Текст книги "Иоганн Себастьян Бах"

Автор книги: Алиса Курцман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Жизнь великих композиторов

А. С. Курцман

Иоганн Себастьян БАХ

ГАММА-ПРЕСС

МУЗЫКА

ББК 85.313(3)

К 93

Издание охраняется законом об авторских правах.

Ни одну часть этого издания, включая внутренние материалы и внешнее оформление, нельзя воспроизводить или использовать в какой бы то ни было форме, для каких бы то ни было целей или какими бы то ни было средствами (графическими, электронными или механическими, включая светокопирование, магнитную запись, а также любые системы хранения и поиска информации) без письменного разрешения издателя.

Нарушение этих ограничений преследуется в судебном порядке.

Курцман А.С.

К 93 Иоганн Себастьян Бах (Жизнь великих композиторов). – М.: Музыка; ГАММА-ПРЕСС. – 112 с., ил.

ISBN 978-5-7140-1184-9 («Музыка»)

ISBN 978-5-9612-0051-5 (ГАММА-ПРЕСС)

Автор в живой, увлекательной форме рассказывает о жизни и творчестве великого немецкого композитора XVIII века Иоганна Себастьяна Баха.

Предназначается для широких кругов любителей музыки.

ББК 85.313(3)

© Издательство «Музыка», 2014

© Издательство ГАММА-ПРЕСС, 2014

ISBN 978-5-7140-1184-9

ISBN 978-5-9612-0051-5

В путь

Представьте себе... горный край. Отдаленный и малодоступный. В нем и жизнь дорога, и проезд неудобен, и сообщения медленны, и обычаи странны. Как исследовать этот край? Как сделать понятнее и доступнее?

Так, сравнивая музыку Баха с Гималайским хребтом – далеким и прекрасным, писал о ней замечательный русский музыкальный критик Г. А. Ларош. С безумной смелостью пытаясь мысленно проникнуть в следующее столетие, он стремился увидеть в нем то место, которое займет Бах в жизни людей второй половины XX века. Он страстно мечтал. Он мечтал о том времени, когда мир музыки, созданный одним из величайших немецких музыкантов, станет для русского человека близким и понятным, станет частицей его собственной души. Ларош писал: «Труден путь, и цель далека, но с каждым днем становятся виднее отдаленные снежные вершины, и хотя мы с вами, наверное, не доживем... наши внуки, наверное, доживут до того дня, когда произведения Баха будут петься в каком-нибудь большом приволжском селе хором из двух тысяч человек, съехавшихся из отдаленных и близких городов и местечек, сел и поселков необъятной России».

Да, многое в стране Баха уже освоено нами. Однако мы, люди начала XXI века, все еще в пути. Мы в пути к великому титану мысли, могучему философу, гению, у которого можно вечно учиться. Мы в беспрестанном пути.

И сейчас мы отправимся в далекую страну и в еще более далекую эпоху, чтобы попытаться войти в мир музыки, создателем которого был Иоганн Себастьян Бах. Могучим философом, музыкантом, стоявшим на вершине художественной культуры своей эпохи, называют Баха современные музыканты. Чудеса поэзии, необъятная глубина мысли и неисчерпаемое разнообразие форм восхищали в творчестве Баха музыкантов прошлого, считавших его реформатором музыки, у которого можно вечно учиться. Поражаясь необычайной силе этой титанической натуры, некоторые из них сравнивали Баха с такими выдающимися художниками, как Шекспир, Микеланджело, Лопе де Вега, которых подарила человечеству одна из величайших эпох расцвета его гения – эпоха Возрождения.

Размышляя о значении Баха в истории музыкального искусства, невольно вспоминаешь слова замечательного американского писателя Э. Хемингуэя, объясняющие, казалось бы, непостижимую загадку творчества многих гениальных художников. «Когда появляется... великий мастер, он берет все то, что было достигнуто и открыто в искусстве до него, и с такой быстротой принимает нужное ему и отвергает ненужное, словно он родился во всеоружии знания... а затем великий художник идет дальше того, что было открыто и сделано ранее, и создает свое новое».

Эту же мысль высказывали уже о самом Бахе многие музыканты последующих поколений. «Наступит время, когда про него скажут: „Это не один человек сотворил, а многие“», – писал русский композитор и пианист Антон Рубинштейн. А композитор и музыковед Б. В. Асафьев сравнивал Баха с целой творческой лабораторией, в которой выковывались искания его времени.

Главная притягательная сила музыки Баха – в необыкновенной глубине и страстности, с какими он выражал сокровенные чаяния своего народа и прославлял величие Человека, раскрывая в нем самое благородное и прекрасное. В мощных драматических полотнах он передавал и минуты величайшего страдания человека, и его восторженное воодушевление, радость, упоение природой, заразительное веселье. В то же время, постигая всю сложность и противоречивость человеческой натуры и окружающей его жизни, Бах яростно восставал против всего жестокого и несправедливого.

Творчество Баха было почти не понято его современниками, и лишь постепенно, с вершин достижений нового искусства, стали обозримы блистательные пики его творений. Однако каждая эпоха в грандиозном мире музыки Баха выделяла наиболее близкие ей черты. И мы тоже постараемся открыть своего Баха – натуру могучую, гигантскую и вместе с тем простую и человечнейшую.

Так распахнем же свое сердце навстречу прекрасному, навстречу глубочайшей возвышенной поэзии и войдем в мир музыки, уже давно достигшей славы и бессмертия.

«О человек, оплакивай твой великий грех»

...Шел 1727 год. 11 апреля в Страстную Пятницу в церкви Св. Фомы города Лейпцига исполнялось новое произведение лейпцигского кантора и музыкального директора Иоганна Себастьяна Баха «Страсти по Матфею»¹1
  Матфей – один из четырех апостолов, описавших жизнь Христа. Слово «страсти» означает «страдания».


[Закрыть]. Скорбные и тревожные, мерные и щемящие звуки оркестра и органа заполнили строгие своды протестантского храма. Затем послышались призывные слова: «Придите, дочери, помогите мне оплакивать, смотрите, как Он терпелив». «Кого? Как? Кого?» – спрашивал второй хор. К одним голосам постепенно присоединялись другие, звучание музыки все нарастало, создавая картину нескончаемой процессии. Толпа, как о том повествует Евангелие от Матфея, сопровождала на казнь Христа.

Предание о жизни и смерти Сына Бога, который в образе человека был послан на землю, чтобы своими страданиями искупить грехи людей, в течение многих столетий вдохновлявшее искусство европейских художников, было близко и Баху. Обратившись к этому сюжету, он стремился выразить свое преклонение перед нравственным подвигом человека, размышления о жизни и смерти, о вечно волнующих проблемах добра и зла. Он хотел воплотить образ Спасителя, исполненного неиссякаемой любви к людям, мужественно принимающего свой жребий и идущего на смерть ради счастья грядущих поколений.

Чтобы сразу же завладеть вниманием слушателей, Бах начал «Страсти по Матфею» не с начала легенды, а с одного из завершающих, но самых драматических ее моментов.

Этот знакомый слушателям евангельский сюжет еще пять веков назад разыгрывался на улицах города народными музыкантами, ремесленниками, студентами, странствующими монахами. Театрализованное действо начиналось шествием за город, повторявшим путь Иисуса, который шел, склоняясь под тяжестью креста, на Голгофу. И Бах начал свой рассказ о последних днях жизни Христа именно с этой картины, чтобы сразу же определить настроение боли и сострадания, которыми окрашено все произведение.

Внимание слушателей «Страстей» переключалось со скорбной фигуры Христа на толпу, в репликах которой слышались недоумение, любопытство, жалость. Однако возвышенно-печальная мелодия хорала «О невинный агнец Божий» и оркестровая партия, создающая ритм шага и вместе с тем вызывающая ощущение неотвратимости трагедии, объединяли эту сцену.

Как это принято в жанре страстей (или иначе – пассионов), роли главных действующих лиц трагедии исполняли певцы-солисты: партию Евангелиста пел тенор, Иисуса – бас, отдельным певцам поручались также роли учеников Христа и римского наместника в Иудее – Понтия Пилата. Реплики народа исполнял хор, который был расположен на двух противоположных галереях, что создавало особый, стереофонический эффект.

Но хотя Бах, казалось бы, следовал в своем произведении традициям жанра страстей, музыкальное воплощение этого предания поражало своей новизной. Прежде всего, огромен для того времени был состав исполнителей этого грандиозного музыкального полотна. Он включал два четырехголосных хора, каждый со своими солистами, тридцать четыре музыканта входили в оркестр, отдельно выделялась партия органа. Поражал огромный размах произведения. «Страсти по Матфею» состояли из семидесяти восьми номеров и исполнялись в течение четырех часов!

Совершенно необычен был и характер изложения евангельского сюжета. Оно исполнено драматизма, почти зримой сценической яркости.

Так, огромным напряжением пронизан уже рассказ Евангелиста об одной из последних бесед Христа с учениками, о той Тайной вечере, когда Иисус открыл им то, о чем думал с болью беспрестанно:

– Истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня.

– Не я ли? Не я ли? – спрашивали потрясенные ученики. Их реплики звучали в смятенных возгласах хора.

– Не я ли? – спросил и Иуда, который уже получил за свое обещание выдать Христа тридцать сребреников.

– Ты сказал, – ответил ему Учитель, и слушатели погрузились в муки нечистой души Иуды, которые раскрывались в хорале «Это я, кто должен каяться».

Затем внимание прихожан сосредоточивалось на предсказании Учителем судеб его учеников, звучало и последнее горькое предсказание Христа, обращенное к любимому ученику Петру на горе Елеонской:

– В эту ночь, прежде чем петух пропоет, трижды ты отречешься от Меня.

Глубоким трагизмом потрясали сцена в Гефсиманском саду и моление Иисуса, когда Он, томимый страхом перед теми мучениями, которые, как Он знал, ожидали Его, обратился к Богу-Отцу:

– Да минует Меня чаша сия, впрочем, не как Я хочу, а как Ты. – Слова Христа прерывались арией тенора «О боль, дрожит измученное сердце», еще больше подчеркивающей охватившее Его чувство ужаса, а в сопровождающих ее звуках оркестра будто слышалось учащенное и прерывистое биение сердца.

В быстрой смене реплик Евангелиста, Иисуса и Иуды разворачивалась драматическая картина предательства, за которой следовали дуэт и хор «Открой огненные пропасти, о преисподняя, поглоти неверного предателя, кровавого убийцу!», а также могучий хорал «О человек, оплакивай твой великий грех». Так заканчивалась первая часть.

Далее в «Страстях» рассказывалось о том, как Христа судили, как Петр, испугавшись наказания, отрекся от Учителя, но, услыхав пение петуха, вспомнил о Его словах и, раскаявшись, горько заплакал.

Затем слушатели переносились к сцене суда над Иисусом в Претории и узнавали о последних часах жизни распятого Спасителя, о Его смерти.

В речитативах Евангелиста Бах передавал чувства человека, который был взволнованным свидетелем разворачивающихся событий, и поэтому речь его звучала эмоционально открыто и была пронизана искренностью сопереживания. Будто захлебываясь в рыданиях, повествовал Евангелист о предательстве и раскаянии Петра. Потрясенный, с ликованием сообщал он, что после смерти Иисуса завеса в храме разорвалась надвое сверху донизу, земля содрогнулась.

Живым и глубоко человечным представал в произведении Баха Христос. С каким глубоким сочувствием передавал композитор томление Его души в последнюю гефсиманскую ночь, какая мука слышалась в Его словах «Душа Моя скорбит смертельно»! А мягкие, «светящиеся» гармонии скрипок, вступающих при репликах Иисуса, казалось, создавали эффект нимба, что возвышало и приподнимало над всеми фигуру Мессии (так называли Христа).

Много еще необычного было в этом произведении Баха. Например, прием временного отстранения повествования: чтобы подчеркнуть настроение данного момента, Бах вводил арии сопрано, альта, тенора и баса, которые воспринимались как голос самого автора, размышляющего, горько оплакивающего невозвратимость человеческих потерь.

Повествование прерывалось и многочисленными хоралами, привносящими настроение возвышенности, философского раздумья.

Однако величественное произведение было необычайно цельно: оно как бы покоилось на огромных «сводах» – хоровых фресках вступления, завершения первой части и просветленной колыбельной «Отдохни немного спокойно», заключающей всю ораторию.

А сколько можно было бы еще рассказывать о необычайной живописности и красотах оркестрового сопровождения, о беспредельном мастерстве создателя «Страстей»!

Эйзенах

Однако оценили это произведение немногие. Большинству слушателей оно показалось слишком необычным. В нем и в помине не было того отстраненно величавого тона, к которому они привыкли в сочинениях подобного рода. Наоборот, создавалось впечатление, будто в церковь ворвалась толпа людей – негодующих и сострадающих. Поэтому успеха «Страсти по Матфею» не имели.

– Что это может быть?! – воскликнула одна благородная вдова. – Боже упаси нас, дети мои! Мы как будто пришли в комическую оперу!

Таково же было заключение церковных властей. «Нам всем эта музыка чрезвычайно не понравилась, – гласил их приговор, – и мы по справедливости выражаем наше неудовольствие».

«Страсти по Матфею» исполнялись при жизни Баха еще несколько раз, но так и не были поняты современниками.

С тех пор прошло более трехсот лет. Теперь, думая о судьбе Баха и возвращаясь к главной мысли «Страстей», невольно приходишь к выводу, что жизненный и творческий путь композитора был также своего рода нравственным подвигом – борьбой за утверждение достоинства человека и справедливости, высоким служением искусству.

И хотя произведения Баха часто встречали непонимание, а самому ему приходилось бороться с окружающей его косностью, он твердо шел своим путем.

Мы постараемся заново пройти этот путь, отмечая в нем то, что в дальнейшем стало неотъемлемой частью имени и искусства Баха, до сих пор освещающего жизнь людей счастливейшими минутами познания высших духовных радостей, приобщения к величайшим глубинам человеческой мысли, к миру красоты.

Детство. Годы ученичества

В одном из живописнейших уголков Германии – воспетой поэтами «певческой стране» Тюрингии, холмы и горы которой покрыты лесами, в течение более чем двухсот лет жили члены обширного рода Бахов. Все они получили в дар музыкальный талант. Известность их была так велика, что всех городских музыкантов в Тюрингии называли «Бахами», а всех Бахов – «музыкантами».

Поиски истоков этой замечательной династии уводят нас к середине XVI века в небольшое местечко Вехмар, где жил член опекунского совета Иоганнес Бах. Однако первым музыкантом этой династии сам композитор считал булочника Фейта Баха. «Самое большое удовольствие, – писал Иоганн Себастьян в составленной им родословной своей семьи, – доставляла ему его цитра; он брал ее с собой даже на мельницу и здесь играл на ней под непрерывный стук жерновов. Хорошенькое сочетание! – приписал композитор в скобках. – Зато научился играть в такт».

Около пятидесяти музыкантов перечисляет Бах в родословной. Здесь и веселый сын Фейта Иоганнес, который играл на трубе и на скрипке, и сыновья Иоганнеса, в том числе Кристоф Бах – дед Себастьяна, известный в свое время композитор, произведения которого внук изучал и хорошо знал.

Памятник И.С.Баху в Эйзенахе у дома, где он родился

Сын Кристофа Иоганн Амброзиус, получив право работать самостоятельно, женился на дочери скорняка Элизабет Лиммерхит, переехал с ней в Эйзенах и здесь оставался уже до конца своей жизни.

У Амброзиуса и Элизабет Бах было шесть сыновей и две дочери. Младший, Иоганн Себастьян родился в субботу 21 марта 1685 года.

Отец Себастьяна – городской музыкант – слыл человеком добрым и веселым. Никакие невзгоды не могли сломить его.

Иоганн Себастьян был похож на отца. Тот же упрямый подбородок, та же волевая складка крепко сжатого рта, крупный нос, широкий, невысокий лоб.

Отец запомнился ему таким, каким его изобразил на портрете один из художников. В домашней рубахе, поверх которой накинут камзол. Лицо обрамляют густые русые волосы. Они не покрыты, вопреки тогдашней моде, пышным париком с буклями.

Иоганн Амброзиус Бах – отец композитора

Изготовление портрета маслом стоило в то время очень дорого, и уж если кто отваживался заказать его, обязательно требовал изобразить себя парадно одетым, в «приличной», гордой позе. Но Иоганн Амброзиус презирал условности и чванство. Веселый, задорный взгляд и жест правой руки как бы говорили: «Посмотрите, вот я каков!».

Отец стал рано заниматься с Себастьяном музыкой, обучая его игре на скрипке. Когда же Себастьяну исполнилось семь лет, его приняли в Эйзенахскую латинскую школу, где уже учились два его родных брата – Иоганн Якоб и Иоганн Николаус.

Обычно ученики, поступая в школу, оставались в каждом классе в течение двух или трех лет, до тех пор, пока не были готовы к переходу в следующий. Но Себастьян не засиживался долго в одном классе. Он быстро догнал брата Якоба, который был на три года старше его, и даже занимал в списке прилежания учеников место выше, чем он, хотя часто пропускал школьные уроки, потому что они совпадали с занятиями в приходском хоре. А ему так нравилось там петь!

Вскоре способного мальчика перевели из хора, исполнявшего одноголосные молитвы, в хор «симфонический», выступавший в церкви с исполнением более сложных произведений.

Но когда Себастьяну исполнилось девять лет, умерла его мать, а через год умер и отец. Осиротевшая семья распалась. Себастьян и его брат Якоб были отправлены к их старшему брату Иоганну Кристофу в Ордруф.

Как горестно и одиноко, должно быть, чувствовал себя мальчик в чужой семье! Ведь братья совсем не знали друг друга. Вскоре после рождения Себастьяна Кристоф отправился учиться игре на органе к знаменитому органисту и композитору Иоганну Пахельбелю, а затем поселился в Ордруфе, где работал органистом в церкви.

Когда Себастьян и Якоб прибыли к брату, его жена уже ждала ребенка. А так как денег Кристоф зарабатывал мало, материальное положение семьи было трудным. Поэтому Якоб, окончив через год школу, вернулся в Эйзенах и поступил в обучение к городскому музыканту, унаследовавшему место его отца.

Себастьян же оставался в Ордруфе еще в течение пяти лет. Здесь он учился в лицее, который пользовался немалой известностью.

Как и другие школьники его времени, он изучал теологию, латынь, греческий язык, риторику, арифметику, а также занимался музыкой.

Большое значение придавалось тогда школьному хору. В его обязанности входило участие в воскресных и праздничных богослужениях, исполнение различных произведений на свадьбах и похоронах, пение на улицах города. И так как у Себастьяна было высокое красивое сопрано, он выступал в хоре в качестве солиста и получал некоторую долю от выручки. Для мальчика это было очень важно! Ведь он мог внести свою лепту в скудный бюджет семьи, которая все больше разрасталась.

Иоганн Кристоф выбивался из сил. Для того чтобы заработать побольше, он согласился преподавать еще и в школе. Однако он не любил и не умел заниматься с детьми, быстро раздражался, уставал и потому, наверное, бывал порой с Себастьяном груб и несправедлив. «Не я ли, – думал, возможно, Иоганн Кристоф, – был прилежен и трудолюбив, не я ли переписал все лучшие произведения современных органистов и своего учителя Пахельбеля. А этот мальчишка, кажется, знает все, что я мог ему рассказать, но все еще пристает с расспросами и хочет узнать что-то большее».

Церковь в Ордруфе

Себастьян быстро выучивал на клавире все те маленькие пьески, которые Кристоф задавал ему, и его тянуло знакомиться с новыми, более трудными произведениями. И хотя музыкальный талант брата, несомненно, поражал Кристофа, он считал, что нечего слишком спешить... Однако упорство Себастьяна было столь велико, что однажды толкнуло его на хитрость. Мало кто из биографов композитора обходится без упоминания о столь характерной для Себастьяна истории. Ведь в ней проявились все те черты характера, которые определили потом всю жизнь композитора, – настойчивость в преодолении препятствий и всепоглощающая тяга к знаниям и совершенствованию. История эта такова.

«У брата его был целый том нот, – пишет первый биограф Баха И. Н. Форкель, – с произведениями самых знаменитых в то время авторов: Фробергера, Керля, Пахельбеля, который он неизвестно по какой причине не давал в руки Себастьяна, несмотря на его просьбы. Книга хранилась в шкафу, закрытом лишь решетчатой дверцей. Переплетена она была не твердым картоном, а обычной бумагой. Однажды ночью, когда все спали, Себастьян протянул свою ручонку сквозь решетку, достал нужный том, свернул его, что было легко, и вытащил из шкафа. Он переписывал его при лунном свете, так как у него не было под рукой даже лампы. Через шесть месяцев страстно желаемая музыкальная добыча уже благополучно была в его руках. С жадным нетерпением, тайно он стремился использовать малейшую возможность для своей работы, но, к величайшему его огорчению, брат застал его на месте преступления и жестокосердно отобрал копию, изготовленную ценой стольких трудов».

Как много рукописных нот с произведениями композиторов прошлого и его современников обнаружили потом сыновья и ученики мастера в его архиве и каким примером неиссякаемого трудолюбия будут они поражать потомков! А если вспомнить, что у будущего композитора не было учителя в сочинении музыки, то станет особенно понятной эта его вечная тяга к изучению творчества других мастеров. Ведь их музыка была для него той школой, благодаря которой он овладевал тайнами композиции!