Текст книги "Подруга мента"

Автор книги: Алена Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава 4

Обиталище мужа хотя бы внутри отличалось от всех остальных – я постаралась. После унылой магазинности обстановки Валентина Петровича здесь было классно. Мы поднялись наверх и направились в небольшой зал для своих, который, словно друг, утолял любые сплины. Потому что был доверчиво уютен. Дальше продолжать бахвалиться своими дизайнерскими подвигами неловко, если учесть, что я вытворила. Двери всех спален выходили в этот зал, следовательно, и попасть в него можно было только через одну из них. Мы воспользовались хозяйской, как проходной. Меня уже давно угнетал наряд с плеча Валентина Петровича, и безумно жаждалось переодеться. В спальне я бросилась к шкафу, распахнула его и лишь тогда вспомнила, что мои вещи в другом месте. Я не покраснела – побагровела. Но, покаянно оглянувшись на мужа, обнаружила, что он смущен еще больше меня, хулиганки.

– Извини, детка, я не монах, не евнух.

Да, на плечиках болтались три вечерних платья и несколько халатов разной длины. Никогда бы не облачилась в подобный отврат.

– Ты меня извини, не знаю, как получилось. Так хотелось избавиться от того, что на мне… Я машинально. Автоматически.

Я захлопнула дверцы, и, не глядя друг на друга, мы поплелись к своей цели. В том, что у него есть женщина, я не сомневалась. «Не монах, не евнух», – это слабо сказано. Но наличие мадам, заполняющей гардероб, было открытием, и оно меня почему-то покоробило. Уж не думала ли я, что он всю жизнь будет за мной бегать и звать назад? Еще женится, детей наделает… Однако к мысли о такой перспективе нужно было привыкнуть.

– Дама сегодня придет? – спросила я.

– Останешься? – обрадовался он.

– Нет, конечно, просто сцен не терплю.

Видимо, мое «конечно» его зацепило и царапнуло.

– Дама будет, но попозже.

– Хорошо. Может, расколешься, как ты вычислил Петровича?

Он достал из бара коньяк, мартини, лимон, ледок. Все как положено.

– Давай выпьем за твое освобождение.

– Давай. Спасибо тебе. Ты когда-то говорил, что согласие выпить с человеком – признак доверия к нему. А предложение выпить – признак либо симпатии, либо подлости. Вот я нынче по-всякому напиваюсь.

– Бывают такие насыщенные дни, – оттаял он. – Ты не отдаешь себе отчета, Поленька, насколько удачлива. Автоответчик у меня с определителем последнего номера, а после тебя никто не звонил. Так что вычислить Петровича было делом плевым. И «отдал» он тебя без сопротивления.

– Потому что ты представился мужем.

– Я не так представился, он все равно навел бы справки. Теперь рассказывай, как на духу, что стряслось.

Я не скрыла ничего, кроме профессии Юрьева. Зачислила Бориса в «знакомые парни». И смерть Лизы представила в виде дошедшей до меня сплетни.

– Мне надо обмозговать это, – мрачно признался он. – Если бы сам тебя не вызволил, решил бы, что фантазируешь. Теперь слушай без комментариев. Тебе молчание с трудом дается, но случай исключительный.

– Не волнуйся, встревать не буду.

– Уже встряла.

Я поняла, что заткнуться себе дешевле.

– Поля, собственно, обсуждать-то нечего. Потому что ничего не было. Совсем ничего. Из аэропорта я привез тебя домой, где ты и провозилась по хозяйству до ночи. Сейчас тебя проводят, запомни ребят накрепко. Они сутками будут в машине возле твоего подъезда, то один, то другой. Прежде чем выходить за покупками, позвонишь и скажешь, что собралась. Потом приникай к глазку и жди. И только после того, как увидишь знакомое лицо, открывай дверь. И ни шагу по городу без охраны.

– Без конвоя, – потеряла самообладание я.

– Полина, Валентин Петрович стоит на том, что выручил тебя. Но о предшествующих его появлению событиях знать не желает. Поэтому повторяю: ничего не было.

– Ты соображаешь, что ты предлагаешь? Эти четверо, возможно, убили моего друга.

– Они его убили без «возможно» и зарыли в лесу. Ты сделала все, что могла. Пришла пора о себе побеспокоиться.

– А Валентин Петрович?

– Опять за свое? Он чист, как ангел. Будучи фанатичным бизнесменом, не удержался и занялся бизнесом, забросил удочки насчет рекламы.

«Если бы ты заглянул в мой шкаф, ты бы там полковничьего кителя не обнаружил», – чуть не выпалила я. Сказать ему про Измайлова, Юрьева и Лизу все? Но нужно какое-то приемлемое вступление.

– Помнишь, у тебя была такая тяжелая тупорылая зеленая иномарка? Ты ее продал?

Он рассмеялся:

– Ты неисправима. По-прежнему загадка про авто: «Зеленая, длинная, висит в гостиной». С чего бы мне с ней расставаться? На ней ребята-охранники мотаются по своим делам.

«По своим или по твоим?» – вдруг с ужасом подумала я. Странности его утреннего поведения, машина, которая в очень ранний час оказалась там, где была я, даже отправка Севы с моими родителями складывались в какой-то зловещий узор, обрамляющий смерть Лизы и настойчивые попытки Валентина Петровича выяснить что-то о рекламодателях. Нет, полковник Виктор Николаевич Измайлов – мой козырь, пусть побудет на руках.

– Я выслушала тебя. Теперь предупреждаю: я обращусь в милицию с заявлением об исчезновении парня.

– Давай уж лучше я тебя сейчас пристрелю, чтобы потом не слишком мучилась. И сам застрелюсь заодно. Если ты полезешь к ментам, выбора у меня не останется.

– Угрожаешь? На кой черт тогда вытаскивал из передряги?

– Угрожаю, потому что не прочь пожить. А на второй вопрос я тебе уже ответил.

А ведь я дрянь. Надо или верить человеку по-настоящему, или головой работать быстро и качественно. Но я оказалась не способна ни на то, ни на другое. Единственное оправдание: упоминая милицию, я имела в виду Измайлова, свое привилегированное положение из-за отношений и соседства с ним. А муж имел в виду какое-нибудь районное отделение, от которого в случае с Борисом и впрямь толку было бы немного, зато много маяты. Тварь я неблагодарная. Опоздай он на несколько минут, успей Валентин Петрович обозначить свою истинную потребность в информации о заказчиках рекламы, и признание меня даже бывшей женой стало бы смертным приговором, подлежащим немедленному исполнению.

Он должен был «о себе побеспокоиться». Стереть мой голос с автоответчика, выпить коньяку и дожидаться любовницу в постели. Я до сих пор не знаю, что мне надлежало делать. Хитростью завлечь, приволочь его к Измайлову и разобраться втроем? Да, наверное. Но я, видите ли, исподозревалась вся, извозмущалась, испереживалась. И вместо того, чтобы торопиться действовать во спасение, ломанулась гибельным путем.

– Я принимаю все твои условия под дулом пистолета.

– Поленька, не обижайся, я же помочь тебе стараюсь.

– Спасибо.

– Поля…

– Огромное спасибо, низкий поклон.

Он со вздохом проводил меня к машине марки «отечественная», познакомил с двумя мускулистыми парнями простецкой внешности, снабдил переговорным устройством, усадил и отправил восвояси.

В этих самых «своясях» я появилась уже около полуночи. Измайлов, которого я побеспокоила по телефону, примчался мгновенно.

– «Так вот ты какой, белый олень», – пошутила я и осеклась.

Нервный полковник настолько утратил человеческий облик, что мог отреагировать на шутку неадекватно.

– Где тебя носит? – гаркнул Измайлов. И, принюхавшись: – По барам, по подругам? Нашла время.

Я закрыла ему рот ладонью:

– Вик, Юрьева нашли?

Сказать, что он окаменел, значит, ничего не сказать. Вик разобрался на атомы.

– Тебе известно про исчезновение Юрьева?

– Нас похитили в начале седьмого утра…

– Маршрут, остальное после, – перебил Измайлов.

И выслушав про проселочную дорогу, «выброс» Бориса, не доезжая до овражка, и клиновидную опушку, пулей унесся к себе. Я скинула шмотки Валентина Петровича и с наслаждением сунула их в мусорное ведро. А потом контрастный душ подействовал на меня, как снотворное. Я доковыляла до кровати и рухнула в жесткий, обеспечивающий правильную осанку матрас, словно в прабабушкину перину. Вик вернулся довольно быстро, но я этого не слышала. Только на прикосновения, когда он укрывал меня одеялом, отреагировала довольным мычанием.

– Сама-то как выбралась? – спросил Измайлов, увлеченно дуя на посчитываемые синяки.

Я начала подробный доклад, но не могла связать двух слов: зевала, путалась, сбивалась на невнятное бормотание и невесть как вылетающие из меня описания родной природы.

– Не буду тебя терзать, – сжалился наконец полковник. – Отдохни.

Но продолжал топтаться возле постели. Все-таки ему не терпелось допросить меня с пристрастием. Наверное, он проклинал нашу близость. Не случись ее, вызвал бы повесткой и отдался труду, невзирая на мое физическое состояние. Чудовище! Чем хуже я о нем думала, тем сильнее возбуждалась. И здоровое желание нокаутировало болезненную разбитость саднящих членов.

– Вик, милый, – позвала я.

Он с готовностью плюхнулся рядом и поймал мой томный взгляд. Вероятно, он различил в нем страсть к даче показаний, потому что приобрел заинтригованный вид.

– Я когда-то в «Иностранке» читала повесть, – окрылила я его.

Измайлов поежился.

– Там герой приезжает из командировки, а жена спрашивает, как дела, и предлагает перекусить салатом. Он жует и тоскливо анализирует: «Если бы у нас с ней было все нормально, мы бы сразу легли…» Спокойно, Вик, еще спокойнее, еще… О. А я было начала подозревать, что мы тоже отклонились от нормы.

Измайлов смотрел на меня с восхищением, которое невозможно выразить мелочевкой фразы: «Я тебя люблю». Ему нужно было воспеть женский род целиком. И по-полковничьи емко он воспел:

– Женщины – существа двужильные.

– Еще бы, – улыбнулась я поводу поддержать его. – У моего приятеля-гинеколога это конек. Говорит, женщина с внематочной беременностью по месяцу истекает кровью, но к врачу не обращается, потому что работа, дети. А мужчине, стоит порезать палец…

– М-да, – протянул Измайлов, поспешно отдергивая руки, – ты мастерица создать фон для любовных утех.

Я собралась сказать, что тема кровотечений после Бориса так сразу не отпустит, открыла рот, зевнула и… заснула.

Утром на туалетном столике я обнаружила плакатик, который Измайлов изготовил, похоже, не отходя от меня. «Меньше слов – больше дела!» – письменно призывал неудовлетворенный Вик.

Я не успела вволю наплескаться в ванне, а мстительный Измайлов уже открывал дверь своим ключом. От совместного купания он категорически отказался:

– Поля, мои люди всю ночь искали Бориса, вокруг редакции закрутилась сплошная чертовщина, так что сосредоточься.

– Вик, где джинсы и футболка из мусорного ведра?

– Я изъял вещественные доказательства еще вчера. А ты думала, я их примерить решил? Тоже мне, подруга милиционера, таким добром швыряешься.

Я предложила ему чаю. С кофе у меня отношения испортились в одностороннем порядке.

– Юрьева нашли?

– Нет.

– Значит, бывший благоверный прав. Они вернулись и добили его. Потом закопали в овраге.

– А твой бывший здесь с какого боку? – вытаращился на меня Измайлов.

– Не знаю, Вик. Я тебе расскажу, а ты уж сам…

Наплакаться Измайлов мне тоже не позволил:

– Прекрати. Свежих захоронений там нет, это точно.

– Вик, неужели Севкин отец действительно хочет моей смерти?

Измайлов закурил. Потом открыл мне истину:

– Поленька, у меня такое ощущение, что минимум раз в жизни все, кто имел с тобой дело, не отказались бы тебя порешить.

– Ты тоже? И когда? – встрепенулась я.

– Вчера, например, – прошипел Измайлов. – Но это был уже не первый раз. Говори, не искушай на раз последний.

Ну и ну! Один пистолетом грозит, другой намекает, что голыми руками приятнее…

По мере моего детального повествования Измайлов сходил с лица в никуда. Отрешенным, апатичным и слепым он дослушивал меня. Ничего не уточнял, не выяснял, не спрашивал. Вскочил и бросил:

– Из дома ни ногой. Моих двое тоже подежурят, приглядят за теми соглядатаями. И за тобой, авантюристка, разумеется. Я тебе обязательно растолкую, чего ты наворотила, но не сейчас. И сию секунду садись за рапорт, тьфу, за изложение своей истории. И редакционной тоже. Полина, псевдонимом Ольга Павлова ты пользуешься только в газете Лизы, мы просмотрели подшивки за год. Выберем, что именно ты делана под этой личиной, вечером прокомментируешь.

– Не надо крайностей. У меня есть вырезки. Но к чему домашний арест, Вик?

– К тому, что ты наивно полагаешь, будто Валентин Петрович не успел сказать лишнего. А он застолбил свой интерес именно к изданию, сотрудника которого убили. Он опомнится. Он уже опомнился. Просто в присутствии твоего муженька и его стволов он не мог ничего предпринять.

– Каких стволов, Вик? У моего, напоминаю, бывшего муженька есть разрешение на ношение. А телохранители, как положено, на рукопашный бой ориентированы.

– Ты говоришь так, будто все еще замужем за ним, Поленька. В котором году тебе велели на этом настаивать? Знаем мы телохранителей этой публики.

– Вик, а почему ты сказал «сотрудника»? Лиза – женщина.

– Слушай, феминистка… А, Бог с тобой. Сиди и пиши: подробно-подробно, вдумчиво-вдумчиво. Только не рискуй выводы делать и версии выдвигать, задушу.

Выдержит этакое обращение среднестатистическая сударыня? Так что моя «своеобразность» – защитный механизм против мужского неприкрытого честолюбия, незавуалированной самостоятельности, нескрываемой силы и неприпрятанной слабости. Женщины не смеют открыто сочетать все это. Измайлов тем временем догадался меня поцеловать. Эх, такой если и задушит, то не досадно.

Я привычно отшлепала компьютер по податливым клавишам, не ручкой же буквы выводить. Что дальше? Конечно, выдвигать версии и делать выводы. Вик, Вик, если женщина не выставляет напоказ, это не означает, что в ней что-то отсутствует.

Мои умозаключения изяществом не грешили. Бывший муж изолировал Севу и навел на меня своих же головорезов. Юрьева прихватили за компанию, потому что пустота городских улиц обманчива, и не было гарантий нашего с Борисом скорого расставания. Это, разумеется, повод, чтобы убить совершенно незнакомого парня. Бедный лейтенант. Потом мне посчастливилось сбежать. Я нарвалась на Валентина Петровича, который, учуяв чужое преступление, соблазнился компроматом. Скорее всего, под действием какой-то мерзости в кофе, я разболтала ему свои псевдонимы. Наверное, запутанная, старалась скрыть свое настоящее имя. А возможно, представилась Ольгой Павловой, потому что смерть Лизы произвела на меня мощное впечатление. Мало ли что в насилуемом наркотиком мозгу происходит. Упустить такой «источник знаний», как я, этот лис не мог. В его среде слухи о трупах распространяются быстро. И получить сведения о Лизе из того, что само бросалось под колеса, соблазн непреодолимый. Тем временем муж, получив отчет проколовшихся ублюдков, начал меня разыскивать. А мышка сама бежала в его мышеловку. Оставалось лишь забрать меня от Валентина Петровича, приставить соглядатаев, как выразился Вик, и ждать другого удобного случая. Случая? Зачем? Неужели он деградировал настолько, что перед новой женитьбой решил казнить меня? Какой-то английский монарх повелел врачу, когда тот спросил, кого сохранить в сложных родах, обожаемую жену или медлившего выйти в мир сына: «Оставьте ребенка, женщин я найду сколько угодно». Неправдоподобно? А что правдоподобно, кроме физиологии? К слову вспомнилось кое-что, не для эстетов. Однажды жарким летом разразилась эпидемия дезинтерии. Читать народу научно-популярные лекции заставляли даже кандидатов медицинских наук. И к нам в университетскую аудиторию принесло важного остепененного дядю. Он вещал об отвратительном. О частицах фекалий, попадающих на кожу и одежду, а с них в пишу. Я взвилась:

– Третий курс, культурные люди, моющие руки после уборной и перед едой, что вы себе позволяете! Не в деревне живем.

А потом я вышла замуж, сама стала чистить свой туалет и разве что на потолке этих частиц фекалий не обнаруживала. А потом сталкивалась с умнейшими людьми, не омывающими рук после облегчения в уборной и берущими ими хлеб из общей тарелки. Словом, мы меняемся, чего банальнее. И муж мог измениться настолько, что пошел на убийство. И я могла измениться настолько, что не исключала этого.

Телефон завизжал, как припадочный. Я неохотно сняла трубку.

– Поля, не ревешь? Умничка, – ворвался в мой слух Измайлов. – Еще раз повтори, девочка, во что был одет Борис, а то я его мельком видел. Так, бежевые брюки, коричневая куртка, темные ботинки и клетчатая рубашка. Рубашка в крови.

– Вы его отрыли?

– Нет, не из земли. Сейчас едем, ты держись. Вырезки подготовила? Чем же ты занимаешься, лентяйка?

– Он живой, Вик?

– Пока не знаю, – запнулся Измайлов. – Вернусь, позвоню.

И я стала ждать. Если Борис жив, с моей души свалится камень виноватости. А вдруг под ним остался хоть один крохотный нераздавленный кусочек? Душа медленно, но регенерируется. Господи, помоги Борису. Вик, спаси его. И спасешь троих – Юрьева, моего Бога и меня, трусливую атеистку.

Снова телефон. Неутомимый аппарат, пыточный атрибут изощреннее дыбы.

– Поля, как ты?

Он смеет меня беспокоить? Его интересует, не собираюсь ли я прыгать с балкона? «Жены бывшими не бывают», – открыл он мне в аэропорту. Верно, с точки зрения убийц жены бывают или нынешними, или покойными.

– Спасибо, все хорошо.

– Дозвонились наши. Они отлично устроились, и Сева тебе какой-то камешек заначил.

– Малыш не простыл на сквозняке?

– Не переживай, у нас закаленный сын.

– У тебя все в порядке?

– В порядке. Пока.

Трубка вывалилась из моих трясущихся пальцев. Я не утратила только одной способности – чувствовать. И чувствовала, что ничего не чувствую.

Долго ли, коротко ли… Это про меня. Про то, как все равно сколько. Вот, еще звоночек. Наверняка Валентин Петрович. Будет требовать вернуть джинсы. А они и не штаны вовсе, вешдок.

– Да, слушаю.

– Поленька, пляши. Юрьев жив. Сотрясение мозга, переломы ребер, в сознание не приходит, но доктора обещают выманить из комы за сутки-двое.

– Вик…

– Полчаса тебе на рыдания, и займись, пожалуйста, готовкой. Кушать очень хочется.

– Вик…

– Мне некогда, милая, счастливо.

Да, не приходилось мне лобызать телефон, но судьба заставила. А, в конце концов, не все ли равно, как вытирать с него пыль?

Глава 5

Проголодался Измайлов действительно образцово. Сначала запросил пощады, дескать, повремени с расспросами, дай поесть. А затем не выдержал и… начал расспрашивать сам. Я охотно подчинилась. И пересказала полковнику все, что думала о Лизе в злополучную субботу. Он умел слушать. Превращался в пустое место, куда стягивались слова собеседника.

– Вик, к сожалению, я не помощница тебе. В эту редакцию я приходила ненадолго. Ты вникни, поднатужься. Я норовила отдать рекламу ответственному секретарю. Он у них искушен в журналистике, с чутьем, в универе, на журфаке преподает. Мне было важно, одобрит он материал или нет. А он отмахивался: «Лиза читала? Ей неси». Лиза же сразу: «Заказчик подписал?» Будто всем все равно, что печатать. Ну где это видано!

– А где видано по-другому?

– В двух остальных редакциях, к примеру. Там все с точностью до наоборот. Сначала журналисты определяют, удалась ли реклама, а потом ответственные за рекламу личности предлагают ее заказчику. Но в отличие от Лизы они борются за авторский вариант, как за репутацию газеты или журнала. Я не могу сформулировать. Уважают своих авторов и редакторов, что ли. Они могут сказать: «Мы специалисты, предлагаемое вам сделано забойно, прикольно, остроумно, мастерски… На потребителя призвано подействовать так и эдак, цените…» Они могут начать разговор с раскованного: «Счастлив рекомендовать…» А Лиза будто сама с улицы в газету явилась и толпу бомжей, капающих под грамотных, с собой привела. Как втолковать тебе, Вик? Я однажды презервативы рекламировала. Впрочем, скорее безопасный секс…

– Полина, любовь моя…

– Измайлов, ты про СПИД что-нибудь, где-нибудь…

– Избави тебя Бог, детка, знать о нем то, что знаю я. А за старомодность не суди. Не по себе, когда твоя женщина учит сексу.

– Вик, мы путаем личное с общественным.

– Если бы в общественном не было личного, Поленька, оно бы никого не трогало.

– Ладно, проехали. Заказчик ломался, как гимназистка из анекдота. Будто он презервативы собрался бесплатно раздавать. Все нудил: «Душа, душа». И лощеный мальчик с американским образованием, коллега Лизы, сказал ему в трубку: «Мы не скрыли, что презервативы одевают на… Если вам нужны сволочи, которые возьмутся убедить людей натягивать их на души, ищите в другом издании. И вообще, посетите своего исповедника в храме».

– Чем кончился этот щекотливый казус? – оживился Измайлов.

– Чистоплюй пообещал пораскинуть мозгами без священника. Через пять минут звякнул и поблагодарил за качественную работу.

– Поля, тебя не тяготит воспевание резинок?

– Измайлов, ты в абортарий когда-нибудь входил?

– Типун тебе на язык.

– То-то.

Вик помолчал, видимо, задействуя свое воображение, потом неуверенно произнес:

– Не сердись, а? И еще это… Насчет абортария… Если что, гинеколог должен узнать наш секрет после меня.

Воистину нет общественного без личного.

– Вик, давай займемся Лизой.

– Да, сейчас ничем другим я бы не смог. Поля, не дуйся. Ты мне второй день то про внематочную, то про аборт. Я уж не знаю, что и думать.

– Думай о деле.

Мог бы расслабиться чуть погодя. Зачем же так сразу-то?

– О деле, так о деле, – проворковал Измайлов, словно я его, бездельника-школяра, пристыдила. – Лиза играла в редакции не совсем обычную роль. Но, возможно, ее амбиции раздражали?

– К чему риторические вопросы?

– Лучше полсотни быстро сменяющихся дур, чем одна умная женщина, Поля. Перехожу к фактам. Ты охарактеризовала каждого, я просмотрел твои бумажки.

Опять за рыбу деньги, когда успел? Вроде все время на глазах был. Бумажки! Письменные показания, милый друг, не щади уж. И не притворяйся, что не заметил: я их подписала и дату поставила.

– До нас с тобой, детка, к Лизе заходили четверо. Главный редактор, высокая молодая женщина и двое парней.

– Вот главного приклеивать в дырку для фото подозреваемого не надо.

– Поля, извини, я кое-что упустил. Ты ведь не только рекламу, но и обычные статьи для них писала. Кто тебе их заказывал и кто принимал?

– В струю, Вик. Но обычных статей им не надо. У них все обрамляет рекламу. Год назад заказывал редактор или ответственный секретарь, они и принимали. А последнее время эти функции совмещала Лиза. Правда, я намалевала всего ничего: обзоры про помаду и про бикини.

– Угу. И чем главный не подозреваемый?

– Он первым приходил!

Измайлов расхохотался:

– Детка, после его ухода вахтерша, единственный свидетель, Лизу не видела. И не слышала.

– Вик, он хороший. Такой интеллигентный, тихий, слегка закомплексованный. То есть говорит дельные вещи и вроде стесняется, вроде пардону просит за неоригинальность. Тактичный он, на журналиста не очень похожий. У нас ведь наглость не только второе счастье, но и первый гонорар. Не кривись, люди скучны, в них мало интересного для других людей. И чтобы вытянуть нечто…

– Нужно надуть интервьюируемого…

– Нужно быть личностью, Вик. Лепить вопросы из грязи в себе и мириться с тем, что отвечающий на них может оказаться чище тебя.

– Поля, что ты в рекламе делаешь?

– Севу кормлю. Вик, я разуверилась в том, что людей надо информировать. Тысячелетиями обходились сплетнями и слухами, а не вымерли. Или поэтому не вымерли. Легенды доходили до человека, легенды! Вот мне хорошо с тобой, я должна благодарить судьбу и быть довольной и спокойной. Кому ведомо, что впереди. Так хоть день, хоть час, минута удовольствия, почему нет. И тут мне про голод, несправедливость, войны, смерти… Но передо мной маячит собственная смерть, неизбежная и непредсказуемая. Это жестоко. А, может, я не преуспела в журналистке, вот и защищаюсь.

– Ты просто не как все. Люди смотрят репортажи о боях за едой и не давятся.

– Так не бывает. Все откладывается, все копится, перерабатывается, ищет и находит выход.

– Тогда надо показывать и печатать.

– Загнал в угол и балдеешь?

– Ты еще молода. Вода кипит за счет кислорода, да? В тебе его много. А кипяченую водичку доводить до кипения гораздо дольше, чем сырую.

– Вик, те, кто убивает, ничем не отличаются от тех, кто показывает, рассказывает и смотрит. Ты про еду на экранном фоне… Но кабы не пряталась способность убить в репортерах, зрителях и читателях, они бы не вынесли.

– Поля, о своем праве не читать газет и не смотреть телевизор ты никогда не задумывалась?

– Нет.

– Дитятко. Иди сюда, я тебя пожалею.

– Не надо меня жалеть, – загордилась я.

– А кого надо?

– Лизу.

– Я не некрофил, – отпрянул Измайлов. – Двинем-ка мы в теории. Что-то у нас с практикой вторые сутки нелады. Лизу задушили веревкой, по прочности не уступающей телефонному проводу.

Я вспомнила свои ассоциации в кабинете Валентина Петровича, вздрогнула и прильнула к Измайлову.

– Запоздалая реакция лучше, чем никакой, – сообщил он и… вернул меня на мой стул. – Беда в том, Поленька, что гости прибывали друг за другом, словно приглашенные. Но не одновременно. Смерть наступила между десятью и одиннадцатью. Так они все в этот промежуток и отметились.

– Вик, мне двое парней не нравятся.

– Мне тоже. Поэтому взгляни.

Измайлов вытащил фотороботы. Я завизжала:

– Это они, они! Ну и глаз у вахтерши, алмаз. Этот гад чуть не убил Бориса, а этот лягнул меня. И за волосы дернул.

– В прострацию не впадешь?

– Постараюсь.

– Тогда имей в виду, они не убивали Лизу. Заглянули в кабинет минуты на три, вышли и доложили вахтерше, что не туда попали.

– Да эти могут угробить за секунду!

– Застрелить, детка. Но не задушить.

– Могут, – не принимала его доводов я. – Тут только рыла, ты бы их ручищи видел.

– Здоровые кабаны?

– Вик, первому свернуть шею, как прутик сломать.

– Учту. Юрьева он один раз ударил?

– Разъединственный.

– Поля, не плачь, Борис поправится. Это очень важно.

– Куда важнее.

– Это очень важно, потому что… Откровенно скажи, ты на улице в толпе их опознаешь?

– Кого?

– Парней.

И тут я сникла. Марки машин – ерунда. Я даже за кинозвезду, узрев живьем, не поручусь, что она, а не помешавшийся на ней двойник.

– Вик, мне для узнавания антураж нужен. Если будут все четверо подпирать зеленую иномарку, тогда узнаю. А если по одному, в массах и на бегу… Нет.

– Ты, Поленька, за человеком числишь только его образ жизни. Нос, рот, уши тебя не волнуют.

– В точку.

– А я?

– Ты с толпой не смешаешься.

– А бывший муж?

– Хочешь потерзаться? Тоже нет.

– А подружки?

– Про сына будешь спрашивать, дотошный?

– Что тебе нужно, чтобы запомнить человека?

– Любить, Вик.

– Заметь, я съел и «любить», и мужа.

– Я не проститутка, в загс маршировала по любви. Но она приходит и уходит, а кушать хочется всегда.

– Ты не дворника случаем бросила?

– Вик, пища делится на телесную и духовную.

– Но ведь ты ненавидишь своих похитителей?

– Я не умею так ненавидеть, чтобы навсегда запомнить, полковник.

– А у меня получается.

– Опять пугаешь?

– Сам не пойму. Боюсь потерять, скорее. Да не реви ты, водяная. Я не каменный, сейчас пристану, и все расследование насмарку.

– Так не приставай.

– Не могу больше.

– Так приставай… Измайлов, как тебе не стыдно. Ты мне еще про Бориса не сообщил ничего, кроме диагноза.

При упоминании Юрьева Вик с рыком, но нашел в себе… мужество? Или все ту же ненависть к изуродовавшим лейтенанта людям? Или злость на меня, втравливающую во всякую гадость так же легко, как другие гадостей избегают?

– До Бориса еще неблизко, Поленька. Колись, давай, что ты рекламировала?

– Духи, средства от комаров и колорадского жука, ателье по пошиву белья, шерсть для вязания, магазин игрушек, соки, газовые плиты, холодильники, сборные садовые домики, детское питание, унитазы и питьевую воду.

– Воду последней?

– Да. Но это повторная реклама. Первая прошла в марте. Мне было нелегко, Вик. Вода – штука однообразная.

– Без ножа режешь. Я поставил на то, что кто-то открыл номер от 23 сентября.

– Почему?

– Потому что душат и похищают с бухты-барахты. Преступления не подготовленные и не профессиональные. То есть, только профессионалы и могли выполнить этакие дилетантские поручения, не оставив следов.

– Что ты несешь! А шины на проселочной дороге?

– А дождь, накрапывавший весь день и всю ночь? А лихачи, рванувшие в объезд поста? Поля, ты и есть наш единственный след.

– Я не след, Вик. У бандита был пистолет. И пристрелить меня, когда я бежала по полю, не составляло труда. Хорошо, что тогда я была дикой лошадью.

– Не понял…

– И не надо. Но меня не убили.

– Значит, ты еще чей-то след в нужном направлении, Поленька.

– Господи, топчут все, кому не лень, а я отдувайся.

– Ты в состоянии выслушать про Юрьева? Тут еще тухлее, чем с редакцией.

И Измайлов мне такое выложил, что я начала косить.

Жена преуспевающего бизнесмена добиралась в воскресенье днем своим ходом на дачу, где с пятницы отрывался муж. Разбогатели ребята недавно, и он еще не усвоил элементарный прием – возьми, дражайшая половина, денег, найми, кого следует, и отвянь. Так что она не сомневалась: огород перекопан, ботва сожжена, пол на веранде починен. Муж брал с собой бутылку водки, но права она недавно получила и проблем с доставкой кормильца в город на его машине не предвидела. Это когда у нее возникли другие проблемы, она продиктовала милиционерам адрес любовника, у которого забыла утром сей незаменимый документ и который навсегда останется отныне ее алиби, а не мужчиной. А тогда… Вошла она, напевая, в дом, окликнула мужа. Далее по-киношному: тряска трупа за все места, вой, паническое озирание окрестностей. Богатая фантазия – путь к нищете, лучше я не буду углубляться в подробности. То, что при покупке дачи представлялось преимуществом – всего трое соседей в неподдельной чаще, – оказалось проклятьем. Пометавшись по пустым чужим владениям, она вспомнила о пейджере и радиотелефоне мужа, но их и в помине не было. Зато была разбитая кувалдой машина. Как ей удалось добежать через лес до станции? А как вообще удается хоть пальцем пошевелить в шоковом состоянии? Кассирша связалась с железнодорожной милицией. Вот ее-то бригада и обнаружила в другой комнате еще одно окровавленное тело, на поверку подавшее признаки жизни. Юрьева отправили в больницу, где он, не приходя в сознание, и путешествовал по опасной грани до сих пор. Бизнесмена застрелили, потом ограбили. А, может, ограбили, потом застрелили. Измайлов считал, что его адски пытали, таскали смотреть, как превращают в металлолом машину… Пистолета найти не удалось. Отпечатков пальцев тоже. Наловчились, суки, в перчатках работать. Любовник, представив себе перспективы отношений с младой вдовой, принялся икать и подтвердил, что изменяла она супругу по-черному. Следовательно, убить ей было недосуг. А вот заказать…

– Вик, Борис вряд ли упражнялся с кувалдой и шарил по карманам. Но как он туда попал?