Текст книги "Дочки-матери"
Автор книги: Алина Знаменская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 2
Юля выслушала заявление нотариуса и ничего не поняла. Она даже вопроса никакого не задала. Тот сам догадался, что клиентка не въехала, и во второй раз четко и ясно повторил информацию. В глазах у него мелькнула смесь сочувствия и интереса. Что она теперь станет делать, в такой тупиковой ситуации?
Юля молча щелкнула замком сумочки и сухо распрощалась с нотариусом. Оказавшись на улице, она с недоверием осмотрелась. Пейзаж вокруг будто подменили. На небе громоздились сизые тучи, тщательно пряча солнце. Но оно пробивалось сквозь их плотный дым и высвечивало ближайшую пятиэтажку ядовито-синим.
“Как он мог? – с раздражением подумала Юля. – Неужели нельзя было посоветоваться со мной?”
Конечно. Для Никиты всегда самое главное было – продемонстрировать свою независимость и самостоятельность. Продемонстрировал!
Впервые за три месяца Юля подумала так о муже. Одернула себя: о мертвых плохо не говорят. Нужно теперь думать, что делать. Необходимо с кем-нибудь посоветоваться.
Шагая через сквер, Юля перебирала в уме всех своих знакомых. Подруги отпадают. Ни Светка, ни Жанна не разбираются в подобных вещах, находясь за мужьями как за стенами. Как, впрочем, и она до недавнего времени. Юридическая консультация? Там скорее всего скажут то же, что и у нотариуса: она не имеет на собственную квартиру никаких прав.
Нет, здесь нужен человек, который знал лично Никиту, знал их семью. Кто знал хорошо и помог бы разобраться, вложив в это дело, что называется, душу.
Перебрав в уме всех знакомых и сослуживцев мужа, Юля остановилась на Солодовникове. Именно он оказался рядом, когда случилось несчастье с Никитой, и он же, поскольку Юля находилась в полной прострации, организовал похороны и поминки, встречая и провожая Никитиных родственников. Кажется, он говорил что-то вроде: если понадобится, обращайся.
Юля нашарила в сумочке записную книжку и набрала на мобильнике номер Игоря. Он подъехал довольно быстро. Юля успела только выкурить сигарету и подойти к трамвайной остановке. Черный “мерс” Игоря бесшумно подкатил к самым ее ногам.
– Классно выглядишь, – похвалил Игорь, когда Юля нырнула в комфортабельное нутро машины, пропахшее дорогим мужским парфюмом. Ей сразу стало душно. Она опустила стекло и ответила:
– Ты тоже.
Игорь, видимо, почувствовал ее настроение и попытался пристроиться к ней психологически.
– Что-то случилось?
Он вел машину вслед за трамваем, ожидая от нее указаний.
– Ничего, – усмехнулась Юля. – Кроме того, что три месяца назад разбился Никита. А вместе с ним – вся моя жизнь.
Юля полезла в сумочку за сигаретой, лаковая кожа сумки выскользнула из рук, упала, что-то посыпалось Юле под ноги.
– Сейчас остановимся где-нибудь и поговорим, – пообещал Игорь. Нажал кнопку бара, и перед Юлей оказались сразу пять видов сигарет. Она выхватила наугад, закурила.
На набережной в этот час было мало народу. Они сели за пластиковый столик в тени подстриженного тополя. Игорь взял бутылку пива и сок.
– Значит, тебе теперь негде жить? – уточнил Игорь, облизывая с губ пену.
Юля кивнула.
От того, что она рассказала Солодовникову о своей проблеме, на душе не становилось легче. Более того, ее не устраивало что-то: то ли его покровительственный тон, то ли равнодушие и небрежность официанта, который даже не удосужился протереть ее стакан, то ли что-то еще.
– Понимаешь, он словом не обмолвился, что записал эту квартиру на свою мать. Я как дура пришла вступать в наследство.
– А там – облом, – закончил за нее Игорь, наливая себе из бутылки новую порцию и кивая в такт ее словам. Он вел себя так, будто подобное происходит сплошь и рядом. – А со свекровью нельзя договориться? – предложил Игорь, хрустя чипсами. – В конце концов, Никита купил эту квартиру для себя, она это знала. Думаю, ты сгущаешь краски. Ваша с Никитой дочь – ее внучка.
Юля усмехнулась.
– Ты не знаешь мою свекровь. У нас с ней отношения напрочь испорчены. Она будет рада видеть меня у разбитого корыта.
Юля отвернулась и посмотрела на Волгу. Тучи уползли на противоположный берег, вымытое солнце трогало воду искристыми лучами. Когда они с Никитой начали встречаться, свидания назначали исключительно здесь, на набережной. Когда смотришь на воду, на далекие очертания другого берега, кажется, что все впереди замечательно, а город такой же красивый, как это место, и ощущение молодости и счастья легко бежит по венам и артериям подобно реке.
Они поженились, когда Никита был на третьем курсе, а она – на первом. Свекровь была в ужасе. Ее единственный сынок, надежда всей жизни, и вдруг… Ладно бы невестка попалась из обеспеченной семьи, а то так, голь перекатная. Когда сын все-таки женился, не вняв мольбам матери, та надулась, заняла позицию наблюдателя, готовая в любой момент вставить едкое словцо по поводу никудышной жены Никиты. Но Никита имел удивительное свойство – он всегда плевал на чужие советы. Выслушивал их с лицом “себе на уме” и, посмеиваясь, обещал сделать все, “как скажете”. И делал так, как никто от него не ожидал.
– И все-таки поговори со свекровью. Внучка все же…
– Да говорила я, – с трудом отрываясь от воспоминаний, откликнулась Юля. – Вернее, она со мной. Когда делали поминки на сорок дней, она меня спросила: “Где жить-то теперь собираешься? Квартиру-то сынок на меня записал, обеспечил матери старость”. Я не поверила ей! Думала, заговаривается она от горя. Единственный сын в автомобильной катастрофе разбился. А она твердит свое: “Ну ничего, у тебя денег много. Никита тебя как королеву содержал. Ни дня не работала. Да и замуж выскочишь, молодая еще”. А к Оленьке она всегда была равнодушна, поскольку дочь на меня похожа, не на Никиту.
– Ну а деньги-то у вас остались?
Игорь отодвинул пустой стакан и достал сигареты.
– Какие деньги? – возмутилась Юля. – Мы все угрохали на квартиру. Хрущобу свою, полуторку, продали, мебель старую тоже. Даже гараж с погребом. Никита говорил, что гараж будет присматривать возле новой квартиры. Чтобы поближе.
– Насколько я был в курсе дел Никиты, у него имелись деньги. Что же за квартира такая, что он в нее все до копейки вложил?
– Хорошая квартира. В элитном доме, в двух уровнях, трехкомнатная.
Игорь присвистнул.
– Достойную старость мамаше обеспечил. Криво усмехнулся. Глаза его от пива заблестели, на скулах появился румянец. Вообще Солодовников светился довольством жизнью и безмятежностью. Раньше у них с Никитой были общие дела, они кружились в одних кругах, ездили на одни курорты. Доход у них был примерно одинаков, возраст – тоже. И вот Никита как бы вырвался вперед – иномарка у него новехонькая появилась у первого, и квартиру в элитном жилом комплексе он первый отхватил. И вот в один момент – бац! Все вдребезги! Машина – всмятку, квартира, считай, никому не досталась. Мать наверняка ее продаст, чтобы получше питаться. А вот у него, Солодовникова, все тип-топ. Тише едешь, дальше будешь. “Мерс” он купил хоть и подержанный, и позже Скачкова, но зато… “Мерс”, одним словом. Бог даст, и квартиру сменит. Может, как раз у Никитиной мамаши и выкупит.
Именно эти мысли и заподозрила в аккуратно подстриженной голове Солодовникова молодая вдова, сидящая сейчас напротив него. “Зачем я обратилась к нему? – скривилась она, как от боли. – Ему до фени мои проблемы. Он был другом, пока зависел от Никиты. Пока у них были общие дела. Теперь ему до лампочки. Да и может ли он помочь? Чем?”
– Чем я могу помочь? – эхом на ее мысли отозвался Игорь.
– Мне нужно устроиться на работу, – вслух подумала Юля и отхлебнула сок.
– Образование? – деловито осведомился Игорь, выпуская дым в сторону.
Его строгий дорогой костюм не вязался с пластиковыми столиками летнего кафе, запахом шашлыков и темной бутылкой пива “Толстяк”. Имидж Солодовников сменил, а привычки остались старые.
– Я окончила философский факультет университета.
– Угораздило тебя, – протянул Солодовников, по-новому оглядывая ее с головы до ног. – Ну а печатать ты умеешь? Компьютер знаешь?
– Я научусь, – быстро ответила Юля, испуганно отмечая, как внутри все леденеет.
Тучи вернулись из-за Волги, поднялся ветер и стал кружить по набережной белые пластиковые стаканчики и обертки от мороженого. Она ничего не умеет, никогда не работала и не представляет, как станет теперь жить. Деньги катастрофически тают.
– Да не паникуй ты… – Игорь протянул руку и накрыл ладонью ледяную Юлину. – Что-нибудь придумаем.
Рука у Солодовникова была теплая, мягкая и тяжелая. Юля вынула из-под нее свою ладонь и поежилась.
– Извини, я отвлекла тебя от дел… Она взяла сумочку и поднялась.
– Ты домой? Я тебя подброшу, – засуетился Солодовников.
Ветер смахнул со столика пачку сигарет вместе с приготовленной для официанта сторублевой купюрой. Солодовников кинулся поднимать.
– Ничего, я на трамвае. Спасибо.
Юле почему-то хотелось поскорее уйти. Она злилась на себя за то, что обратилась к Игорю. Зачем? Получилось, что она жалуется на судьбу самым постыдным бабским образом. Она привыкла во всем полагаться на мужчину. Пришла пора отвыкать.
У остановки ее нагнали первые тяжелые капли дождя и черный Игорев “мерс”.
– Садись, промокнешь же! Довезу!
После секундного колебания Юля все же нырнула в салон “мерса”, и через минуту дождь накрыл город. Дождь стоял серой стеной. Машина врезалась в него, как ложка в кисель. Люди исчезли, рассочившись по подъездам и магазинам, а в салоне, пропахшем терпким мужским одеколоном, звучал ленивый голос Джо Дассена.
– Тебе нужен мужчина, – сказал Игорь, едва касаясь пальцами руля, – машина скользила сквозь дождь легко и бесшумно.
Юля поежилась и плотнее запахнула тонкий кардиган.
– Холодно? – заметил ее движение Игорь и снова накрыл ее пальцы своими, теперь его пальцы оказались более бесцеремонными – они с силой сжали Юлины и заодно через легкую ткань потрогали коленку.
– Я только что похоронила мужа, – напомнила Юля, пытаясь высвободить пальцы, – а ты предлагаешь мне ловить мужчин. У меня имеются более важные дела.
– Никита умер, а мы с тобой живы. – Игорь развернулся в ее сторону. Глаза его маслено блестели.
– Держись за руль и смотри на дорогу, Игорь. А то и мы с тобой угодим туда, где сейчас Никита.
Игорь что-то напряженно соображал. Он огляделся и быстро заработал рулем, разворачивая машину.
– Ты куда? – не поняла Юля и забеспокоилась. Но Игорь уже завел машину в какой-то тупик между домами, остановился и, наклонившись через Юлю, нажал кнопку на дверце с ее стороны.
– Отвези меня домой! – приказала Юля, исподлобья наблюдая за действиями Игоря.
– Зачем тебе домой? – улыбнулся Солодовников, и от него пахнуло пивом. – Там тебя никто не ждет. Ты ведь еще не забрала дочку от матери?
– Зато тебя ждет жена! – напомнила Юля и дернула дверь. – Что это еще за шуточки? Открой сейчас же!
– Ты такая слабая, одинокая, беззащитная… – бормотал Солодовников, двигаясь к ней и дыша ей в лицо пивом. Рука скользнула по Юлиной ноге и нажала куда-то за ее спиной. Юлино сиденье опустилось, и она оказалась внизу, а Солодовников нависал над ней тяжело дышащей громадой.
– Солодовников! Отстань! Ты с ума сошел! – кипела Юля, тщетно пытаясь оттолкнуть его.
– Я знаю, как тебе помочь… Я помогу тебе, – торопливо обещал Солодовников, трогая мокрыми губами ее шею. – Все будет хорошо. Ты правильно сделала, что обратилась ко мне, я для тебя все, что смогу. Только будь умницей.
Левая рука Солодовникова ползала по Юлиному бедру, задрав до “некуда” подол платья, а правая пыталась расстегнуть потайные застежки кардигана. Юля крутилась, стремясь освободить руку и нажать кнопку на двери, но Солодовников оказался слишком тяжелым. Заколка в волосах больно впилась Юле в голову. Придавленная нога затекла и онемела.
– Представляю, – услышала она будто со стороны свой голос, – как Никита приставал к твоей Люське, а она барахталась, как я сейчас… А может, и не барахталась, была посговорчивей? У тебя как жена насчет этого?
– При чем тут Людмила? – Солодовников оторвался от Юлиных пуговиц и приподнял голову. – Что, они с Никитой?..
– А почему нет? Тебе такое в голову не приходило? Люська на Скачкова поглядывала. А он был не промах.
– Ты что-то знаешь? – Игорь приподнялся, пытаясь заглянуть ей в глаза.
Воспользовавшись его замешательством, она выдернула затекшую коленку и на ощупь открыла дверь.
– Дура! Там же ливень! – дернулся Игорь, когда она двинула коленкой вперед. – Не темни, у твоего муженька что, действительно были шашни с моей Люськой?!
– Никита был красивый мужик, – сказала Юля, приводя в сидячее положение свое кресло. – И обходительный в отличие от тебя.
Она резко открыла дверь машины. Так, что чуть не стукнулась о стоящий поблизости мусорный бак.
– Да ладно, что ты ломаешься! Можно подумать – не хочешь, – потянулся вслед за ней Солодовников.
– Забудь, пожалуйста, все, что я сегодня тебе рассказывала, – наклонилась к нему Юля. – Считай, что я никогда не обращалась к тебе. Поскольку не считаю тебя другом Никиты.
Юля развернулась и торопливо пошла прочь из грязного закоулка.
– Эй! А про Люську с Никитой ты что, пошутила? Или нет? – заорал ей вслед Солодовников. – Я не понял!
– Идиот, – процедила сквозь зубы Юля Скачкова, ступая в босоножках в бурлящий поток на проезжей части. Когда она добралась до своего дома, на ней не было сухой нитки. Открыла дверь и прислонилась к ней спиной. Только теперь она почувствовала противную внутреннюю дрожь, бьющую изнутри. Она бросила сумку и открыла дверь ванной. Покрутила кран горячей воды – пусто. Это обстоятельство почему-то добило ее окончательно. Она зло хлопнула дверью ванной и потащилась в зал. Здесь кругом громоздились коробки с вещами, приготовленные к переезду. Она перешагнула через них и опустилась в кресло. Дрожь не унималась. Юля стала думать, как ее унять. Телефонный звонок неприятно резанул слух. Звонила квартирная хозяйка. Напоминала, что срок оплаты послезавтра, и попросила, чтобы сумма была в долларах.
– Я помню, – буркнула Юля.
– Вы не забыли, что до десятого числа квартиру нужно освободить? – не унималась хозяйка. – Я договорилась с людьми, так что…
– Сегодня только четвертое! – рявкнула Юля и бросила трубку.
На нее навалилось оцепенение. Сумерки стянулись в густую ночь, а она все сидела, не включая света. Мысли, одна мрачнее другой, настигали ее.
Что ей теперь делать?
Пополнить собой армию нищих, которые толпами тусуются по вокзалам? Стать леди Бомж? Или прийти к брату в его многодетную семью вместе с мамой и Оленькой?
Впервые в жизни Юля иначе, чем всегда, подумала о тех бедолагах, которые уходят из жизни добровольно. Если, например, открыть газ, лечь на диван и уснуть? Наверное, ничего не почувствуешь…
В душе что-то треснуло. Юля почувствовала, что ею овладевает паника. Она вскочила и заметалась по квартире, словно здесь, в каком-то из углов, могло иметься что-то такое, что подсказало бы ей выход. Она включила свет в комнате, в прихожей, на кухне. Кругом. Обошла каждый угол. Пока не ткнулась взглядом все в тот же телефон. Это была подсказка. Но – кому звонить? Кому можно позвонить ночью, чтобы человек захотел и смог тебя выслушать? И не только выслушать, а развернуть твое настроение на сто восемьдесят градусов, перевернуть с ног на голову, чтобы выход нашелся сам собой?
Юля тщетно перебирала в уме всех своих знакомых, всех из их с Никитой окружения и не находила ничего подходящего. Телефон доверчиво и в то же время требовательно взирал на нее.
Юля взяла записную книжку и стала листать, не смущала ночь за окном. Если она не поговорит сейчас же с живым и светлым человеком, утро для нее наступит уже никогда.
Перерыв записную книжку, она вытащила кипу фотоальбомов. Неужели нет никого, кто мог бы ей помочь? Не может такого быть! Ведь бывало ей, в жизни по-настоящему хорошо? Когда? Где? С кем? Юля торопливо листала снимки, пока не наткнулась на прошлогодние кадры отдыха в санатории “Лесная поляна”. Светлым пятном всплыл из памяти их балкон, звездная летняя ночь, когда они втроем – Юля, Наташа, дядька из соседнего номера – читали вслух стихи и говорили о своих болезнях. Они старались перещеголять друг друга в экзотичности заболеваний, степени их развития. Впрочем, область заболеваний была одна – разговор крутился вокруг почек. Наташе, Юлиной соседке по номеру, недавно удалили почку, которая почему-то оказалась двойной и отказывалась работать. Наташа тогда и заявила: было три, осталась одна. Мужик из соседнего номера сказал; что она салага по сравнению с ним, поскольку у него обнаружили целых четыре почки, и со всеми четырьмя у него проблемы. Юля тихо давилась смехом и удивлялась себе, поскольку ее собственные камни в левой почке оказались цветочками по сравнению с рассказами соседей. И вдруг среди ночной идиллии раздался хриплый бас с нижнего балкона.
– Да угомонитесь вы наконец? Три часа ночи! Весь санаторий в курсе, сколько у вас там почек, ёкарный бабай!
Тогда они стали давиться смехом все трое и долго корчились, не в силах успокоиться. А утром, за завтраком, все трое как по команде прыскали, едва взглянув друг на друга.
Юля стала невольной свидетельницей зарождающегося романа Наташи с главным врачом санатория, Евгением Петровичем.
Наташа была, безусловно, светлым человеком и своей мощной положительной аурой притягивала людей. Юля сразу вспомнила, что Наташин телефон она записала на астрологическом календаре, купленном в санатории. С паникой подумала о том, что не в состоянии вспомнить – в какую из коробок сунула календарь. До утра она успела перерыть все свое хозяйство, но нашла его! Дрожа и нервничая, она набрала Наташин номер.
Глава 3
Почему, оказавшись в тупиковой ситуации, она не сразу вспомнила о Наталье Михайловне? Почему она не додумалась сразу обратиться к ней за советом? Кому, как не Наташе, знакома ситуация тупика, безысходности? Да та просто живет в состоянии тупика уже очень долго и даже умудряется ловить минуты счастья.
Своим теплом и жизнелюбием она притягивает людей подобно магниту. К ней хочется прислониться душой, попасть в сети ее расположения, рассказывать ей секреты и плакаться в жилетку. Ее цветущий внешний вид (несмотря на все болезни, беспробудное пьянство нигде не работающего мужа), ее умение найти в любой ситуации положительный момент как-то сразу расположили к ней Юлю. Потом, после санатория, они стали общаться по телефону и даже несколько раз были друг у друга в гостях. Город-спутник, где жила Наташа, находился не слишком близко по меркам Юли, и она отправлялась туда на машине Никиты. А Наташа заглядывала к Юле как-то раз вместе с Бородиным. Юля поила их чаем.
А вот последние месяцев пять они потерялись, но, оказывается, не навсегда.
– У тебя же есть дача! – вдруг сказала Наташа, когда Юля закончила свое печальное повествование и они обе, наплакавшись, сидели с ногами на диване.
– Дача? – эхом вторила Юля, с трудом пристраивая свои мысли в то русло, которое ей выбрала гостья. – Это развалюха-то в Вишневом? Я, Наташ, честно говоря, не представляю, что из этого можно извлечь. Никита и купил-то ее по дешевке, под снос. Из-за земли. Он намеревался там дом строить. В будущем.
– Правильно. Потому что там красиво.
– Откуда ты знаешь?
– Мы с Бородиным проезжали там. С дороги Волгу видно, ночью мост в огнях, и пароходы плывут.
– Даже если я продам этот дом, мне не хватит вырученных денег даже на комнату в коммуналке здесь, в областном центре. Да я и не смогу его продать, поскольку он оформлен на Оленьку.
– У тебя есть дом! – как заклинание твердо повторила Наташа. Словно и не слышала того, что говорила ей Юля. – Так что причин для абсолютной паники нет. Я не предлагаю его продавать. Я предлагаю в нем жить.
– Жить? – не поверила своим ушам Юля. Она и в Вишневом-то никогда не была и дома этого не видела. Никита показал ей документы и объявил, что теперь у них есть дача. Она только плечами пожала. Не все идеи мужа вызывали у нее бурный энтузиазм. Купил у каких-то пьяниц дом по дешевке, это его дело. Вот будет там нормальная дача с садом и лужайкой, они с Оленькой станут проводить там уик-энды. С удовольствием.
Могла ли она предположить, что эта пресловутая “дача” станет их с дочкой единственным пристанищем?
Денег оплачивать квартиру нет. На работу без стажа и с такой “экзотической” специальностью никто брать не спешит.
– А что я там буду делать? – недоверчиво поинтересовалась Юля.
– А что и все. Да у них там пенсионеры из наших мегаполисов накупили дач, квартиры в городах детям оставили и наслаждаются свежим воздухом. Будешь вишню продавать на трассе, там все этим живут. Мысли в порядок приведешь. А там видно будет.
Теперь уже Юля не возражала так рьяно. Она ходила по кухне, заваривала чай, готовила в микроволновке горячие бутерброды, по капле впускала в себя Наташино бредовое предложение.
А что? Хоть какой-то выход. В тупик уже проникла струйка свежего воздуха. По крайней мере можно съездить и посмотреть. У нее больше нет сил сидеть на чемоданах, перешагивать через упакованные, готовые к переезду коробки и ждать чуда.
– На что ты живешь? – поинтересовалась Наташа, наблюдая, как Юля движется по квартире, совершая выбор.
– У нас было немного, на какое-то время хватит. За квартиру дорого платить. Хозяйка приходит день в день и требует свои сто долларов. Если бы у меня была какая-нибудь специальность типа экономиста…
– Или юриста.
– Вот-вот. Я ведь хотела получить второе высшее, Никита был против. А о том, чтобы я работала, не могло быть и речи! Сиди дома и обеспечивай ему тыл.
Наталья Михайловна зажмурилась:
– Пожить бы так хоть недельку – за чьей-нибудь спиной! С забитым холодильником, чтобы голова ни о чем не болела.
Юля обернулась и смерила ее недоверчивым взглядом.
– Вы бы не смогли, Наталья Михайловна. Натура не та.
– Это точно. Сбежала бы на работу. Вернее, на работы.
– Вы так и работаете в двух местах?
– Теперь в трех.
– С ума сойти! Это с твоим-то здоровьем! – ахнула Юля, от изумления вновь перейдя с “вы” на “ты”. – Ты же говорила, что хоть одну бросишь! Хотя бы школу!
– Школу не могу. В этой школе Лерка учится. Я им помогаю к смотрам готовиться. Попросили спектакль поставить, как я откажу? Лерка и так оценками не блещет, так хоть учителя к ней внимательней относятся, чтобы мне угодить.
– Ну а Дом творчества? Ты же говорила, что смотреть там уже ни на что не можешь и директор тебя достал?
– Достал. Верно. Но там дети, которых я пять лет растила. Хорошая группа, жалко бросать. Мы с ними “Чиполлино” ставим. Знаешь, я придумала применить поролон для постановки, и…
– А радио? – перебила Юля, не особо горя желанием слушать Наташин фанатичный рассказ об очередном шедевре, который унесет у нее новую порцию здоровья, а судьи на очередном фестивале изрядно попортят кровь.
– Радио? Там платят хорошо. Работы, правда, много, но все-таки платят. Нефтеперерабатывающий завод, не какое-нибудь депо.
– Молчу, молчу, – улыбнулась Юля. – Вот только когда ты все успеваешь?
Наташа усмехнулась с горчинкой.
– А куда мне деваться, Юль? Куда деваться? Рожнов не работает. А если и устроится куда, непременно попадет в приключение. То машину разобьет, то пьяный за руль сядет. Я только его права раз пять у милиции выкупала. А машин сколько отремонтировала на свои деньги – не перечесть. Пусть уж дома сидит, мне дешевле обходится. А Лерку одевать надо, лечить, учить… Она школу заканчивает. Если бы она еще это ценила…
В Наташином голосе послышалась горечь. Откровенная досада на дочь выплеснулась наружу.
– Что-то случилось?
Сигарета означала особенно волнующую тему. Наташа курила редко, только во время посиделок с подругами и когда волновалась или нервничала. А Юля… Если рассказы о буднях Дома творчества ее мало интересовали, то тема “дочки-матери” являлась живой и близкой.
– Лерка… переспала с парнем, – выпустив дым, сообщила Наташа. Банальные, по сути, слова применительно к дочери казались чудовищными, грубыми, неправдоподобными. Обида с новой силой хлынула в грудь. Ветра поперек, заставив закашляться.
– Сколько ей? Шестнадцать? – уточнила Юля, выдержав паузу.
– Пятнадцать! – невесело усмехнулась Наташа. – Ей только в следующем месяце шестнадцать исполняется. Она с шести лет в школу, пошла. Сопля! И ладно бы – приспичило! Ладно бы она так сгорала от страсти, что невмоготу, а то ведь нет, ей ничего такого не надо было – просто любопытство! Он уговорил ее попробовать!
Наташа уронила пепел на юбку, неловко взмахнула рукой с сигаретой – новая порция пепла упала теперь уже в стакан с Юлиным чаем. Она злилась на себя за то, что раскрыла их с Леркой тайну постороннему человеку. Рассказанная, она казалась ей еще более ужасной. Нельзя было этого делать, это личное…
– Успокойся, все уже случилось. – Юля убрала остывший чай и открыла створку шкафчика, где стояло несколько бутылок. – Молдавского вина хочешь? – спросила она и, не дождавшись ответа, достала фужеры и темную красивую бутылку. – А как ты узнала? Она сама тебе рассказала?
– Из письма. Письмо прочитала. Как будто кто толкнул.
– Ты прочитала ее письмо?
Юля посмотрела на гостью с каким-то новым выражением.
– Да, прочитала! – с вызовом ответила Наташа. – И твоя подрастет, ты поймешь, что невыученные уроки – это цветочки. И будешь и письма читать, и записки. Ты знаешь, у меня сейчас такое чувство, что меня все предали. Рожнов – давно. А теперь вот – дочь.
– Но при чем здесь ты? – попыталась найти связь Юля. – Вряд ли она в тот момент думала о тебе. Она лишь сделала хуже себе, испортив первое впечатление об интимных отношениях.
– Она – это я. Я – это и она тоже. Мы неразделимы, – горячо возразила Наташа, не зная, куда деть окурок, и яростно терзая его в пальцах. – Я стараюсь обо всем говорить с ней откровенно, я не обхожу эти темы, как некоторые матери. Так за что она так со мной?
Наташа не выдержала – на глаза набежали слезы.
– Ну, ну, ну… – Юля дотронулась до Наташиной руки. – Все не так страшно. Она сама этого захотела. С парнем, который ей нравится. А могло быть иначе. Меня вот сегодня пытались изнасиловать. Мне хоть и не пятнадцать лет, но, знаешь, приятного мало. Ну брось. Давай выпьем. Выпьем за наших дочек. Чтобы у них все было… – Юля запнулась. Потом задорно тряхнула челкой: – Чтобы у них все было!
Выпили. Вино оказалось густым и терпким. Юля отметила, что паническое состояние, овладевшее ею этой ночью, отступило, переплавилось в иное. Она думала о дочке, о том, что скоро ее первый учебный год, и мысль о незнакомом месте с кисло-сладким названием Вишневый вернулась.
– Наташа! Как хорошо, что ты есть… – улыбнулась Юля. – Может, ты съездишь со мной в Вишневый?
– Мне в деревню нужно. Пока я с Леркой не поговорю, я буду жить как на раскаленной сковороде. Я к тебе потом приеду, как устроишься. У тебя обязательно все будет хорошо.
Наташа понимала Юлину неуверенность. Юля прожила десять лет за широкой спиной Никиты, не зная и не стремясь узнать жизнь. А теперь хочешь не хочешь нужно выходить в эту жизнь, как зимой на мороз.
– Никита снится? – невольно вырвалось у Наташи.
Она сразу пожалела, что спросила. Но вопреки опасениям Юля оставалась спокойной. Только задумчиво посмотрела в мутный квадрат окна, словно оттуда мог явиться в ее сны покойный муж.
– Один раз. Стоял вдалеке так: и смотрел виновато. Самое интересное, Наташ, в жизни он на меня так никогда не смотрел. Я такого его взгляда не помню виноватого. Всегда уверенный, даже немного снисходительный. Виноватый – никогда.
– А когда ссорились?
– Я всегда первая мириться начинала. Я долго не могу выдержать молчания. Он у нас в семье всегда главный был во всем. Даже одежду мне покупал на свой выбор.
– Как это?
– Ну так. Раньше, как только поженились, я, бывало, куплю себе что-нибудь, он обсмеет меня. Говорит: наряд председателя колхоза “Десять лет без урожая”. Потом я без его одобрения ничего покупать не стала. Теперь уж и не соображаю без него – идет мне или нет.
Наташа покачала головой. Все, что говорила о своей семейной жизни Юля, было для нее настолько странно, что она с трудом представляла себе подобные отношения. Хотя если бы она жила с Женей, то… Пожалуй, она не прочь ходить с ним по магазинам в поисках какой-нибудь блузки. Пусть бы он диктовал ей, она доверяет его вкусу. Лишь бы он был рядом… Всегда. Но это невозможно. Он опутан паутиной жизни так же плотно, как и она сама. Почему у других так легко и просто получается? Разошлись, разменялись, переженились. А у них будто не нити отношений, а цепи. Может, она все усложняет?
– Я вообще своего мужа мало знала, – озвучила свои мысли Юля, а Наташа не сразу оторвалась от своих. – Его жизнь там, за пределами дома, была для меня непонятной. Он мне никогда не рассказывал о работе, о своих делах. Ну, знаешь, как это бывает в других семьях, где все обсуждается. Теперь я не знаю его настоящих друзей и вообще – были ли у него друзья? Не в курсе – какие и где у нас были деньги, что мы имели. Не понимаю логику многих его поступков. Например, с этой квартирой. Почему он купил ее на имя матери? Может, он хотел со мной развестись?
– Глупости, – остановила ее Наташа. – Так можно не знаю до чего додуматься! Жила не тужила за Никитой как за стеной. Он, может, всем вам намеревался по квартире купить со временем. Кто его знает…
На следующий день, подогретая разговором с Наташей, Юля съездила за дочкой, и они отправились на вокзал. Оля смотрела на все с удивлением. Даже рот у нее оставался открытым, словно являлся дополнительной антенной для восприятия.
– Мам, а это почему? А это кто, мам?
Уже на перроне Юля засомневалась – правильно ли она сделала, потащив с собой дочку. Оля первый раз ехала в электричке! Она не знала никакого транспорта, кроме их комфортабельной машины и салонов такси. И вдруг на нее разом, без подготовки, вывалилось все, что являлось сутью пригородной электрички: грязь; пьяный, уснувший на лавочке, выставив ноги в проход; глухонемой, разносящий книжки о: здоровом образе жизни; фанатичные сектанты, раздающие брошюрки; цыгане, коверкающие эстрадные хиты… Юля, как экскурсовод, пыталась объяснить дочери суть явления. Но видела, что та не понимает. Проехали уже полчаса, а Оля все еще с опаской чужака смотрит на свое новое окружение. Она даже ни разу не взглянула в окно, широко распахнутыми глазами изучая содержимое вагона. Девочка была в ступоре, нос к носу столкнувшись с жизнью. Едва проехав станцию со смешным названием Половинка, электричка сбавила ход и встала посреди чистого, поля. Устав от впечатлений, Оля уснула, уткнувшись матери в бок. Юля отвернулась в окно, но, поскольку смотреть было не на что, вскоре вынуждена была вернуться к действительности, которая отнюдь не утешала. Все та же нищета, грязь и безвкусица заполняли старый раздрыганный вагон. Ее внимание привлекли мать с дочкой – только что вошедшие. Мать, молодая женщина спортивного вида, стояла и наблюдала за девочкой лет восьми. Ее дочь металась от окна к окну и притопывала ножкой.
