Текст книги "Имани (СИ)"

Автор книги: Алина Политова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Ладно. Не знал, что ты такой идиот. Но ладно, даже где-то тебя понимаю. Я тоже хотел свалить. Взял эту командировку, а сам мотылялся в Краснодаре, у брата месяц. У меня бабло в заначке, чтобы если стану на лыжи, банк счета не арестовал. Братуха мне слепил новый паспорт. Но... я в последний момент обломался. Надо было валить заграницу, здесь же не затаишься. Я собирался... но мы бухали, куролесили, несколько дней в угаре. Отмечали начало моей свободы, в общем. А потом я протрезвел и навалился какой-то депрессняк!.. Что, всю жизнь в бегах? Я же буду никто. И чота очканул... ещё было время закончить командировку, и я решил вернуться. Сделать дело, сказать, что весь месяц занимался работой. Ты пойми, в системе – спокойней. Таким как мы надо в ней оставаться, мы иначе не сможем.

– Зря ты вернулся.

– Один вольный месяц размазал меня, и первая же девка вырубила. Это точно, зря... Но может это знак. То, что ты тут. Я свалю и все. Пусть она меня выпустит. Я уеду.

Я ничего не отвечал. Мы оказались по разные стороны клетки, и можно ли верить ему – я уже не знал.

– Чего молчишь? Тёмный, эй! В чем проблема?

– Не могу тебя выпустить.

– Да ладно...

– Она тебя держала в клетке, ты просто так не уйдёшь. Я же тебя знаю.

– Брось, мне плевать на девку, я просто хочу свалить. Варитесь тут сами как хотите, пока кого-то не пришлют. А клетка... ладно, мы в расчёте, я ее пса задушил. Она прется от этих собак.

Он врал. Нет, он не уйдёт просто так, он хищник. Но не только поэтому я медлил.

– После того что ты сделал, она не выпустит тебя.

– Да псина сожрала бы меня! Это была гребная самозащита! Меня бы даже в суде оправдали.

– Я знаю, что ты с ней делал. С девчонкой.

Он напрягся.

– Да брось, это же фигня...

– Фигня?!...

– Немного потрепал.

– Слушай, лучше молчи...

– Кончай, ты паришься из-за фигни... ну шутка, черт. Просто шутка. Я особо больно-то ей старался не делать, так, поржал.

– Три дня? Шутка?! Поржал?! Ты вообще в мире людей жил, или где?!

– Три дня? Какие три дня, ты чего?

– Ты жил с ней три дня. До того, как она вырубила тебя и затащила сюда.

Он открыл рот. Закрыл. Нахмурился. Недоверчиво чему-то усмехнулся.

– Брат, она же тебя дурит. Дурит! Какие три дня? Что она тебе там наплела?! Я с ней жил?! Это что за херня?

– Нет? Этого не было?

– Ты влюблённый лошок! Она тебе вешает на уши хрень всякую! Она меня огрела по башке, вон дырка в черепе, наверное, осталась... может я подохну тут от этого. Какая-нибудь жидкость в мозгах накопится и без больнички тут буду корчиться. А ты слушаешь ее лажу!

Я молчал. Он не получил обратной связи и продолжил свой театр.

– Темыч, я в первый день тут уже был, в клетке. На меня кинулась псина, я придушил ее, а девка сзади меня чем-то бомбанула. Все, свет погас. Финита! Какие три дня, ну она тебя морочит... она надрачивает тебя против меня, ты не понимаешь?!

Убедительный театр. В его словах была логика, Има могла выдумать эту историю с насилием. Но в клетке был он. Ему нужно было выбраться, поэтому он тоже мог врать. Я по-прежнему молчал.

– Ладно, слушай. Я тебе клянусь, я никогда этих баб не трахал, которые шли по заданию. Это расслабляет, зачем лишние напряги? Мне это и в голову не пришло бы.

Значит врал все-таки он.

– Надежда Мальцева. – Сказал я.

– Кто...

– Журналистка, в прошлом году.

– И что? Это к чему?

– К тому, что ты их не трахаешь.

– Да я ее не трогал.

– В отчётах было, что ее изнасиловали и убили.

– Охренеть! Да я не знаю с кем она там кувыркалась до того, как я пришёл! Совпало!

– Да, совпало...

– Чего тебя бомбит-то?! Почему мы сейчас выясняем про этих баб?!

– Она простит, чтобы я тебя убил. А я не знаю, что делать. Боюсь тебя выпускать.

– Это же я, ей... Артём! Она тебя заморочила! Просыпайся давай, она же тебя топит! Мы же друзья, столько лет...

– Мы с тобой не друзья.

– Вот мудила... какой же ты мудак. Ты как обдолбанный наркоман сейчас, не видишь, что происходит.

– Я оставлю тебе еду.

Внизу решётки было отверстие, как раз чтобы просунуть миску.

– Давай. Как псу. – Пробормотал он. Мне стало его жаль, но я тут же задавил это в себе.

Поставил миску. Он подошёл, схватил ее и стал по-звериному жадно есть, запихивая эту собачью кашу руками в рот. Има не дала ложку и правильно сделала. Он мог бы убить ее этой ложкой. Как вообще произошло, что он позволил посадить себя в клетку, у меня это в голове не укладывалось. Он же через спецназ прошёл!

Было мучительно видеть, во что он превратился, но я все медлил, не уходил и смотрел. Вероятно, его совершенно не смущало моё присутствие. Я старался не думать о том, каково это – целыми днями сидеть тут в полутьме, одному. Пан никогда не вызывал во мне особой приязни, хотя мы много времени проводили вместе. С такой работой сложно заводить друзей на стороне. Сейчас, когда Имы не было рядом, во мне зашевелился какой-то червячок сомнения. Правильный ли выбор я делаю? Кто она мне? Ведь я едва знаю ее. Но потом я представил его – с ней. Эти грубые широкие лапищи и жестокая ухмылка. Кулаки сжались сами собой.

– Ты сказал, что потрепал ее. – Вспомнил я. – А потом сказал, что она тебя сразу вырубила. Как же так? Когда ты успел?

– А, ты об этом. – Беспечно отозвался он, засовывая в рот мясные ошмётки из каши.

Хохотнул. Ему было приятно вспоминать. Ох как он сейчас рисковал...

– Да это правда шутка. Мне было скучно. Она в первые дни подходила близко, думала я лох, раз в клетке. Приносила мне какие-то таблетки и чай в чайнике. Говорила, что антибиотики, чтобы у меня башка заживала. Но думаю, это было что-то снотворное. Когда я жрал эти колеса, то через час отрубался. В первый раз проснулся, у меня сбрито на башке место, где рана, и там какой-то пластырь с ватой нацеплен. Намазано вонючим. Понятно, я бы проснулся, если бы она зашла, но не проснулся. По-любому, снотворное. Она боялась, что я сдохну тут и... ну что ей делать с трупом? Короче, она подходила к самой решётке. Смелая, нейтральник-то мой в кармане. Думала, если что, успеет меня вырубить. И вот она такая подходит... Я ее хватаю за волосы и приматываю к решётке! Полчаса так держал. Она как червяк на крючке билась, я ржал чуть не уссался. Как только лапу к карману тянула, я ее придушивал, чтобы расслабилась. Псы ее на улице усирались лаем, но дверь-то закрыта. Ну а потом отпустил, что с ней делать.

– И все?

– Ну да.

– А нейтральник?

– Что нейтральник?

– Ты... что, не забрал у неё?

– Ну... нет.

Я не сказал "ты что, идиот?" Но он это прочитал на моем лице. Отставил миску.

– Ну я потом понял, что я дебил. Просто он же в одежде остался. А она специально отбросила ее в сторону. И уже бы не достала, пока я ее держал. Хитрая сука, она меня все-таки уделала! Даже при таком раскладе! Да и потом, голая баба – как-то мысли не в ту сторону начинают волочиться.

– Голая?!...

– Ну да. Я заставил ее раздеться. Да черт, я забыл про нейтральник... следил, лишь бы она его не достала. Надо было ее придушить, подтянуть поближе и вытащить его пока она в одежде. Но это я потом сообразил. А тогда у меня был такой стояк, как в пятнадцать лет не было! Ну какой там нейтральник, когда ты держишь эту голую гусеницу за патлы, а она бьётся и скулит на полу. Я бы ей ещё в рот напихал через решётку, если бы не боялся, что покусает. Я буду долго это вспоминать, ага...

Он хмыкнул, потом снова взял миску, провёл в ней пальцем, собирая остатки каши и засунул палец в рот. Если бы не решётка, я бы ему выбил зубы. Чтобы стереть с этой мерзкой тупой рожи ухмылки на пять лет вперёд!

– Ну чего ты уставился? Я ничего ей больше не делал! Что она там тебе наплела?

– Я ухожу. Потом вернусь. – Бросил я.

– С ключами, эй! Или мне ждать, когда ты наиграешься этой сукой?

Имы не было. Я надеялся, что она сбежала и мне не придётся ничего решать больше. Нет, конечно нет. Просто мелькнула такая мысль. И в ней было что-то приятное.

Мне захотелось пить, полез за чашкой над мойкой и вдруг понял – что-то не так. Изменилось... освещение что ли? Окно. Нет листвы. На дворе стоял октябрь, но деревья ещё не сбросили листья. Кружевное солнце... его больше не было. Я подошёл к окну. И взгляд мой упирался в... что-то поставили перед окном. Бревно. Очень толстое. Я выскочил на улицу и обежал дом. Это что за... такого быть не может! Перед окном росла здоровенная сосна! Ей было лет двести. Или пятьсот! Я бы не смог обхватить ствол! Высоченная! И рядом ещё несколько. Одна росла так, что разломала забор, будто она выскочила из земли совсем недавно. И сразу – такая старая, огромная! Мне стало... страшно. Просто жутко! Я принялся судорожно рыться в памяти, пытаясь вспомнить, вернуть картинки. Совсем недавно я видел в окне кухни просто какие-то кусты. Зелёные ещё, через них спокойно просвечивало солнце. Было же такое?! Было! Я вспомнил – яблоки! Точно, были яблоки на этих кустах! Значит это были не кусты, просто низкая ветка яблони. Сейчас перед окном торчал этот необъятный ствол! Сосна же не выросла за одну ночь! Даже сегодня, когда я проснулся – все было как накануне. Может я умер, а? И этот мир не настоящий? Все меняется, как во сне, в одну секунду, любой ландшафт. Как ещё это можно объяснить?!

Меня окликнула Има. Она стояла у меня за спиной с трёхлитровой банкой молока.

– Ты видишь это?! Видишь эти деревья?! Это что вообще?!

– Деревья. – Спокойно отозвалась она. – Давай, налью молока, ещё тёплое, хочешь? Бабка с посёлка принесла.

– Их не было!

– Да ладно.

– Что с забором?! Почему дерево сквозь него торчит?!

– Сломался, я передвинула. Пошли.

– Под окном была яблоня! А это сосна!

– Уверен, что не яблоня?

– Кончай, это сосна!

– Да, и правда, сосна. У меня руки устали.

– Има, дерево!

– С ума сойти. Дерево. Вино вчера было подгулявшее, да? Пошли в дом.

Она развернулась и мне ничего не оставалось, как пойти следом. Я был растерян и по-прежнему напуган, но может я просто... может эти кусты в окне – были лишь в моей голове? Я помнил бабушкин дом, террасу и это наложилось. Просто напутал. Меня пугают обычные вещи. Изъян, может во мне? В моей башке...не известно, чем Има меня опаивала на самом деле.

Мы вернулись на кухню. Я сел на диван, спиной к окну. Было темновато, этот ствол в окне закрыл солнце. Име даже пришлось включить свет... Возможно, он был все время включен до этого, просто я не замечал. Господи, у меня кажется крыша едет.

– Я этого дерева не видел.

Она протянула мне кружку с молоком.

– Как вы поговорили? – Спросила, совершенно не заинтересовавшись моими глюками с деревом. – Что он тебе сказал?

– Он хочет, чтобы мы его выпустили, он уедет. – Я отвечал ей на автомате, а сам вспоминал какие симптомы у шизофрении.

– Он меня убьёт, его нельзя отпускать.

– Не знаю... возможно. Но он в принципе не конченый псих, с ним можно договориться.

– Вчера ты говорил другое.

– Я не то имел в виду.

– После того что он со мной сделал...

– Он сказал, что ты в первый же день заперла его в клетке. И ничего такого не было.

– Что?! Да он тебя дурит!

Я дёрнулся от этой фразы и вернулся в реальность. Опять она говорит его словами!

– Вы что, общались с ним? – Подозрительно спросил я. Она растерялась, осторожно переспросила:

– Общались?

– Разговаривали? Вели беседы?

– Нет.

– Вообще?

– Смотря что ты имеешь в виду. Если то, что он постоянно орал на меня и рассказывал, что со мной сделает, когда выберется, то, пожалуй, да, общались.

– Странно...

– Что тебе странно?

– Многое. Там у него же нет туалета, да? Как же он...

– Я отвожу его в туалет. И водила в летний душ, чтобы он промыл рану на голове.

– Что...

– Ну ему же надо в туалет.

– Как ты его водила, я не понял?

– У меня эта штука, ну этот ваш шокер. Я в первый день проверила на нем, как он действует. Можно не приближаться к человеку. Я держусь на расстоянии, когда он выходит. В любой момент могу включить эту штуку, он знает. И не дёргается.

– Он был спецназовцем несколько лет назад.

– И что?

– Ты идиотка, вот что. Тебе просто повезло, что ещё жива. Пусть бы он гадил там в клетке, зачем так рисковать?!

– Это мерзко. Это сарай для собак, я не хочу, чтобы он в хлев превратился! У дедушки всегда там было чисто, даже собаки там не гадили, их выводили.

– Ты просто клиническая идиотка! Ты что, все время с ним рядом стояла, пока он свои дела делал?

– Нет... За дверью стояла. Да все равно ему некуда там было деться. Выход-то один и из душа, и из туалета. Кстати, сходи выведи его. Я теперь боюсь.

– Хреновая идея... лучше не надо.

– Ты с ним справишься, даже я справлялась.

– Поверь, нет. Я отнесу ему какое-нибудь ведро и этого достаточно.

– Можешь его просто убить и этого будет достаточно. – Проворчала она.

– Это мы больше не обсуждаем.

Она дала мне пластиковое ведро с крышкой.

– Нейтральник мне отдай мой. Зачем тебе два?

Она ушла в комнату, вернулась с моим нейтралом.

– Ты хочешь его вырубить?

– А как ещё? Давай ключ.

– Нет!

– Прекрати...

– Нет. Оставайся здесь, я сама отнесу. Я вырублю его, а потом сама открою дверь. А ты за мной не ходи! Ключ я тебе не дам!

– Я могу у тебя забрать. – Я поднял нейтральник. Она побледнела.

– Дурочка, Има... – убрал аппарат в карман. – Я же шучу... Я могу у тебя забрать все что угодно, всегда мог. Но все ещё не сделал это, правда же? Давай мне ключи.

Она нехотя достала из кармана спортивной кофты ключ с какой-то игрушкой на брелке и протянула мне.

– Я тебе доверяю, – сказала угрюмо. – Хотя это трудно.

– Ага, трудно доверять человеку, который ради тебе всю свою жизнь похерил.

Я взял ведро и вышел во двор.

– Что, добрые вести? – Устало отозвался Пан из дальнего угла вольера.

– Да. Ты твои походы в сортир закончились.

– Отлично... с тобой моя жизнь становится лучше.

– Я сейчас открою дверь. Ты даже не дёргайся, понял? Заберу посуду, оставлю тебе ведро. Нейтрал у меня вот он, видишь?

– Да, друг.

– С другой стороны, – я стал ковыряться ключом в ржавом механизме, – ты бы и так не дёрнулся, правда же?

– Ну да, ты хозяин.

– Ты же и не особо в заточении здесь, да?

Замок поддался. Я вошёл, поставил ведро, взял миску. И даже повернулся спиной, когда выходил.

– Не особо в заточении, ну да. – С сарказмом протянул Пан, равнодушно следя за мной. – Я тут вольная птица.

– Стокгольмский синдром. – Сказал я, повернув ключ в замке. – Наверное тебя можно даже было и не запирать.

– Что? – Не понял он.

– Она выводила тебя отсюда, размахивая нейтральником. Водила по двору. Какая сильная отважная девочка, да?! С таким грозным оружием!

– Ты на что сейчас намекаешь?

– Да я и не намекаю, прямо говорю. Я пока не понял, что за херня тут происходит, но обещаю, что пойму. Во всем разберусь.

– Да я пытался в первый раз! Она сразу меня вырубила! Очнулся опять тут. Меня как будто в камнедробилке повозило! Смотри! Видишь? У неё там гравий по всему двору, она хорошенько меня покатала по нему, чтобы запихать обратно.

– Ну конечно. Тебя бы это остановило.

– И псы!

– Одного ты с лёгкостью уделал.

– Только одного! И у девки ещё не было нейтральника!

– Ее хаски очень злобные собаки, конечно.

– Хаски?! Это лайки такие?

– Это такие лайки, которые у неё.

– Ты дёрнулся, Тёмный?! Какие лайки?! Это ротвейлеры! У тебя вообще что ли в голове насрано?!

– Ротвейлеры?.. ты чего...

– Ее дед разводил ротвейлеров, натаскивал их на охрану! Это напрочь безбашенные твари! Ты просто не видел их в действии, они тихие, пока она не подаёт им сигнал пальцами. На жесты обучены, им даже вслух ничего говорить не надо. Ее дед недавно сдох, и она сюда приехала, стала сама с этими псами возиться. Всех продала, кроме этих трёх. Они обученные, мама не горюй! К ней за ними из-за границы приезжали, для питомника брали. Это не комнатные шавки твоего Власевича!

– Ротвейлеры, говоришь... откуда ты все это знаешь? Так много. О ней, деде ее, собаках?

– Когда искал куда она уехала как уволилась, узнал.

– Вот как?

– Вот так.

– Но вспомни, ты же не знал про собак. – Я усмехнулся. Этот цирк бесконечно меня забавлял. – Странно. Ты же сказал, что не знал про собак, когда приехал.

– Я не знал... не знал, что она их оставила себе.

– Что ты врёшь – я уже понял. Я другое не могу понять – когда она тебе это рассказала? Вы же не общались. Не вели доверительные беседы за жизнь.

– Мы немного болтали. Пару раз. Она спрашивала, как работает нейтральник. Я объяснил, иначе она бы на мне стала проверять. Я про псов спросил.

– Просто махровый стокгольмский синдром.

– Это что вообще?

– То, что с тобой происходит. Но ты прав, она мне и правда изрядно насрала в голову.

– Я ж говорил.

И снова этот звук взрыва или падения чего-то огромного вдали.

– Ты это слышал?! – Я напрягся. – Слышал?!

– Это на карьере. – Спокойно произнёс Пан.

– Да на каком карьере, нету его здесь!

– Там карьер, в горах. Не дёргайся.

Я выскочил на улицу. Эхо этого жуткого взрыва, или падения – медленно замирало вдали. Быть может, там и правда карьер. Нужно посмотреть на карте.

Има сидела за ноутбуком. Бросила на меня быстрый взгляд и снова уставилась в экран. Мы с ней не были больше близки. Да и были ли? Я вспомнил минуты тепла, но сейчас мне показалось, что в эти минуты она... меня дурила.

Я прошёл в комнату. Не хотелось ни о чем думать, надо было чем-то себя занять. Нашёл пульт от телевизора, стал щелкать каналами. Везде были новости, какие-то экстренные выпуски. Опять, наверное, какой-то теракт. Хотел выключить, но что-то меня остановило. Знакомая картинка... Мелькнули раскиданные в стороны дома и гора... это был конец репортажа, потом начали рассказывать про озеро, которое затопило какой-то городишко на юге. Или не затопило, а просто появилось... я сделал громче, пытаясь понять, о чем говорит комментатор, но внезапно экран погас.

– Зачем ты это?! – я возмущённо уставился на Иму, которая стояла с проводом от телевизора в руке.

– Не смотри.

– Да почему?!

Она молчала. Тяжело дышала. Как обиженная девочка, которая вот-вот заплачет. А потом бросила: "Да похрену, – и отшвырнула провод. – Делай что хочешь". Вышла из комнаты.

– Чего ты истеришь?! – Я поднялся и пошёл за ней.

Она стояла у стола, уставившись в окно. То самое, за которым теперь росла сосна. Ствол сосны.

– Видишь эту сосну? – Спросила Има.

– Ещё бы.

– Ее здесь не было вчера, ты прав.

– Как это возможно?

– Мир меняется. Вещи появляются там, где их не было.

– Это какая-то игра? Ты сумасшедшая... Ты... я не знаю, как ты это все устраиваешь, но это все ты делаешь. Вот только для чего?

– Я чувствую себя как Герострат. – Дрожащим напряжённым голосом произнесла она. – Только круче. В этом что-то есть – перестать быть молекулой, и стать кем-то, от кого зависит целый мир. Кто может на все повлиять.

Повернулась ко мне. В глазах слезы и что-то... страх?

– Я хочу повлиять обратно! Мне все это не нравится!

– Что ты говоришь? Я тебя не понимаю.

– Все меняется! Ну же, ты же сам видишь! Я хотела, чтобы ты не видел, но ты больше доверяешь своим глазам, чем мне... ты бесполезен! Нужно увидеть прежний мир, чтобы он стал прежним.

– Что меняется?!

Мне стало действительно жутко. Я с детства боялся сумасшедших, просто панически.

– Горы возвращаются... ты слышал этот грохот? Да ты же видел, когда мы гуляли! Горы возвращаются туда, где они были. До того, как их взорвали. Ты видел... не смотри на меня как на психа.

– Там упала скала, на посёлок. Да, я видел.

– Да... упала скала. – Устало пробормотала она и села на диван. – Вернулась на место. Бессмысленно тебе объяснять. От тебя никакого толку все равно. Не понимаю, почему ты здесь оказался. Видимо, это просто случайность, как и с ним.

– С ним?

– С твоим другом. Тоже просто случайность.

Следующая фраза вырвалась у меня сама собой. Я не думал об этом, не собирался спрашивать, на эти темы у меня было профессиональное табу, но вопрос этот сорвался сам собой:

– Почему мы пришли за тобой? Ты это знаешь?

Несколько секунд лицо ее было каменным. А потом ожило.

– Неужели?! Неужели ты спросил это? – Она хохотнула. – А я-то думала ты совсем овощ.

– Так ты знаешь?

– Да. – Просто ответила она, вмиг став серьёзной. – Но я не хочу тебе говорить. Ты не веришь мне.

– Верю.

– Ах, если бы ты мне верил, если бы ты мне верил... – она грустно улыбнулась.

– Хватит этих игр. Давай просто поговорим. Я поверю всему, что ты скажешь, я тебе обещаю.

– Ладно. Попробуем. – Она нервно дёрнула плечом. – Может в тебе есть какой-то смысл, во всем сейчас он есть. Достань вино, надоело терпеть это трезвым умом.

Я налил нам вино, стараясь гнать мысли о том, что она могла туда чего-нибудь подсыпать. Все происходящее в этот день здорово напоминало галлюцинации, может дело в вине. Но я пообещал ей верить.

Она залпом осушила стакан и сразу расслабилась. Глаза заблестели, из тела ушло напряжение и скованность. Мне даже захотелось обнять ее, быть к ней поближе, в ней снова проснулось что-то мягкое, девичье. Безопасное. Я налил ей в стакан ещё вина, тайно надеясь, что чем больше она выпьет, тем больше станет похожа на нормального человека.

Она держала стакан в руке, но больше не пила.

– Те люди, кто со мной работал в "Колеснице", они... живы? – Тихо спросила она, глядя куда-то в сторону.

– Нет. – Быстро ответил я. Она чуть заметно вздрогнула, будто я ударил ее.

– Они ничего не знали. – По ее лицу пробежала тень. – Ну ладно, это уже не исправить.

– Не знали о чем?

– Через меня просто проходили документы. – Начала она. – Например, принимала их у курьера и потом передавала нашему сценаристу или кому они были адресованы. Иногда мне было любопытно, если это были фотографии, и я их тайком смотрела. Я всегда интересовалась всякой там эзотерикой, непознанным, может поэтому и пошла работать в "Колесницу". Пусть девочкой на побегушках. В основном в их документалках все было высосано из пальца, ты может видел их фильмы. Всякая чушь, развлекать пенсионерок, заполняя дневной эфир. – Она прервалась и сделала пару больших глотков вина. Явно решила напиться. Потом продолжила: – Со временем, когда я узнала эту кухню получше, мне стало смешно все, чем они занимались. Знаешь, я всю эту чушь сама давно читала и слышала. Пирамиды в тайге, куски якобы найденных инопланетных кораблей, полтергейсты у старых тёток на чердаке. Иногда они замахивались на разные там современные модные течения – управление реальностью, осознанные сны, выход в астрал. В общем, зарабатывали на тяге людей ко всяким таинственным штукам. И все равно мне было интересно. Ну интересно же! И, видишь, напоролись они... – Она вздохнула. – И теперь их убили... Ты их убил, да?

Она уже была пьяна. Я забрал у неё стакан.

– Ты тоже пей. – Сказала она.

– Не особо хочу...

– Пей, поверь, тебе это скоро будет нужно.

– Дальше что? Рассказывай.

– А на чем я... а. Они решили снять фильм про Марс. Ну знаешь, есть всякие фантазёры, которые разглядывают фотки с Марса и находят там якобы черепа животных или вообще даже живых существ вдалеке. При хорошем воображении любой камень можно представить осколком космического корабля. Татьяна... ну та, кто делала этот сюжет, наверное, с кем-то связалась, кто выискивал такие артефакты на фотках НАСА. Подробностей я не знаю, не знаю источник. На ее имя пришёл конверт. Чаще все материалы отправлялись на мейл, но на этот раз почему-то обычная бумажная почта. Большой конверт А-4.

Бумажная почта переходила через меня. Татьяна была в командировке, когда пришёл этот конверт. Я позвонила ей, сказала о нем. Она попросила меня сфотографировать на мобильник то, что там есть и по-быстрому ей скинуть. Я открыла конверт. Там лежали распечатки фоток. Всякие марсианские ландшафты, красным обведены камни, похожие на осколки чего-то техногенного, или на обломки статуй. Или вообще на замерших животных. Ящериц там всяких. Такого полно в интернете, ничего особенного. Я фотографировала каждый лист, не особо и разглядывала. Пока мне не попалась та самая фотка. – Имани замолчала, будто застыла. Пауза длилась так долго, что я решил, будто это конец истории. Но через некоторое время она стала рассказывать дальше. Лицо ее изменилось, между бровями появилась напряжённая складка. Има будто всматривалась во что-то, что видела она одна.

– Это было... эта фотография отличалась от всех остальных. Как будто попала в стопку случайно. И все-таки она тоже была из общей серии, ландшафт на ней походил на тот же, марсианский, что и на других. Отличалась она тем, что на ней было все слишком... очевидно. Не камни, похожие на черепки кувшинов, если сильно напрячь воображение. Вообще не что-то такое, для чего нужно напрягать воображение. На ней было нечто слишком очевидное. Я в первый момент решила, что это наглый фотошоп. Несомненная подделка. Телефон отложила, поднесла лист бумаги ближе и стала разглядывать. На фотографии была каменная плита, лежала прям на этом марсианском грунте (или не марсианском, я не знаю, просто грунт выглядел так же, как на других фотках). Сфотографирована она была сверху. Очень отчётливо на плите этой просматривались значки, явно не природного происхождения. Похоже на какую-то письменность. Но я никогда такую не видела. Я долго смотрела на эти значки, слишком долго. В них было что-то завораживающее. Будто я знала эту письменность. И будто я знала, что написано там. Но я конечно же не знала, просто... это чувство, которое на меня свалилось... его сложно описать. Сложно описать все, что было дальше. Для этого нет слов в человеческом языке, потому что в этих словах никогда не было нужды. Потому что написанное там – нас не касается, и нам этого знать не нужно. Хотя как же не касается...

Она снова замолчала. Глаза ее смотрели куда-то вниз, на пол, но видела она в этот момент что-то совершенно другое.

– Что там было? – Не удержался я. Она вздрогнула, будто очнулась. Подняла взгляд на меня.

– Там было... я не знаю. Сейчас я понимаю, на это нельзя было долго смотреть. Это был не просто текст на незнакомом языке, который невозможно прочитать. Нет-нет, что-то другое. Более... действенное. Оно что-то делало со мной. Я смотрела на буквы и в голове моей будто бы стали со скрипом открываться какие-то вечно запертые дверцы, запустился древний механизм. Это было похоже... боже, как же тяжело подбирать слова. Как описывать сон, только в тысячу раз труднее. – Има шумно выдохнула. – Знаешь, собаки обладают нюхом, который им даёт возможность познавать мир с той стороны, которая для нас практически закрыта. Нюхом они видят картину мира вокруг. Улавливают мельчайшие оттенки, молекулы запахов. Для них пахнет даже наше настроение. Нам никогда этого не познать, у нас и на тысячную долю не развито обоняние, как у них. Если бы обычный человек на минуту получил собачий нюх, он бы был шокирован той стороной, какой обернулся для него мир. Это как новое измерение восприятия.

Однажды мне попалась книга какого-то психиатра. Там он приводил всякие курьёзные случаи из своей практики. Одна история была как раз про собачий нюх. У его пациента была травма мозга и почему-то сильно активировался обонятельный центр. Невероятно обострилось обоняние! Он стал ощущать запахи так же остро, как собака. Там описывались его впечатления и это реально был другой мир, о котором он никогда и не подозревал! Понимаешь, выходит, что у человека в мозге есть эта способность, чувствовать запахи как собака, просто она спит почему-то.

То же самое произошло и со мной. Но только это не было связано с обонянием. Это... что-то... черт. Я смотрела на буквы и у меня появилось ощущение, что для меня обнажилась изнанка мира. Как все устроено. Я познала это в доли секунды, так много! Но запомнила только обрывки. Скорее это были ощущения от мира, чем знания, которые можно сказать словами. И это тоже было откровение – то, что не все существует для слов. Ты можешь некоторые вещи знать. Но для них нет слов. Это знание – лишь ощущение. Часть тебя. О! Понимание! Вот оно, правильное слово. Понимание, как все устроено.

Я даже не знаю как описать, чтобы ты объяснить о чем я... чтобы ты понял, насколько невероятным и непостижимым для слов было это понимание. Ну например... разум. Наш разум. Это совсем не то, чем мы его считаем. Это как если бы мы всегда считали поэму поэмой, а это на самом деле молоток. То есть все совершенно иначе, чем вы представляем. Наша логика и научные законы – это миражная дымка, а вот хаос – на самом деле набор правил. Абсурд – на самом деле работа обыденности. Вера – точная наука!

Просто с ума можно сойти, насколько мир другой, как мало мы видим и как ошибочны большинство наших представлений! Мы привыкли опираться на левое полушарие мозга, на логику, в то время как настоящий реальный мир, часть которого и мы сами, существует по законам правого полушария. И там... такая бездна всего! И оно все в нас есть! Дремлет. Как собачий нюх. Всегда дремлет. Ничто не может это разбудить. Потому что мы сами выбрали другое.

Вот эти буквы... они были как ключ к замку. Я смотрела на них. И ключ поворачивался, выпуская все это новое во мне. Спящее. Я не могла прочесть буквы, ведь я не знала языка, моё левое полушарие не изучало его. Но правое – знало. Правому полушарию не нужно обучение, в нем дремлет вселенная, которая и так все знает.

Текст на плите был калибровкой. Я смутно-смутно помню... повторяю, я запомнила только обрывки того знания, что получила. И помню, что голос в моей голове, мой голос, сказал – "этот текст калибровка". Я знала, что это означает. И вот это я до сих пор знаю, запомнила. Именно про калибровку. Господи, так много, так много всего мне нужно рассказать, чему нет слов...

Я потом долго думала – ведь если картинка эта оказалась в конверте, кто-то другой уже видел ее. И не один. Но ничего не произошло. Почему же все случилось именно на мне? Не могу этого понять. Или может... это звучит безумно, но может те, кто видел ее оказались в том же хаосе, что и я. Перенеслись в то ответвление реальности, где с них началась калибровка. Не знаю, не знаю, не знаю... знаю только, что текст с картинки сделал "поэму молотком". Заставил мой разум стать инструментом, который начал стремительно изменять мир, в котором я живу. Ты не понимаешь, о чем я? Смотришь на меня, как на сумасшедшую. Да плевать... я просто рассказываю, как есть, сам думай, что с этим делать.

Мир был создан (я теперь знаю, как он создан, но не могу словами объяснить) сразу весь. Все что было и будет – сразу появилось. Все события. Все люди, все связи событий и людей. Времени не существовало. Прошлое, настоящее, будущее – едина картинка. Мы рождаемся и проезжаем по готовой картинке событий, умираем. Рождаемся в любом времени, сами выбираем. В следующий раз ты можешь родиться в том, что сейчас для нас прошлое. Не спрашивай, зачем нужно снова и снова рождаться, я не помню. Все всегда существовало, но картинка не статична. И мы, именно мы, люди, не животные, не стихии – можем вносить немножко перемен. Своим выбором. Эти перемены должны были быть минимальными, человек интуитивно чувствует свой правильный путь и сильно не отклоняется. Это как ты идёшь на рынок за яблоками. Хочешь купить один сорт, но передумал и купил другой. Ну и что, все равно суть не поменялась, ты яблоки купил. Другой сорт, немного отклонился, не страшно. Но мы заигрались. Что-то пошло не так. Отрицание интуиции, отрицание желаний, ставка на чувство долга, религию, культ страданий. И стали накапливаться ошибки, следствие не правильного выбора. Отклонения от пути, который каждый из нас должен пройти. Может грех Адама и Евы – это то, что они первые стали отклоняться от пути? В результате ошибок накопилось так много, что все спуталось. Ты рождён, чтобы встретить определённых людей на своём пути, но ты их не встречаешь, потому что повсюду эти ошибки. И встречаешь случайных людей, которые тебе не нужны, которые для твоего пути бесполезны. Как и ты для их пути... Ты понимаешь, о чем я говорю? Если прислушаться к себе, то мы все это чувствуем. Что что-то идёт не так. И так тускло, тоскливо. Жизнь не приносит радости. Интуиция вопит, что не тем ты занят, не те люди с тобой рядом. Но ты в этом уже варишься, и поменять нет сил, да и не понятно, как менять.