Текст книги "Воспоминания"

Автор книги: Альфред фон Тирпиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)

4

Соображения, которые обусловили приглашение в Берлин британского государственного деятеля для непосредственных переговоров, остались мне неизвестны.

Поскольку канцлер держал меня в неведении, я смог уяснить себе психологическое состояние английского кабинета при этих переговорах лишь в процессе самих переговоров с Холденом, и в особенности из их лондонского эпилога. Небрежный образ действий Кидерлена вызвал в свое время грубый отпор со стороны Ллойд-Джорджа, за которым последовало, по моему мнению, недостаточно выдержанное поведение с нашей стороны. Заискивание, проявленное нами в этой стадии отношений, вызвало в Англии уверенность в том, что с нами будет легко справиться.

Пригласив англичан в Берлин, мы, конечно, должны были быть готовы принести определенные жертвы, чтобы не поставить себя снова в неловкое положение, которое возникло в результате неуспеха нашей инициативы. Нежелание Бетмана защищать новеллу перед рейхстагом указало англичанам тот пункт, используя который, они могли запугать нас, а может быть и вовсе сбить с толку в вопросе о строительстве флота, равно как и усилить раскол в имперском руководстве. Поэтому англичане приняли это приглашение как неожиданный подарок. Доверенное лицо сэра Э. Грея – военный министр Холден, который благодаря своей удачной осведомительной деятельности в прусском генеральном штабе в 1906 году считался человеком, близким к германским кругам, был послан в Берлин с поручением по возможности отбить у нас охоту к внесению новеллы, да и вообще к строительству флота. Поскольку в Англии понимали, что в Бетмане можно найти союзника против германского флота, а Холден явился к нам не как проситель, а как приглашенный, то для британского кабинета не было необходимости поручать ему делать нам какие-либо серьезные предложения. Однако Холден привез собой нечто, имевшее вид подарка, о чем будет сказано ниже.

Хотя открытая враждебность канцлера к новелле уже значительно обесценила ее с точки зрения внешней политики, все же при искусном ведении переговоров она являлась подходящим средством для того, чтобы предложить соглашение, основанное на взаимных выгодах и уступках, даже если бы англичане не были особенно склонны договариваться с нами как с равными.

4 октября кайзер частным образом уведомил Foreign Office{138}, что Германия готова пойти навстречу в вопросе о новелле при условии, что одновременно она получит достаточные гарантии более дружественной ориентации английской политики в том смысле, что обе державы обязались бы не принимать участия ни в какой комбинации или в военном выступлении, направленном против одной из них. Такое соглашение одновременно дало бы возможность столковаться также и насчет расходов на вооружения.

Для переговоров с самим Холденом кайзер установил следующие принципы:

1. Морской законопроект на первых порах должен остаться неприкосновенным.

2. Англия должна ясно изложить, какой программы она собирается придерживаться в связи с новеллой и собиралась придерживаться в связи с действовавшим до сих пор законом.

3. Обсуждение вопроса об англо-германском договоре, предусматривающем союз или нейтралитет, на основании которого можно было бы замедлить выполнение новеллы.

4. Требование, чтобы Англия отказалась от соотношения морских сил, равного 2:1, т.е. от принципа два киля против одного, и согласилась бы на более приемлемое для нас соотношение{139}.

Канцлеру было предложено установить, получил ли Холден от своего правительства поручение вести предварительные переговоры, или он явился частным образом, чтобы позондировать почву. В зависимости от полученного ответа канцлер должен был говорить либо от имени кайзера, либо от своего. Кроме того, кайзер предостерегал против преждевременного раскрытия наших козырей и в особенности подчеркивал необходимость настаивать на праве каждой державы самостоятельно определять свою оборонную мощь и сохранять в неприкосновенности морской законопроект до принятия английских уступок. Именно потому, что мы внутренне решились первыми пойти на уступки, нам следовало, по моему мнению, соблюдать сдержанность, чтобы вообще добиться каких-либо результатов, тем более, что Холден – человек большого ума и ловкий lawyer{140} – принадлежал к той категории британских государственных деятелей, которые чувствовали, что могут играть нашими немецкими политиками.

О полуторачасовом разговоре, который Бетман вел с Холденом после полудня 8 февраля, мы имели сообщение из кругов, близких к английскому государственному деятелю{141}. Если эти сообщения правильны, то канцлер заверял британского министра в своем неизменном стремлении достигнуть соглашения с Англией и, идя навстречу Холдену, выразил склонность растянуть на более долгий срок постройку предусмотренных новеллой кораблей. Со своей стороны он предложил формулу нейтралитета. Холден, отвечал уклончиво, выдвинул на первый план безусловную лояльность Англии по отношению к соглашениям с Францией и Россией и, по его утверждению, якобы указал канцлеру на английские военные обязательства по отношению к Франции, Бельгии и другим странам и энергично предостерегал его против германской новеллы, на которую Англии пришлось бы отвечать осуществлением принципа два киля против одного. Он не пошел также на предложенную ему формулу нейтралитета и согласился самое большее на ничего не говорившее обязательство отказаться от «неспровоцированной агрессии» (!). Итак, Холден показал, что он крепко держится традиционной политики Англии.

Ошибка канцлера в этой предварительной беседе заключалась в том, что он ознакомил своего собеседника не только с законопроектом, но и с теми сокращениями, которые он желал в нем произвести. Если бы он положил в основу переговоров законопроект в его первоначальном виде, то мы имели бы в руках гораздо больше объектов для компенсации. Напротив, в угоду своему миролюбию Бетмам счел благоразумным в разговоре с англичанином несколько отступить от позиции официальных представителей германской обороны – «людей флота».

Такая тактика произвела на Холдена прекрасное впечатление, облегчила ему задачу усиления раскола в германском правительстве, на который ему указал сам канцлер, и дала ему возможность выдумать «военную партию», против которой приходилось будто бы бороться канцлеру.

9 февраля Холден был принят кайзером, пожелавшим принять участие в беседе, в которой первоначально должны были участвовать только Холден и я.

Перед аудиенцией состоялся завтрак, на котором присутствовал также и канцлер. За завтраком о политике не говорили, но атмосфера была довольно напряженная. При своем появлении канцлер попросил меня не заговаривать первым о соотношении морских сил, равном 2:3. Чем объяснялось это желание, я не знаю; возможно, что он считал его еще недостаточно выгодным для Англии. Вообще же канцлер не осведомил меня о ходе переговоров и, в частности, о формуле нейтралитета, а во время последовавшей затем аудиенции, перед началом которой Бетман удалился, я отчасти играл роль простого свидетеля, так как кайзер сам вел беседу.

В начале беседы Холден заявил, что говорит от имени британского кабинета и с согласия своего короля, а в конце ее подчеркнул вопреки этому заявлению, что она представляет собой лишь частный обмен информацией{142}.

Холден начал с того, что предсказал нам в перспективе обладание крупной африканской империей. Хотя еще в январе кайзер относился с большим и небезосновательным недоверием к предложениям колоний, за истекший промежуток времени честолюбие его удалось возбудить картиной грандиозных приобретений (трудностей и опасностей, связанных с этим заманчивым предложением, он не учитывал).

Преувеличенные предложения колониальных владений, которые самим англичанам не принадлежали и распоряжаться которыми они не могли, были сделаны с расчетом на темперамент кайзера. На меня это произвело тяжелое впечатление, ибо средство было слишком грубым, а цель – слишком прозрачной. В прошлом, начиная с 1896 года, Англия уже пыталась однажды приманить нас предложением португальских колоний, поддерживая в то же время Португалию в ее намерении не продавать этих колоний. В данном же случае англичане открыли нам фиктивные виды на получение не только португальских владений, но также и французских и бельгийских. Этим способом Англия могла не только вести нас на поводу, но и доказать нашу алчность французам и бельгийцам, усилив тем самым их зависимость от себя{143}. Я восхищался Холденом в тот момент, когда, рисуя перспективы будущего, он с наивной скромностью заявлял притязание «только» на постройку железной дороги Каир-Капштадт. Благодаря ей Африка стала бы английской. Горе Германии, если бы к английскому искусству вести переговоры присоединилось еще подавляющее превосходство сил. Поведение Холдена напомнило мне слова некоего американца, который сказал одному германскому адмиралу, что когда он сравнивает известных ему государственных деятелей Германии и Англии и представляет их себе ведущими переговоры сидя за одним столом, то ему кажется маловероятным, чтобы в конце концов Германии удалось сохранить хотя бы Потсдам.

Со своей стороны я начал с заявления о том, что горячо приветствовал бы заключение соглашения. Когда в ходе беседы Холден охарактеризовал принцип, исходя из которого английский флот должен быть равен двум сильнейшим флотам других держав, как британскую традицию, я предложил соглашение, основанное на соотношении морских сил, равном 2:3, то есть то самое, что уже раньше предлагали Ллойд-Джордж, а позднее Уинстон Черчилль. Однако Холден в вежливой форме отклонил это соотношение: английский флот должен-де быть способен противостоять любой возможной комбинации сил. На мое ответное заявление, что в таком случае и наша армия должна быть способна противостоять любой комбинации сил, между тем как по своей численности она едва равняется каждой из армий соседей, Холден возразил, что это дело совсем иного рода. Он заявил, что наша уступка в морском вопросе не является для Англии столь необходимой, чтобы он стал на ней настаивать, но заметил, что внесение новеллы вредно отразится на духе всего соглашения. Затем речь зашла о возможности некоторого замедления постройки трех кораблей: не могли бы мы растянуть ее на 12 лет? Я попытался разъяснить ему трудности, связанные с дальнейшими изменениями законопроекта, поскольку ввиду примирительной позиции Англии наша программа уже подверглась значительному сокращению. При переговорах я исходил из того принципа, что отступать можно лишь до необходимого предела, так как возможность дальнейших уступок всегда остается открытой. Я указал также, что Холден должен подумать о том, насколько его величество уже связал себя тронной речью. С этим Холден согласился и высказал тот взгляд, что при нашей системе воинской повинности нам нужна третья эскадра, находящаяся в строю. Требования, касавшиеся поддержания кораблей и личного состава флота в боевой готовности, по его словам, были для Англии безразличны. Он хотел бы, больше ради формы – дело ведь шло не о сумме{144} – получить знак нашей готовности к соглашению. Должен ли я был удовлетвориться тем, чтобы пойти на общие уступки в морском вопросе лишь в случае заключения общеполитического соглашения, или было правильнее установить размеры указанных уступок уже в этой беседе? Я выбрал последнее, поскольку Холден предложил, «чтобы подмазать переговоры», замедлить темп строительства или по крайней мере отказаться от первого из трех кораблей. Он по собственной инициативе письменно набросал то самое предложение, которое я уже имел в виду как возможную уступку. Итак, я пожертвовал этим кораблем.

Ради подлинно солидного соглашения о нейтралитете я был готов отказаться от всей новеллы, о чем уже раньше говорил кайзеру. Все эти годы я вполне отдавал себе отчет в огромной ответственности, которая лежала на мне, и всегда имел в виду возможность заплатить соответствующими компенсациями в области морских вооружений, которые я никогда не считал самоцелью, за действительное равноправие в мировой политике и за свободу морей.

Два года спустя мы были уже гораздо ближе к этой мирной конечной цели строительства флота, что доказывается согласием Черчилля на пропорцию 10: 16. Но и в начале 1912 года, когда наш флот был слабее, чем два года спустя, я не мог знать точно, как велика была возможность политического соглашения. Ни разу канцлер не сказал мне ясно: конкретная цель, к которой мы стремимся, состоит в том-то и том-то. При совместной работе с ним всегда приходилось бродить более или менее в потемках; таким образом, вопреки собственным принципам ведения переговоров я пожертвовал третьим кораблем, не получив ничего взамен, чтобы не осложнять переговоры, которые, быть может, обещали успех.

Поскольку канцлер уже отказался от первоначальной редакции новеллы, я не имел возможности предоставить компенсации за маленькие подарки из области колониальной музыки будущего; я мог пожертвовать военными ценностями лишь в обмен на реальные и в известном смысле окончательные гарантии на море (соотношение сил, равное 2:3), или на политические гарантии (соглашение о нейтралитете). Отказ от новеллы без конкретных компенсаций был бы односторонней уступкой. Именно этого нам следовало избегать более всего, если мы не желали вернуться к эпохе английских угроз, вроде 1896 и 1904-1905 годов и без конца тормозить собственное движение вперед. Именно с англичанами мы должны были вести переговоры на основе полного равноправия, если, несмотря на ошибки июля 1911 года, стремились к неуклонному укреплению наших взаимоотношений.

Поэтому я не был уверен в том, что не зашел слишком далеко, пожертвовав в доказательство нашей уступчивости частью уже сокращенной новеллы. Вскоре мои сомнения сменились ясным пониманием истинных целей Англии. Ибо после того, как Холден без всякой компенсации положил себе в карман мою уступку и выразил свое удовлетворение по этому поводу, он пошел дальше и в конце концов осторожно коснулся вопроса о том, следовало ли выполнять самый закон о строительстве флота. Но тут вмешался кайзер, и Холден спрятал свои щупальца. Тем не менее у меня осталась уверенность в том, что английские возражения направлены не против такого пустяка, как три корабля, предусмотренные новеллой, а против самого закона. В разговорах со мной Холден сам при случае признавал, что предусмотренное новеллой увеличение флота на три корабля вообще не играло никакой роли.

Когда мы внешне пришли к полному соглашению, причем уступки были сделаны только с немецкой стороны, Холден, как уже указывалось, заявил, что вся беседа являлась только личным обменом информацией. Тем не менее, хотя дальнейшие переговоры в Лондоне потерпели крах, я остался верен своему обещанию пожертвовать одним кораблем, дабы не оставлять никакого сомнения в нашей доброй воле.

Ведение деловых переговоров с Холденом затруднялось присутствием кайзера. Когда беседа перешла на вопрос, имевший для нас решающее значение, а именно на политическое соглашение, Холден ответил уклончиво: обязательство нейтралитета, мол, невозможно вследствие отношений, связывающих Англию с Францией.

Когда мы покинули дворец, Холден выразил свое удовлетворение нашей беседой. Я вывел из нее, что: 1) новелла имеет для англичан второстепенное значение, а истинная их цель – парализовать развитие нашего флота, и что 2) англичане не предложили ничего такого, что можно было бы рассматривать как честное морское соглашение на основе соотношения сил, указанного Ллойд-Джорджем в 1908 году. Им было скорее желательно, чтобы мы приняли в принципе неизменную и обесценивавшую наш флот формулу два киля против одного, что на долгое время подорвало бы выполнение нашего закона о флоте. Если бы мы приняли формулу два киля против одного, Англии было бы достаточно удовольствоваться в течение нескольких лет постройкой двух или трех кораблей в год, чтобы в силу договора ограничить затем наше строительство двумя или даже полутора кораблями ежегодно. Это означало конец закона о флоте; к тому же столкновение с нашим флотом перестало бы представлять для Англии известный риск, существование германского флота стало бы бессмысленным, а союз с Германией потерял бы свою международно-политическую ценность. Англичане надеялись навязать нам подобное отступление потому, что мы по всей видимости стремились к «соглашению» любой ценой. Далее, беседа привела меня к заключению, что: 3) о бетмановской формуле нейтралитета не было и речи и 4) наше подчинение в морских вопросах могло быть вознаграждено обманчивыми видами на африканские владения английских вассалов – французов, бельгийцев и португальцев, рассчитанными исключительно на фантазии кайзера и на стремление отдельных дипломатов к личному успеху.

Итак, Холден действовал не на деловой основе. Он прежде всего попытался вести переговоры для видимости, будучи готов подсластить нам подчинение и дать иллюзию некоего политического соглашения и колониальной экспансии, если взамен этого мы станем фактическими вассалами Англии. Истинное лицо Англии еще явственнее обнаружил первый лорд адмиралтейства Уинстон Черчилль, который 9 февраля – как раз тогда, когда Холден, держа под мышкой подаренный ему бронзовый бюст кайзера, спускался по лестнице берлинского дворца, произнес за завтраком в Глазго ту самую речь, в которой назвал германский флот «роскошью».

Пока в Англии господствовал взгляд на германский флот, как на роскошь, пока английский кабинет сам отвергал соотношение морских сил, равное 2:3, предложенное некогда Ллойд-Джорджем, до тех пор было бесполезно, а учитывая образ мыслей нашего имперского руководства, даже вредно в дипломатическом отношении приглашать в Берлин британских министров, которые не предлагали нам ничего, но зато не без ловкости сеяли раздоры в нашей собственной среде.

Если бы Холден обнаружил склонность к установлению разумного соотношения морских сил, то я был бы готов сказать ему: коль скоро соотношение, равное 2:3, получит право гражданства, а между нашими сторонами установится прочная дружба, наступит время для переговоров о соответствующем изменении также и действующего закона о флоте. Однако принятый английским министром метод переговоров, рассчитанный на обман наших фантазеров, а не на заключение двусторонней сделки, естественно заставил меня оставить при себе эту мысль, которая могла быть правильно понята лишь после того, как Англия признала бы нас мировой державой и предложила нам конкретные компенсации. Если имелась вообще возможность принудить Англию к серьезным переговорам вместо видимости переговоров, то для этого нужно было проявить стойкость в главном вопросе, касавшемся закона о флоте.

Какие выводы сделал канцлер из неудачи этой своей попытки соглашения, которая с самого начала обнаружила непонимание английской души и основывалась на нереальных предпосылках? Он стал искать козла отпущения и таковым в первый момент должен был оказаться я, ибо, я не соглашался слепо и без всяких компенсаций жертвовать германским флотом.

О заключительной беседе, которую Холден вел 10 февраля с канцлером, сообщение, напечатанное в «Манчестер Гардиан», говорит следующее: Холден интересовался главным образом вопросом о флоте и его обычный аргумент, что политическое соглашение останется нереальным, пока Германия не пойдет на некоторые уступки в области флота, не уменьшил подавленности канцлера, который стремился, насколько это было возможно, не дать идее соглашения с Англией потерпеть фиаско по вине Тирпица.

Я предоставляю читателю сверить эту защитительную речь с изложенным выше содержанием моих переговоров с Холденом, после чего он убедится, что моя уступка не была ничем компенсирована и что сам Холден считал новеллу делом второстепенным. Таким образом, даже канцлер наконец понял, что Холден стремился к аннулированию нашей судостроительной программы.

Переговоры продолжались затем в Лондоне. В ходе их становилось все более ясным, что Англия стремилась лишь к тому, чтобы склонить нас к односторонним уступкам в области строительства флота, не давая ничего взамен. Министерству иностранных дел не терпелось осуществить это одностороннее подчинение, и теперь оно стало оказывать на меня давление, требуя отказа от трех предусмотренных новеллой кораблей. Это требование равнялось отказу от новеллы в целом; приняв его, мы не смогли бы требовать также и увеличения численности личного состава, ибо после отказа от строительства кораблей все обоснование проекта становилось нелогичным. Министерство иностранных дел не учитывало, что, не говоря уже об ослаблении Германии в военном отношении вследствие непроведения в жизнь реформы, после всего происшедшего, и в особенности после того как сам кайзер договорился с Холденом, подобная уступка безответственно наносила ущерб нашему престижу и толкала нас на наклонную плоскость, остановиться на которой невозможно. Дальнейшая скорбная история новеллы, подробности которой здесь не место приводить, показала, что наша дипломатия постепенно позволила навязать себе точку зрения, согласно которой Англия была будто бы вправе устанавливать размеры наших вооружений. Стойкость кайзера в конце концов предотвратила нашу капитуляцию и отказ от новеллы, торжественно возвещенной в тронной речи, без компенсации со стороны англичан. В результате всего происшедшего канцлер, видимо, почувствовал все же несостоятельность нашего представительства в Лондоне, ибо прежний посол был заменен крупнейшей тогда дипломатической величиной – бароном фон Маршаллем.