Текст книги "Сказки тетушки Магды (СИ)"

Автор книги: Алина Чинючина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

За что Боги наградили его этим проклятием?

Я не умею врать… – прошептал Тим.

Вот именно, – так же тихо проговорил Колин. – Представляешь, сколько народу хотят тебя получить? В свои руки, не обязательно чтобы убить – но чтобы держать при себе.

Зачем? – глупо спросил Тим.

Мало ли зачем. А еще… ты хотя бы представляешь, какой зуб точит на тебя наш князь?

За что?

Он еще спрашивает! За сказки ваши! За одну «сказку о старом короле» вам всем пожизненная каторга светит.

Но… – Тим по-настоящему растерялся. – Но ведь Карнавал же… ведь можно – все…

Деточка, – снисходительно произнес Колин. – Кому – все? Тем, кому можно, те про это знают. Наш театр, например. И то – все до определенного предела. Вот когда ты князя хвалишь… ну, или чуть-чуть ругаешь… вот тогда – можно. А если больше, то уже не моги…

А… но Карнавал же, – повторил Тим беспомощно. – Тогда зачем это все?

Чтобы вовремя таких вот крикунов, как ты, убирать, – угрюмо сказал Колин. – Понял?

Тим понял.

Понял, куда пропал веселый Кой, певший на Карнавале два года назад. С тех пор Тим его не видел; говорили – за границу уехал Кой. Выходит, не уехал – сидит где-нибудь в подвале… или на каторге киркой машет. Понял, куда пропала тоненькая Марта – Коломбина, бросавшая людям в лицо горькие и светлые свои стихи в прошлом году. Тоже, наверное… хорошо если жива.

Тогда зачем же все это… – с горечью повторил Тим. – Зачем…

Было ему пусто и холодно.

Уходи, – тихо сказал Колин. – Прямо сейчас. Твоих я найду и сам выведу… да они никому и не нужны без тебя, все же сразу поняли, кто держит труппу, кто писал эти сказки, это видно было… Уходи – куда угодно, только подальше отсюда.

Тим посмотрел на него.

А ты… А тебе это зачем? Ты, сын князя, меня спасаешь – бродягу, актера… зачем?

Не твое это дело, – тяжело уронил Колин. – Хочу вот – и спасаю.

Ты – сын князя, – повторил Тим. – Зачем это тебе?

Я не только сын князя, – глухо сказал Колин и выругался. – Наш столичный театр – моя идея. И Карнавал – тоже. Я… – он беспомощно улыбнулся, – ну, люблю я это все. Если б не титул этот, на кой он мне нужен… если б не княжество – ушел бы в театр, хоть сторожем, хоть поваром. Не дала мне судьба таланта играть… вот зрителем быть – могу, и ничего больше. Вместо этого – князь, – он говорил сбивчиво и быстро. – Друг у меня был… такой, как ты. Поэт тоже. Стихи все писал, хорошие стихи. Да убили его… ножом пырнули в пьяной драке. Пил он уже тогда… от безысходности пил, от нищеты… от того, что продавать приходилось стихи – чтобы не сдохнуть с голоду, а потому – и писать не то, что душа просит, а публике на потребу. И я не смог… не сумел… защитить не успел, хотя обещал ведь, – он глухо рассмеялся. – Ты похож на него… я тебя когда увидел, решил сперва – померещилось.

Как его звали? – тихо спросил Тим.

Сооле. Сооле-рифмач. Песню о золотой розе слыхал?

Тим кивнул.

– Его песня. Знаю, с тех пор по народу ходит… даже я несколько раз в кабаках слышал, – он снова выругался. – А я… что я тогда мог? Мне пятнадцать лет было. Вот я и решил тогда – буду делать, что смогу. Хотя бы давать возможность играть другим. Я уж потом понял, как отец все под себя приспособил, как я ему… помог, черт. Он ищет тех, кто не гнется, и приручает их – то сытное место предложит… в театре, например, то денег. А кто не приручается, тех – или тихо ядом, или – вот как тебя – в драке. Я, думаешь, зачем тебя вечером поил? Чтоб не отпускать. Пока я с тобой, они бы не тронули. А ты, дурак, отказался. Я за тобой по городу весь вечер вчера шатался, чтоб из виду не терять. А в парке потерял. Пока искал, они на тебя и налетели. Но теперь ничего… теперь не тронут. Отец… поговорили мы с ним давеча, – и Колин недобро усмехнулся. – Сгубил он скольких за эти годы, знал бы ты. Театр наш, «Парус»… он ведь его зачем создал – чтоб под колпаком держать. Чтоб видеть, чтоб знать. Таких, как ты, кто Словом владеет… мало их было – за годы эти, – но было, было.

– И… что, – глухо спросил Тим, – всех убивал?

– Не всех. Кто соглашался уехать, да не просто за границу, а на другой край света… те уезжали. Не все, правда. Ну, а кто не согласен, тех уж….

Колин махнул рукой.

– Вас же видно, – беспомощно проговорил он, – вы, как бисер в навозе, сверкаете. Мой Сооле был… из таких. Не уберег я его… может, если тебя уберегу, ему – там – спокойнее станет…

А ты… – нерешительно спросил Тим, – тебе – ничего?

Пусть попробует, – жестко усмехнулся сын князя. – Он-то ведь тоже не дурак. Ему наследник нужен. А за мной – одни девки, от них какой прок.

А от тебя – такого? – вырвалось у Тима.

А от меня – даже такого, – не обиделся Колин, – есть. Я все-таки не из самых плохих буду, иногда правильно делаю, хоть иногда и ошибаюсь. Вот только «правильно», – закричал он вдруг, – правду эту мы с отцом по-разному видим, понимаешь?

Понимаю, – тихо ответил Тим.

Городские ворота были открыты, туда-сюда сновали люди – крестьяне, мастеровые, солдаты. Привратная стража вытянулась перед каретой, взяла под козырек.

Они миновали подъемный мост, проехали еще около мили и остановились.

Колин легко выскочил из кареты, помог вылезти Тиму. Они сделали пару шагов по утоптанной сотнями ног дороге.

Ну, что… – Колин коротко улыбнулся. – Иди.

Ваше сиятельство…

Не надо, Тим…

Колин… спасибо тебе.

Не за что. Я, в конце концов, не ради тебя это делаю, а ради себя. Делаю то, что могу. А дальше – видно будет… Молчи, не говори ничего. Я предупрежу твоих… выведу, если что. А ты – уходи.

Они помолчали. Высокое небо раскинулось яркой синевой, где-то вдалеке слышались звуки музыки и обрывки песен. Карнавал, Карнавал – последний день. Где-то там, на площади, сейчас вручают приз – золотого Пеликана и право стать актером столичного театра.

Тим тихонько вздохнул. «Жив – и славно, если жив…[1]», – вспомнилась ему старая разбойничья песенка.

Потом они неловко пожали друг другу руки.

Прощай, птичка певчая. Если повезет, уцелеешь…

Тим улыбнулся.

Я приеду на следующий Карнавал. И обязательно – слышишь? – обязательно напишу про тебя сказку.

30.12.09-2.01.10.

Сказка про Мироздание

Из цикла «Осенние сказки»

Не веришь ни в бога, ни в черта, планеты находятся в космосе, а в небе нет никого, кроме птиц и парашютистов. Не слишком плохой подход к жизни, если жить с ясной головой и твердым сердцем и рассчитывать только на себя.

То есть ты веришь, конечно, что "кто-то где-то есть", но как-то это отвлеченно, тебя не касается, а если и касается, то все равно не поможет. Нет, если припрет так, что не вздохнуть, так просишь, конечно, о помощи – опять же кого-то из близких... что нам до Будды, Христа и Мироздания? Их не бывает, а мы обойдемся своими силами.

Но однажды случается «ахтунг». Или яма. Или то, что называется емким русским словом, на которое обижается белый пушистый зверек. Это когда от тебя в ситуации ну ничегошеньки не зависит. Все, что зависело, ты уже сделал или не сделал, отказался или согласился. И остается только ждать и надеяться на других: на чьи-то руки, на чью-то голову и ум, да мало ли на что еще, но в общем – на других. А фиг его поймет, как они там решат, эти другие, они ведь тоже просто люди...

И вот тогда зажмуриваешься и просишь: Мироздание, помоги. Сделай так, как мне нужно. Или еще лучше: сделай так, как мне будет правильно. Потому что я ведь не знаю, как оно мне будет полезнее, может, именно эта неудача нынешняя к будущей удаче и приведет.

И ждешь. Замирая от ужаса, ждешь.

А потом... все кончается. И ситуация как-то разрешается. То есть не как-то, а именно так, как тебе нужно. И ты понимаешь это вот буквально уже через час после ее разрешения...

И вдруг еще понимаешь, что тебя – любят. Бог ли, Мироздание ли, Будда, дальше по списку. Но – любит. И с завидным упорством из ямы вытягивает. Неизвестно, почему, но спасает раз за разом, спасает, спасает... Просто так.

И ты выдыхаешь в пространство с тихой благодарностью: "Спасибо!! Не знаю, кому, но – спасибо!"

И Кто-то там, высоко, усмехается, иногда подмигивает, разворачивается и уходит в свои космические выси, где плавают друг за другом кометы, где бесконечность и только птицы и парашютисты. А ты смотришь Ему вслед и понимаешь: любит.

И идешь жить дальше.

И через день все забываешь – до следующего «ахтунга».

19.10.2012

Сказка про смех

Е.Х.Зубаирову

Было лето – щедрое и вечное, и мир был юным, ибо Господь сотворил его. И бродил Господь между людьми и радовался, и оделял их – радостью и покоем, горем и печалью, удачей, любовью и надеждой.

И только об одном забыл Господь.

Тогда пришли к Нему люди и просили: «Даруй нам, Господи, смех. Будет он лететь по свету и славить щедрость Твою». И даровал Господь смех – всем, кто просил Его об этом.

Первыми пришли к Господу дети. И дал Господь им смех – выше меры. Был тот смех звонким, как пение птиц на рассвете, и чистым, как вода ручья в лесу. Он звенел серебряными бубенцами и искрился, как игрушки на новогодней елке. Смех пах снегом и мандаринами, был теплым, как плюшки бабушки, и бархатистым на ощупь. И смеялись дети – и был счастлив Господь, глядя на них.

И летел тот смех по свету.

И пришли к Господу циркачи – актеры, бродяги и музыканты. И даровал им Господь смех – полной мерой. Был тот смех выжженным на солнце и шершавым, как ладони бедняков, вытертым, как поношенная куртка шарманщика. Он пах потом и пылью, мелом и канифолью, звучал чуть надтреснуто, как старая скрипка. Их смех был беспечным и усталым, радостным и отчаянным. И смеялись циркачи – и смеялся Господь, глядя на них.

И звенел тот смех по свету.

И пришли к Господу дураки и дурки, блаженные и юродивые. И даровал им Господь смех – щедро, хоть и не сполна. Был тот смех синим, как небо в разрывах облаков, легким, как песенки дураков, и запыленным, как древние свитки. Он пах ладаном и железом вериг, гнилью городских окраин и объедками из собачьей миски, а еще – солнцем и нездешним покоем. И смеялись дураки – и плакал Господь, глядя на них.

И бежал тот смех по свету.

И последними пришли к Господу убогие – калеки, прокаженные и больные. И долго молчал Господь, но потом даровал смех и им – одной горстью на всех. И был тот смех серым, как зола, липким, как сажа, и заскорузлым, как несвежие повязки. Твердыми, шершавыми кубиками смех катился по свету, раздирая легкие, и отворачивались люди, потому что он пах отчаянием и безнадежностью. А вкус его был соленым, словно кровь на губах.

И когда засмеялись убогие, долго молчал Господь. А потом повелел, чтобы этот смех никогда не ходил по свету. И смех спрятался, накрывшись рваным одеялом. Он звучит только по ночам – в час, когда темнее всего на свете и кажется, что никогда не наступит утро. И, заслышав его, молчат люди – потому что этот смех отнимает надежду.

Потому что сам становится ею.

16-23.10.2010.

[1] Стихи В.Высоцкого