
Но известие о том, что она с Джастисом поймана в ловушку в подземной пещере – подземелье в Атлантиде, и девушка даже думать не хотела о том, что вся эта хибарка могла дать течь или что-то подобное – довело ее до нового уровня психоза.
Ее дыхание ускорилось до гипервентиляции, и она начала дрожать, колеблясь от каждого дрожащего вдоха, испытывая нечто между яростью и паникой.
– Ты … ты … Ты с ума сошел? Ты принес меня в пещеру – подземную – не имея понятия, как отсюда выбраться?
Он выгнул одну темную бровь.
– Большая часть пещер находится под землей.
– Я это знаю! Я – археолог, ты …
Игнорируя ее бормотание, Джастис поднял руку, будто хотел прикоснуться к ней. О, нет. Этого не случится, несмотря на то, был ли он ходячим сексом или нет. Она отпрыгнула назад, чтобы быть вне его досягаемости, сжала руками свою голову и начала глубоко дышать. Попыталась успокоиться, чтобы рационально рассуждать о плане. План, вот что ей требуется.
Не какой-то случайный, бесполезный ужас, что подумают археологи будущего, когда найдут ее рассыпающиеся кости рядом с парой перчаток, еще один скелет и чертов меч.
Она с запозданием поняла, что запустила пальцы себе в волосы. Голые пальцы.
– Мои перчатки! Что ты сделал с моими перчатками? – дыхание снова ускорилось, пока легкие не начали гореть в груди.
Он молча указал пальцем на пол рядом с тюфяком, на котором она спала. Она попятилась от него и наклонилась, чтобы схватить их. Но он двигался с той жуткой, нечеловеческой скоростью и схватил ее за запястье раньше, чем она успела натянуть одну перчатку на руку.
– Почему, Кили? Зачем тебе перчатки? Тебе кажется, что они дают тебе какую-то защиту? – гримаса исказила ее лицо. – Ты на самом деле считаешь меня таким ужасным?
Он отпустил ее запястье и присел, потом встал, держа в руках свой меч, вложенный в ножны. Прежде чем она успела возразить, оттолкнуть или как-то отклониться, он сунул его ей в руки.
– Тогда возьми это. Возьми меч, который я носил так долго, как часть самого себя, и используй его против меня, если так сильно меня боишься, – сказал он, его темные глаза и грубый голос покрылись льдом. – Чтобы убить человека, надо нажать острием сюда, – он приложил свою ладонь к груди, к сердцу, но было уже слишком поздно, слишком поздно.
Слишком поздно.
Рукоятка меча легла ей в руку, будто он всегда искал ее. Искал ее знание о нем. У нее возникло причудливое ощущение, будто бы он предъявлял права на ее разум, точно так же, как Джастис на ее тело, когда принес ее сюда.
Вскоре не осталось места для раздумий, когда вес прошедших веков сокрушил причуды, сокрушил ее оборону. Века и эры насилия. Потоки насильственной, кровавой смерти проникали через незащищенные коридоры ее разума.
– Нет, – попыталась возразить она, как раз когда резонанс истории меча подчинил ее себе. – Нет, нет, нет. Слишком много, слишком много. Я не могу … мои перчатки … я не могу …
– Кили! – он звал ее, но звук был заглушен. Приглушенный. И снова он ее поймал.
Удержал ее.
Но было уже слишком поздно. Беззвучно крича, она упала в черноту своей собственной личной пустоты. Пока она падала, она посмотрела ему в глаза и успела произнести одно последнее предложение.
– Я не смогу этого пережить.
Кили врезалась в реальность видения, испытав настоящую физическую боль. Сильное скручивание и разрыв ее существования проявили себя жгучей болью в сломанной и кровоточащей плоти, причудливо оказавшейся в основном на ее лице и горле.
Она задохнулась и отступила, ее внимание привлек пол – совсем другой пол, не такой как в пещере. Этот пол был из сверкающего белого мрамора, инкрустированный узорами из золота, меди и других металлов, похожих на медь, но сверкающих и напоминающих драгоценные камни. Мучительная боль вернулась, и она поняла, что может не пережить этого видения. Боль, непохожая на что-либо, что Кили когда-либо ощущала в жизни, охватила ее горло, будто бы оно было разорвано. Она задыхалась, дышала с хрипами, но в комнату издалека ворвался крик со стоном, и она стала оглядываться в поисках его источника.
Это была темноволосая женщина, которая на коленях сидела на полу, обхватив живот. Огромный, слегка шевелящийся живот беременной. У женщины определенно начались роды и ее муки заставили Кили заново обдумать иногда возникающую тоску о детях. Женщина снова закричала. Должно быть это схватки. Если они возникали так быстро, одна за другой, не означало ли это кое-что?
О, нет. О, нет, нет, нет. Женщина уже готова была разрешиться ребенком – прямо на полу. Кили стала кричать, но острая, иссушающая боль, рассекающая ее горло, показала ей, что женщина, которой она стала в своем видении, не скоро заговорит. Что с ней случилось? Она осторожно пощупала свою шею и вздрогнула от жалящей боли в порванной плоти. Она пробежала по ране кончиками пальцев и обнаружила длинный порез на коже; он казался неглубоким, но довольно-таки сильно кровоточил.
Судя по тому, как болело ее лицо, кто-то совсем недавно ударил ее, но кончики ее пальцев не обнаружили порезов не щеке или около глаза, где находился источник боли.
На ней было простое хлопковое платье и сандалии. Никаких драгоценностей или украшений. Тогда, видимо она видела комнату глазами служанки. Но почему служанка? Обычно видения относили ее к кому-нибудь, кто имел близкую личную или глубокую эмоциональную связь с предметом, к которому она прикасалась. Могла ли девочка служанка когда-нибудь ?..
Потихоньку ей в голову пришла ужасающая мысль. Она опустила руку, сжимающую горло, и слепо уставилась на ярко-красную кровь, запятнавшую ее пальцы и ладонь.
Она попыталась найти ответы в испуганном сознании своей хозяйки, но все, что она могла увидеть – это меч, приближающийся к ней – нет, направленный на беременную женщину. Служанке просто не посчастливилось оказаться на пути меча, когда сумасшедший человек занес меч над плечом, приготовившись напасть. Кто бы он ни был, он, буквально говоря, перерезал ей горло, и теперь прямо перед ней рожала беременная женщина.
И она не могла сделать абсолютно ничего. В своих видениях она была всего лишь созерцателем неспособным изменить то, что случилось давным-давно в далеком прошлом. Все что она могла сделать, просто страдать от боли и молиться, чтобы видение быстрее ее покинуло.
Женщина на полу снова закричала. Она упала на бок и притянула к себе колени, свернувшись калачиком, будто пыталась убежать.
– Помогите! Кто-нибудь, помогите! – выкрикнула она, откидывая с лица перепутанные волосы.
Ее спутанные синие, как полночь, волосы, осознала Кили. Что если эта женщина имела отношение к Джастису? Она попыталась, несмотря на все, что она знала о видениях, заставить тело своей хозяйки подойти к женщине. Помочь ей, несмотря на очевидный ужас служанки.
Но это было все равно, что двигать пирамиду только силой разума. Она не могла повлиять на то, что было давно и уже прошло. Не важно, как сильно она этого хотела.
Когда схватки отпустили, женщина с синими волосами смогла приподнять голову и осмотреть комнату. Кили сделала то же самое и задохнулась. Вдоль стен стояли мраморные колонны, и один конец комнаты украшал золотой трон. Значит, она, по всей видимости, находится в дворцовом тронном зале.
Но она была не одна.
Как она могла его не заметить? Мужчину, стоящего перед троном. Его темные волосы, аристократические черты и королевские отличия так сильно напоминали Конлана и Вэна, и она узнала меч, который он держал. Тот самый, что швырнул ее в пропасть.
Только теперь он был покрыт ее кровью. Притягиваемая каким-то отвратительным очарованием, Кили уставилась на доказательство того, что этот мужчина перерезал ей горло. Горло ее хозяйки.
Их горло. Чернота начала заволакивать ей глаза, и она не знала, то ли попытаться остаться в сознании, то ли надеяться, что потеря сознания вырвет ее из видения. Потеряет ли ее хозяйка сознание?
Накажет ли ее мужчина с мечом, если она потеряет сознание?
И так как Кили не могла воздействовать на прошлое, она испытывала всего лишь головокружение своей хозяйки, конечно же, возникшее от страха и потери крови?
Беременная женщина закричала – долгий крик, наполненный страданием и безнадежностью. Она посмотрела на мужчину, умоляя его оттуда, где она свернулась калачиком на холодном, твердом полу, совсем одна.
– Помоги мне. Умоляю тебя. Ребенок рвется на свет, сейчас.
Отдаленно Кили осознала, что она каким-то образом слышала и понимала древне-атлантийский язык. Звучание языка было почти музыкальным; казалось неправильным использовать такой прекрасный язык, чтобы описывать такие страдания. Резкость английского языка подошла бы больше.
– Разве ты не видишь, что мне больно? О, помоги мне, ублюдок.
Три схватки одна за другой накрыли женщину, боль своим весом прижала ее спину к полу. Ее живот напрягался, явно твердый, как камень, во время каждой схватки. Но независимо от того, что должно было произойти, это, казалось, не происходило.
По крайней мере, насколько знала Кили. Она нерешительно взглянула на ноги женщины, голые под какой-то шелковой юбкой, молясь, чтобы головка ребенка еще не показалась.
Нет еще. Но Кили заметила кое-что новое. Кое-что, что она не заметила с самого начала из-за шока. Кожа на ногах и руках женщины была цвета слоновой кости с еле заметным оттенком бледно-голубого цвета. Она не человек. Она даже не атлантийка. Она была чем-то … другим.
Схватки, казалось, снова отступили, и теперь женщина только всхлипывала, лежа на полу. Кили еще раз напрасно попыталась заставить свою хозяйку подойти к женщине и помочь ей. Но страх служанки был слишком велик, чтобы позволить состраданию перейти в движение.
Гнев охватил сознание Кили сверкающей стрелой, и у нее возникла единственная очень решительная мысль: если ей удастся выжить после этого видения, она проткнет Джастиса его же собственным мечом.
Король Тупица, наконец, заговорил:
– Не могу поверить, что ты посмела заявиться ко мне со своим ублюдком, Эйбхлинн. После того, что вы с Анубизой со мной сотворили, тебе повезло, что я не убил тебя прямо там, на полу, где ты лежишь.
Беременная женщина оскалила зубы и почти зашипела на него, незнакомый звук рикошетом отразился от стен.
– Это была не я. Это всегда была не я. Я была такой же пленницей, как и Вы, Ваше Величество. Если ты, всесильный король Атлантиды, не смог противостоять Анубизе и ее контролю над сознанием, как на это могла надеяться простая девушка-нереида?
Она откинула голову назад, сжимая зубы, но потом сдалась и издала стон, когда снова наступили схватки. Когда она снова смогла дышать, она продолжила.
– Ты знаешь, что Нереиды видят лицо предназначенной им истинной любви в своих видениях. Поверь мне, если я говорю тебе, что никогда не видела твоего лица. Я тоже была принесена в жертву ревнивой навязчивой идее Анубизы, хотя я не стану из-за этого меньше любить нашего ребенка.
Смущение короля почти преодолело ярость, из-за которой окаменели черты его лица. Всего на мгновение, но этого было достаточно, чтобы дать Кили небольшую надежду, что он поможет женщине.
– Если то, что ты говоришь, правда … – начал он, но потом покачал головой. – Но, нет. Это не имеет значения. Я не стану воспитывать побочного ребенка, рожденного от умственного насилия богини вампиров, как своего.
Когда другая волна схваток нахлынула на Эйбхлинн, что-то произошло, что никогда прежде не случалось в видениях Кили. Она заговорила своим собственным голосом, говорила то, что думала она сама, но это шло в разрез с инстинктами хозяйки тела, в котором она находилась.
– Ты – не король, а одно название, – закричала она хриплым голосом. – Конлану и Вэну стало бы стыдно, если бы они узнали об этом. Ты должен помочь этой женщине, прежде чем она родит своего малыша прямо у тебя на полу.
Король зарычал и поднял свой окровавленный меч, делая шаг в сторону Кили, но в комнату вошло новое действующее лицо. Дрожащий, но решительный женский голос раздался за спиной Кили.
– Да, муж мой. Мы должны помочь ей. Немедленно позови Верховную Деву Храма Нереид, чтобы принять роды.
Кили почти боялась попытаться посмотреть, кто это говорил, хотя она догадывалась, что это была мать Конлана и Вена.
– Спасибо, – прошептала она, своим кровоточащим раненым горлом.
Королева медленно двинулась вперед, попадая в поле зрения Кили, ее лицо было белым, как мел, то ли от шока, то ли от боли. Сначала она едва взглянула на Кили, но потом повернула голову, уставившись на раненое горло хозяйки Кили.
– Пожалуйста, – сказала королева едва слышным шепотом. – Теперь мы найдем целителя для тебя и Верховную Деву для этой женщины и ее ребенка.
Облегчение, усталость или все вместе, нахлынуло на Кили, все еще запертую в уме ее хозяйки, и ее незначительная власть над сознанием исчезла. Когда края комнаты стали погружаться в темноту, она упала, крутясь и вращаясь в вихре видения, которое определенно еще не закончилось.
За спиной Кили открылась дверь, она стояла в темной комнате, смотря вниз на запеленатого младенца в деревянной колыбели. Знакомый голос пробормотал приветствие. Королева.
Прядь серебристых волос упала на лицо Кили и это, и отсутствие боли дали ей понять, что теперь она уже не в теле той же самой женщины. Избавившись от ран и ужаса служанки, Кили теперь могла мыслить более четко.
Мать Джастиса. Эйбхлин, должно быть, мать Джастиса. Но где она? И в чьем теле Кили теперь? Слезы хлынули из ее глаз и сжали ее горло, когда нашла ответ в уме хозяйки.
Эйбхлин была при смерти. Роды были слишком тяжелыми. Больше ничего нельзя было сделать, только молиться.
Волна горя и жалости накрыла Кили, когда она посмотрела вниз на изгиб тонкой, крошечной ручки младенца, его пальчики изгибались как хрупкая актиния. Это должно быть Джастис. Не удивительно, что у него такие повреждения, с таким началом как у него.
– Верховная Дева, – сказала королева, входя в комнату. Она держала свечу, и свет пламени осветил ярко синие волосы спящего малыша.
– Как ребенок?
Кили поняла, что Верховная Дева была она/они, когда ее хозяйка ответила на вопрос.
– С ним все хорошо, Ваше Величество. Но мать … боюсь, не в моей власти исцелить ее.
Королева повернулась лицом к Кили. Она держала голову высоко, спокойная решимость в каждой черточке ее лица, она заговорила мягко, но с определенной целью.
