Текст книги "Тигр. Тигр!"

Автор книги: Альфред Бестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 65 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

– Ну, хорошо, – выпалил он. – Меня насквозь видно.

– Ты просто повторяешься, Йео. Все твои увлечения начинаются одинаково: «с той девушкой вовсе не обязательно было обходиться грубо…» А затем – Долли Квакер, Джин Вебстер, Гуин Роже, Марион…

– Пожалуйста, без имен! – перебил другой голос. – Разве Ромео…

– Завтра все отправитесь чистить нужники, – сказал Йанг-Йовил. – Будь я проклят, если снесу такое непристойное ослушание… Нет, не завтра – как только мы закончим с этим делом. – Его ястребиное лицо помрачнело. – Боже, что за содом! Кто когда-нибудь сможет забыть Фойла, торчащего здесь, как пылающая головня? Но где он? Чего он хочет? Что все это значит?

Глава 4

Дворец Престейна в Центральном парке сверкал яркими новогодними огнями. Очаровательные древние электрические лампы с остроконечными верхушками и изогнутыми нитями накаливания разливали желтый свет. По особому случаю был удален противоджантный лабиринт и распахнуты двери. Прихожую дома от непрошеных взглядов закрывал разукрашенный драгоценными каменьями экран, установленный сразу за дверями.

Зеваки гулом и криками встречали появление знаменитых и почти знаменитых представителей кланов и семей. Те прибывали на автомобилях, на носилках, в каретах – любым способом приличествующего передвижения. Престейн из Престейнов лично стоял у входа, серо-стальной, неотразимый, с улыбкой василиска на лице, и встречал общество у порога своего открытого дома. Едва одна знаменитость скрывалась за экраном, как другая, еще более прославленная, появлялась в еще более диковинном экипаже.

Кола приехали на фузовике. Семейство Эссо (шесть сыновей, три дочери) – в великолепном стеклянном грейхаундовском автобусе. Буквально по пятам явились Грейхаунды (в эдиссоновском электромобиле), что послужило предметом шуток и смеха. Но когда с мотовагонетки, заправленной бензином «эссо», слез Эдиссон из Уэстингхауза, завершив тем самым круг, смех на ступенях перешел в безудержный хохот.

Только гости приготовились войти в дом Престейна, как их внимание привлекла отдаленная суматоха. Грохот, лязг, стук пневматических поршней и неистовый металлический скрежет. Все это быстро приближалось. Толпа зевак расступилась. По дороге громыхал тяжелый грузовик. Шестеро мужчин скидывали с кузова деревянные балки. За грузовиком следовали двадцать рабочих, укладывающих балки ровными рядами. Престейн и его гости пораженно замерли.

По этим шпалам с оглушающим ревом ползла гигантская машина, оставляя за собой две полосы стальных рельсов. Рабочие с молотами и пневматическими ключами крепили рельсы к деревянным шпалам. Железнодорожное полотно подошло к дому Престейна широким полукругом и изогнулось в сторону. Ревущий механизм и рабочие исчезли в темноте.

– Боже всемогущий! – воскликнул Престейн.

Вдали раздался пронзительный гудок. Из тьмы на освещенный участок перед домом выехал человек на белом коне, размахивая красным флажком. За ним громко пыхтел паровоз с единственным вагоном. Состав остановился перед входом. Из вагона выскочил проводник и разложил лесенку. По ступеням спустилась элегантная пара – леди и джентльмен в вечерних туалетах.

– Я ненадолго, – бросил проводнику джентльмен. – Приезжайте за мной через час.

– Боже всемогущий! – снова воскликнул Престейн.

Поезд с лязгом и шипением тронулся. Пара подошла к дому.

– Добрый вечер, Престейн, – сказал джентльмен. – Мне крайне жаль, что лошадь потоптала ваши газоны, но по старым нью-йоркским правилам перед составом до сих пор требуется сигнальщик с красным флажком.

– Формайл! – вскричали гости.

– Формайл с Цереса! – взревела толпа.

Вечеру у Престейна был обеспечен успех.

В просторной парадной зале, обшитой бархатом и плюшем, Престейн с любопытством рассмотрел Формайла. Фойл невозмутимо выдержал ироничный взгляд, улыбаясь и раскланиваясь с восторженными поклонниками, которых успел снискать от Канберры.

«Самообладание, – думал он. – Кровь, внутренности и мозг. Престейн пытал меня полтора часа после моего безумного нападения на «Воргу». Узнает ли он меня?»

– Мне знакомо ваше лицо, Престейн, – сказал Формайл. – Мы не встречались?

– Не имел чести знать Формайла до сегодняшнего вечера, – сдержанно ответил Престейн.

Фойл научился читать по лицам, но жесткое красивое лицо Престейна было непроницаемо. Они стояли лицом к лицу – один небрежный и бесстрастный, другой – собранный и неприступный, – словно две бронзовые статуи, раскаленные добела и готовые вот-вот расплавиться.

– Я слышал, вы кичитесь тем, что вы – выскочка, Формайл.

– Да. По образу и подобию первого Престейна.

– Вот как?

– Вы, безусловно, помните – он гордился, что начало семейного состояния было заложено на черном рынке во время Третьей мировой войны.

– Во время Второй, Формайл. Но лицемеры из нашего клана его не признают. Его фамилия Пэйн.

– Не знал.

– А какова была ваша несчастная фамилия до того, как вы сменили ее на «Формайл»?

– Престейн.

– В самом деле? – Убийственная улыбка василиска обозначила попадание. – Вы претендуете на принадлежность к нашему клану?

– Я предъявлю свои права позже.

– Какой степени?

– Скажем… кровное родство.

– Любопытно. Я чувствую в вас определенную слабость к крови, Формайл.

– Безусловно, семейная черта, Престейн.

– Вам нравится быть циничным, – заметил Престейн не без цинизма. – Впрочем, вы говорите правду. У нас всегда была пагубная слабость к крови и деньгам. Это наш порок. Я признаю.

– А я разделяю его.

– Влечение к деньгам?

– Да. Самое страстное влечение.

– Без милосердия, без снисхождения, без лицемерия?

– Без милосердия, без снисхождения, без лицемерия.

– Формайл, вы мне по душе. Если бы вы не претендовали на родство с моим кланом, я бы вынужден был принять вас.

– Вы опоздали, Престейн. Я уже принял вас.

Престейн взял Фойла под руку.

– Хочу представить вас моей дочери, леди Оливии. Вы разрешите?

Они пересекли залу. В Фойле бурлило торжество. Он не знает. Он никогда не узнает. Затем пришло сомнение. Но я никогда не узнаю, если он когда-нибудь узнает. Это не человек – сталь. Вот кто мог бы поучить меня самообладанию.

Со всех сторон Фойла приветствовали знакомые.

– Вы дьявольски ловко провели всех в Шанхае.

– Чудесный карнавал в Риме, не правда ли? Слышали о появившемся на Испанской Лестнице Горящем Человеке?

– Мы искали вас в Лондоне.

– У вас был божественный выход, – сказал Гарри Шервин-Вильямс. – Вы перещеголяли нас всех. По сравнению с вами мы выглядели как распроклятые приготовишки.

– Не забывайтесь, Гарри, – холодно отчеканил Престейн. – В моем доме не принято выражаться.

– Извините, Престейн. Где ваш Цирк теперь, Формайл?

– Не знаю, – беззаботно ответил Фойл. – Одну секунду.

Вокруг мгновенно собралась толпа, улыбаясь в предвкушении очередной выходки. Фойл достал платиновые часы и со щелчком откинул крышку. На циферблате появилось лицо слуги.

– Эээ… как вас там… Где вы сейчас находитесь?

– Вы приказали нам обосноваться в Нью-Йорке, Формайл.

– Вот как? И?..

– Мы купили собор Святого Патрика, Формайл.

– А где это?

– На углу Пятой авеню и бывшей Пятидесятой улицы. Мы разбили лагерь внутри.

– Благодарю. – Формайл захлопнул часы. – Мой адрес: Нью-Йорк, собор Святого Патрика… Одного не отнимешь у запрещенных религий – по крайней мере, строили такие храмы, в которых размешается цирк.

Оливия Престейн восседала на троне, окруженная поклонниками. Снежная Дева, Ледяная Принцесса с коралловыми глазами и коралловыми губами, царственная, недосягаемая, прекрасная. Фойл посмотрел на нее раз и тут же в замешательстве опустил глаза перед ее слепым взглядом, который различал лишь электромагнитные волны и инфракрасный свет. Его сердце заколотилось.

«Не будь дураком! – яростно подумал он. – Держи себя в руках. Это может оказаться опасным…»

Его представили. К нему обратились – хрипловатым снисходительным голосом. Ему протянули руку – изящную и холодную. Но она как будто взорвалась в его руке. Фойла словно пронзило током.

«Что это? Она символ… Недоступная… Принцесса Мечты… Самообладание!»

Он боролся с собой так ожесточенно, что не заметил, как им пренебрегли, любезно и равнодушно. Он застыл, хватая ртом воздух, на миг потеряв дар речи.

– Что? Вы еще здесь, Формайл?

– Я не могу поверить, что вы уделили мне так мало внимания, леди Оливия.

– Ну, едва ли. Боюсь, вы мешаете подойти моим друзьям.

– Я не привык к такому обращению, леди Оливия. («Нет, нет. Все не так!») По крайней мере, от человека, которого хотел бы считать другом.

– Не будьте навязчивым, Формайл. Пожалуйста, отойдите.

– Я вас обидел?

– Обидели? Не смешите меня.

– Леди Оливия… («Боже! Могу я хоть что-нибудь сказать правильно?! Где Робин?») Давайте начнем сначала.

– Если вы стараетесь показать свою неотесанность, Формайл, то у вас получается восхитительно.

– Пожалуйста, снова вашу руку. Благодарю. Я – Формайл с Цереса.

– Ну, хорошо. – Она рассмеялась. – Я признаю вас фигляром. Теперь отойдите. Уверена, что вы найдете, кого развлечь.

– Что случилось теперь?

– Достаточно, сэр. По-моему, вы хотите меня разозлить.

– Нет. («Да, хочу! Хочу достать тебя как-то… пробиться сквозь лед».) Первый раз наше рукопожатие было… неистово. Сейчас же… оно пусто. Что произошло?

– Формайл, – утомленно вздохнула Оливия. – Я признаю: вы оригинальны, остроумны, неотразимы… все, что угодно, если вы только уйдете.

Фойл, спотыкаясь, отошел. «Дрянь. Дрянь. Дрянь. Нет. Она именно такая, о какой я мечтал. Ледяная вершина, которую надо штурмовать и покорить. Осадить… ворваться… изнасиловать… заставить пасть на колени…»

И тут он столкнулся лицом к лицу с Дагенхемом. Он застыл, парализованный.

– А, Формайл, – произнес Престейн. – Познакомьтесь: Саул Дагенхем. Он может уделить нам только тридцать минут и желает одну из них провести с вами.

«…Знает? Послал за Дагенхемом, чтобы убедиться?.. Нападай. Toujours audace».

– Что с вашим лицом, Дагенхем?

– А я думал, что знаменит. Лучевое поражение. Я радиоактивен. «Горяч». – Беспощадные глаза ощупали Фойла. – Что скрывается за вашим цирком?

– Страсть к популярности.

– Я сам мастер камуфляжа. Узнаю признаки. Каким ремеслом занимаетесь?

– Разве Дилинджер делится с Капоне? – Фойл улыбнулся, успокаиваясь, сдерживая облегчение. («Я перехитрил их обоих».) – Вы кажетесь счастливее, Дагенхем.

Он тут же понял свою ошибку. Дагенхем мгновенно уловил ее.

– Счастливее, чем когда? Где мы встречались раньше?

– Не «счастливее, чем когда», а «счастливее, чем кто». Вы счастливее меня. – Фойл повернулся к Престейну: – Я безнадежно влюблен в леди Оливию.

– Саул, твои полчаса истекли.

Дагенхем и Престейн, по разные стороны от Фойла, обернулись. К ним подошла высокая женщина в изумрудном платье, статная, с длинными, отливающими медью волосами. Это была Джизбелла Маккуин.

Их взгляды встретились. Прежде чем потрясение могло отразиться на его лице, Фойл отвернулся, пробежал шесть шагов до ближайшей двери и выскочил наружу.

Дверь захлопнулась. Он оказался в коротком темном коридоре. Раздался щелчок, шорох, и механический голос вежливо произнес:

– Вы ступили в запретную часть дома. Пожалуйста, покиньте помещение.

Фойл судорожно вздохнул, пытаясь прийти в себя.

– Вы ступили в запретную часть дома. Пожалуйста, покиньте помещение.

«Я и представить не мог… Думал, она убита… Она узнала меня…»

– Вы ступили в запретную часть дома. Пожалуйста, покиньте помещение.

«Я пропал. Она никогда не простит мне… Сейчас, наверное, рассказывает Дагенхему и Престейну».

Дверь из зала отворилась, и на миг Фойлу почудилось, будто он видит свой пылающий образ. Потом он понял, что смотрит на огненные волосы Джизбеллы. Она не шевельнулась; она просто стояла и улыбалась в неистовом триумфе возмездия.

Фойл выпрямился.

«Нет, я не заскулю!»

Не торопясь, Фойл вышел из коридора, взял Джизбеллу под руку и вернулся с ней в зал. Он не удосужился оглядеться. Дагенхем и Престейн сами проявят себя, в свое время, охранниками и силой. Фойл улыбнулся Джизбелле; она ответила все той же торжествующей улыбкой.

– Спасибо за бегство, Гулли. Я никогда не думала, что ты мне можешь доставить такое удовольствие.

– Бегство? Моя дорогая Джиз!..

– Ну?

– Ты невообразимо хороша сегодня. Мы далеко ушли от Жофре Мартель, не так ли? – Фойл взмахнул рукой. – Потанцуем?

Она была поражена его хладнокровием и покорно позволила провести себя к площадке.

– Между прочим, Джиз, как тебе удалось избежать Жофре Мартель?

– Это устроил Дагенхем… Итак, ты теперь танцуешь, Гулли?

– Я танцую, скверно изъясняюсь на четырех языках, занимаюсь наукой и философией, пописываю жалкие стишки, то и дело взрываюсь к черту при идиотских экспериментах, фехтую, как марионетка, боксирую, как фигляр… Короче говоря, я – пресловутый Формайл с Цереса.

– Гулли Фойла больше нет…

– Он лишь для тебя… и для тех, кому ты сообщишь.

– Только Дагенхему. Тебе жаль, что я сказала?

– Ты не более властна над собой, чем я.

– Да, ты прав. Твое имя просто вылетело, я не могла удержаться. А сколько бы ты заплатил за мое молчание?

– Не валяй дурака, Джиз. Этот случай принесет тебе семнадцать миллионов девятьсот восемьдесят тысяч.

– Что ты имеешь в виду?

– Я обещал отдать тебе все, что останется после того, как я разделаюсь с «Воргой».

– Ты разделался с «Воргой»? – изумленно спросила она.

– Нет, дорогая, ты разделалась со мной. Но я сдержу обещание.

Она рассмеялась.

– Щедрый Гулли Фойл… Расщедрись по-настоящему, Гулли. Развлеки меня немного.

– Завизжать, как крыса? Я не умею, Джиз. Меня выдрессировали на охоту, ни на что большее я не способен.

– А я прикончила тигра… Сделай мне одолжение, Гулли. Скажи, что ты был близок к «Воргс». Признайся, что я погубила тебя за шаг до победы. Ну?

– Хотел бы я это сказать, Джиз… Увы. Я застрял. Сегодня я пытался напасть на новый след.

– Бедный Гулли. Не исключено, что я вызволю тебя. Скажу… что обозналась… или пошутила… что на самом деле ты не Гулли Фокл. Я знаю, как убедить Саула. Я могу сделать это, Гулли… если ты по-прежнему любишь меня.

Он посмотрел на нее и покачал головой.

– Между нами никогда не было любви, Джиз. Ты сама понимаешь это. Я слишком целеустремлен, чтобы быть способным на что-либо, кроме охоты.

– Слишком целеустремлен, чтобы не быть дураком!

– Что ты имела в виду, Джиз… говоря, что Дагенхем спас тебя от Жофре Мартель? Ты знаешь, как его убедить… Что у тебя с ним общего?

– Я на него работаю. Я – один из его курьеров.

– Ты хочешь сказать, он тебя шантажирует? Угрожает упрятать тебя назад, если…

– Нет. С этим было покончено в первую минуту нашей встречи. Он хотел захватить меня, а вышло все наоборот.

– То есть?

– Не догадываешься?

Фойл ошеломленно раскрыл глаза.

– Джиз! С ним?

– Да.

– Но как?! Он…

– Существуют меры предосторожности… Я не хочу касаться подробностей, Гулли.

– Прости… Долго он не возвращается.

– Не возвращается?..

– Дагенхем. Со своим войском.

– Ах да, конечно. – Джизбелла снова коротко рассмеялась; потом вдруг неистово зашептала: – Ты и не знаешь, что ходил по проволоке, Гулли. Попытайся ты разжалобить меня, или подкупить, или заверить в своей любви… О господи, я бы уничтожила тебя. Раскрыла бы всему свету, кто ты… Кричала бы об этом на всех перекрестках…

– О чем ты говоришь?

– Саул не вернется. Он ни о чем не догадывается. Можешь проваливать в ад.

– Не верю.

– Думаешь, он задержался бы так долго? Саул Дагенхем?

– Но почему ты ему не сказала? После того, как я бросил тебя…

– Потому что я не хочу, чтобы он попал в ад вместе с тобой. Я не имею в виду «Воргу». Речь идет кое о чем другом – ПирЕ. Вот из-за чего тебя преследуют. Вот к чему они рвутся. Двадцать фунтов ПирЕ.

– Что это?

– Вспомни… Когда ты вскрыл сейф, не было там маленькой коробки? Сделанной из ИСИ… Инертсвинцового Изомера?

– Была.

– Что находилось внутри?

– Двадцать зернышек, похожих на кристаллы йода.

– Что ты с ними сделал?

– Два отправил на анализ. Никто не смог выяснить, из чего они. Над третьим вожусь я сам в своей лаборатории… когда не кривляюсь перед публикой.

– Ты возишься… Зачем?

– Я расту, Джиз, – мягко произнес Фойл. – Нетрудно сообразить, что именно это нужно Престейну и Дагенхему.

– Как ты поступил с остальными зернышками?

– Они в надежном месте.

– Они не могут быть в надежном месте. Не может быть надежного места. Я не знаю, что такое ПирЕ, но мне известно, что это дорога в ад. Я не хочу, чтобы по ней пошел Саул.

– Ты так его любишь?

– Я так его уважаю. Он первый человек, кто показал мне, что стоит перейти пол чужие знамена.

– Джиз, что такое ПирЕ? Ты знаешь.

– Догадываюсь. Я сопоставила все известные мне факты и слухи, и у меня появилась идея. Но я не скажу тебе, Гулли. – Ее лицо осветилось яростью. – На этот раз я бросаю тебя. Я оставлю тебя беспомощным и во мраке. Испытай, каково это, на собственной шкуре. Насладись!

Она вырвалась и побежала по зале. И в этот момент упали первые бомбы.

Они шли, как метеоритный поток, не столь многочисленны, но куда более смертоносны. Они шли на утренний квадрант; на ту сторону земного шара, которая находилась на границе между тьмой и светом. Покрыв расстояние в четыреста миллионов миль, они столкнулись с Землей.

Их космической скорости противостояло быстродействие земных военных компьютеров, за микросекунды обнаруживших и перехвативших новогодние подарки с Внешних Спутников. Рой ослепительно-ярких звезд вспыхнул в небе – это были бомбы, детонированные на высоте пятьсот миль над их целью.

Но так тонка была грань между скоростью атаки и скоростью обороны, что многие прорвались. Невидимые траектории завершились титаническими сотрясениями.

Первый атомный взрыв, уничтоживший Ньюарк, резко встряхнул особняк Престейна. Стены и пол свели страшные судороги. Гости повалились на роскошную мебель и друг на друга. Удар следовал за ударом. Почва содрогалась от землетрясений. Оглушающие, леденящие душу взрывы, неестественно бледные вспышки лишали людей рассудка, оставив лишь голый примитивный ужас обезумевших животных, в панике вопящих, спасающихся, бегущих. За пять секунд новогодний вечер у Престейна из изысканного приема превратился в дикий хаос.

Фойл поднялся с пола. Он посмотрел на сплетенные, извивающиеся тела на паркете, заметил пытающуюся освободиться Джизбеллу, сделал шаг вперед и остановился. Вокруг продолжало грохотать. Он увидел ошеломленную и раненую Робин Уэднесбери, еле поднимающую голову, и сделал шаг к ней, но снова остановился. Он понял, куда должен идти.

Фойл ускорился. Грохот и молнии обратились вдруг в скрежетанье и мельтешенье. Конвульсии землетрясений стали волнообразными покачиваниями. Фойл перерыл весь колоссальный дворец, пока наконец не нашел ее в саду стоящей на мраморной скамье – мраморная статуя для его ускоренных чувств… статуя экзальтации.

Он замедлился. Ощущения скачком вернулись в норму, и снова он был оглушен и ослеплен.

– Леди Оливия, – окликнул Фойл.

– Кто это?

– Паяц.

– Формайл?

– Да.

– Вы меня искали? Я тронута, воистину тронута.

– Вы с ума сошли! Стоять здесь, на открытом месте… Молю вас, позвольте…

– Нет, нет. Это прекрасно… Великолепно!

– Позвольте мне джантировать с вами в какое-нибудь укрытие.

– А, вы представляетесь себе доблестным рыцарем в доспехах? Благородны и преданны… Это вам не подходит, мой дорогой. У вас нет к этому склонности. Лучше вам уйти.

– Я останусь.

– Как влюбленный в красоту?

– Как влюбленный.

– Вы все так же утомительны, Формайл. Ну, вдохновитесь! Это Армагеддон… Расцветающее Уродство… Расскажите мне, что вы видите.

– Немногое, – ответил он, оглядываясь и морщась. – Над всем горизонтом свет. Стремительные облака света. А выше – сияние. Словно переливаются огоньки новогодней гирлянды.

– О, вы так мало видите своими глазами… Представьте, что вижу я. В небе раскинулся купол. Цвета меняются от темного привкуса до сверкающего ожога. Так я назвала открытые мне краски. Что это может быть за купол?

– Радарный экран, – пробормотал Фойл.

– И еще… громадные копья света, рвущиеся вверх, покачивающиеся, извивающиеся, колеблющиеся, танцующие. Что это?

– Следящие лучи. Вы видите всю электронную систему обороны.

– Я вижу и летящие бомбы… резкие мазки того, что вы зовете красным. Но не вашего красного – моего. Почему я их вижу?

– Они нагреты трением о воздух, но инертная свинцовая оболочка для нас бесцветна.

– Смотрите, вам гораздо лучше удается роль Галилея, чем Галахада. О! Вот одна появилась на востоке. Следите! Падает, падает, падает… Ну!!

Яркая вспышка на востоке доказала, что это не плод ее воображения.

– А вот другая, на севере. Очень близко. Очень. Сейчас! – Земля всколыхнулась. – И взрывы, Формайл… Не просто облака света – ткань, плетенье, паучья сеть перемешавшихся красок. Так прекрасно. Будто изысканный саван.

– Так оно и есть, леди Оливия, – отрезвляюще заметил Фойл.

– Вы боитесь?

– Да.

– Тоща убегайте.

– Нет.

– В вас сидит дух противоречия.

– Не знаю. Я испуган, но не уйду.

– Вы нагло выкручиваетесь. Бравируете рыцарской отвагой? – Хрипловатый голос зазвучал язвительно. – Только подумайте, Галахад… Ну сколько времени нужно, чтобы джантировать? Через считаные секунды вы можете быть в Мексике, Канаде, Аляске. В полной безопасности. Там сейчас наверняка миллионы. В городе, вероятно, никого, кроме нас, не осталось.

– Не каждый может джантировать так далеко и так быстро.

– Значит, мы последние из тех, кто идет в расчет. Почему вы не бросите меня? Меня скоро убьют. Никто не узнает, что вы струсили и задали стрекача.

– Дрянь!

– Ага, вы злитесь. Что за грубый язык. Это первый признак слабости. Почему бы вам не применить силу и в моих же интересах не унести меня? Это был бы второй признак.

– Будь ты проклята!

Он подступил к ней вплотную, яростно сжав кулаки. Оливия коснулась его щеки холодной изящной рукой, и снова Фойл ощутил электрический удар.

– Нет, слишком поздно, мой милый, – тихо произнесла она. – Сюда летит целый рой красных мазков… ниже, ниже… ниже… прямо на нас. Нам не спастись. Теперь – быстро! Беги! Джантируй! Возьми меня с собой! Быстро! Быстро!

Он схватил ее.

– Дрянь! Никогда!

Он сжал ее, нашел мягкий коралловый рот и поцеловал. Он терзал ее губы и ждал конца. Ничего не произошло.

– Надули! – воскликнул он.

Она рассмеялась. Фойл вновь поцеловал ее и наконец заставил себя разжать объятия. Она глубоко вздохнула, затем опять засмеялась, сверкая коралловыми глазами.

– Все кончено, – сказала Оливия.

– Ничего еще не начиналось.

– Ты имеешь в виду войну?

– Войну между нами.

– Так пусть же будет война! – неистово проговорила она. – Ты первый, кого не обманула моя внешность. О боже! Скука обходительного рыцарства и сладенькая любовь к принцессе. Но я не такая… внутри. Не такая. Не такая. Нет. Да здравствует свирепая, жестокая, беспощадная война между нами. Не побеждай меня… – уничтожь!

Внезапно она снова стала леди Оливией, надменной снежной девой.

– Боюсь, что обстрел прекратился, мой дорогой Формайл. Представление окончено. Что за восхитительная прелюдия к новому году!.. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи?! – вскричал Фойл.

– Спокойной ночи, – повторила она. – Право, любезный Формайл, неужели вы столь неотесанны, что не замечаете, когда надоели? Можете идти.

Фойл застыл, судорожно пытаясь найти нужные слова, затем повернулся и, пошатываясь, вышел из дома. Он дрожал от возбуждения и брел, как в тумане, едва осознавая беспорядок и смятение вокруг. Горизонт был залит полыханием огненных языков. Взрывные волны так разворошили атмосферу, что до сих пор то и дело со свистом налетали шквалы ветра. Многие здания были повреждены – стекло разбилось, сталь покорежилась, карнизы обвалились. Город был полуразрушен, несмотря на то что избежал прямых попаданий.

Улицы пустовали. Все население Нью-Йорка джантировало в отчаянных поисках безопасности… на пределе своих возможностей… на пять миль, на пятьдесят, на пятьсот. Некоторые джантировали прямо под удар бомбы. Тысячи погибли в джант-взрывах, поскольку общественные джант-площадки не были рассчитаны на такой массовый исход.

Фойл осознал, что на улицах стали появляться спасатели в белых защитных костюмах. Властный окрик напомнил ему, что его могут поставить на аварийные работы. Проблемы эвакуации джантирующего населения не было, а вот вынудить людей вернуться, восстановить порядок… Фойл никак не намеревался неделю провести в борьбе с пожарами и грабителями. Он ускорился и ускользнул от Аварийной Команды.

На Пятой авеню он замедлился; ускорение пожирало огромное количество энергии. Долгие периоды ускорения требовали потом многих дней восстановления сил.

Грабители и джек-джантеры уже хозяйничали на авеню – поодиночке и бандами, трусливые, но свирепые; шакалы, раздирающие тело живого, беспомощного животного. Сегодня город принадлежал им, и они орудовали без стеснения. Они налетели на Фойла.

– Я не в настроении, – предупредил он. – Поиграйте с кем-нибудь другим.

Он вывернул все карманы и швырнул им деньги. Они торопливо схватили их, но остались не удовлетворены. Они жаждали забавы, и беззащитный джентльмен вполне мог ее предоставить. С полдюжины бандитов окружили Фойла тесным кольцом.

– Добрый господин, – скалились они. – Давай повеселимся.

Фойл однажды видел изуродованное тело одной из жертв их веселья. Он вздохнул и с трудом отрешился от образа Оливии Престейн.

– Ну что ж, – сказал он. – Повеселимся.

Он нащупал пульт управления во рту и на двадцать губительных секунд превратился в самую смертоносную боевую машину… коммандос-убийца. Все происходило как будто помимо его воли; тело просто следовало вживленным в мускулы навыкам и рефлексам… На тротуаре осталось лежать шесть трупов.

Собор Святого Патрика стоял незыблемый, вечный, своим величием подавляя крошечные языки пламени, лизавшие позеленевшую медь крыши. Он был пуст. Освещенные и обставленные шатры Пятимильного Цирка заполняли неф церкви, но люди их покинули. Слуги, повара, камердинеры, атлеты, лакеи, философы и мошенники поспешно бежали.

– Но они вернутся пограбить, – пробормотал Фойл.

Он вошел в свой шатер и увидел сгорбившуюся на ковре фигурку в белом, что-то невнятно и тихо мычащую. Это была Робин Уэднесбери – платье в клочья, рассудок в клочья.

– Робин!

Она продолжала мычать. Он поднял ее на ноги, встряхнул, ударил по лицу. Она просияла и продолжала мычать. Фойл достал шприц и ввел ей лошадиную дозу ниацина. Отрезвляющее действие наркотика на ее патетическое бегство от реальности было чудовищно. Робин буквально вывернуло наизнанку. Атласная кожа побелела, прекрасное лицо исказилось. Она узнала Фойла, вспомнила то, что пыталась забыть, закричала и упала на колени. Она зарыдала.

– Так-то лучше, – произнес Фойл. – Ты великая любительница спасаться бегством. Сперва самоубийство. Теперь это. Что следующее?

– Уйди.

– Возможно, религия. Ты чудесно впишешься в какую-нибудь секту. Примешь муки за веру… В состоянии ты смотреть жизни прямо в глаза?

– Разве тебе никогда не приходилось убегать?

– Никогда. Бегство – для неврастеников.

– Неврастеник… Любимое слово нашего образованного умника… Ты ведь образован, не правда ли? Так образован. Так уравновешен. Так спокоен… Да ты удирал всю свою жизнь!

– Я?! Никогда. Всю свою жизнь я преследовал.

– Ты удирал. Ты уходил от реальной жизни, нападая на нее… отрицая ее… уничтожая ее… Вот что ты делал.

– Что? – Фойл резко встрепенулся. – Ты хочешь сказать, будто я от чего-то спасался?

– Безусловно.

– Отчего же?

– От реальности. Ты не в состоянии принять жизнь такой, какая она есть. Ты отказываешься это сделать. Ты пытаешься загнать ее в твои собственные рамки. Ты ненавидишь и уничтожаешь все, что не укладывается в твои безумные рамки. – Она подняла залитое слезами лицо. – Я больше не могу этого выдержать. Отпусти меня.

– Отпустить?.. Куда?

– Жить своей жизнью.

– А как же твоя семья?

– …И искать их самой.

– Почему? Что случилось?

– Слишком много… нет сил… ты и война… потому что ты так же страшен, как и война. Страшнее. Что случилось со мной сегодня, происходит постоянно, когда я с тобой. Я могу вынести либо одно, либо другое – но не вместе.

– Нет, – отрезал Фойл. – Ты мне нужна.

– Я готова выкупить себя.

– Каким образом?

– Ты потерял все нити, ведущие к «Ворге», не правда ли?

– И?

– Я нашла еще одну.

– Где?

– Не имеет значения. Ты согласен отпустить меня, если я тебе се передам?

– Я могу вырвать силой.

– Можешь? После сегодняшней бомбежки? Попробуй.

Он был захвачен врасплох ее вызовом.

– Откуда мне знать, что ты не врешь?

– Я дам тебе намек. Помнишь того человека в Австралии?

– Форреста?

– Да. Он пытался назвать имена своих товарищей. Помнишь единственное имя, которое он сумел произнести?

– Кемп.

– Он умер, не успев закончить. То имя – Кемпси.

– Это и есть твоя нить?

– Да. Кемпси. Имя и адрес. В обмен на твое обещание отпустить меня.

– По рукам, – сказал он. – Ты свободна. Выкладывай.

Робин подошла к дорожному платью, в котором была в Шанхае, и достала из кармана обгоревший клочок бумаги.

– Я заметила это на столе Ореля, когда пыталась потушить пожар… пожар, который устроил Горящий Человек…

Это был отрывок письма.

…все, что угодно, только бы вырваться из этого ада. Почему с человеком надо обращаться как с паршивой собакой лишь из-за того, что он не умеет джантировать?! Пожалуйста, помоги мне, прошу. Спаси старого товарища по кораблю, который нельзя упоминать. Неужели ты не найдешь сто кредиток? Помнишь, я выручал тебя… Пошли сто кредиток… хотя бы пятьдесят. Не покидай меня в беде. Родж Кемпси.

Барак N3.« Бактерия, Инк.»

Море Спокойствия, Луна.

– Боже мой! – вскричал Фойл. – Это действительно нить! На этот раз ничто нам не помешает. Я выжму из него все… все. – Он криво ухмыльнулся Робин. – Мы летим на Луну завтра вечером. Закажи билеты. Нет. Купи корабль. Теперь, после атаки, от них будут отделываться по дешевке.

– Мы? – потрясенно проговорила Робин. – Не мы, а ты.

– Нет, мы. Мы летим на Луну. Вдвоем.

– Я ухожу.

– Ты никуда не уходишь. Ты остаешься со мной.

– Но ты поклялся.

– Уймись, девочка! Пора взяться за ум. Ради этого я бы поклялся чем угодно. Теперь ты мне нужна больше, чем когда-либо. Не для «Ворги»; с «Воргой» я справлюсь сам. Есть кое-что гораздо более важное.

Он посмотрел на ее все еще недоверчивое лицо и сочувственно улыбнулся.

– Мне очень жаль, девочка. Если бы ты дала мне это письмо два часа назад, я бы сдержал свое слово. Но сейчас слишком поздно. Мне нужен Доверенный Секретарь. Я влюблен в Оливию Престейн.

Робин вскочила на нош, словно сгусток живой ярости.

– Ты влюблен в нее? В Оливию Престейн?! В этот белый труп! – Ее горькое негодование явилось для него ошеломляющим открытием. – Вот теперь ты потерял меня. Навсегда. Теперь я тебя уничтожу!