Текст книги "Подруга мента"

Автор книги: Алена Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Ты вымоталась, тебе необходимо отдохнуть.

– Да, Поля, я еле стою. Костюм твой постираю, поглажу и верну. А парик ты мне действительно насовсем отдала?

– Действительно. Я без него свободно обойдусь. Спокойной ночи. И не грусти, у нас еще осталось две недели на поиски счастья здесь.

Инна всхлипнула и послушно оставила меня. Бедная, не женщина, а тридцать три несчастья. Но царапается, борется, может, будет прок. Я влезла в джинсы и кроссовки. Спасибо за идею, Инна. Я бы сама ни за что не додумалась до внешнего наблюдения через стекло. И верно, у мужчин в комнатах было пусто. Сестра милосердия сортировала таблетки, сверяясь с толстой тетрадью. Спрыгивая на газон, я вспомнила, как непреклонно говорил на собрании главный врач:

– В десять вечера вход в санаторий закрывается.

Возле здания фонари свысока разглядывали асфальт лучистыми голубыми глазами, и шагалось широко и весело. Но чем дальше в лес, тем японистее становилась моя походка. Листья шуршали, трещали сучья, как ни старалась я красться. «А вообще-то жизнь отдыхающих кипит возле забора шевелевской фирмы, не замечала?» Эх, Валера, надуваешь ты и меня, и Игоря. Только себя не перехитри, хитрец. Потому что маневров Инны предугадать невозможно. И того, что я без тебя ночью проведаю тот самый забор, тоже. Где он? Днем казалось, что близко, а сейчас недосягаем, как горизонт. Впрочем, заблудиться здесь нельзя, наткнусь. Уже. И шишка на лбу вскочит знатная. Куда мне, направо, налево? Вдоль, точно. Не занозить бы пальцы о плохо оструганные доски. Не сломать бы ногу, не свернуть бы шею. Я двигалась по периметру и наконец увидела освещенное окно сторожки и въездные ворота. Ну, подглядывать мне, видно, на роду было начертано. Что тут? В лом пьяный сторож, дедок лет семидесяти. Господи, он полтора литра водки может употребить? Бывает, конечно. Но почему из шести одноразовых стаканов? Шести… Пятерка строителей и ночной директор. А Паша с Валерой? Похоже, жизнь отдыхающих в сумерках кипит за забором. Надо бы перелезть через него. Труда мне это не стоило, но кожа ладоней пострадала. В большом просторном одноэтажном доме было светло. По конторским помещениям и цеху разгуливали исчезнувшие язвенники под предводительством некачающегося Паши. Крайнева с ними не случилось. Опоздали. И полковник, и капитан. Только я стояла столбом, пока не сообразила залечь в какую-то выемку. Бежать звонить? Из сторожки? Из санатория? Так я еще никогда не терялась. Тем временем мужчины погасили лампы и сгрудились на крыльце.

– Врубай сигнализацию, – приказал кому-то Паша. – Значит, в следующий заход проблем не будет. Линяем.

– А с Валеркой что делать? – попросил санкций хриплый голос.

– Перебросьте на ту сторону, чтобы и ползать не смог, гаденыш.

Крайнев, я тебя умоляла прикинуться похотливым, ждать, ничего не предпринимать. Позвоночник пополам от удара – и останешься инвалидом до смерти. Я не в силах им воспрепятствовать. Как Инна сказанула? «Надо было лезть не на меня, а на пушку?» Я же ее спасителя назвала трусом. Над дверью вспыхнул огонек сигнализации, и одновременно раздался отвратительный шмякающий звук. Валера даже не застонал. Из-за угла возвратились двое, которых в наступившей тьме узнать было невозможно. И все двинули к сторожке. Через несколько минут стало тихо и жутко.

Осмелев, я перебралась через преграду, воспользовалась зажигалкой и отыскала Крайнева. Затылок был в крови, но она свернулась. Я кое-как посадила его. Получилось. Может, обойдется с позвоночником? Может, человек без сознания равен пьяному и влюбленному? Связать краями его и свою куртки было легко, уложить, перевязав голову носовым платком, тоже, а вот тащить по пересеченной местности… Полина, девчонки-санинструкторы в войну делали это под пулями. Сейчас они старушки, ими полон санаторий. Если им удавалось, удастся и тебе. Крепись. Однако для начала мне пришлось забыть о размозженном затылке Крайнева. О его костях. Когда я поволокла своего раненого, как предмет неодушевленный, дело заспорилось. Пашина банда своих комнат достигла, света не было. В кабинете дежурной медсестры тоже. Давай, Поля, пообезьянничай напоследок. И не верится, что я так легко перемахивала через балконные перегородки. Ноги отнимались. Добро, мои апартаменты недалеко от края, а вниз по лестнице уже проще. Вера спросонья никак не могла взять в толк, чего я от нее хочу. Потом захныкала: «ЧП в мою смену, вот подарочек». Вдвоем мы втащили Валерия через дверь и водрузили на кушетку в процедурной.

– Откуда он свалился, говоришь? – спросила Вера, отдуваясь.

– С дерева.

– Алканавт несчастный.

– Все они одинаковые.

– И вы тоже все одинаковые, без кобелей неймется. Ассистируй, не отключайся, – прикрикнула она на меня.

Я покорилась. Держала голову, чтобы Вере было удобнее промывать и перевязывать, стирала с лица грязь, поворачивала на бок, стаскивала брюки перед первым уколом, разрезала рукав пуловера перед вторым…

В пять утра я стоя спала под душем. Он оказался саморегулирующимся: вода становилась прохладнее, холоднее. А это бодрит.

Глава 17

Я так перевозбудилась накануне, что в семь утра уже считала трещины на потолке и уговаривала себя поспать еще чуточку. Не поддавшись, сползла с кровати, с трудом оделась и без пятнадцати восемь установила очередь на массаж из себя одной. Бабульки, которые являются к медицинским кабинетам задолго до медсестер, вытаращились на меня, как на нечисть. Массажист гаркнул из-за двери: «Входите, кому надо», в начале девятого. На стол ему пришлось меня подсаживать.

– Вы что, сутки отжимались? – поразился он.

– Перетренировалась, – выдавила я.

– Дозируйте нагрузки, сколько можно твердить. Вы же не олимпийская чемпионка. Разве так себя загоняют? Сейчас будет очень больно, разрешаю визжать.

Да я бы, собственно, и без разрешения… Только бы кудесник не оглох. Однако он меня похвалил.

– Выносливая девушка. Денек-другой обойдитесь без бега.

Мне казалось, что я без него век обойдусь. Но уже к завтраку спустилась вприпрыжку. Возле столовой меня отловила Инна.

– Поля, не рассказывай ребятам, что я в окна заглядывала.

– Само собой. Многовато чести им будет.

Инна сразу повеселела. Паша основательно ворочал тяжелой челюстью, перемалывая овсянку.

– Девочки, засони, а где Валера?

Шваркнуть бы тебя тарелкой с кашей, бандюга. На первом этаже было так людно, что я не рискнула проведать Крайнева. Если промолчу, это не вызовет подозрений. Но бледный Валерий своей собственной битой персоной брел меж трапезничающими и наконец деревянно опустился на стул. Паша не смог скрыть удивления.

– Привет, – сказал Крайнев. – Со мной беда. И все из-за тебя, Полина. Недотрога, блин. Поманила, потом выперла, я с горя занял у какого-то старикана бутылку водки, вылакал, и черт меня понес по буеракам.

– Поскользнулся? В яму провалился? – не поскупилась на участие Инна.

– Хуже, – неподдельно простонал Крайнев. – Напоролся на забор этот, будь он проклят, и, наверное, полез на него.

– Что значит «наверное»? – решилась открыть рот я.

– Так на автопилоте же двигался. Ни фига не помню. Очнулся под забором, как свинья, ни хрена не соображу, спины будто нет. Едва добрался до комнаты. Радуйся, чаровница, качественно продинамила.

– Ладно тебе, сосед. Оба мы хороши. Я, кстати, девочки, извиняюсь, перебрал, вырубился, не соответствовал обстановке. Мы вот что, дадим Валере здоровье поправить и послезавтра повторим попытку, – затараторил Паша. – Все друг перед другом сразу и реабилитируемся.

– Здорово, да ведь, Поль? – мигом простила ухажера Инна.

– Без меня, пожалуйста, – закаменела в негодовании я.

– Брось, помиритесь, – развыступался Паша с таким жаром, что, не знай я, где он был ночью и какой приказ отдал относительно Крайнева, не усомнилась бы в его искренности. – Ему же обидно. На нем места живого нет. Мне, мужику, жалко.

– Не давите на меня, я подумаю.

– Подумай, сестренка.

Нотки угрозы Инна прокомментировала мне на ухо по-своему:

– Горой за соседушку. Ворон ворону глаз не выклюет. Наверное, в деревню за самогоном ходили и подрались с местными.

Зачем трудиться, выдумывать объяснения? Сами себе наплетем с три короба, лишь бы самолюбие не трепыхалось.

– Я платье готовое принесу тебе к четырем, – осчастливила меня мастерица.

– Спасибо…

– Инна, – вдруг перебил Крайнев, – у тебя прическа другая, или я головкой сильнее, чем надо, тюкнулся?

Инна зарделась и с укором посмотрела на Пашу.

– Я сразу заметил, но думал, неудобно вслух, – оправдался он.

– Мы с Полей вчера колдовали, – улыбнулась Инна.

Так доверчиво, смущенно и радостно улыбнулась, что я едва не начала слезомойничать прямо за столом. Доброе, издерганное, запутавшееся, одинокое существо.

– Ради этакой шикарности я Полину прощаю, – гнул свое Валерий.

Мне и ему захотелось въехать тарелкой. Впрочем, откуда ему знать, что бедняжка бреет череп, чтобы не травмировать сестру, уже почти пожилую даму. Какая-то я стала холеричная. То ли на электросон у Ивана Витальевича попроситься, то ли подышать лесными ароматами?

В путах сомнений я вывалилась из санатория. Отдыхающие бродили парами и тройками, смеялись, собирали желтые листья покрупнее. Нормальные живые люди. И тут же Паша с друганами. Мне необходимо было побыть в стороне ото всех, чтобы избежать какого-нибудь унизительного аффекта. Но куда сунуться? Наверное, муж позволил бы мне пошляться за сеткой. Я сиганула через невысокую преграду. Здесь был почти парк. Здесь был хозяин. Те же деревья, та же трава, но они успокаивали, а не будоражили. Как мне сообщить Вику о происках Пашиной команды? Я еле-еле уломала главного врача разрешить воспользоваться телефоном, а полковника не застать ни дома, ни в управлении. Мы, конечно, договаривались, что связь поддерживает Крайнев. Но мне маниакально мечталось: я слышу его утомленный голос, убеждаюсь в том, что он есть, что, кроме аномалии под названием «Березовая роща», город есть, мир есть.

Похоже, Паша послезавтра снова напоит сторожа и, отключив сигнализацию, полезет на заводик доделывать дела. Вряд ли на сей раз он обойдется шампанским, Валера-то на подозрении. Значит, снотворным угостит. Мы с Крайневым поостережемся, но как быть с Инной? Пути я не разбирала, уже и на природу не реагировала, поэтому, услышав оклик: «Дочка», вздрогнула, как от незаслуженной пощечины. «Сто лет проскрипите, дедушка, – мысленно поприветствовала я ненадежного стража фирменных ворот, – только что о вас думала».

– Ты здешняя?

– Из санатория, – не слукавила я. – Партизаню.

– Гляди, там дальше охрана рыщет, – предупредил дед. – Мы деревенские, углы свои всегда срежем, а тебя и к администрации этапировать могут.

– Спасибо, я учту. Лишь бы к смертной казни не приговорили. А вы что, лес поливаете? – показала я на ведро, которое старик держал, будто пустое, а не полное.

– По воду ходил.

– Куда? Я про водопровод не спрашиваю, но разве у вас в деревне и колодцев нет?

– Пойдем-ка, городская.

Дедок, как американский пионер, двинулся через заросли. Полсотни метров – и я благоговейно застыла. Ни дать ни взять игрушечная бревенчатая избушка возвышалась над шлифующими белоснежные камешки струями ключа. Он что-то приборматывал, будто одновременно ворочались несколько прозрачных языков.

– Дедушка, чудо какое!

– Сам расчистил, обиходил, наличники вырезал. Лет уж пять тому, для души. Водица тут сладкая. Попробуй.

На веревке, спущенной с крыши избенки, болталась эмалированная кружка. Да, и вода может быть вкусной.

– А в санатории такую же добывают?

– Та похуже будет. Она в низинке, тут повыше, посуше. Правда, они из скважины качают, сойдет.

– Вы волшебник.

– Плотник я. Еще из коряг рамы для зеркал мастерю. Не надо?

– Надо, обязательно надо. Почем?

– За бутылочку. Пенсия мне идет, сторожем работаю, так что не денег ради…

– Вы простите меня, но я деньгами отдам.

– И ладно, магазин недалече. Я нынче так и так собирался перед дежурством свой товар на тачке привезти. Выйдешь ровно в шесть, всех опередишь.

За время разговора дед не ставил ведро на землю. Словно не замечал его. Простился и зашагал себе, как мало попользовавшийся ногами и руками мальчишка. Я села возле домика. Этому бесхитростному старику невдомек, что молодые сильные мужики дурачат его, накачивая сорокаградусной. Наверняка врут, что в комнатах не погудишь после отбоя, льстиво прерывают охами и ахами его фронтовые воспоминания, подначивают трепом о бабах. А после подставят, и дед будет отвечать за то, что они натворят на заводе. Неужели им его совсем-совсем не жалко? Завяжи он с водкой двадцать лет назад, на него бы напали, скрутили, заткнули, но все равно своего добились. Вот именно, своего. Будто белые воротнички на службах не подсиживают, не спаивают, не вызывают на откровенность и не закладывают потом начальству ради карьеры. Ну почему даже возле этого родника я вынуждена прокручивать в себе мерзости, как мясорубка? Я устала. Часовые стрелки сегодня вертелись по неведомым законам. Никакой механики, сплошная мистика. Вроде только что притулилась щекой к прогретой деревяшке, а уже обедать пора. Я бы не приблизилась к столовой, но беспокоилась о Крайневе.

Однако Валерий восседал на своем месте и был близок к форме привычно напахавшегося работяги.

– Угадайте, какая штука у меня под рубашкой? – балагурил он, по-моему, назло Паше.

– Майка, – поддерживала его Инна.

– Не иначе, трусы, – вредничала я.

– Бронежилет, – выдавал кипение своего мелкого сознания массовик-затейник.

– Ребята, массажист разобрал меня на позвонки, потом собрал снова и зафиксировал результат, – залился смехом Крайнев, – бандажом для беременных. Утянул за милую душу. Клево же.

– Не ври, – проявила серьезное отношение к бандажам Инна, – где он мог его найти?

– В тумбочке. Когда дела принял, пошарился. Смотрит, это лежит с отчетами вместе. Он еще подумал: «Чем только бабы не забивают служебную мебель». А вот пригодилось. Через неделю верну.

– Предопределенность, – затеребила скатерть впечатлительная вязальщица.

– Неделю спеленатый будешь? – уточнил Паша.

– Или дольше. Он мне вообще не рекомендовал шевелиться, призвал впасть в спячку. Поля, посиди со мной на скамейке. Я в сбруе смирный. И во всех смыслах не ходок.

Вчера, Крайнев, я по знакомству предлагала тебе роль героя-любовника. Ты загордился, отказался поверить, что сценарист и режиссер у нас Паша. Теперь играй калеку. Так часто случается с гордецами. И самое печальное, чем жальче образ, тем большей достоверности всякие Паши требуют от исполнителя.

– Как себя чувствуешь? – спросила я.

Валерий, видимо, ждал упреков. Когда понял, что не дождется, растрогался. А меня мама давно приучила: «Если человеку больно, не нуди вслух».

– Вера рассказывала, что ты меня волоком приволокла. Я так тебе благодарен.

– Прекрати. Надеюсь, и ты бы меня не бросил.

– Конечно, нет.

– Ну вот и все. Слушай, а Вера Паше не повторит свой рассказ?

– Она даже в журнал ничего не заносила. Если в ее смену что-то случилось, могут зарплату урезать. Женщина набирала ночные дежурства, чтобы обменять их на десять отгулов. Она мысленно уже в Сочи. Восстановим события, Поля?

– Куда денемся. Объясни мне только, почему командир делит с тобой комнату, а рядовые в одноместных номерах жируют?

– Чтобы скрыть командирство. Потом, видишь же, он самый умный, от любого отделается, любого обведет вокруг пальца. Со мной его номер прошел. А с тобой нет.

– Ты сам говорил, что я «просто слишком женщина».

Если я опишу ему признаки, поднявшие волну моей подозрительности, он снова обзовет меня психопаткой. Лучше отчитаемся друг перед другом и разойдемся.

Крайнев курил возле санатория, когда «строители» начали по очереди выскальзывать из дверей. Паша замкнул собой этот поздний исход. Предполагаю, что какое-то время Валерий выжидал, потешаясь надо мной, упрашивавшей его остаться в помещении. Он верно прикинул направление, заглянул в окно сторожки… И совершил ошибку. Вариант наполнения деда водкой загодя ему на ум не пришел. Он решил, что собутыльники долго не выберутся из-за стола и занять удобную позицию времени хватит. А они лишь добавили накушавшемуся в одиночестве старику и послали кого-то в обход. Крайнев стоял у забора позади завода, когда его ударили по затылку.

– Бесшумно подобрался, сволочь, – недоумевал Валерий.

– Там трава густая, и почти нет палых листьев. Метут уборщики.

– Не утешай, Поля.

Мою повесть он выслушал, кусая губы. Хватал сигарету, делал несколько затяжек, затаптывал и лез за следующей.

– Не везет мне здесь, – заключил глухо и зло. – Но поступи я по-твоему, мы бы не узнали их секрета.

Вот в таких ситуациях я никого не щажу. Иначе убедит себя в желаемом, и не впрок будет наука. Пусть лучше на меня подуется.

– Инна все равно выявила бы отсутствие молодняка. И все равно сообщила бы мне об этом вопиющем безобразии, ее же распирало. Тогда тебе досталась бы моя доля.

Так и есть. Надулся, буркнул, что поясницу ломит, и поплелся к себе. Мне тоже трудно даются хлещущие слова, Валера. Если ты полноценный человек, то достаточно быстро перестанешь сердиться и на меня, и на себя. Если нет, заранее прими сострадание.

Расстройства с Крайневым мне не хватало, чтобы раззеваться. Но в этом заведении не поспишь. Потому что пришла Инна с готовым платьем. Пришла запросто, ненакрашенная, в халатике. Мне бы домой, отдохнуть от санаторной житухи…

– Поля, сними свое и зажмурься, – экзальтированно потребовала Инна.

Пререкаться у меня сил не было. Когда на тело обрушился мягкий поток и покатился по нему к полу, мне стало страшновато. Я вздернула веки.

– Инночка, милая…

– Подожди, выслушай, – отступила она на несколько шагов. – Не понравится, я распущу и перевяжу. Ты упоминала Элизу, а заказала обтягивающее. Из крапивы нереально обтягивающее. Ей ведь надо было без натуги накинуть рубаху на лебедя, большую птицу, чтобы превратить в брата.

Я подскочила к ней, чмокнула в вяловатую щеку.

– Спасибо, ты талантище.

Пока Инна упивалась искренним признанием заказчицы, я распахнула шкаф и уставилась в зеркало Платье было прямым и каким-то аскетичным. Сотворить из бесконечной нити такое количество одинаковых петель и не соблазниться рельефом или ажуром казалось немыслимым. Тем не менее я видела платье, а не бесформенный балахон. При движении оно не липло к коже, но вскользь касалось ее. Мимолетность и ощутимость контакта были преимуществом произведения Инны.

Я не поскупилась на похвалы результату кропотливого труда, она – моей фигуре. Мы были так нормальны и типичны, что я не сразу заметила возвращение давешнего, предотъездного недовольства собой. Будто потеряла дорогую близким безделушку. Платье отвисало на вешалке, мы обмывали его вином Вика, и я старалась скрыть от Инны симптомы приступа самоедства.

– Очаровательная вышивка. Где-то я встречала такой узор из незабудок.

Инна расправила край кармана своего атласного халата и полюбовалась цветиками вместе со мной.

– Такого, Поля, ты встретить не могла. Путаешь с машинной вышивкой – пяток кривых и косых лепестков. А тут гладь ручная, любовная. Моя лучшая подруга колдунья, ей-Богу. Это ее знак, символ отношения ко мне. Она и свои карманы расшила. Она книжку по магии читала, говорит, все-все это с рождения умеет, ей даже заклинания не нужны, как-то сами собой люди и предметы подчиняются ее воле. Она общается с космосом, избавляет от сглаза и порчи.

Кого, как не Инну, морочить возжаждавшему власти ничтожеству? Бум, когда экстрасенсорные способности превращали в профессию, миновал, рынок насыщен, конкуренция высока, деньги делают деньги, новичку пробиться почти невозможно. Но поначалу шума было столько, так рьяно запугивали свихивающихся от нищеты людей, так превозносили свою избранность, что образовалась плотная толпа дилетантов, подражателей, имитаторов. Убожества с претензиями на могущество, не способные, однако, вызубрить и коротенький заговор. У них недостает ни интеллекта, ни фантазии представить себе мучительность настоящего транса, непрошенность видений и голосов, тягостность ощущения себя передатчиком. Иначе они бы хоть поиграли в ученичество. Да только те, кто позволил себе зависеть от доморощенных ведьм, глотку перегрызут за дурное слово о них. А в сущности, за собственную ущербность, потому что подсознательно все отличают фальшивку от оригинала. Поэтому диалога у нас с Инной не выйдет.

– Поля, тебе не интересно?

– Прости, Инна, я отвлеклась.

– Вам бы познакомиться. Ты, наверное, это мифом считаешь, а зря. У нее был любимый человек, очень богатый. Она его не привораживала, им для себя ничего нельзя. Он сам аппетит и сон потерял. Но ведь магия делится на черную и белую.

Точно. И маги делятся на вечных детей-выдумщиков, шизофреников и мошенников. Последние – самые симпатичные.

– Однажды моя белая подруга вернулась домой в неурочный час и застала его с другой женщиной. Ее будто обожгло: черная гадина, посланная через слабого мужчину уничтожить чистоту. Она подумала: «Бог да восстановит справедливость». И покинула его. Ей опять встретился человек, но она тосковала по первому возлюбленному. Ее тоска растревожила Вселенную, привела в движение петли спирали эволюции…

– Петли чего?

– Спирали эволюции. И тут второй мужчина высмеял ее дар. Чувствуешь? Они были парой с той разлучницей.

Я чувствовала потребность в квалифицированной медицинской помощи посредством изоляции от разошедшейся Инны. А ее было не остановить:

– Она снова кротко подумала: «Бог да восстановит справедливость». А вскоре черные женщина и мужчина умерли.

Полина, только молчи. Подруги живут душа в душу. Одна сочиняет и разыгрывает ужастики, другая внимает и сопереживает. Они обе недоразвиты – культурно, морально, эмоционально, духовно, религиозно. Они никогда не были счастливы и испытывают болезненную потребность в чудесах. И они уже задумывались о смерти. Это чудовищная реакция поверивших в свою конечность людей. Они свыкнутся. С возрастом начнут иссякать гормоны и нервные клетки, уменьшится приток крови к мозгу. Им станет легче.

– Поля?

– Инна, это потрясающая история. Позволь мне перетрястись наедине с собой.

– Ой, как на тебя подействовало. Ладно, я пойду.

Когда за Инной закрылась дверь, я самозабвенно исполнила романс про хризантемы, на разные голоса повыла строчку из детской страшилки: «Отдайте эту синюю перчатку», и наконец, выкрикнув общеизвестную приворотную формулу: «Банька моя, я твой тазик», схватила кошелек и выскочила из комнаты. Дедуля, плотник, надеюсь, ты пунктуален. Мне просто необходимо срочно что-нибудь купить.

Меня нельзя испытывать на прочность слишком настойчиво. Потому что, когда нажим ослабевает, я проявляю склонность к экстравагантным поступкам. Вот и теперь, раздвинув зевак и сварливо сообщив им: «Еще в двенадцать дня договаривались с мастером», – я кивнула на старикову тачку с обработанными корягами и выговорила ахинею:

– Беру все для музея народного творчества.

Дед прослезился и попытался премировать меня набором бесплатных сучков. Но я осталась непреклонной и расплатилась сполна.

– Молодые люди, три экспоната на троих унесете? – спросила я то ли любопытствующих, то ли присматривающих за дедом лжестроителей.

Они взяли приобретения и доставили в мой номер.

– Благодарю вас.

– А поцеловать? – распоясался самый мелкий и косолапый возле моей двери.

– Я похожа на корову из анекдота? Вы на ветеринара мало смахиваете.

Их не стало.

До ужина я провалялась на полу, гладя свои сокровища. Пепельницу окружили кикиморы. Одна спустила в нее босые тонкие ножки, другая прилегла на бок и подмигивала, а третья спряталась за высокий край и грозила курильщикам узловатым пальцем. Улыбчивый лесовик нес на толстой, в складочках жира спине луну – спертый из сторожки матовый плафон с лампочкой внутри. А в космах некоего сурового, но хитрого создания запутались круглые зеркальца. Такие давным-давно вкладывали в каждую женскую сумочку, и я неделями образцово себя вела, чтобы завладеть набором – кошелек и зеркало. Моя мама часто меняла аксессуары. Сволочи, воры и убийцы, да вы же мизинца старика не стоите. Да от этих корней и после гибели проку больше, чем от вас при жизни. Да я не знаю, что делать… В дверь заколотили ногами. Я распахнула ее настежь и увидела Пашу.

– Вечер добрый, сестренка. Я тебе покушать организовал.

– Шеф-повар?

– Не повар, но шеф. Ты ужин-то похерила со своими корягами.

Дура я. Пашины ребята не в состоянии оценить коряжий порыв, и мое отсутствие в столовой их предводителя насторожило.

– Спасибо, братишка, заходи.

Я усадила его на линолеум. Ткнула в первый попавшийся деревянный выступ:

– Паша, ты сообразительный, у тебя есть вкус. Это нос или бровь?

Через пятнадцать минут он пополз к выходу. Я поймала его за ботинок с целью продолжить идентификацию коряг с Аристотелем, королем Георгом Пятым и Гитлером.

– Поля, дед не просыхает, он тебе мозги запудрил, чтобы толкнуть эти ветки и надраться. Поля, я сейчас за Валериком сгоняю, он парень начитанный, сразу всех признает.

– Пусть твой Валерик ко мне не приближается.

– Я передам.

Вот и Паши не стало. Какие они метеористые. Я составила деревянные скульптуры на стол и – гулять так гулять – навестила старика в сторожке. Разумеется, в окно посмотрела. Он что-то строгал несуразным, обмотанным изолентой ножом. Бутылка водки напротив была пуста всего на четверть.

Я вернулась к санаторию, обогнула его и перепрыгнула за ограду на чужую землю. Безумная, согласна, идея по звуку найти родник вела меня. Было уже темно, и вода напевала себе колыбельную. Все стремящееся к покою музыкально. От избушки над ключом были четко видны электрические ориентиры санатория «Березовая роща». Как он мне надоел. И в нем обитала совершенно средневековая Инна.

Я покурила, подумала обо всем и ни о чем и вынуждена была признать, что днем мне здесь было лучше. Октябрьская листва – постель неуютная. Предстояло подниматься, брести на свет, укладываться спать. Если удастся. А удастся ли, если, например, при входе на вас потянуло сквозняком, хотя балкон вы заперли? Если коренастая тень метнулась за выступ кирпичной стены? Что, Крайнев не выдержал пыток и выдал меня как сообщницу? Паша обнаружил сенсационную связь между Аристотелем, Георгом Пятым и Гитлером и явился проверить свои догадки по моим корягам? Измайлов вспомнил, что в пионерском лагере бывает родительский день и нагрянул? Все, хватит с меня приключений. Не всей же бригадой Балерины обидчики топчут балкон. А одному я сейчас шишку на башке построю, закачается. Яростно хлопнув дверью, я взбила покрывало и одеяло на кровати и шмыгнула в укромность между шкафом и стулом. Когда я приподняла голову, мужчина склонился над комом постельного белья. Тот момент. Я схватила стул обеими руками, подскочила и со всей дури врезала ему. А дури во мне скопилось немеренное количество.

Как я оказалась на лопатках, анализу не поддается. Удерживая меня колом локтя, ночной гость шарил по тумбочке, пока не нащупал лампу. Если он нанесет мне ответный удар по лбу этой штуковиной, я пропала. Тащить в процедурный кабинет будет незачем. Однако он просто засветил возможное орудие убийства.

– Вик, – ахнула я, – Вик, родной, прости, пожалуйста.

– Я соскучился, как старорежимный жених, – трагическим шепотом возвестил полковник. – Хотел преподнести сюрприз, хоть до утра побыть с тобой. А ты меня в шею.

– Непредсказуемый мой, я не думала, что это ты.

– Надеюсь, детка. С одной стороны, ты девушка явно честная. С другой, чем так нападать, разумнее спуститься в холл и поболтать до рассвета с дежурной.

– Вик, тебе плохо, ссадины, синяки? – суетилась я.

– Не беспокойся, Поленька, полые алюминиевые трубки и две картонки, этим не больно, – хорохорился Измайлов.

Бравый полковник распустил было руки, но я его отпихнула, закрыла балкон, плотно задернула шторы и заколола их в месте сближения тремя булавками.

– Преследуешь цель сделать меня онанистом? – полюбопытствовал Вик.

– Милый, я решила, что отшибла тебе лирический настрой…

– Своеобразные у тебя представления о локализации лирики в воздержанном мужском теле.

– Так отвыкла уже, не обессудь.

И я принялась вдалбливать своему милиционеру, будто за нами кто угодно может подсматривать.

– Что это?

Я сжалась в зародышевое состояние и, обмирая, проследила взгляд Измайлова. Господи…

– Это фиолетовое картофельное пюре с биточками. Мне Паша ужин притащил. Но я не могу.

– Паша?

Ну идиотка же, неисправимая идиотка. Зачем Пашу сейчас упомянула? Чтобы в ходе скандала сочетать мужской онанизм с женским? Я сбивчиво залопотала что-то про бандитизм, стаскивая джинсы. Оглянулась. И заплакала. Изголодавшийся без моей стряпни Измайлов уписывал остывшую санаторскую отраву. Однако когда я, взяв полотенце, пообещала принять душ, Вик живо проглотил последний имитирующий нечто мясное шарик и отсек меня от двери:

– Не уходи.

– Тут такое происходит, милый. Я должна тебе рассказать.

– В перерывах, все доклады в перерывах, – распорядился полковник.

Вот что значит поел человек…

Вик информировал меня о сыне и родителях лаконично, но исчерпывающе. Замялся и все-таки нанес последний словесный мазок:

– Севу и твою маму Игорь свозил в больницу. Малыш передал отцу подарки. Твой уже почти поправился.

– Ты мой, – премировала я его за великодушие.

И не прогадала. Измайлов объявил о сокращении перерыва. Может, на кухне осталась еще порция биточков?

Потом Вик курил и слушал. Для начала про коряги и домик над ключом. Должна же я была с кем-то поделиться восторгом. Он не поленился встать и исследовать группу кикимор. Я ждала восхищенных возгласов. А огрубевший Измайлов только взвесил в руке пепельницу и завороженно молвил:

– Ты прелесть. Если бы не уважение к примитивному искусству, могла ведь и этой деталью пня звездануть.

Я представила себе использование «детали пня» в качестве дубины. Нет, не решилась бы. Затем подробно изложила ему свои впечатления. Разумеется, я переиначила интимное притворство с Крайневым. Получилось, что Паша заснул, мы с Инной отправились ко мне, а Валерий – прошвырнуться вдоль здания. Я не столько оберегала Вика от беспочвенной нервотрепки, сколько пыталась соблюсти меру: мне предстояло фискалить на напарника.

– Наверное, это гадко, но меня смутило, как Крайнев произнес про труп спасавшегося коммерсанта: «Положим, гораздо левее»… Естественней было сказать: «Мне указали левее». И еще, Вик. Его слова о невезении здесь. Будто он каждый отпуск проводит в «Березовой роще».

– Не забивай головушку ерундой.

– Мне самой это неприятно. Так что, как велишь.

– Продолжай.

– Что?

– Покорствовать мне и потворствовать. Возбуждает.