Текст книги "Тревожный Саббат (СИ)"

Автор книги: Алина Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 3. Праздник непослушания. Немного огня

Утром девушка проснулась от звонка Асмодея, который напоминал о предстоящей тренировке. Ким пришла в зал первой, она хотела вспомнить все и стать той самой девочкой, с улыбкой управлявшей огнем. Но руки не слушались, ноги ослабели, и Ким ощущала себя древней старухой.

– Ты справишься, – услышала она тихий голос Чайны. – На, выпей, это чаек-бодрячок с гибискусом и имбирем.

– Я ничего не помню.

– Ты помнишь базу. И хочешь огня. А это уже немало. Начни с простого – с трехбиток, мельниц и цветов. Затем переходи на веера. Пойми, сложные программы мы будем делать потом. А сейчас наша цель – хорошо выступить на Иванов день. Доказать, что и без Подружки Сталкер что-то можем. Так что крути, девочка.

Но Ким не стала продолжать, а вышла в раздевалку, чтобы выпить воды.

Когда она открыла дверь, то заметила высокую темную фигуру с длинными спутанными волосами, свисавшими до пояса.

– Ингрид! – воскликнула фаерщица.

Фигура медленно подняла белую руку с неестественно длинными пальцами.

Ким нажала на выключатель, и в этот же момент лампочка лопнула. Осколки рассыпались по всей комнате.

– Странно. Я же на прошлой неделе ввинчивал лампу, – Чайна легонько отодвинул девушку с порога.

– Там кто-то есть!

– Тебе почудилось. После работы с мелькающими предметами, возможны зрительные иллюзии, – пожал плечами фаерщик.

Ким вдруг поняла, что хороший парень Чайна ни за что не поверит в призраков. Со вздохом она вернулась к тренировкам, пока фаерщик менял лампочку и убирал осколки.

«А может, это вовсе не привидение? Вдруг Ингрид пытается меня запугать, чтобы я ушла из группы? Она – ведьма, которая ненавидит меня за Еретика и прошлое. Вероятно, что призраки – ее слуги, колдовские шестерки, – размышляла девушка. – Что ж, не на ту напала. Мне здесь самое место. Но насколько далеко Ингрид может зайти? И как же защититься от ее колдовства?»

– Я прошу минутку внимания, – в зал вошел Асмодей, держа за руку Ингрид. Волосы девушки были аккуратно заплетены в косу. У Ким неприятно кольнуло в груди. – Нам надо обсудить программу на веерах, поях и стаффах, которую мы представим на городском празднике Ивана Купала. Или Саббата, называйте как угодно. Ингрид, излагай, ты обещала подтянуть хореографию.

– Я предлагаю романтическое представление в стиле конца XIX века. Девочки в корсетах и длинных юбках, парни одеты по тогдашней моде. Сначала будут просто танцы, и некоторым роботеткам придется стать пластичней, – усмехнулась Ингрид, бросив презрительный взгляд на Ким.

Но там промолчала, скромно потупив глаза.

– Затем мы все показываем элементы на поях, самую базу, не больше, – продолжила фаерщица. – После выходят мальчики с драгон-стаффами. Это зрелищно и брутально. Затем девушки с веерами – воплощение женственности. Парные танцы со стаффами и веерами и наконец, хоровод, в который вовлекаем и зрителей. Все, финита ля комедия. И костюмы у нас есть, и реквизит. У кого какие возражения?

– У меня, – тихо сказал Ким, примерно подняв руку.

– Говори, – кивнул Асмодей.

– Мы можем обойтись без прикосновений.

– Что? А больше тебе ничего не надо, недотрога несчастная? Какие еще привилегии? – желтые глаза Ингрид сузились от злости.

– Мы постараемся не прикасаться к тебе или прикасаться в перчатках, – пообещал Заратустра. – А ты, Инг, будь терпимее. А вообще, ты – молодец! План номера очень даже неплох. Надеюсь, и наше воплощение не подкачает. А теперь начинаем тренировку.

Чайна и Асмодей включили музыку и встали друг напротив друга и начали вращать драгон-стаффы. Каждое их движение было отточенным и отработанным до идеала, но фаерщики все равно периодически поправляли друг друга:

– Эй, плоскость сломал, салага.

– А ты не попал в куплет.

– Грязно, грязно. Надо работать.

Ким засмотрелась на их мускулистые сильные тела, хоть давно уже изжила в себе любые плотские мысли. Она вдруг представила, как Асмодей гладит ее спину своей сильной рукой, одинаково крепко и уверенно сжимавшей горящий драгон-стафф, руль автомобиля и ладонь любимой женщины.

– Что, нравятся наши мальчики? – услышала она ехидный голос Ингрид. – Ах, да. Я забыла, ты же асексуалка и недотрога. И даже не спишь с собственным парнем. А я-то думала, Еретик вырос симпатичным.

– Отвали, – устало ответила Ким.

– Не могу, потому что ты теперь в нашей команде, как бы я к этому не относилась. Бери веера, будем учить базу.

Ким сжала кулаки в порыве недовольства, но подчинилась.

Неожиданно Ингрид оказалась толковым учителем. Она сразу подмечала ошибки Ким и давала дельные советы.

К концу тренировки бывшая ученица цирковой школы вспомнила если не все, то очень многое.

– Спасибо, – искренне поблагодарила она. – Ты не такая жесткая, какой хочешь выглядеть.

Желтые глаза Ингрид нехорошо сверкнули:

– Пошла ты, – и, не попрощавшись ни с кем, фаерщица двинулась к раздевалке.

– Ким, у тебя есть планы на вечер? – с улыбкой спросил Асмодей. – Я бы хотел продолжить разговор, который мы так и не закончили.

– Как скажешь, – ответила девушка. – Чай, ты с нами?

– Конечно, я не упущу случая пообщаться с тобой в неформальной обстановке.

Через полчаса фаерщики уже были в доме с ротондой. Асмодей, не спрашивая мнения своих гостей, налил всем зеленый чай Би Ло Чунь. Затем выключил верхний свет и зажег несколько свечей.

Ким глубоко вдохнула и, поудобнее устроившись в кресле, начала рассказ:

– Мы с Ингрид никогда друзьями не были, но я много о ней думала, пыталась понять. При этом практически ничего достоверно не знала. Только что Ингрид родилась в Норвегии и прожила там несколько с родителями-переводчиками. Отсюда и необычное имя. Ну, и то, что она – ведьма. – Ким нервно скрестила руки на груди. – Я вообще-то не верю во всякую потусторонщину. Но…когда мы были подростками, в Верене творилось немало странного. Сейчас стало поспокойнее, и жители делают вид, что живут в среднестатистическом провинциальном городе.

Как это связано с Ингрид? Не знаю, но если бы она не была ведьмой, моя жизнь сложилась иначе. Да…Ингрид любила удивлять. Про череп я уже рассказывала. Ей ничего не стоило прийти в класс в черной мантии и, разложив на парте руны, предсказывать всем судьбу. Или уйти с урока физкультуры, сказав, что ей выпала руна, предостерегающая от травмы. А однажды Ингрид принесла своего кота и всех убеждала, что он – волшебный и умеет исполнять желания.

Я не скажу, что Ингрид в классе любили. Скорее – восхищались. И я восхищалась. Вы спрашивали, всегда ли я была лысой. Нет…До тринадцати лет моя коса достигала поясницы. Это потом, чтобы сгладить душевную боль и ненависть, я стала отрезать и вырывать себе волосы. Шаг за шагом. Прядь за прядью.

– Кого же ты ненавидела? – дрогнувшим голосом спросил Чайна.

– Не знаю. Наверное, себя, – равнодушно ответила девушка. И продолжила рассказ:

– Помните, давным-давно по телевизору шел сериал «Боишься ли ты темноты?». Там был «клуб полуночников». Ингрид придумала нечто подобное для одноклассников. Представьте себе лесок, не дремучий, но заблудиться можно, особенно подросткам. А в километре от него – кладбище. Вот там эти ребята и собирались. Жгли костры. Картошку пекли. Страшилки рассказывали. Что еще делали – не знаю, врать не буду.

В год своего тринадцатилетия Ингрид изменилась кардинально. Видели ее страшные желтые глаза? В начальных классах они были светло-карими. Сейчас, прочитав немало о ведьмах, я бы сказала, что она «вошла в силу». Но в тринадцать я чувствовала лишь притяжение и желание дружить.

В «клуб полуночников» еще входили Цеся и Еретик. Целестина была совсем иной. Это сейчас она – офисная дива и лучший сотрудник колл-центра. А в школе была тихой девочкой-отличницей. До одиннадцатого класса с косами ходила и была гордостью родителей. Еще она училась в музыкальной школе. Но на чем играла – понятия не имею. Уж не знаю, что такая малоприятная особа, как Ингрид, нашла в этой милашке. А вот с Еретиком все понятно. Они с Ингрид – просто два сапога-пара были, совершенно неуправляемые дети. Ну, и еще некоторые личности в клуб ходили. Темные лошадки. Я их почти и не помню.

– Значит, ты тоже захотела стать членом «общества полуночников»? – засмеялся Асмодей. – А Ингрид тебя не приняла. Поэтому столько детской ненависти к ней?

– Почему же, приняла. Только с условием. С одним банальным условием. Тысяча детей это делали до меня. И тысячи будут делать после.

– Что же такое Ингрид заставила тебя сотворить? – усмехнулся Чайна. – Мне уже страшно.

– Ничего особенного, – пожала плечами девушка. – Всего-то провести два часа на кладбище: с двенадцати до двух ночи. Сразу скажу, я была абсолютно не боязливым ребенком, все-таки цирковая школа…И безумно хотела дружить с Ингрид. Она казалась такой необычной и загадочной со своими рунами и странными историями. А я… Я каждый день, кроме воскресенья, тренировалась с огнем, ходила по канату, занималась общефизической подготовкой. И думала, что жизнь Ингрид гораздо интереснее, чем моя.

– Что случилось той ночью? – прямо спросил Асмодей.

– Страшное, – выдохнула Ким. – Я в тринадцать лет не верила ни в Бога, ни в черта. Но пришлось поверить. До сих пор не могу спокойно вспоминать. Итак, я пришла на кладбище, как договорились, без пяти двенадцать. Ребята выглядели странно – все в черном, очень бледные. Подозреваю, что они на самом деле были сатанистами. А может, мне это показалось в темноте.

Ингрид тогда сказала, что я не где-нибудь должна сидеть два часа, а на могиле купеческой дочки, Аглаи, которая померла в 1906 году от неразделенной любви. Да там был целый мавзолей! На склепе что-то вроде покореженной беседки, украшенной искусственными цветами. А внизу – грот с цинковым гробом. И кто же их цветы принес через столько-то лет? Кто помнил Аглаю? Мне стало не по себе. И особенно напугал полуразрушенный ангел с обрезанными крыльями.

«Залезай в склеп», – с улыбкой предложил мне Еретик.

«А что, пусть лезет, она же хочет быть с нами», – поддержал кто-то из шестерок. Но Ингрид пожала плечами: «С ума не сходите. В склепе полно пивных банок и использованных шприцов. Мы ж не на брезгливость ее испытываем, а на смелость. Итак, Ким, ты должна просидеть здесь два часа. Мы подождем у ворот. Пусть тебе явится дух мертвой девушки».

И тогда я осталась одна. Замерзла так, что зубы застучали. Но вскоре глаза привыкли к темноте, стало веселее. Я посветила фонариком и прочитала надгробную надпись. Цифры, конечно, уже не помню, но вот имя врезалось в память – Аглая Феоктистова.

А потом меня как будто кто-то позвал.

Я увидела женскую фигуру. Знаете, в минуту потрясения чувства обостряются. Я даже разглядела ее лицо – милое такое, с ямочками, а черные волосы заплетены в корону.

И это было самым страшным в моей жизни. Узнаю его из многих. Я смотрела на нее и не могла даже рукой шевельнуть. И что-то менялось в моей душе. Кажется, тьма завладела ею. Хотя я слишком поэтично выражаюсь. Не тьма, а обыкновенная человеческая обида. Я подумала, будто Ингрид и ее тусовка слишком много о себе воображают. И что мне больше не хочется заслужить их дружбу. А потом девушка растаяла. На ее месте появился огненный шар диаметром в человеческую голову.

А затем случилось что-то еще. И это самое важное в моей жизни! И все…Ничего не помню, кроме захлестывающей через край ненависти.

Очнулась я от того, что Ингрид трясла меня и называла по имени. Я грубо оттолкнула ее и пошла домой. Остальное помню, как в тумане.

На следующий день в школе встретила всю эту компанию, в столовой. А дальше …провал. Вроде бы Ингрид подошла ко мне и поинтересовалась, что случилось на кладбище. Но я отдернула руку с криком: «Не прикасайся ко мне». А потом (Этот момент мне потом уже рассказали), сама я не помню ничего. Еретик начал подшучивать над моей трусостью. Смеялся, что упала в обморок. И тогда я взяла чайник с кипятком и с криком: «Гори в огне, тварь», бросила в него.

Слава Богу, каким-то образом Женя увернулся, но правую руку обварило до кости. Потом вылечили, конечно. Говорят, там больше психологический шок и что-то подобное. Тем не менее, рука у него не работает и ничего не чувствует. Сколько операций, сколько разнообразной терапии было. Годы восстановления и впустую.

Я бы отдала свою руку, только бы Еретик выздоровел. Только бы дотронулся до меня. До моей груди, до сердца, и простил…. Вот поэтому я столько работаю. Коплю на новую операцию в Германии. Обещают полное излечение. И тогда я уйду от Еретика.

– Не понимаю одного: зачем ты с ним живешь? – спросил Чайна.

– Дело в том, нам тогда только исполнилось по тринадцать лет. Многое пришлось пережить вместе. Женя лежал в больнице. Это был не просто ожог. Он испытывал невероятную, адскую боль. Снова и снова сгорал заживо. Был такой беспомощный и несчастный. Ничего в нем не осталось от прежнего задиристого весельчака, лучшего друга Ингрид. Бывшего лучшего друга. Та сразу после происшествия куда-то уехала и даже не вспоминала о нем.

В общем, меня затопило чувство вины. Это было хуже физической боли. Я не знала, что делать. Меня таскали по психологическим экспертизам. Цирковая школа и мой класс дали прекрасные характеристики. Я плакала и кричала, что уронила чайник по неосторожности.

На самом деле у меня тихо ехала крыша. Из цирковой школы исключили, так как подозревали, что именно работа с огнем вызвала у меня приступ жестокости. Я съехала на двойки, начала жечь себя. Вот смотрите, до сих пор шрамы остались.

И каждый день подрезала волосы: по чуть-чуть, по сантиметру. И вырывала тоже. А потом побрилась, потому что от моих густых, пепельных волос ниже пояса, не осталось ничего. И тогда я пришла к Еретику в больницу. Попросить прощения и сказать, что всегда буду рядом. Он послал меня.

Я пришла на следующий день. Тогда он толкнул меня здоровой рукой. Так жалко это вышло. И все-таки Женька привык ко мне, даже по-своему полюбил. А я – нет. Я не чувствую к нему ничего. Только боль.

– Понимаю. Ты пыталась хоть как-то загладить вину, – вздохнул Асмодей. – И стала чуть ли не служанкой Еретика, исполняя все его прихоти. Но ты так и не ответила на вопрос: зачем с ним жить.

– Я не могу сказать, – прошептала Ким.

– Нет, мы должны знать правду, – жестко сказал Заратустра.

Ким подняла глаза:

– Я отвечу, но не тебе, Чайне.

– Мне все меньше хочется брать тебя в команду, после таких-то откровений, – пожал плечами Асмодей.

– Ладно, я расскажу, – крикнула Ким. – Раз вам так нравится лезть ко мне в душу, то слушайте. Два года я всеми силами помогала Евгению. И да, пыталась исполнить все его прихоти. Я сбрила волосы навсегда – мне так легче, правда. Но в неприкасаемую я превратилась в пятнадцать лет, когда мы с Еретиком стали любовниками. До этого мы были обычными подростками, пусть и со страшным прошлым. Клянусь, я пыталась загладить свою вину и стать ему опорой. Но Женька меня не простил. Так и не смог. Представьте себе, был самым красивым и мальчиком в школе, а стал инвалидом с изуродованной рукой.

Однажды он признался, что лучше смерть. Помню, как лежали рядышком на кровати, а Еретик плакал и звал Ингрид. Жаловался, что никогда ее больше не увидит. А если найдет, то не сможет показаться на глаза. Он считал себя жалким уродом.

«Скоро мы станем взрослыми. Ты получишь профессию, выйдешь замуж. А что я? Кто полюбит инвалида? Ты можешь поехать в Париж, покурить кальян на крыше, танцевать всю ночь и взять ребенка на руки. Ты сможешь жить полной жизнью.

Я же обречен на одиночество. И никогда не поцелую красивую девушку».

«Ты можешь поцеловать меня! Я хочу этого…»

«Врешь, я скорее поцелую мерзкого поутри».

Мне стало очень больно. И тогда я поцеловала его сама. А затем вытерла губы, скривившись от отвращения. А вот Еретику почему-то понравилось… Он долго обнимал и гладил меня тогда, в первый раз. Я дрожала от омерзения, ведь это было неправильно! Не ему ко мне прикасаться… Моя вина не давала Еретику права обладать моим телом.

Но я лежала, не шевелясь, и представляла огонь. Я мечтала, чтобы меня вырвало огнем! Чтобы боль и вина утихли хоть на мгновение.

Когда Женька закончил, то сказал, что я ему противна и ненавистна.

Этого я не могла больше терпеть! Я бросилась на него с ножом, порезала. Потом, конечно, обработала царапины, попросила прощения. И…мы поменялись ролями. Я начала издеваться над ним, а сама стала неприкасаемой.

Я постоянно оскорбляла Еретика, а он унижал меня в ответ. «Калека – уродина», «Неудачник – старая дева», «Грязная скотина – отмороженная роботетка». Так постепенно мы внушили друг другу, что больше никому не нужны. Даже родным и друзьям. Мы создали свой мир печали и злости, где малейшие прикосновения причиняют боль. И где нет места любви.

Да, это звучит ужасно. Но что вы хотите от двух озлобленных подростков?

Когда нам исполнилось по шестнадцать, родители Женьки уехали работать за границу. И…выразили желание, чтобы я пожила с ним некоторое время. Совсем недолго. Это растянулось на десять лет.

– Спасибо, Ким, достаточно, – натянуто улыбнулся Заратустра.

– Нет, вы хотели узнать правду, так слушайте. Пять лет мы мучили друг друга. Пять лет мстили за то, что сотворили в детстве. Сколько раз я хотела убить Еретика и освободиться. Но когда мне исполнилось двадцать лет, я взбунтовалась и объявила ему, что настолько сильно ненавижу, что не могу даже прикоснуться. Я попросила Женю отпустить меня и забыть все произошедшее. Он ответил, что это невозможно. Долго говорил о своих чувствах. Хотя какие уж тут чувства… Привычка, привязанность, смешанные с обидой. Так что уже шесть лет мы живем, как брат с сестрой, хоть и напоминаем иногда супружескую пару с тридцатилетним стажем.

Лишь изредка я надеваю черные лаковые сапоги, корсет, длинные перчатки, беру веревку…

– Ким, хватит!

– Нет, слушайте! Я беру веревку и связываю Еретика. Затем оскорбляю его, говорю, как сильно ненавижу, иногда могу ударить. А он… он смотрит мне в глаза и смеется. Все, я могу идти?

– Куда? – разом спросили остолбеневшие фаерщики.

– Домой, вы же не возьмете меня в группу, – усмехнулась Ким. – Зачем вам психопатка?

– Я бы с радостью пожал тебе руку, – вдруг сказал Чайна. – Не встречал еще более мужественного человека. И не вини себя и своего парня. Это был ваш способ выжить и сохранить свою душу.

– Сейчас между нами мир, – пробормотала Ким. – Ненависть прошла, а два врага научились существовать под одной крышей.

А Заратустра молча вышел. Через минуту он вернулся и протянул девушке кулон из бирюзы с серебряной цепочкой.

– Я безумно хочу сам надеть тебе его на шею. Но уважаю твое право на неприкасаемость. Когда-то я хотела подарить его девушке, которую любил – Инею. Она олицетворяла собой воду. Вы с ней похожи. Такие гибкие, текучие. И я дарю его тебе, Ким. В знак своей дружбы. Этот камень – символ честности и преданности. И ты обладаешь этими качествами, хоть и скрываешь их под мнимой озлобленностью и высокомерием.

– Надень мне его…Я потерплю, – Ким облизнула пересохшие губы.

– Хорошо, не бойся. Сними толстовку. Пожалуйста.

Ким разделась и, прикрывшись руками, опустила глаза. Через минуту она ощутила горячее дыхание Асмодея и прикосновение его пальцев, почему-то холодных, как лед. Ким закусила губу, чтобы не закричать от нахлынувших эмоций.

– Теперь ты – наша, – прошептал Заратустра, и их глаза встретились.

– Давайте чай пить, а то уже остыл, – резко сказал Чайна. – Хватит уже на сегодня душераздирающих откровений.

Ким залпом выпила свою чашку. Скомкано распрощалась с фаерщиками, ушла.

На ее щеках играл непривычный румянец.

Ким так и не рассказала друзьям, что узнала девушку-призрака. Ею была Аглая Феоктистова, в чей склеп Ким так опрометчиво залезла тринадцать лет назад.

Но почему Аглая решила появиться только сейчас? И какую беду это предвещает?

***

Следующее утро выдалось очень солнечным, и Ким пришла на работу раньше обычного. Равнодушным взглядом она окинула зал и бросила сумку на стул.

– Пойду погуляю, мой рабочий день еще не начался, – сказала она начальнику Александру.

– Ким, ты забыла две вещи, – вкрадчиво ответил тот. – Во-первых, поздороваться. А во-вторых, надеть парик.

– Мне жарко в нем, – пожала плечами девушка.

– Жарко? Да ты вообще обнаглела в последнее время, – хлопнул ладонью по столу менеджер. – Больше одной смены тебя работать не заставишь, парик не носишь…

– Александр, оставь меня в покое, – процедила Ким, глядя ему прямо в глаза. – Я не надену сегодня парик. И вот, смотри, – она расстегнула три пуговицы на блузке и, развернувшись, вышла в коридор.

У окна стояла Цеся и за чем-то внимательно наблюдала.

Ким подошла и встала рядом.

– А, привет. Что-то мне дышать нечем, – пожаловалась Цеся. – Смотри, там уличные музыканты. Они собираются каждый день и что-то играют на волынках.

– Это действительно волынка? – удивилась Ким, плохо разбиравшаяся в музыке.

– Да, я знаю точно, – кивнула Цеся. – все-таки десять лет посещала школу Искусств.

– А на чем играла?

– Не поверишь, когда-то хотела стать пианисткой.

– А я факиром, – сдавленным голосом призналась Ким.

– Но в итоге сидим в колл-центре и продаем никому не нужный ширпотреб, – неожиданно страстно выдохнула Цеся. – Ладно, нам пора работать.

Девушки вошли в зал. И замерли. Потому что на доске позора красными буквами было написано: «Ким, одень парик! Позор! Позор! Позор!»

Ким спокойно подошла к Доске почета и написала: «Никогда!»

И села принимать звонки. Она тарабанила заученный текст, как робот, и старалась не поднимать глаза.

Через пятнадцать минут она увидела на доске позора следующее: «Надень сейчас же. Или твоя группа лишится процентов за сегодняшние продажи».

Ким встала из-за стола и повесила парик на доску позора. Она старалась не смотреть в глаза коллег. Затем также молча села и принялась за работу. Но в этот раз говорить стало сложнее, пришлось прерваться и выпить стакан воды.

Вскоре фаерщица снова перевела глаза на доску: «Ким, твоя группа сегодня остается на штрафные два часа. Процентов вы лишены. Сейчас же надень парик»

Девушка подошла к доске и нарисовала руку с поднятым вверх безымянным пальцем. Потом снова села на место, глядя в пол.

Еще через некоторое время появилась надпись: «Вся смена лишится квартальной премии, если ты не наденешь парик!»

И тут у Нейрохирурга, молодого человека с татуировкой во всю спину, сдали нервы. Он рассчитывал на эту премию. И уже договорился с крутым мастером сделать рисунок бенгальского тигра на ноге. А тут какая-то роботетка ерепенится от чувства собственной важности.

Нейрохируг не спеша встал, поставил телефон на долгую паузу, установил на компьютере пароль, затем подошел к доске и снял парик. Так же не торопясь, подошел к девушке и аккуратно надел ей парик. При этом почти нежно прошептал ей на ухо: «Только дернись, детка. И я разобью в кровь твою самодовольную рожу. Твое дело – болтать и продавать. Поняла, роботетка?».

– Поняла, – проблеяла Ким, не на шутку испугавшись.

Через два часа девушка поймала записку от Цеси: «Молодец, я тобой восхищаюсь. Ты все равно победила».

Ким улыбнулась ей с искренней благодарностью, а затем расстегнула блузку так, что стало видно нижнее белье. Это не осталось незамеченным Александром:

– Так. Ким, ты опять взялась за свои фокусы. Сейчас же застегнись.

– Ой, вы о чем? – невинно спросила девушка. Хлопая ресницами.

– Коллеги! Александр домогается до Ким, – неожиданно крикнула Цеся. – Это харрасмент.

– Цеся? Ты что…Вы сегодня белены объелись? – выдохнул начальник. Он посмотрел на девушку почти с болью. – Да шут с ней, с роботеткой. Пусть хоть голой сидит. Но ты…Цеся…Ты всегда была такой…такой нашей. Такой правильной.

– Была, – коротко ответила Цеся, глядя Александру в глаза.

Тот махнул рукой и отошел от группы № 17.

Вскоре доски позора и почета приобрели свой привычный вид. Менялись фамилии. Слышалось:

– Самойлов, плохие показатели по времени.

– Лемешев, у тебя ни одной продажи за час. Стыд и позор.

– Работаем, думаем о будущем. Клиенты – наше счастье.

Закончив смену, Ким и Цеся спустились в раздевалку.

В этот раз девушка взяла парик с собой: «И что на меня нашло? – с тоской подумала она. – Зачем я дразнила Александра? Кому хотела доказать свою правоту? Но как же все надоело».

В ту ночь девушка не бежала, а плелась, еле переставляя ноги. Ее все время преследовал холод, хотя стоял теплый май. Ким смотрела на звезды и думала, что все пропало: «Боги мертвы, и молиться некому. Призракам нужна моя боль, а может, и жизнь».

Девушку трясло все сильнее. И когда она вошла в подъезд, то увидела пятна свежей крови на стенах. Ким зажмурилась и затаила дыхание. Затем опустилась на колени, а когда подняла голову, то увидела перед собой призрака с зеленоватой кожей.

Казалось, что сильнее бояться уже невозможно, но Ким стало совсем плохо. Ее сердце застучало, глаза закатились. И фаерщица потеряла сознание. И сразу ей стало удивительно покойно, как в детстве, когда девочка сидела в цирковой раздевалке и читала сказки. Очнулась Ким в объятиях Еретика, который баюкал ее на руках.

– Только не ори! Перебудишь весь подъезд. Сама идти сможешь?

– Смогу. Что со мной было?

– Ты упала в обморок. Это все тренировки. Говорил же, что незачем тебе брать на себя дополнительные нагрузки.

Ким лишь досадливо махнула рукой и пошла в квартиру. Всю ночь ей снился странный замок, объятый огнем. Девушка пыталась потушить пламя, которое разгоралось все сильнее.

Она и представить не могла, что в этот момент Ингрид стоит в кругу ведьм и просит о помощи. Но те отрицательно качают головой.

– Что-то страшное грядет, – шепчет Алиса, Главная жрица. – Какого совета ты ждешь, если сама знаешь все. А чего пока не понимаешь, откроется со временем.

Она накрывает Ингрид черным покрывалом.

– Я ничего не вижу…

И не увидишь. Пока не впустишь в себя Тьму, не сможешь различить Свет.