355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алейхем Шолом- » Кровавая шутка » Текст книги (страница 15)
Кровавая шутка
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 00:21

Текст книги "Кровавая шутка"


Автор книги: Алейхем Шолом-



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Глава 11
НЕРАЗБЕРИХА

Господь не оставлял Сарру Шапиро своими милостями. Мало того, что уйма всяческих несчастий свалилась на её хрупкие плечи, так вот еще как снег на голову нагрянули гости...

Старик, реб Мойше Рабинович, высокий, худощавый еврей, с глубоко сидящими озабоченными глазами, имел болезненный вид, все время сокрушенно вздыхал и говорил тихо и заискивающим тоном.

Сын, Авраам-Лейб, наоборот, был молодой человек цветущего вида, совершенно не соответствовавшего пессимистическому складу его ума. Отец и сын относились друг к другу с уважением и не без некоторой опаски...

Гости прибыли к Шапиро в полдень, как раз в то время, когда Давид Шапиро второпях прибежал со службы наскоро закусить. В связи с процессом квартиранта дом Шапиро вообще стал довольно популярен среди местных репортеров и всякого рода неведомых личностей...

Сначала это усиленное внимание льстило Давиду Шапиро: приятно было, что люди интересуются его личным мнением о деле и судьбе Рабиновича... Но когда посещения стали принимать характер хронического бедствия, Давид Шапиро волком взвыл, и только благодаря благоразумию и сдержанности Сарры дело обходилось без скандалов...

И сейчас, когда в дом ввалились двое незнакомых евреев, первым побуждением Давида было указать им на дверь...

– Что скажете? – спросил он сурово.

– Тут у вас жил на квартире...

– Дантист Рабинович! – прервал хозяин. – Ну, допустим? Ну, и что из этого следует? Вам-то что? Зачем это вам знать? А если вы уже будете знать, так что? Кому от этого легче? Лезут люди неизвестно чего!..

Огорошенные встречей, гости стояли точно пришибленные, не зная, как реагировать на подобного рода приветствие...

Авраам-Лейб, правда, нашелся бы, но отец его вовремя одернул и заговорил с возможной мягкостью:

– Дай вам Бог здоровья! Почему бы вам раньше не спросить, кто мы такие и зачем пришли?..

– Совершенно правильно! – вмешалась Сарра. – Спроси раньше, кто да что, а кричать будешь потом, сколько угодно...

В другое время Давид, конечно, не остался бы в долгу у жены... Но сейчас он и сам чувствовал себя несколько неловко.

Он обратился к гостям в пониженном тоне:

– А кто же вы такие, собственно, что так интересуетесь Рабиновичем?

– Дантист Рабинович, – сказал старик, – мой сын! А это вот – его старший брат...

Хозяева застыли в безмолвии: квартирант никогда не упоминал о том, что у него есть отец и брат! Известно было только, что у него тетка-миллионерша да еще сестра Вера... О других родственниках что-то не слыхать было. И вдруг отец, брат...

– Стало быть, Рабинович – наш дантист? То есть – ваш сын? – пролепетал ошеломленный Давид Шапиро. – Мы даже не знали, что у него есть отец...

– Что значит? – сказал реб Мойше. – Кажный сын имеет отца...

– Ну да! Это я понимаю! Конечно! Но я хотел сказать...

– Погодите! К черту тут разговоры! – вмешалась Сарра. – Скажите-ка лучше, как вас зовут?

– Меня? – переспросил старик, переглядываясь с сыном. – Меня зовут Мойше, Мойше Рабинович!

– Ну вот! – обрадовалась Сарра. – Квартиранта же зовут Григорий Моисеевич!

Старик опустил глаза и тихо, как бы в раздумье, проговорил:

– Как вы говорите – Григорий Моисеевич? Дома мы его зовем "Гершем", а тут он уже именуется "Григорием"? Меня зовут "Мойше", в паспорте записан "Мовша", а тут оказывается, я – "Моисеевич"?.. Нынешние дети! Ну и ну!..

Старик заметно понравился Сарре. Она пригласила его с сыном к столу. Давид тоже уселся, и завязался разговор.

Гости рассказали о всех своих мытарствах, о том, как их внезапно арестовали, держали два дня без объяснения причин, потом выпустили... И только тогда они узнали, что дантист, которого подозревали в ритуальном убийстве, не кто иной, как их Гершель...

– А я вам говорю, что все это ломаного гроша не стоит! – заявил Шапиро и, воспользовавшись случаем, стал рассказывать о себе, о том, как он держал себя во время допросов, как отчитал все начальство... – Кто чеснока не ел, у того изо рта не пахнет! – закончил он глубокомысленной сентенцией. – Нечего бояться! Подержат вашего сына и отпустят на все четыре стороны!..

– Дай Бог! – молитвенно произнесла Сарра. – А пока он, бедняжка, сидит. Такой нежный, холеный должен сидеть в тюрьме, в одиночном заключении. За что? Боже мой, за что?..

Сарра прослезилась, а гости стали неестественно моргать глазами... Смахнув украдкой слезу, старик стал снова расспрашивать: как все это происходило? Каким образом пало на их сына такое ужасное подозрение?

И Шапиро снова изложил подробно все обстоятельства дела, не забыв, конечно, упомянуть, что Рабинович занимался с убитым Володей Чигиринским не из-за денег. К чему ему деньги? Своих мало, что ли? Просто так, в угоду Сёмке-гимназисту (он сейчас, к сожалению, в гимназии) и Бетти, их дочери, живущей в настоящее время на даче.

– Вы говорите, что мой сын не нуждается в деньгах? – спросил старик Рабинович. – А зачем же он давал уроки в двух богатых еврейских домах?

– Какие уроки, какие дома? – пожал плечами Давид и вернулся к своим повествованиям.

Гости снова переглянулись, изумленные:

– Как так, никаких уроков не давал... с ума можно сойти!

А Давид Шапиро взобрался на своего конька и рассказывал, рассказывал...

– Однако хватит! – сказал он, взглянув на часы. – Я, знаете ли, подневольный человек, служащий... пора на работу! Сарра, может быть, ты накроешь к столу и пригласишь наших гостей разделить с нами скромный обед?

Гости мялись, не зная, удобно ли принять приглашение.

– Ну что вы! У вас не гостиница! – сказал отец, глядя на сына.

– Мы приехали по делу! – прибавил Авраам-Лейб, не двигаясь, впрочем, с места.

– Не беспокойтесь! – сказала Сарра, накрывая на стол.– Вы нас нисколько не стесните! Где едят двое, там и четверо сыты будут! Поди, Давид, вымой руки и приглашай гостей!

– Помилуйте! – ломался из приличия старик. – Ведь мы даже не знаем порядком друг друга...

– Ерунда! – сказал хозяин, умывая руки и произнося второпях молитву. Глупости, вас мы уже знаем. Ваш сын у нас не только квартирант: он наш большой друг, и мы все его искренне любим! А кто мы такие – вы сейчас будете знать. Я вам только одно слово скажу: "Славута". Слыхали вы когда-нибудь про Славуту?..

– Что за вопрос? Какой еврей не знает Славуты? – сказали в один голос гости и облегченно присели к столу.

***

Несмотря на то что у обоих Рабиновичей было довольно пришибленное настроение, они, сидя за столом, все же сочли нужным спросить Давида Шапиро:

– Значит, вы из Славуты?

Давид усмехнулся с видом человека, готовящего ошеломляющий сюрприз, и спросил в свою очередь:

– Вы слыхали когда-нибудь фамилию Шапиро? Надеюсь, слыxали!.. Короче говоря, я происхожу от настоящих славутских Шапиро!..

Было бы несколько рискованно утверждать, что гости были повержены в прах сообщением xозяина...

Впрочем, может быть, впечатление было бы сильнее, если бы в разговор не вмешалась Сарра, которой все время не терпелось спросить: почему богатая тетка-миллионерша и ухом не ведет, зная, что её родной племянник сидит в тюрьме?

– Я совершенно не понимаю, – сказала Сарра, – что это за тетка такая? Извините меня, что я так откровенно говорю, но, по-моему, она из железа, из камня!..

Все время, пока Сарра говорила, отец с сыном обменивались недоумевающими взглядами, а когда она окончила свою гневную тираду, реб Мойше спросил:

– Скажите на милость, о какой тетке вы говорите?

– Что значит – о какой? О какой тетке мне говорить? Я говорю об этой миллионерше, вдове...

– Какая миллионерша? Какая вдова?

– Что за ерунда такая? – прибавил Авраам-Лейб.

Шапиро были потрясены. Давид даже забыл о своем происхождении и многозначительно взглянул на жену.

– Позвольте! Что это значит? – спросила, резко повысив тон, Сарра. – У вашего Рабиновича разве нет тетки-миллионерши, бездетной, у которой он является единственным наследником через сто двадцать лет?!

Гости даже вилки выронили.

– Ничего подобного! – сказал старик.

– Что за чепуха! – прибавил сын.

– И никогда не было? – спросила Сарра, глядя на мужа.

– Что значит не было? – сказал реб Мойше. – У него и сейчас есть тетка, две тетки, три, много теток!.. Но все они наполовину нищие и ни одной миллионерши среди них нет!

– Кто вам это наговорил такого вздора? – спросил Авраам-Лейб.

– Да он сам, братец ваш! – ответила уже рассерженная Сарра.

– Так-таки и сказал? Этими самыми словами? – допытывался Авраам-Лейб.

Сарра взбеленилась:

– Что вы выпытываете у меня, как следователь? Какими словами он говорил? Вы сами прекрасно знаете, что "такими словами" он говорить не мог, хотя бы потому, что он на нашем языке и говорить-то не умеет!..

– А на каком же, собственно, наречии он изъясняется? – ядовито спросил Авраам-Лейб.

– Чего уж тут стесняться? – вмешался хозяин.– В наше время не редкость молодые люди, которые ни слова по-еврейски не понимают...

– Мой Гершель, говорите вы, не понимает ни слова по-еврейски?

– Кто это вам так остроумно наврал? – спросил Авраам-Лейб.

– Кто наврал? – вскипела Сарра, невзлюбившая Авраам-Лейба. – Он сам, ваш брат! Ну, теперь вы уже знаете? Может быть, вы думаете, что я сочинила? Да будет вам известно, что здесь лгунов нет! Нас в городе знают!..

Авраам-Лейб ничего не ответил. А реб Мойше проговорил недоуменно:

– Дай Бог вам здоровья! Молодой человек, который ничего не знает по-еврейски, разве мог бы писать мне такие письма? Жаль, что у меня их нет с собой: во время обыска их у меня забрали; я показал бы вам, как он пишет по-древнееврейски!..

Давид ушам своим не верил. Что все это значит? Сон! Наваждение!

– Почему вы не едите? – спросил он с кислой усмешкой, не забывая о гостеприимстве.

– Кушайте, кушайте! – прибавила Сарра. – Одно другого не касается!

– Замечательная история! – сказал старик, ударившись в амбицию. – Я очень хотел бы, чтобы вы слышали, как мой Гершель произносит "кадиш", как он на праздниках читает в синагоге священное писание или "Агаду" на пасхе!..

– "Агаду"? – спросил Шапиро, чуть не подавившись, и взглянул смеющимися глазами на Сарру.

А Сарра, ошеломленная разоблачениями о тетке-миллионерше, не притрагивалась к обеду и все недоумевала: что же это выходит? Человек, которого она так уважала и ценила, попросту лгун! Господи, зачем ему нужно было сочинять небылицы? Она должна сейчас все узнать доподлинно.

– Скажите, – обратилась она к отцу Рабиновича, – был у вас шурин, которого звали Абрам Абрамыч?

– Дай вам Бог здоровья! – ответил старик. – Как это возможно, чтобы отца и сына называли одним именем?

– Это у русских, – прибавил Авраам-Лейб, – возможно, что отца зовут Иваном и сына Иваном...

– Ну, это и без вас известно! – отмахнулась Сарра и продолжала: – А скажите, сколько у вас детей?

– Не все ли тебе равно? – разозлился Давид. – Следователь ты, что ли?

– Я знаю, о чем спрашиваю, не беспокойся! Я хотела только узнать, есть ли у вас дочь – Вера?

– У меня? Дочь? Вера?.. Гм! У меня две дочери, но зовут их еврейскими именами: одну зовут Шифра, а другую Фейга-Лея. Она, не про вас будь сказано, больная и нуждается в операции.

У Сарры опустились руки. Выходит, что он отъявленный лгун! Если у него нет сестры Веры, то кто же эта "Вера П."? Может быть, у него была сестра, да померла?..

– И никогда у вас не было дочери по имени Вера или Двейра?

– Сарра! Кончится это когда-нибудь или нет? – вскипел вдруг Давид. – Взяла себе невесть что в голову! Какое мне дело: Вера или Двейра. Сося или Двося? Дай-ка лучше воды, мы помолимся после трапезы! Мне на работу пора! Ты, кажется, знаешь, что я человек подневольный, что я на службе...

С глубоким вздохом поднялась Сарра из-за стола и подала воды. Она с облегчением подумала: "Еще хорошо, что Бетти нет дома!"

Глава 12
СПАСИТЕЛЬНЫЕ СРЕДСТВА

Было бы большой ошибкой думать, что Рабиновичи приехали спасать сына с пустыми руками. Денег они, разумеется, не привезли: и на поездку с трудом сколотили. Старик Рабинович заложил свои часы да еще прибавил золотые часы Авраам-Лейба (свадебный подарок). Немножко помогли родственники и друзья. Где уж тут говорить о деньгах!

Но зато Рабиновичи привезли с собой нечто, вполне, по их мнению, заменяющее деньги. То было горячее письмо их местечкового раввина к раввину большого города! Письмо, написанное каллиграфически и изложенное до такой степени витиевато, что трудно даже поверить, чтобы местечковый раввин мог подняться до таких высот!..

Особенно сильно звучали заключительные слова письма:

"Стучите в двери сильных мира сего! Будите жалость и сочувствие в их сердцах! Или уж не стало среди сынов Израиля богатых людей и отзывчивых сердец? Освободите заточенных и пленным скажите: "Изыдите!" Снимите пятно позора с нашего народа и да замолкнут навеки уста врагов наших, извергающих хулу и всякую неправду! Аминь!"

Но прежде чем браться за работу, нужно было обеспечить себе хоть какое-нибудь пристанище. Рабиновичи вместе с Давидом Шапиро пустились в поиски.

Задача оказалась нелегкой. Куда бы они ни пришли, их прежде всего спрашивали о документах. А у наших предприимчивых путешественников, как назло, не только "правожительства", но и простого паспорта с собой не было, забыли второпях заxватить... Что было делать? Ночевать на улице либо возвращаться в родное местечко? Но еврей не пропадет среди своих. Нашлась добрая душа, отыскался человек, конечно бедняк (у богача не встретишь сочувствия), который предложил свой кров, постель, стол... Все бесплатно: у него вообще не гостиница, он этим не промышляет! У него другие дела. Он вертится на бирже. Профессия по своему конкретному содержанию столь же мало реальна, сколь и заработок... Однако он живет... Шапиро его знает... Этот человек был маклер Кац, прозванный за свой низенький рост "Кецеле".

Кецеле увидел Рабиновича на улице с Давидом Шапиро. Они стояли на тротуаре и о чем-то толковали.

Давид Шапиро урвал несколько минут, чтобы как-нибудь устроить родственников своего квартиранта, и сейчас не переставал отчитывать их за легкомыслие: "Как могли два взрослых и бородатых еврея осмелиться выехать без паспортов, да ещё в город, где евреям жить не дозволено?.."

Рабиновичи сознавали свою оплошность, но пытались оправдаться: голова, знаете, была забита до того, что не только паспорт, а самих себя можно было забыть!

Но Давид ничего не признавал и продолжал отчитывать:

– Все это прекрасно! Тысячу раз "голова забита", но еврей должен помнить, что существуют законы и "права"!

В это время на них набрел Кецеле.

– В чем дело? О чем речь идет? Чего вы тут поделить не можете? Кто эти евреи? Не здешние? Откуда? Шолом алейхем!

При других обстоятельствах Кецеле получил бы достойную отповедь от Шапиро за то, что сунул нос не в свое дело.

Но в данный момент Кецеле оказался кстати. Давид Шапиро вообще не обнаруживал особой радости по поводу приезда гостей. И обрадовался случаю высказать подвернувшемуся Кецеле свои недоумения по поводу того, что на свете до сих пор еще существуют дикари, не имеющие представления о "правах" и законах. Они думают, что весь мир создан исключительно для них и что здесь им приготовлены квартира, правожительство и... черт знает что еще!..

– Вы уже кончили? – спросил Кецеле. – Может быть, вы и мне дадите слово сказать?

– Пожалуйста, хоть десять тысяч слов! Только, ради Бога, покороче, потому что я тороплюсь! Я, знаете, человек подневольный...

Давид Шапиро и не надеялся, что так просто избавится от непрошеных гостей. Что не кто другой, как Кецеле, предложит им свой кров.

– Ну что ж! – сказал Давид. – Прекрасно! Но как у вас обстоит насчет того дела?..

– Какого дела?

– Ну того, что кусается?

– Насчет клопов? – наивно спросил Кецеле.

– Какие там, к черту, клопы! – возмутился Шапиро. – Кто думает о клопах? Я имею в виду полицию! А вдруг – облава! У этих евреев нет даже намека на паспорт!..

– Хе-хе-хе! – рассмеялся Кецеле.– Полиция! Облавы! Пхе! Я уж восемь лет с женой, детьми и тещей живу здесь чудом, без всякого правожительства – и ничего! Если все время дрожать, так что же это, скажите на милость, за жизнь будет? Ерунда!

– Н-ну! – протянул Шапиро. – Если вам удобно, то мне и подавно! Не забудьте же, – прибавил он, обращаясь к Рабиновичам и прощаясь. – Заходите! Нам еще есть о чем побеседовать! У вас, дорогие мои, что-то не все гладко, что-то очень запутано...

– Дай вам Бог здоровья! – сказал старик.– У нас, кажется, все гладко и просто!

– Может быть, у вас не все гладко? – прибавил Авраам-Лейб.

"Нахал! – подумал Шапиро, уходя. – Совсем не похож на своего брата!... А отец? Никогда в жизни не сказал бы, что это отец нашего квартиранта! Да и откуда у него взялся отец? Нет ли здесь какого-нибудь жульничества?"

Глава 13
КВАРТИРА С УДОБСТВАМИ

Кецеле, помимо прочих присущих ему качеств, обладает еще одной особенностью: он любит слегка преувеличить, сгустить краски. Он не лжет – он просто увлекается. У него несколько вольная фантазия, уносящая его подчас за грань действительности.

В силу этого обстоятельства разговоры Кецеле с приглашенными им гостями не лишены художественного творчества. Он рассказывал Рабиновичам, что у него прекрасная квартира. Правда, не так чтобы очень просторная, но вполне удобная. Дом, можно сказать, на широкую ногу!.. Ему незачем хвастать: ведь денег он с них не берет! Он просто увидал, что евреи мучаются, ищут пристанища: почему не помочь, если есть возможность? Тем более что евреи эти попали в беду. И разве это их личная беда? Это, если хотите, общееврейское несчастье!.. Конечно, Кецеле не богач, даже не зажиточный человек, к чему говорить неправду? У богачей, надо полагать, дома обставлены несколько лучше... Куропаток у него не едят, шампанского не пьют, но кусок хлеба и кусочек мяса найдутся. Много ли нужно еврею?

– Важней всего, – продолжает Кецеле, – то, что у меня в доме спокойно, тихо: дети хорошо воспитаны, жена тоже, слава Богу, женщина неглупая, можно сказать, даже умница, вся в мамашу, которая, кстати сказать, живет вместе с нами. Мамаша, вернее, теща – замечательная женщина! Это – сама доброта. Она была невероятно богата, имела собственный дом, лошадей, жемчуга и драгоценности...

Кецеле чувствовал, что он слегка хватил через край, и сам даже не мог объяснить себе, к чему это нужно было. Впрочем, винить его не следует: профессия маклера до некоторой степени обязывает... К тому же кто их знает? Эти евреи пришли сюда по такому исключительному делу, которым интересуется весь свет! Сами-то они, положим, не так чтобы чересчур богачи, но у них, как известно всему городу, есть родственница-миллионерша, которая, надо полагать, не сегодня-завтра явится сама спасать своего племянника... Кто знает, а вдруг какое нибудь дельце и выгорит? Разве не бывало случаев, что люди приезжают покупать, скажем, пушнину, а покупают каменный дом? То да се, так и эдак глядь, маклерам кое-что и перепадет! Конечно, не совсем хорошо, что Кецеле очень уж расписал свою квартиру!.. Но что поделаешь? Язык – что горячий конь: отпустишь поводья, он и понесет!..

Кецеле вытер пот со лба и заглянул своим гостям в глаза; но в глазах обоих Рабиновичей он не заметил недоверия. Видно было, что они принимают все россказни за чистую монету.

"Провинция-матушка! – подумал Кецеле. – Откуда к ним в семью попал такой молодчик-дантист? Он, вероятно, воспитывался не дома, а у тетки-миллионщицы... Надо расспросить их..."

Оказалось, что дантист действительно воспитывался вне дома. Кецеле привела в восторг его собственная догадливость. Он решил тут же узнать, как обстоит дело со сватовством их сына...

– Какое сватовство? – изумились Рабиновичи.

"Значит, – подумал Кецеле, – Шапиро скрыл от них всю историю. Нехорошо! Когда молодой Рабинович был на свободе, они же звонили по всему городу о том, что выдают за него свою дочку; а когда он попал в беду, так молчок! Очень некрасиво!"

И Кецеле рассказал своим гостям, что супруги Шапиро (вообще говоря, он против них ничего не имеет! Порядочные люди! Но так уж к слову пришлось...) гонялись за квартирантом, а потом пытались окрутить его со своей дочерью... Правда, дочка у них славная девушка, образованная, даже слишком образованная...

Можно сказать, что и на квартиру они заманили Рабиновича всякими xитростями... Но, очевидно, дело не выгорело! Парень, видать, не промах: почуял, чем тут паxнет... А что касается девочки, то почему не побаловаться?.. Нет-нет, Кецеле ничего особенного не хочет сказать! Если они, скажем, и целовались немножко по уголкам, так от этого тоже никого не убудет!.. Все-таки девчонка не вредная... Хе-хе!

– Осторожно! – предупредил Кецеле, спускаясь с гостями в какой-то подвал. – Тут темно, черт их дери, хоть глаза выколи! И скользко! Никогда, понимаете, лампочки не зажгут! Боятся якобы пожара! Плюньте им в глаза! Просто жалеют три гроша на керосин! Сквалыги несчастные! Из-за трех грошей передраться готовы... Три холеры им в живот! Что может быть хорошего, когда несколько жильцов торчат в одной дыре!.. Ша! Ша! Ша! Что за крик ни с того ни с сего? Тихо! Тише! Оставьте ваши бабьи дрязги на другой раз! Видите, кажется – люди!

Последние слова относились к трем женщинам, из коих одна была супругой самого Кецеле, другая – старая ведьма в черном платке и с растрепанными сединами – хваленая теща, а третья – с птичьей физиономией – соседка по фешенебельной квартире Кецеле.

Судя по раскаленной атмосфере, разговор между женщинами близился к своему логическому концу – к рукопашному бою, тем более что предмет спора – бесследно пропавший куриный пупок – был достаточным основанием для доброй потасовки...

Тут же вертелись трое оборванных малышей, полунагих, на которых, собственно, и падало подозрение в похищении вышеупомянутого пупка. Они искренне наслаждались неожиданным зрелищем и особливо боеспособностью своей бабушки, той самой ведьмы, которая ежедневно бьет их смертным боем, а теперь вступилась за их честь!..

Появление Кецеле и гостей прервало сцену на самом интересном месте. Ведьма надвинула платок, жена вытерла губы, а соседка будто сквозь землю провалилась.

– Подите сюда, чертенята! – сказал Кецеле детишкам. – Поздоровайтесь с этими дядями – получите по копейке!

Но "чертенята" не двигались с места. Они переглянулись между собой и без видимой к тому причины прыснули и удрали.

– Ни капли уважения к старшим! Я еще с вами посчитаюсь! – пообещал Кецеле.

Затем, отозвав в сторону жену и тещу, пошептался с ними и обратился к гостям:

– Что вы намерены делать прежде всего? Наверное, хотели бы отдохнуть? Устали, поди, с дороги?.. Может, приляжете на диване? Или – ша! – на кровать? Эстер, я положу их пока на твою кровать, а ночью мы как-нибудь иначе устроимся...

Рабиновичей не очень занимал вопрос: каким образом еврей, живущий с большой семьей и располагающий одной только кроватью и колченогим диваном, приглашает к себе двоих гостей? Они были рады и такому пристанищу, да и вообще были непривередливы и приехали сюда не ради удовольствий.

Возмущал их только тот еврей из Славуты, который рассказывал нелепые вещи об их Гершеле. А тут еще выясняется, что и Гершель был попросту обманут: парня тянули в омут... Поцелуи по уголкам!.. Фи, какая пакость! Теперь все понятно! Хорош гусь Шапиро, хоть и из Славуты! И жена, очевидно, хороша! Да и дочка тоже! Ну и семейка!

Кецеле в сравнении с этим самым Шапиро значительно выигрывал в глазах Рабиновичей. Ведь он – бедняк, ютится в дыре и все же не задумался уступить им свою постель, пожертвовал ради них целым днем! А ведь у него, судя по рассказам, уйма всяких дел!

Весь день и часть вечера Кецеле рассказывал своим гостям невероятные истории о грандиозности города, о миллиционерах, с которыми он, разумеется, на короткой ноге... Называл астрономические цифры, которые жертвуют эти богачи в пользу нищих и убогих; швырял миллионами и чаровал своих незатейливых слушателей.

Гости слушали развесив уши, и сердца их все более и более переполнялись надеждой: если существуют такие люди, значит, еще не все потеряно! Будет кому заступиться за их несчастного Гершеля!

Даже такой пессимист, как Авраам-Лейб, думал:

"Допустим даже, что в этих рассказах половина – вранье, а другая половина – не совсем правда. И то будет хорошо! Дождаться бы только рассвета и взяться за настоящую работу!..."

***

«Взяться за настоящую работу» Рабиновичам не пришлось уже по одному тому, что их самих в ту же ночь «взяли в работу».

В то время, как утомленные путешественники, пренебрегая клопами и прочими прелестями апартаментов Кецеле, крепко спали и во сне освобождали сына и брата, в подвал Кецеле нагрянула полиция с очередной "ревизией"...

Удивить Кецеле подобного рода визитами было довольно трудно: он уже давно привык к облавам, и паспорт его был сверху донизу испещрен красными штемпелями "на выезд в 24 часа".

Но выезжать Кецеле было, собственно, некуда: он был приписан к пригороду Васильевке, и "выезжать" туда было ни к чему, так как можно было в течение дня трижды сходить пешком туда и обратно...

Несколько сложнее было с гостями... Впрочем, полиция особенно не затруднялась: забрала всех куда следует и начала допрос:

– Вы, собственно, кто такие будете?

– Евреи!

– Видно, что не эфиопы! Откуда?

Рабиновичи ответили.

– Паспорта?

– Забыли дома!

И хотя Рабиновичи жили совсем не там, где были приписаны, их ждало небезынтересное путешествие этапным порядком по "месту приписки" – в Шклов, и это бы еще с полгоря.

Случилось нечто худшее: при личном обыске у младшего Рабиновича было обнаружено письмо местного раввина.

– А это, братец, что за пакет такой?

– Письмо!

– Письмо? Гм! Кому же такое большое письмо? Доносец? Или денежный перевод?

Чиновник, очевидно, любил пошутить... Он оглядел пакет со всех сторон, взвесил его на ладони и покачал головой.

Если бы Авраам-Лейб отделался каким-нибудь кратким и определенным ответом, все, быть может, сошло бы просто и легко. Но Авраам-Лейб не такой человек, чтобы кое-как отделаться от вопроса. Он начал раздумывать: говорить ли правду или сочинить что-нибудь? И по недолгом размышлении решил, что правда превыше всего! Что тут, в самом деле, скрывать? Разве не возмутительно, что их Гершеля, невинного как голубь, держат в тюрьме? И Авраам-Лейб разразился громовой тирадой по адресу несправедливых обвинителей, взваливших на голову целого народа столько несчастий и ужасов...

– Так-так! – сказал чиновник. – Все прекрасно! Но что же это все-таки за письмо? От кого и к кому?

– Это наш раввин пишет вашему раввину!

– А о чем он пишет "нашему" раввину?

Авраам-Лейб не поленился и перевел, насколько это было возможно, все письмо. Что же касается непереводимых на русский язык красот дневнееврейского текста, то Авраам-Лейб рассказал их своими словами и ударился по этому случаю в пространные рассуждения на наболевшую тему...

Чиновнику надоело слушать. Прервав Авраам-Лейба, он заявил, что все это не меняет дела и что с отцом придётся прошагать неблизкий путь – "аж до самого Шклова".

Но Авраам-Лейб независимо от исхода "спасательной" экспедиции был доволен, что ему удалось отвести душу и поговорить с начальством как следует... Ему даже в голову не приходило, что он заварил кашу, которую расхлебывать придется всё тому же злополучному "преступнику". Когда письмо было переведено дословно, когда добрались до звучавшего мощным аккордом конца, стало ясно как день, что слова "стучите в двери сильных мира сего", "освободите заточенных" и т. д. относятся не к каким-то заточенным вообще, а имеют в виду именно того, кто сейчас сидит за семью замками!..

***

Последствия словоохотливости Авраам-Лейба, однако, этим одним не исчерпывались. Мало того, что он с отцом был заподозрен в намерении освободить заключенного, они еще втянули в дело несчастного автора велеречивого письма, призывающего к таким энергичным действиям и восклицающего:

"Или не стало среди сынов Израиля богатых людей и отзывчивых сердец?!"

Тут, очевидно, действует целая организация. Но как её обнаружить? Кто это жертвует необходимые для такого рода "гешефтов" деньги? И имена? Все эти вопросы были заданы злополучному раввину местечковой администрацией. И так как раввин не мог удовлетворительно ответить и вообще был перепуган до полусмерти, то он пустился в историю и стал что-то лепетать на невнятном языке об испанской инквизиции и о римском папе...

– Стоп, машина! – заявила администрация. – Будет вздор молоть! Пока суд да дело, извольте посидеть за решеткой, а там видно будет!..

Нетрудно себе представить, что творилось в местечке, когда узнали, что Рабиновичи следуют по этапу, а раввина посадили в тюрьму!..


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю