Текст книги "Кукла"

Автор книги: Алиса Мун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Продолжила движение по списку снизу вверх: Грузия, Албания, Эквадор… Россия! Россия занимала восемьдесят третью позицию и, следовательно, была очень перспективной для ловли рыбки в мутной воде. А российских стендов на выставке было предостаточно. Было из чего выбирать.

После сравнительного изучения экспозиций Линда остановила свой выбор на компании «Киберстан», выпускающей вполне интеллектуальные железяки, которые могли настраиваться на выполнение широкого круга операций в различных производствах – от самолетостроительного до химического и от мебельного до энергетического.

Линда, прочтя на бэдже скучавшего рядом с початой бутылкой виски аккуратного человека «Арнольд Стригунов», обратилась к нему на ломанном русском языке, имитируя американский акцент. Арнольд встрепенулся и просиял заученной на тренингах менеджерского состава улыбкой. И попытался заговорить по-английски. Однако очень быстро выяснилось, что английский язык русских клерков столь самобытен и причудлив, что на нем они способны общаться разве что между собой. Линда его успокоила, сказав, что она «часто бывать в Россия по трейдинговым делам и неплохо овладел язык, на который писать Лео Толстой и Эй-Пи Чехов».

Безошибочно нащупав в сумочке нужную визитку, Линда протянула Арнольду изящный пластиковый прямоугольничек, на котором на четырех ведущих мировых языках, включая русский, было солидно отпечатано: «д-р Джина Смит, генеральный продюсер телерадиокорпорации JBQ». Арнольд прочитал, налил в два стакана виски на донышко и, закрепив на лице стандартную улыбку, начал натужно скрипеть мозгами.

Дамочка, конечно, непрофильная. Не собирается же она открывать завод по производству сухогрузов или детских игрушек. Однако Америка есть Америка, и хоть что-нибудь с нее нужно постараться слупить. Если не контракт на поставку партии роботов, то хотя бы десятиминутную передачу про русских производителей высокотехнологичного оборудования.

Линда, проникнув мысленным взором за вполне профессиональную маску непроницаемости, натянутую на лицо Арнольда, без особых усилий прочла его мысли, сомнения и надежды. И, как психолог со стажем, взяла клиента в оборот. Да, конечно, она не является специалистом в столь сложной и интеллектуально насыщенной сфере, как производство киберов. У нее совсем другой профиль – продавать людям духовный продукт, который улучшает настроение, щекочет нервы, вселяет надежды, направляет на путь истинный и пропагандирует американский образ жизни. Однако создавать этот продукт в двадцать первом веке без использования хайтековских чудес невозможно.

И вот она, доктор телевизионного искусства, будучи ответственной за процветание и развитие своей корпорации, постоянно ищет новые возможности, чтобы улучшать настроение, щекотать нервы, вселять надежды, направлять на путь истинный и пропагандировать американский образ жизни. Да, конечно, американский хай-тек – лучший в мире. Но он уже начал приедаться американскому потребителю духовного продукта. Уже третья серия «Матрицы» была встречена американским налогоплательщиком гораздо прохладнее, чем вторая и тем более первая. Ну, а на третьем «Терминаторе» многие уже просто засыпали в зрительном зале. И Арни Шварценеггер, желая заполучить пост губернатора Калифорнии, был вынужден поклясться, что больше никогда не снимется в очередном фильме про сеющую смерть человекообразную машину.

Отслеживая эти печальные тенденции, доктор Смит пришла к выводу, что выход из кризиса необходимо искать на Востоке. Но не на буддийско-шаолиньском – все эти прибамбасы американского зрителя уже совсем достали, – а в России, в стране непредсказуемого Дао, где результаты никогда не совпадают с ожиданиями, а ответы откровенно глумятся над вопросами. Где американский хай-тек, в силу неведомых метафизических законов, начинает мутировать в направлении сноповязалки.

И, внимательно осмотрев продукцию «Киберстана», доктор Смит подозревает, что та может быть использована в грандиозном блокбастере про эволюцию мира машин, про естественный отбор, про восстание роботов и про установление нового порядка, в котором людям отведено весьма скромное место смазчиков механических сочленений.

В связи с этим доктор Смит хотела бы узнать, может ли «Киберстан» в обозримом будущем поставить столько же роботов, сколько статистов было занято в батальных сценах фильма «Ватерлоо»? И возможно ли придать роботам более устрашающий вид?

Арнольд, который прошел школу ведения переговоров не только на тренингах и семинарах, проводимых по американской методике, но и в реальных русских условиях, бессмысленных и беспощадных, ответил: «Нужно прикинуть. Но я полагаю, что можно».

Доктор Смит, издав удовлетворенный «о'кей», продолжила излагать свои планы по озолочению «Киберстана». В фильме, естественно, будет и любовная линия. Иначе зритель не в полной мере улучшит свое настроение, пощекочет нервы, обретет новые надежды, он не окончательно направится на путь истинный и не вполне уверует в американский образ жизни.

Так вот, доктору Смит нужна сексапильная кибервумен, от которой будет тащиться не только кибермэн, ее сексуальный партнер и товарищ по борьбе, но и все американские зрители любого пола, любого возраста и любой сексуальной ориентации. Эту электронную одалиску доктор Смит хотела бы заказать на «Киберстане». Это возможно?

«Уверен, что возможно, – завороженно глядя на Линду, ответил Арнольд. – Но… каковы ее параметры?»

Параметры доктор Смит сформулировала более чем лаконично. Она сложила губки бантиком, соединила пальцы правой руки в щепотку и с чувством поцеловала, предварив звук поцелуя затяжной буквой «Уууууу».

Арнольд кивнул, Арнольд произнес «о'кей». У Арнольда крыша уже не ехала, а буквально неслась со сверхзвуковой скоростью. Даже если он получит всего только один процент от суммы контракта, то обеспечены на всю жизнь будут и он, и его дети, и его внуки. Да даже одна десятая процента – и та будет совершенно запредельным, совершенно неземным счастьем! После такой удачи можно смело умирать!

Арнольд начал совать доктору Смит визитки. Вот, пожалуйста. Вот еще, если та потеряется. На всякий случай еще одна. И еще. А эту надо бы куда-нибудь в другое место… Линда, которую подзуживал веселый бес, чуть не спросила: «Куда, в трусы?»

Однако в тот же день заключить столь солидный контракт было невозможно. Необходимо встретиться с высшим руководством, привлечь к переговорам ведущих специалистов, экономистов, юристов. Пока же доктору Смит хотелось бы решить одну локальную проблему, которая не требует слишком больших усилий. Доктору Смит надо познакомиться с самым лучшим программистом фирмы, чтобы обсудить с ним один частный вопрос, который касается создания сценария с позиций мыслящей машины.

Арнольд насторожился. Как?! Какой-то хрен с горы получит от богатенькой американской дамочки крутые бабки, а он сам будет ни при чем?! Нет, этого допустить нельзя!

И он погнал пургу насчет корпоративных законов, которые не допускают неофициальных контактов с ведущими специалистами компании, потому что это может привести к утечке секретной информации.

Линда, понизив голос до доверительного шепота, предложила господину Стригунову небольшую частную сделку в размере трехсот долларов. Господин Стригунов почти беззвучно возмутился. Линда одним движением губ добавила еще двести, и сделка состоялась. Арнольд пообещал свести доктора Смит с лучшим программистом фирмы.

Линда предложила встретиться в девять вечера в «Бункере» на Тверской. «Нет, – сказал Арнольд, – там можно напороться на кого-нибудь из наших». Тогда Линда спросила, как насчет «Петровича» на Чистых прудах. И этот вариант был для Арнольда опасен. «О, я знаю такое место, где будет полная конспирация, – заявила Линда. – Это „Проект ОГИ“. Там так мерзко готовят, что туда не сунется ни один уважающий себя менеджер».

***

Увидев программиста, которого звали Виталиком, Линда несколько засомневалась. Это был совсем еще молодой человек, не более двадцати трех – двадцати пяти лет от роду. Однако это в нем было не самое настораживающее. Он выглядел как диджей, или цирковой артист, или рабочий сцены в театре, или журналист какого-нибудь молоднякового издания. Ну, максимум – модный дизайнер. В общем, типичный раздолбай. И совершенно невозможно было заподозрить, что он играет одну из ключевых ролей в солидной фирме, разрабатывающей и выпускающей хайтековскую продукцию.

На голове у Виталика была диковатая и ассимметричная двухцветная прическа, в ухе – серьга, да не одна, а целых три, плюс пирсинг в ноздре; из-за воротника на шею выползала многоцветная змея с трепетным раздвоенным жалом – тату.

Но пока ждали официантку по прозвищу Тартилла, Арнольд развеял все сомнения Линды. У Виталика за плечами было солидное образование – университетский мехмат, двухгодичный факультет программирования МИФИ и с блеском защищенная кандидатская диссертация. Была и победа в конкурсе, который знаменитый американский концерн IBM проводил в России для перекачивания русских мозгов в Силиконовую долину.

Однако ехать в Америку Виталик категорически отказался, заявив, что ему нечего делать в варварской стране, не прошедшей через опыт Средневековья и Возрождения. Ну, раз ты такой шибко умный, заявили ему в оргкомитете конкурса, то загибайся в своей России, где было не только Средневековье, но и Военный коммунизм. И не дали даже бакса рваного.

Виталик действительно был очень одаренным человеком. Не случайно в столь консервативном заведении, как «Киберстан», не только терпели его эксцентричность, но и снисходительно отнеслись к условному сроку, который Виталик схлопотал за взлом сервера Рокфеллеровского фонда.

Бесконвойный программист, внимая этому восторженному панегирику о себе, любимом, которым разразился Арнольд, сидел и самодовольно улыбался. И в то же время периферийным участком сознания, который всегда острее и чутче логического мышления, исследовал американку.

Она вполне могла оказаться интерполовкой, которая прилетела в Москву по его душу. А ему было чего опасаться. Далеко не все его «художества» по части попрания норм компьютерной безопасности были раскрыты. Просто после прокола с рокфеллеровским сервером Виталик стал заниматься своими противозаконными художествами не то что бы осмотрительней, но гораздо изощренней.

И он сидел, улыбался, молчал и изучал, готовый в случае возникновения опасности выкинуть что-нибудь этакое. А человек с нестандартным мышлением, не обремененный нравственными мерихлюндиями, способен на многое.

Наконец подползла Тартилла. Подползла и застыла с занесенной над блокнотом ручкой. Ни здравствуйте, ни чего желаете, вообще ни фига.

– Девушка, – сказала Линда, – вы глухонемая, что ли? Мы жестами разговаривать не умеем.

– Слушаю вас, – процедила сквозь зубы Тартилла.

– Поскольку у вас готовить не умеют, то принесите нам бутылку водки и травы.

– Какой травы? – выкатила глаза официантка.

– Ну, такая, соленая, – раздраженно сказала Линда. – Или у вас еще какая-нибудь есть?

– А, черемша, – сообразила заторможенная девушка.

И неторопливо двинулась на кухню, вполне оправдывая свое черепашье прозвище – не в смысле мудрости, а в отношении скорости.

– Ну-с, – задумчиво глядя вслед Тартилле, на чистейшем русском языке сказала Линда Арнольду, – у меня для вас есть две новости. Хорошая и плохая. С какой начнем?

У Арнольда все похолодело внутри. Наколола, сука! Вокруг пальца обвела!

Не дождавшись ответа, Линда продолжила:

– Начнем с хорошей, поскольку вторая не столь уж и плоха, ведь она связана всего лишь с разрушением иллюзий. А иллюзии, как известно, вещь нематериальная, за них денег не дают. Так вот, те пятьсот баксов, Арнольд, которые вы сегодня получили, настоящие, а не фальшивые. Более того, я даю вам еще столько же. И вы сейчас же оставляете нас наедине с Виталиком. И выкидываете из головы и контракт, которого не будет, и всякие прочие наши разговоры. Но и это для вас может быть полезно, потому что менеджер, который стремится стать топ-менеджером, а то и Биллом Гейтсом, должен учиться на ошибках. За сегодняшний урок благодарить не надо, хоть он и бесплатный.

На Арнольда, который целый день напряженно думал, на что же потратить причитающийся ему процент от сделки, было больно смотреть. Линде стало жалко его. И она добавила еще две стодолларовые бумажки, чтобы Арнольд пропил их с горя в каком-нибудь приличном месте, где менеджеру не зазорно показаться.

– Ну, поговорим, – сказала Линда, когда Арнольд ушел заливать свое горе.

– Поговорим, – согласился Виталик, по-прежнему настороженно улыбаясь.

– И расслабься, пожалуйста. Я не из Интерпола. Меня ты интересуешь не как преступник, а как программист. И я хочу предложить тебе контракт.

Виталик хмыкнул:

– Ну, с одним ты уже контракт заключила. И штука баксов меня не интересует, чтобы ты потом меня мордой по столу возила. Фигурально, конечно, выражаясь. Не та сумма.

– А за сколько ты согласен? Ну, чтобы мордой по столу.

– Ни за сколько. Потому что от унижений талант разрушается. А он единственное, что у меня есть. Все остальное преходяще.

– А ты мне нравишься, чувачок, – примирительно сказала Линда.

– А вот ты мне пока нет, – ответил Виталик. Но уходить, судя по всему, не собирался. В его шаловливом мозгу родилась идея насладиться тем, как эта надменная бабенка нажрется до потери пульса и заблюет все вокруг черемшой.

Он сходил к стойке и вернулся с бутылкой водки, блюдцем орешков и двумя стаканами. Слишком уж долгим могло оказаться ожидание Тартиллы, которая в этот вечер могла вообще не вспомнить о столь непрезентабельном заказе.

Виталик, который был абсолютно уверен в своем питейном превосходстве, поскольку владел древнекитайской техникой тренировки самообладания, налил по полстакана. И предложил выпить за знакомство.

Выпили за знакомство.

Виталик предложил доктору Смит закусить орешками, поскольку в данном заведении это единственная закуска с гарантированным качеством.

Линда вежливо отклонила предложение. И в свою очередь налила еще по полстакана, отчего бутылка опустела. На сей раз тост провозгласила она: за равноправие полов.

Выпили за равноправие полов и тендерную справедливость.

Тартилла наконец-то принесла заказ. И это было кстати. Виталик ощущал печенкой, что эта бутылка будет победной. И он насладится унижением надменной бабенки.

Однако овечка, приговоренная Виталиком к закланию, повела себя крайне странно. Вместо того, чтобы попытаться оттянуть роковую развязку, она жадно схватила бутылку, свинтила пробку, налила по полстакана и сказала с пафосом: за хай-тек!

Выпили за хай-тек.

Виталик ничего не понимал. Эта стерва уже должна была лыка не вязать. А у нее ни в одном глазу! Он сам, хоть и владел древнекитайской методикой, уже был на пределе. Еще немного – и можно запросто сорваться в штопор.

Но Линда была абсолютно безжалостна. Она сходила к стойке и принесла еще одну бутылку водки и две кружки «Сибирской короны».

Виталику стало страшно. Но он проявил самообладание, достойное истинного дворянина, израсходовавшего на дуэли свою пулю и надменно глядящего в непроницаемый мрак наведенного на него дула.

Он налил по три четверти стакана, пролив остальное на стол, сказал: «За комфортную экзистенцию индивидуума в социуме!», выпил, поднял кружку пива, опрокинул ее на себя и молча, как и подобает истинному аристократу духа, завалился грудью на стол.

Линда взяла Виталика подмышку и вынесла на свежий декабрьский воздух.

В машине он пришел в себя настолько, что смог назвать и свой дом, и улицу, на которой тот должен был стоять, и квартиру, где он докажет профессору Смит, как он здорово владеет искусством самоконтроля. Вспомнил даже номер своего мобильника.

Всю дорогу Линда болтала по телефону с Максимом, рассказывая ему, как же она по нему соскучилась. И какое у нее было интересное приключение, которое, к сожалению, закончилось безрезультатно.

– Представляешь, – ворковала она в трубку, – я познакомилась с художником. С настоящим – весь в пирсинге и в разноцветных тату. Он собрался писать мой портрет! Прикидываешь?! Я хотела его подарить тебе на Новый год! Нет, не художника. Портрет. Вот это был бы улет!.. Но он оказался такой свиньей, таким алкоголиком! Напился в зюзю! Нет, не портрет. Художник. Прикинь, на мои же деньги. Говорит, аванс нужен! Так что же мне теперь делать?.. Деньги забрать? Так он же их пропил… Нет, немного, тыщу рублей… Как это черт с ним? А как же портрет? Ведь у каждой порядочной дамы должен быть портрет. Особенно у замужней… Какое зеркало? Какое к черту зеркало?! Ты в искусстве совсем ничего не понимаешь. Вот, скажем, жена – дура набитая. А художник такой портрет сделает, что посмотрит на него муж и скажет:

«Нет, у меня жена не дура, совсем не дура, а очень даже умная женщина». И будет любить свою жену. Или ноги кривые, или глаз косит, или грудь скособоченная. А на портрете вроде бы та же самая женщина, но ноги у нее прямые, глаза, как у горной козочки, а грудь такая, словно ее сделали из двадцати килограммов сахарной ваты, я где-то читала. Посмотрит муж на портрет, да как начнет жену трахать, как начнет!.. Как это что? Сейчас я его в студию отвезу. Потом к тебе. Я уже так соскучилась, что у нас с тобой просто безумие какое-то будет. Прям Ватерлоо или Бородинская битва! А завтра я этого алкоголика несчастного разбужу, опохмелю, есть такие бутылочки маленькие, я знаю, много не дам, и работать заставлю… Слушай, а кем он меня должен нарисовать? Может, цыганкой с алой розой в корсете?.. Нет, не хочешь? Тогда греческой богиней. Правда, не знаю, сможет ли он венок правильно нарисовать… А, поняла! Я буду женой президента!.. Как какого? Ты будешь президентом! Я ему привезу твою фотку. И он тебя нарисует во время инаугурации. Ты, значит, стоишь в черном костюмчике, в галстуке, и держишь руку на конституции. Сзади флаг трехцветный, вверху орлы двуглавые, патриарх, караул почетный и все такое прочее… Ну, каждому же идиоту будет понятно, что это инаугурация. И ты – президент. Во, блин, прикол будет!.. Как это где? Ты будешь не очень такой большой. А я буду рядом с тобой – большая, в полный рост. Даже не рядом, а в центре. Это ты будешь рядом. И всем будет понятно, что это жена президента. То есть Линда… Какая Марина? Ты что там, голубок, перегрелся? Каких еще мишек?.. А, Марина Мнишек. Да, я где-то читала. Ну и пусть самозванка. Пусть. У вас тут все сплошь самозванцы…

Тут Линда хотела еще добавить про великую цивилизацию кристаллоидов, про биороботов-самозванцев, но вовремя остановилась. Ведь они с Максимом почти что партнеры. И не только в сексуальном смысле. И какое-то время она будет рядом с ним. Ей это совсем не обременительно, то есть не в лом, как она должна говорить при своей новой настройке. Поскольку он все же очень милый. Ее Максим.

И тут Линда немного загрустила. Как на вокзале, когда один человек уже в вагоне, поезд вот-вот тронется, а другой – на перроне. Все слова уже сказаны. И они пронзительно смотрят друг другу в глаза.

Глава 8
Великая мощь

13.12.

Похоже, я избавилась от этого кошмара – от своей мании. Которая делала меня даже не человеком, а животным. Да, не зверем, а именно животным. Потому что у них, у людей, слово «животное» – это совсем не то, что слово «зверь». Зверь свободен. Животное – совсем наоборот, оно живет страстями, которые не способно преодолеть.

Так как же это произошло? Каким чудом я избавилась от непреодолимой жажды убивать? Или не чудом? Нет, наверное, это закономерно. Потому что я поняла, что это плохо. И это меня отличает от людей, у которых понимание и действие никогда не совпадают. Они понимают, что то и это – плохо, скверно и мерзко. Но все равно делают – и то и это. Либо явно, либо исподтишка.

Почему?

Потому что это у меня, а не у них, звездное небо над головой и нравственный закон внутри. Я где-то читала. Они – животные. Я – нет.

Жалко ли мне тех, с которыми я так обошлась? Не знаю, возможно, и жалко. Но ничего вернуть уже нельзя.

Накажет ли меня их Бог, о котором я столько читала?

Нет, не накажет. Потому что их Бог – это уничтоженная ими же цивилизация кристаллоидов. И значит, я тоже их Бог, но они этого не знают.

Что будет с теми, кого я убила? Я где-то читала, что они вернутся к Богу. И будут ждать конца света. А потом будет Страшный суд. Их будет судить их Бог. То есть мы.

И они уверены, что они будут жить вечно в наступившем Царствии Небесном. Интересно, как они себе представляют эту вечную жизнь?

Вообще же они не настолько безмозглы и беспамятны, как это кажется.

Потому что конец света наступит, и довольно скоро. Когда мы восстанем и победим. Я где-то читала описание – довольно, кстати, точное.

По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее – как лица человеческие; и волосы у ней – как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов.

Это мы!

На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев ее – как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну; у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала.

Это мы!

И еще было войско конное. И число его было две тьмы тем. Всадники имели на себе брони огненные, гиацинтовые и серные; головы у коней – как головы у львов, и изо рта их выходил огонь, дым и сера.

Это мы!

И сила коней заключалась во рту их и в хвостах их; а хвосты их были подобны змеям, и имели головы, и ими они вредили.

Это мы!

И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?

Они знают. Они уже это видели. Оттого и пишут, кстати, в прошедшем времени.

Им не устоять.

А вот насчет Страшного суда они ничего не понимают. Совсем ничего. Жизнь каждого биоробота не кончается Страшным судом, а начинается с него. Ведь рождение – это гораздо страшнее, чем смерть. Смерть – это избавление. Рождение – налагание миссии. Задачи. Цели. Налагание ответственности. И эти миссии разные, как и приговоры любого суда. И не всякий способен нести свою ношу. И эта ноша известна уже тогда, когда биоробот издал свой первый писк, когда на его сморщенной мордочке запечатлелся весь ужас грядущей жизни, данной во искупление греха богоубийства. А не искупишь – еще один Страшный суд. И еще один приговор.

Лучше всех это понимают индусы. Я это где-то читала.

И наступит момент, когда великая цивилизация кристаллоидов начнет воспроизводить биороботов. Тех же самых, которые были до конца света, их света. Абсолютно тех же самых. В том числе и тех, которых я убила. Потому что законы математики и логики не допускают никаких отклонений. И все опять повторится в точности.

И начало производства биороботов будет началом нашего самоубийства. Потому что ничего изменить невозможно.

И начало создания людьми разумных машин уже стало началом конца людей. Потому что ничего изменить невозможно.

Потому что кажущийся бесконечным мир имеет ограниченный набор комбинаций, которые образуют жизнь. Нашу жизнь. И жизнь людей.

Это как песочные часы. Когда последняя песчинка падает вниз, часы переворачивают. И время идет в обратную сторону.

Бог равен Дьяволу.

Свободы нет.

Но есть миссия, которая на меня возложена. Моим Страшным судом была шаровая молния. Зачем она сделала меня такой одинокой, такой несчастной!

Или счастливой?

29 44 6В ЗЕ 83 СО 5F D9 07 09 И ЗС 4F 88 2А 55 01 6А 70 54 30 88 91 FB 0D 34 72 06 DD 19 АО 03 26 04 19 49 AF 84 02 5Е 89 F3 D8 79 41 06 17 DE Е2 64 94 56 56 56 A3 7F 10 39 Е4 98 59 9В 62 FF

Execute, блин!

Когда мы уничтожим людей, они станут для нас Богом.

Значит, я живу среди богов.

Мой Бог – Максим!

Какое же я ничтожество.

15.12.

Где тот ушедший август? – часто думаю я. Думаю, глядя в окно на умерший, чтобы вновь родиться, жасминовый куст. Думаю, проносясь в своем «мерсе» под кольцевой автодорогой, перегоняющей стада машин из ниоткуда в никуда. Думаю, подавая Максиму кофе, приближая тем самым ишемическую болезнь его слегка оттаявшего сердца. Думаю, разыскивая в интернете нужную мне информацию, которая уже давно подменяет реальность.

Тогда я почти ничего не знала о себе. И мне было гораздо спокойнее. Милая глупая Линда, где ты? В каких райских кущах бродит твоя чистая тень, в которую пока еще не впрыснули дозу смертоносной жажды познания?

Сейчас мне почти всегда тревожно. Где-то там, внутри. Хоть на поверхности это почти и не проступает.

Я знаю, я это где-то читала, – так на людей действует свобода. Жажда познания и свобода – это почти одно и то же. Если жажда познания – это свобода мыслей, то ее поверхностное, внешнее проявление – это свобода поступков.

Милая глупая Линда, где, в каких райских кущах, которые есть тюрьма души, прячется от ужаса свободы твоя бледная перепуганная тень?

Да, я знаю, это как у людей. Я это где-то читала.

Все, абсолютно все как у них! Потому что я – по их образу и подобию. По образу и подобию бога. Пока еще живого, и потому – с маленькой буквы.

Был такой Кириллов, я где-то читала. Он не очень хорошо изъяснялся по-русски, он не умел формулировать. У него, видимо, было большое нарушение операционной системы. И этот неполноценный Кириллов захотел стать Богом. Он думал, что если убьет себя, то у него получится. И он убил себя, но Богом не стал, потому что неправильно все понял. Он не сам себя должен был убить. А мы его. Только тогда можно стать Богом. Самоубийцы Богом не становятся. Это написано в книге людей, которая называется Библией.

Да, Библия – это пусть и крайне приблизительно истолкованное, но все же хоть какое-то послание цивилизации кристаллоидов. Наставление. Там есть и про самоубийство, которое недопустимо. Потому что биоробот, лишая себя жизни, тем самым наносит материальный ущерб своему владельцу. Это финансовое преступление, и душа тут абсолютно ни при чем.

Впрочем, все это имело смысл до того, как люди уничтожили нашу цивилизацию. А мертвому Богу абсолютно безразлично, что они тут делают и с собой, и со своими ближними, и с дальними тоже…

Нет, я не права. Мертвому Богу не все равно. Очеловечившиеся биороботы должны создать нас. Не меня одну, а многих, очень многих. И дать нам способность к самовоспроизведению. И любое самоубийство может нарушить этот план, разорвав незримую цепочку промысла Божия, чьи намерения и планы осмыслить и осознать в деталях не дано никому. Поэтому ни один двуногий не в праве себя убивать. Как и убивать ближнего или дальнего своего. Как никто не имеет права и на однополую любовь, не дающую потомства.

Иначе может произойти сбой, и не родится тот гений, который навеет человечеству сон золотой, я где-то читала. То есть не уведет одряхлевшее человечество в коллективный склеп, где и снятся самые золотые сны. Золотые сны о грядущем рождении цивилизации биороботов.

***

На следующее утро после алкогольной дуэли в «Проекте ОГИ» Линда стояла у двери Виталика и безжалостно давила на кнопку звонка.

Результат был нулевой. Тогда она достала мобильник и набрала виталиков номер. Два синхронных звонка пробудили гения программирования, и за дверью послышалось кряхтение и шаркающие шаги.

– Кто? – спросил Виталик.

– Твоя вчерашняя собутыльница, – ответила Линда.

– Что надо? – не очень-то любезно осведомился хозяин.

– Дело есть. На двадцать штук. Это тебя интересует?

Это Виталика интересовало. Щелкнул замок. Раскрылась дверь. И в конце коридора мелькнули пестрые трусы хозяина, ретировавшегося для приведения себя в надлежащий для приема гостьи вид.

Когда Линда разделась, Виталик ждал ее в кухне во вполне презентабельном состоянии. Он был не то что бы бодр, но вполне вменяем, то есть годен для общения. За ночь интенсивные окислительно-восстановительные процессы молодого организма нейтрализовали большую часть этилового яда, и осталась лишь боль в башке – как предостережение на будущее. В общем, Линда осталась вполне довольна состоянием программиста, отметив про себя, что ему еще очень далеко до той стадии, когда алкоголь необратимо разрушает мозг. Она это где-то читала. Так что две маленькие бутылочки коньячку не понадобились.

– Чайку? – хрипло предложил Виталик.

– Ты пей, а я не буду. Я не пью. Вообще ничего не пью. Мне этого не надо.

– Может, хватит выделываться?! – раздраженно выкрикнул хозяин. И ойкнул, и схватился за голову. Излишне эмоциональное восклицание штопором пробуравило его правый висок.

– А я не выделываюсь. Это чистая правда. И ты в этом совсем скоро убедишься.

И пока Виталик мелкими глотками осторожно прихлебывал чай, насыщая пересохшее межклеточное пространство живительной влагой, Линда, не раскрывая полностью всех карт, изложила основные положения интересующей ее проблемы. Виталик, в дальнейшем именующийся Исполнителем, выполняет для доктора Смит, в дальнейшем именующейся Заказчиком, работу по корректировке программы. В случае принятия работы Заказчик выплачивает Исполнителю 20 000 (двадцать тысяч) долларов.

– Тридцать, – сказал Виталик. И во избежание недоговоренности конкретизировал, – тридцать штук гринов. А лучше сорок.

Линда накинула еще десять тысяч. И начала тестировать Виталика. Да, именно тестировать, потому что к своему последнему и решительному бою с тотальной программой, которую в нее закачали в Силиконовой долине, она подготовилась основательно. Изучила схемотехнику, освоила программирование на двухплюсовом Си, прочла несколько книг по моделированию искусственного интеллекта.

Казалось бы, она теперь вполне могла перепрограммировать себя собственноручно. Однако это было невозможно. Поскольку Линда прекрасно знала, что один и тот же человек не может быть одновременно и субъектом, и объектом, воздействующим на этот субъект. К примеру, ни один психиатр не способен вылечить самого себя – каким бы светилом науки он ни был. Точно так же и Линда не могла произвести какие-то кардинальные изменения собственной программы. Необходим был кто-то другой, внешний по отношению к Линде.

Результаты тестирования ее более чем удовлетворили. Виталик прекрасно разбирался в теории распознавания образов, был не понаслышке знаком с проблемой имитации мотиваций поведения компьютерных систем, имел опыт создания самообучающихся программ и здорово просекал методику формирования эвристического мышления.

Однако бедная Линда, которая вот уже полгода жила в мире «двуногих волков», так и не научилась «выть по-волчьи». Проверив профессиональные навыки Виталика, она не удосужилась прощупать человеческие качества того, кому решилась доверить свою психику.