Текст книги "Сухотин"

Автор книги: Алики Пирамида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

8. Кровь.

Я проснулся со странным чувством опасности  – кромешный мрак вокруг, казалось, глядел на меня, я кожей чувствовал, что в комнате кто-то есть. Кто-то другой, совсем не Григорий Двинских, вместе с которым мы снимали этот гостиничный номер.

– Григорий Андреевич! – позвал я, но ответом мне была тишина. – Григорий Андреевич! – крикнул я уже громче.

Я вскочил с постели, одновременно хватая нож для бумаги – единственное имевшееся у меня оружие. Во тьме, рассеиваемой только бледным светом луны, я медленно двинулся к кровати Двинских – она была пуста. В еле различимом сборище темных полос и пятен я выделил дверь, ведущую в коридор, и понял, что она приотворена, но выйти из номера я не смог. Дорогу мне преградило лежащее на полу тело.

– Григорий Андреевич! Скорее, на помощь! На помощь! – завопил я что есть мочи, распахивая дверь, и через несколько показавшихся мне вечностью секунд все кругом ожило, зашевелилось, огоньки свеч понеслись ко мне с разных сторон темного коридора. Кто-то кричал, кто-то уже светил в лицо абсолютно белому, мелово-бледному Григорию.

– Что с ним?

– Доктора, скорее! – кричал я, а в голове у меня металась мысль, что телефонной связи в этой гостинице нет, и за доктором пошлют на извозчике, а вдруг он живет далеко? – За доктором уже послали?

Но люди, суетившиеся вокруг Двинских, казалось, вообще меня не слышали. Его подняли, уложили на кровать, кто-то принялся перевязывать раны, зиявшие на его руках, кто-то воскликнул: «Он жив еще!»

Время тянулось невероятно медленно. Двинских разве что только не коченел, люди охали и ахали и, наконец, пришел доктор – тщедушный, заспанный господин. Скользнув профессиональным взглядом по ярко освещенной комнате, он уставился на меня.

– Где вы его нашли? – равнодушно спросил он.

– Здесь, возле двери. Доктор, скорее, он потерял много крови! – промедление врача казалось мне просто преступным.

– Да, много.  Я вижу. И я ничем не могу ему помочь. Даже жгут накладывать смысла уже нет, – врач отвернулся, как бы собираясь уходить.

– Сделайте хоть что-нибудь, пожалуйста!– молил я его, и доктор, как будто, меня услышал.

 Он обернулся, и, окидывая меня хмурым взглядом, вытащил из сумки шприц, протер его спиртом, и велел закатать мне рукав.

– Мы наберем кровь у вас, и вольем ему. Скорее всего, это его убьет. Но ему и так не жить, так что…

И медленно, так медленно, что я все время порывался поторопить, доктор принялся набирать кровь у меня и  вливать ее в Григория – он словно делал какую-то рутинную операцию, словно человек, лежавший перед ним, и не умирал вовсе. А сколько времени ушло на правильное наложение жгутов!  Но Бог миловал –  ни эта медлительность, ни само переливание Григория не убили.  Он порозовел, и даже дернулся, когда доктор принялся зашивать его раны. Утро я встретил, считая его вдохи и выдохи.

– Что случилось? – Двинских открыл глаза и попытался сесть в кровати, – вы выглядите ужасно.

– И вы не лучше, – бросил я ему.

– На меня что, напали? – спросил Двинских, разглядывая повязки на своих руках.

– Вас ударили по затылку, вскрыли ножом вены и вылили из вас чуть ли не всю кровь. Помните, там, на вокзале, вы утверждали, что я слишком много выпил, и не заметил, как сильно разрезал себе руку, а потом потерял сознание, упал и ударился затылком? С вами сейчас случилось ровно то же самое.

– Я не говорил, что вы сами себя порезали. Это вовсе не я говорил! – возмущенно произнес Двинских.

Я не стал спорить.

– Вы помните, кто на вас напал? Вы видели кого-нибудь? – спросил я его.

– Нет, я… В дверь постучали, – сказал Двинских, и видно было, что воспоминания эти приходят к нему с трудом. – Вроде бы стучали. Я встал, что бы открыть…

– И вы даже открыли дверь, но ударили вас при этом сзади. На этом основании городовой хочет меня арестовать. Говорит, это я вас прибил. Больше ведь, кроме нас с вами, в комнате никого не было.

По лицу Григория Двинских прошел целый хоровод мыслей.

– Вы тоже сейчас думаете, что это я? – спросил я у него.

– Нет. Конечно, нет, – пробормотал он, смущаясь. – Но как же тогда…

– Окно было открыто. Большая глупость, но мы оставили окно настежь открытым.

– В чем тут глупость? Мы на третьем этаже! Неужели кто-то мог спуститься с крыши?

– Может и так, но я подозреваю скорее летающего Вульфа, – сказал я.

– Василий Силантьевич! – Григорий рассмеялся невеселым, полным горестного недоумения смехом. – Хватит уже про…. про это! Понятно, что это дело рук Вульфов, больше никому мы тут не мешаем, но непосредственно нападал, скорее всего, кто-то другой, какой-то третий человек, которого они наняли…

– Почему вы мне не верите? Я что, по-вашему, глупый, сумасшедший или что? – я наклонился к Двинских. – По-вашему, я невероятный фантазер? Я своими глазами видел, как Вульф летал!

– Вы были пьяны! – сказал Григорий, отодвигаясь от меня.

– Я не пил.

– Но вы совсем не похожи на человека, видевшего что-то сверхъестественное! Вы слишком спокойны, вы так себя ведете, как будто летающие вампиры вам каждый день встречаются!

Этот довод, признаюсь, поставил меня в тупик, да и, кроме того, у меня были дела важнее убеждения Двинских.

– Вам лучше еще отдохнуть, – сказал я, поднимаясь. – Вы ведь себя нормально чувствуете?

– А вы куда? – спросил он с заметной тревогой в голосе.

– Попытаюсь сделать хоть что-то для Анны Константиновны, пока я не в тюрьме.

Целью моей был тщедушный доктор, невысокий, худощавый человек, так быстро сориентировавшийся, в какой именно помощи нуждается Двинских. Конечно, вполне возможно, что сказался его профессионализм – но что-то подсказывало мне, что он, скорее всего, не первый раз встречается с таким видом нападений. Адрес врача я выспросил у прислуги, и доктор, живший рядом с гостиницей, явно не рад был меня видеть.

– Итак? – спросил я его, после неловкого обмена приветствиями. – Итак, что вы можете сказать о вчерашнем?

– А что я должен говорить? – произнес человечек твердо, нахрапом его явно было не взять.

– Мой друг чуть не умер.

– Нам с вами очень повезло, что не умер. К счастью, у вас с ним одна группа крови, – доктор беспокойно постучал пальцами по столу. Жалеть его я не стал.

– И часто вам приходится прибегать к такому экстренному переливанию? – спросил я. – Здесь это, наверное, в порядке вещей?

– С чего вы взяли? – но лицо доктора при этом побледнело, он нервически пожевал нижнюю губу, и спросил еще раз. – Почему вы меня об этом спрашиваете?

– Потому что вчера вы мне показались человеком осведомленным.

Маленький доктор мрачно зыркнул на меня, вздохнул, подошел к двери своего кабинета, отпер ее, выглянул наружу, снова закрыл, и, подойдя ко мне, заговорил быстрым шепотом:

– Вы зря пришли. Мне нечего сказать. Ничего, кроме того, что вам наверняка уже известно, я не скажу. На заводах Вульфов очень высокая смертность среди чернорабочих. Их привозят со всех концов России, и они очень быстро умирают. Это знают все. Это не секрет даже для нашего начальника полиции. Вот и все.

– А раны, как у моего друга…

– Встречались мне в городе несколько раз. Очень странный грабитель, который не оставляет ни капли крови ни вокруг тела убитого, ни в нем самом. Было три таких случая, концов не нашли.

– Выживших тоже не было? – спросил я.

– Одна девица выжила, но, получив щедрую сумму от неизвестного дарителя, покинула наш город навсегда. А теперь уходите.

Для газетного материала этого всего, конечно, было маловато. Фамилию Вульфа ведь доктор так ни разу прямо со смертями людей не связал. Даже из сообщения о том, что на заводах у Вульфов умирает подозрительно много рабочих, выжать было нечего – люди на производстве вообще часто мрут, вполне возможно, что у Вульфов этот показатель был еще не самым высоким. Да и не стал бы доктор этот соглашаться на публикацию своих слов, скорее наоборот, он тут же выступил бы с опровержением.

Впрочем, я быстро придумал себе свидетеля получше. Заскочив по пути в гостиницу, к Двинских,  я отправился сначала на почту, а потом к этому самому начальнику местной полиции, который, оказывается, все прекрасно о Вульфах знал. Мое столичное произношение и дорогой костюм сделали свое дело – к нему меня пустили почти сразу.

– Здравствуйте,– сказал я, садясь.

– Чем обязан? – меня хмуро оглядывал начальник полиции, полный человек со старомодными бакенбардами.

– Я принес заявление от моего друга, Двинских Григория Андреевича. Сам он пока ходить не может, но вы можете навестить его, чтобы лично расспросить.

– И что это за заявление? – на бумагу, положенную мною на его стол, полицейский даже не взглянул.

– А вы прочтите, – я подвинул к нему лист.

– Говорите. Что за заявление? – рявкнул мой собеседник.

– Двинских Григорий Андреевич вспомнил, кто напал на него вчера ночью. Он не сомневается, что это был Антон Карлович Вульф.

9. Спасение девицы.

– Чего вы добиваетесь? – спросил меня отец Анны.

Передо мной сидели трое: Антон Вульф, нервный и подавленный, Август Вульф, невозмутимо покуривавший папироску, и отец Анны Константиновны, Константин Николаевич, сухощавый седой старик, державшийся очень прямо.

– Я всего лишь хочу оградить вашу дочь от неприятностей, – ответил я ему.

– Дорогой мой, – в голосе Константина Николаевича явственно прозвучал сарказм, – позвольте уж мне самому заняться этим вопросом. Я лучше, чем кто-либо, знаю, что нужно моей дочери для счастья, и в помощи извне не нуждаюсь.

– Я обратился в суд,– небрежно бросил старший из братьев Вульф. – И в коллегию адвокатов. Вас лишат права на адвокатскую деятельность. И ваши связи вам не помогут. Вы этого добивались своими действиями?

Я пожал плечами.

– Что ж, а я со своей стороны разослал заявление Григория Андреевича Двинских во все газеты, какие-то только знаю, – ответил я ему. – И в Пермские, и в Екатеринбургские, и в столичные. Даже в местный вестник.

Август Карлович фыркнул.

– Вы написали, что мой брат – вампир? – презрительно спросил он.

– Нет, увольте. Что он опасный сумасшедший преступник, помешавшийся на почве синематографа.

Краска бросилась Антону Карловичу в лицо, он тяжело задышал – но глядел при этом только на старшего брата, как бы ожидая его позволения – сказать ли, действовать ли. Но тот к нему даже не повернулся.

– Нам ничего не будет, – сказал Август Карлович, не меняя спокойного, холодного тона.–Газеты извинятся перед нами, и этим дело кончится.

– Ваша судьба мне, господа, глубоко безразлична,– ответил я ему. – Я думаю только о друзьях и знакомых Константина Николаевича, о его покровителях, деловых партнерах… всех тех, кому в силу их положения и происхождения надлежит иметь высокоморальный облик. Захотят ли они иметь дело с тестем буйно помешанного?

Константин Николаевич задышал так тяжело, что я даже испугался за его здоровье, тем более что он вскочил, и, ни слова не говоря, вышел. Но оба вампира  не стали бросать его в беде. Они тоже поднялись и не торопясь отправились следом. Вернее, это Август Карлович никуда не торопился, Вульф-младший, напротив, суетился, нервничал и путался в стульях.

– И чего вы добились? – спросил у меня Двинских, присутствовавший при этой сцене. В бинтах и на кровати, он, должно быть, чувствовал себя крайне неловко, но сиятельные господа о своем визите нас не предупредили, и подготовиться к нему не дали.

– Посмотрим. По крайней мере, я сделал все, что мог.

– Вам надо было просто уговорить Анну бежать. Вас бы она послушала, – в голосе Двинских прозвучала горечь.

– Не уверен, что  ее можно уговорить бежать, – ответил я ему, – Если бы она была способна порвать с семьей, то сделала бы это сразу, еще в Петербурге, а не тратила бы время на сбор доказательств для отца.

Но, несмотря на весь скепсис Григория Двинских, мой маневр принес свои плоды. Ближе к вечеру к нам, вновь без предупреждения, заявился Константин Николаевич в сопровождении своего поверенного и дочери. Анна при них выглядела чуть ли не пленницей.

– Чем обязаны? – спросил я, и не пытаясь изображать дружелюбие.

– Я привел к вам мою дочь, – без обиняков заявил Константин Николаевич. – Она сама вас наняла, вот пусть сама с вами и разбирается.

И седовласый этот старец церемонно поклонился нам, и вышел. Поверенный тоже задерживаться не стал. Анна осталась одна, и выглядела она весьма пораженной этим внезапным вывертом судьбы.

– Но что… – Двинских, не уступавший ей в своем удивлении, уставился на  захлопнувшуюся за обоими господами дверь. – Что все это значит?

– Неужели вы не поняли?  – я повернулся к Анне. – Ваш отец устраивает вам побег. Если вы сбежите сами, Вульфам не к чему будет придраться, и брака с Антоном Вульфом, для вашего отца теперь неудобного, не будет. Только бежать надо прямо сейчас. Ваш отец и его адвокат наверняка внизу или где-то рядом. Вам ведь дали денег?

Анна как будто впала в какой-то ступор, она стояла, глядя на Двинских, и только открывала и закрывала рот.

– Нет, – наконец, сказала она.

– Ладно. Я вам их дам, – я порылся в бумажнике, и вытащил оттуда пачку купюр, все, что у меня было. – Григорий Андреевич сопроводит вас. Постарайтесь сразу же уехать, возьмите билет до Петербурга, возвращайтесь домой, только постарайтесь сделать это неприметно. И никуда потом не выходите.

– А вы? – спросил меня Двинских.

– Я постараюсь сделать так, чтобы у Константина Николаевича не было неприятностей.

Двинских подхватил свою дорожную сумку, подал руку Анне, но я остановил их жестом.

– Сначала выхожу я.

И стоило мне выйти за дверь, как оказалось, что я был прав. Оба немолодых мужчины, и отец Анны, и его поверенный, стояли у соседней двери, сжавшись в тесном закутке, явно желая остаться незамеченными для возможных свидетелей. Весь вид их говорил о крайней неловкости положения, в котором они оказались.

– Господа, я бы хотел переговорить с вами… – и господа с облегчением направились ко мне. – Пройдемте к окну.

И пока мы втроем шагали по коридору к окну, другие шаги – легкие Анны, и более тяжелые Григория Двинских, прошелестели в обратном направлении. Через окно и мне, и обоим старикам хорошо было видно, как они садятся в пролетку. Анна, кажется, даже обернулась, чтобы бросить на отца последний взгляд.

– Что ж, я полагаю, каждый из нас остался при своем мнении, – подытожил продлившуюся минут пятнадцать-двадцать беседу Константин Николаевич. – А где Анна? – спросил он преувеличенно громко. – Я велел ей спуститься вниз.

– Вот давайте внизу и поищем, – предложил я.

И пока отец Анны Николаевны со своим адвокатом поднимали шум, бегали по гостинице, ругались, однако никаких реальных мер при этом не предпринимая, я, как бы невзначай, вышел на улицу. Делать мне в Невьянске было теперь нечего, и я решил найти экипаж, чтобы немедленно уехать. Вещи свои я решил пока не забирать, думая впоследствии получить их по почте.

– Василий Силантьевич? Василий Силантьевич!

Я обернулся, пытаясь высмотреть, кто же это мне кричал, но увидел только надвигавшуюся тьму и небо в алмазах. Меня снова огрели по затылку.

10. Пир вурдалаков.

В нос мне ударила резкая вонь – запах ржавеющего железа, смрад потных, давно не мытых тел, и над всем этим мощно довлело зловоние застарелой, прелой крови.

– Василий Силантьевич!

Я решил что умер и попал в ад. Я серьезно думал так секунды три – слишком уж страшно было все меня окружавшее: мрачный полусумрак, несчастные, испуганные лица узников, невыносимая вонючая духота, решетки, куда ни кинь взгляд – но лицо Григория Двинских избавило меня от подавляющей безнадежности, его я в аду увидеть не ожидал. Однако чувство облегчения тоже длилось не дольше секунды. Я был жив – но что с Анной?

– Как вы… Где Анна? – спросил я у него.

– Наверное, в доме Вульфов. Готовится к свадьбе, – ответил Григорий, и в голосе его было отчаяние. – Может быть, выходит замуж прямо сейчас.

– А вы как здесь оказались? – я потрогал нещадно саднивший затылок.

– Мы не прошли и двух улиц. На нас накинулись какие-то молодчики, Анну затолкали в автомобиль, а меня привезли сюда.

– Сюда – это куда? Где мы? – я снова окинул взглядом тесное и вонючее узилище.

– Наверное, на заводе, – ответил Двинских. – Точно я не знаю. Мы долго ехали, а на голове у меня был мешок.

– Мы на оружейном заводе, – подал голос немолодой, сильно бородатый мужик в рваной рубахе. – На том, что в пятидесяти верстах от Невьянска.

– А ты почему здесь? – спросил я его. – Как все эти люди сюда попали?

– Мы здесь потому, что господа изволят хотеть кушать! – трясущимся, срывающимся в истерику голосом произнес долговязый рыжий человек, одетый на городской манер, и тут же получил зуботычину от другого, широкого в плечах, косматого, как медведь, с маленькими, глубоко посаженными глазками.

– Заткнись! – просипел тот, сдабривая свои слова отборным матом. – Иначе я сам тебя прибью!

– Тише, тише, – по темному, напоминающему склад старья помещению, освещенному лишь узкими, мутными оконцами под самым потолком, шли оба Вульфа. Старший деловито шагал по деревянному настилу к каким-то железным козлам стоявшим у стены, младший плелся в арьергарде.

– Кто будет шуметь, пойдет первым, – тон Августа Вульфа был все тем же, спокойно-холодным, как будто ситуация, в которой мы все сейчас находились, была самой обычной. – А, Василий Силантьевич, и вы … – Август Карлович скользнул взглядом по Григорию Двинских, – запамятовал ваше имя. Что ж, думаю, вы не рады сейчас, что противились мне? А я ведь вас, Василий Силантьевич, предупреждал. Дважды. Или вы думаете, тогда, на перроне, я не смог вас убить? Я просто не хотел. Но вы не вняли моим предупреждениям, и теперь уже ничего не поделаешь, сидите теперь с мужичьем.

И, отвернувшись, он продолжил свой путь. Подойдя к козлам, он вытащил узкий, блестящий нож, и принялся деловито его натачивать. Антон Вульф, тем временем подошел к железной клетке, в которой мы все находились, – нас там было человек двадцать, – отпер ее, и, толкнув стоявших спереди людей – все они, как один, повалились наземь, – схватил за ноги первого попавшегося, и легко, как куклу, кинул его через все помещение.

Человек приземлился точно на козлы с отвратительным хрустом, тело его задергалось, но он был еще жив. А оба брата уже вовсю орудовали над ним ножами, кровь побежала ручейком в подставленное ведро, и, чтобы процесс этот шел быстрее, оба Вульфа с высоты своего роста трясли несчастного, буквально его выжимая. Люди в камере стояли неподвижно и молча, кто-то не отрывал взгляда от происходившего, кто-то наоборот отвернулся и прятал лицо, немолодой, бородатый мужик подле меня молился, беззвучно шевеля губами, рыжий сдавленно рыдал, упав на пол.

– Следующий, – произнес старший из братьев, утирая нож холстиной.

Младший кинул мертвое тело на пол и вернулся к клетке. Все жуткое действо повторилось, а затем еще и еще раз, и каждый раз мы все постепенно умирали вместе с очередной жертвой. Я был готов к самому худшему, но вампиры остановились на пятом. После этого старший из братьев принялся таскать полную тару в угловое помещение, из которого потянуло холодом – видимо, там был ледник. А младший принялся закидывать трупы на бывшую тут же тележку.

– Прибери тут, грязь невыносимая, – бросил старший из вампиров, утирая руки надушенным платком. – И постарайся хоть раз похоронить всех до рассвета. Я в цех, – и, не глядя ни на кого, он вышел.

В темноте склада остались только пленники и Антон Вульф. Он принялся оттирать вонючие козлы, но делал это без особого энтузиазма.

– Антон Карлович, хотите, я вам помогу? – крикнул я, вплотную подходя к решеткам.

– Молчи, – Антон Вульф даже не обернулся.

– Вдвоем быстрее будет.

– А почему ваш брат вам не помогает? – спросил Двинских, и нервическая насмешка, прозвучавшая в его голосе, пришлась очень кстати. Вульф замер, руки его перестали ерзать по ржавым козлам. – Вы ведь своему брату не слуга, – добавил Двинских дрожащим голосом.

Вульф обернулся. Выражение его дряблого лица невозможно было понять. В какой-то момент я даже испугался, что он убьет Двинских прямо сейчас, и тот, вероятно, подумал так же, потому что попятился, одновременно сжимая руки в кулаки, но Вульф просто стоял. Взгляд его уже рассеялся, он не смотрел ни на кого конкретно.

– Вам надо отдохнуть, – сказал я ему, – дела подождут.

Вульф оборотил ко мне свой мутный взгляд – и моя спина покрылась испариной, но в следующий момент он снова уже надраивал свое рабочее место, и больше мы разговорить этого вампира не пытались.