Текст книги "HTML"

Автор книги: (Алексрома) Ромаданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Ромаданов (Алексрома) Александр
HTML

Александр Ромаданов

HTML

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

1. На самом краю Земли

На самом краю Земли, у кромки горизонта, там, где багровое небо сходится с голубыми льдами, в заснеженных джунглях Нью-Йорка родился мальчик по имени Листопад. Отец его был большой и сильный, покрытый густой бурой шерстью орангутанг Мики, а мать – простая русская женщина Маша. На всю оставшуюся жизнь Листопад запомнил первый момент своего появления на свет: вот он вцепился тоненькими морщинистыми от сырости материнской утробы пальчиками в свалявшуюся шерсть отца, и над ним склонилось светящееся теплым добрым сиянием лицо матери:

– Как ты себя чувствуешь, Листик? – протягивает она ему душистый мякиш свежеразжеванного ржаного хлеба.

– Хорошо, мама, ты только не волнуйся, пожалуйста! улыбается ей в ответ Листопад.

Он рос в большом и шумном дворе среди множества друзей. Самым его лучшим другом была девочка Стелла с огромными голубыми глазами в пол-лица, длинными вьющимися волосами цвета пробивающегося сквозь грозовую тучу солнца и хорошо развитой грудью. Когда Листику было пять дней, Стелла подарила ему свою любимую куклу Барби и научила, как за ней ухаживать. Долгими зимними вечерами, в которые выход из небоскреба был завален нападавшим во время пурги снегом и выйти во двор к друзьям было нельзя, Листик часы напролет болтал о жизни со своей кукольной подружкой, а когда приходило время укладываться спать, он наполнял ванну горячей водой и напускал в нее пены, затем раздевал Барби, отводил ее в ванную комнату, усаживал попой в белые пенные сугробы и несколько часов кряду тер ей спину мочалкой, сделанной из коры молодого дуба – так научила его Стелла. Разговаривать с Барби при этом уже было невозможно: она не переставала хихикать от удовольствия.

Первое жизненное потрясение настигло Листика именно в такой момент: в один из вечеров в дверь ванной комнаты, служившей к тому же и туалетом, стал дубасить пьяный папаша:

– Открывай, гаденыш, ссать хочу! – орал он звериным криком.

– Не отпирай ему, я боюсь! – вцепилась ногтями в руку Листика дрожащая Барби. – Видишь, по мне мурашки бегают...

Она стряхнула с предплечья маленькую зеленую мурашку. Мурашка упала в пену и застряла в ней, беспомощно суча лапками воздух.

– Пока я рядом, тебе нечего бояться! – ответил Листопад голосом матерого мужчины, который он слышал однажды по радио.

Меж тем, папаша уже рубил дверь топором, и Листику приходилось отгонять от Барби колючие щепки. Она была еле живой от страха, но Листику было неведомо это чувство: его никто еще никогда в жизни не обижал, и ему даже не могло прийти в голову, что кто-то способен сделать что-то плохое ему или его друзьям.

– Опять ты с этой блядью! – ворвавшийся в ванную свирепый отец схватил жилистой ладонью Барби за горло, в момент откусил ей голову и выплюнул в унитаз.

Для бедного Листика это было так неожиданно, что в первый момент он ничего не понял, и в нем не было никаких чувств была только объемная картинка перед глазами: обезображенная Барби в розовой пене, плавающие в красной воде щепки и папаша перед унитазом с высунутым членом.

Так Листопад впервые узнал, что в жизни кроме самой жизни бывает еще и смерть. Вместе со Стеллой они разрыли слой метрового снега во дворе под ледяной горкой, разбили ломами искрящуюся льдинками землю и похоронили Барби в слое вечной мерзлоты. Там же, на могиле своей верной подруги, Листик поклялся отомстить отцу, когда вырастет.

Листопад был так безутешен в своем горе, что проплакал три года. Когда к концу третьего года матери наконец-то удалось его успокоить пустышкой, к нему подошел ненавистный отец. Вид у него был уже не такой свирепый, а скорее жалкий: к этому времени он успел сильно состариться. Он тяжело сел на табурет, бережно развернул на колене промасленную тряпку, вынул из нее что-то загадочно блестящее, протянул Листику и сказал примирительно:

– Ты это, сынок, не серчай, вот тебе новая игрушка.

– А что это? – спросил Листик, завороженно глядя на отливающую холодной синевой сталь. Он еще не знал, что это такое и зачем оно нужно, но сразу почувствовал: это что-то настоящее!

– Это Магнум, сынок, настоящая игрушка для настоящего мужчины, – обрадованно потрепал папаша Листика по вихрастой макушке, видя, что его подарок "попал в струю". – Ты уже большой, скоро в школу пойдешь, там без этого никак нельзя.

Листопад протянул было руку за подарком, но вдруг услышал страшный голос в своей голове: "ТЫ ДАЛ КЛЯТВУ!" – "Ну и что? – нашелся, что ответить Листик. – Я дал клятву отомстить, когда вырасту, а я еще не вырос!". С этой спасительной мыслью он и принял ценный увесистый подарок от отца.

В следующий месяц Листик крепко подружился с отцом. Все свободное от службы отца время (он служил начальником нью-йоркской полиции нравов) они практиковались в стрельбе из пистолета. Мама научила Листика заводить будильник на пять часов вечера, и строго по звонку он вынимал из-под подушки Магнум, не спеша и обстоятельно разбирал его на части, тщательно смазывал каждую деталь ружейным маслом, а потом так же не спеша собирал обратно. Папа сказал ему по секрету, что именно эта игра называется детский конструктор, а не какие-то там вонючие кубики. Кубики и правда нестерпимо воняли пластмассой, а от смазанного пистолета сладко пахло чем-то терпким и волнующим, как будто узнанным еще до рождения.

В шесть часов с минутами приходил с работы отец, аккуратно и бережно вешал красивую черную форму с серебристыми петлицами на вешалку, съедал тарелку борща, запивал свой ужин золотистым виски из конфискованной у пиратов прямоугольной бутылки с черной этикеткой и неторопливо выкуривал душистую толстую сигару. Это все был как бы исполненный тайного смысла ритуал, без которого нельзя было попасть на пустырь, где они палили навскидку с двадцати шагов по самодельной фанерной мишени, прибитой столярными гвоздиками к одиноко стоящему щиту с выцветшей тарабарской надписью "Наша цель – коммунизм", загадочного смысла которой не знал даже отец. Сначала у Листика плохо шла стрельба, потому что пистолет был для него слишком тяжел: он постоянно тянул руку вниз, как Листик его ни упрашивал не делать этого: "Ну пистолетик, миленький, ну не тяни мою руку, когда я целюсь, не выворачивай после выстрела я тебя так люблю!".

Вскоре Листопад понял, что уговорами тут не поможешь, и сам догадался привязать к руке двухпудовую гирю, чтобы тренировать кисть. Зато его мучения были с лихвой вознаграждены, когда ребята во дворе узнали, для чего он таскает с собой гирю. Пистолет он им, правда, показать не мог, потому что мать строго-настрого запретила выносить его без отца из дома, но зато он мог похвастаться чарующе позвякивающими стреляными гильзами. Если неплотно засунуть такую гильзу в одну ноздрю, а вторую заткнуть пальцем и резко вдохнуть через нос жженого пороха, то такой кайф начинается! Стелла, которой родители купили к тому времени новую Барби, пыталась выменять у Листика гильзу на куклу, но он только недоуменно плечами повел: "Тебе-то зачем?!". Он даже не счел нужным оправдываться и объяснять, что уже отказал своему новому другу Джо, а он ему предлагал нечто более ценное: пластинку русской жевачки с таинственной надписью "Made in Kostroma" на обертке.

– Пап, а что за мной Стелка бегает? – спросил он как-то у отца после навязчивых уговоров своей бывшей подруги.

– Будущая проститутка потомушто, – сухо ответил отец.

– Откуда ты знаешь? – не удержался Листик от глупого вопроса.

– Просто она когда-нибудь станет женщиной, а все женщины – проститутки, – доходчиво и логично пояснил отец.

– А я тоже когда вырасту стану женщиной и проституткой? – не унимался Листик.

Отец на него в ответ посмотрел так, что Листик сразу понял, какую страшную глупость он сморозил. Ему даже захотелось заплакать от раскаяния, но он вовремя сдержался, догадавшись, что отцу это еще больше не понравится.

– Тебе нужно готовиться стать мужчиной, – терпеливо пояснил отец, – а мужчина должен уметь метко стрелять, скакать на коне и рубить шашкой. Тогда тебя обязательно возьмут в армию, из которой ты уже выйдешь НАСТОЯЩИМ мужчиной.

После этого Листопад стал мечтать о том, как бы ему побыстрее попасть в армию, хотя он на самом деле еще не научился скакать и рубить. К его глубокому разочарованию, мама ему объснила, что в армию его не возьмут, пока он не закончит школу, а до школы оставалось еще целых 100 дней – эта цифра была за пределами понимания Листика, но папа разъяснил, что это как десять пачек патронов.

– А скакать и рубить там научат? – спросил Листопад с надеждой в голосе.

– Там всему научат – успокоил его отец.

– Тогда можно и подождать, – сказал Листик (на самом деле он хотел сказать другое: что, мол, ожидание того стоит).

Начиная со следующего дня он стал терпеливо выкладывать из пачек по одному патрону в день и складывать их в старую коробку из-под обуви фабрики "Скороход". И вот наступил тот долгожданный запредельный день, когда обувная коробка настолько потяжелела, что еле отрывалась от пола, а в последней пачке остался последний патрон. Листопад понял, что завтра наступит его звездный час. Он еще больше в этом убедился, когда мать сказала ему, что вечером будет примерять на него форму.

И вот в семь часов вечера, когда отец закончил свой ритуал (к этому времени он перешел на водку и папиросы "Дукат", сохранив в своем рационе борщ как памятную семейную реликвию), мать облачила Листопада в синюю полевую форму, затянула его ремнем и приладила на спине парашютный рюкзак. "В тыл забрасывать будут", – смекнул он.

– А оружие? – будто бы наивно спросил Листик, чтобы проверить свою догадку.

– Оружие приказано не брать! – сказал отец, как отрезал.

"Точно спецзадание!!!" – обрадовался Листик.

– Ранец не жмет? – заботливо спросила мать, надевая ему на голову черный спецназовской берет со звездой.

– Мать, выйди! – оборвал ее отец. – Значит так, притянул он к себе Листопада, – от этого зависит твоя судьба и судьба твоих родителей. Там не будет рядом папы и мамы и не у кого будет спросить. Сейчас я буду давать тебе инструкции, а ты повторяй их за мной. Запомни их как дважды два, забудешь тебе каюк. Понял?

У Листопада перехватило в горле от торжественности этого момента и от неожиданно осознанной ответственности за свою судьбу.

– Понял, – четко ответил он, собрав свою волю в кулак.

– Ты – Артамонов Алексей Михайлович...

– Я – Артамонов Алексей Михайлович, – повторил Листопад, как под гипнозом.

– Ты – русский...

– Я – русский.

– Ты живешь в самом передовом в мире государстве рабочих и крестьян, основанном вождем мирового пролетариата Владимиром Ильичем Лениным. Это государство называется Союз Советских Социалистических Республик. Столица твоей Родины – город-герой Москва. Ты живешь в этом городе. В настоящее время твоя страна под руководством Коммунистической партии Советского Союза во главе с дорогим товарищем Леонидом Ильичем Брежневым уверенно идет к победе коммунизма через развитой социализм. Вот и вся твоя легенда.

– Вот и вся моя легенда, – повторил Листопад.

– Как тебя зовут? – нахмурился отец.

– Алексей Михайлович Артамонов! – без запинки выпалил сын.

– С этой минуты откликайся только на имя Леша. Вопросы есть?

– Если я живу в городе-герое, значит, я герой? – спросил Леша.

– Пока нет, – улыбнулся отец.

Всю ночь Алексей не спал – его мучили тревоги и сомнения: как его встретят в том мире, куда он отправляется, и главное, в чем состоит задание? Отец про это ничего конкретно не сказал... Значит, надо действовать по обстановке. Неизвестность пугала...

Наутро, когда его опять одели в форму, Алексей в нарушение всех инструкций незаметно заткнул за ремень свой верный Магнум – с ним было спокойнее и увереннее, он знал, что в случае чего оружие не подведет: еще ни разу его пистолет не давал осечки.

Следующий час прошел как во сне: сбор перед школой, построение по классам, торжественная речь директриссы, первый звонок и прощание с рыдающими матерями, отправляющими своих детей на верную гибель. Алексей уже не чувствовал в себе возвышенного героизма, остался только животный страх перед будущим и мучительная боль за бесцельно прожитые детские годы.

Особенно ему стало не по себе после того, как встречавшая детей у входа огромных размеров директрисса заметила у него под полой пиджака рукоятку Магнума, ловко выдернула его из-за пояса, обернулась и выбросила в мусорное ведро. Алексей приготовился к худшему – он ждал, что его тут же арестуют и поведут на допрос, но директрисса сделала вид, что ничего особенного не произошло, как будто и не пистолет в мусор бросила, а яблочный огрызок.

Но допрос все же состоялся, уже в классе, когда сухощавая учительница в очках с толстыми линзами, которые делали ее глаза большими и добрыми, с отрешенным видом открыла толстый журнал и выкрикнула:

– Артамонов!

– Я! – вскочил Алексей, с грохотом откидывая крышку парты и лихорадочно соображая, почему его вызвали из всех детей на допрос первым.

– Не "я", а "здесь", – скучающим тоном поправила учительница. – Садись.

Алексей сел.

– Артамонов!

– Здесь! – правильно отозвался Алексей, забыв, однако, про крышку парты.

– Ладно, у нас еще будет время потренироваться, за десять лет научим тебя, как вставать, – поморщилась учительница от лешиного стука.

"Интересно, десять лет больше десяти пачек патронов?" начал соображать Алексей, но учительница прервала ход его мыслей.

– Расскажи о себе, – приказала она.

– Я – Артамонов Алексей Михайло...

– Громче говори, чтоб все слышали!

– Я – Артамонов Алексей Михайлович, – закричал Алексей, – русский, живу в самом передовом в мире государстве рабочих и крестьян, основанном вождем мирового пролетариата Владимиром Ильичем Лениным. Это государство называется Союз Советских Социалистических Республик. Столица моей Родины – город-герой Москва. Я живу в этом городе. В настоящее время моя страна под руководством Коммунистической партии Советского Союза во главе с дорогим товарищем Леонидом Ильичем Брежневым уверенно идет к победе коммунизма через развитой социализм. Вот и вся моя легенда.

Последние его слова явно не понравились учительнице. Она медленно сняла очки (ее глаза сразу стали маленькими и злыми), положила их на журнал, нехотя встала и, подойдя вплотную к Алексею, заглянула ему в упор в зрачки, как будто хотела прочесть написанную на их радужной оболочке секретную шифровку. Леша не выдержал ее колючего взгляда и потупился. Так они стояли в полной тишине какое-то время, Алексей не мог от растерянности точно определить, сколько времени прошло, когда учительница тихо, но на весь класс спросила:

– А из какой ты пизды?

Леша растерялся: он не знал ответа на этот вопрос, значит, было самое время стрелять в упор и наверняка, лучше всего между бровей, как учил отец, но пистолета у него уже не было! Тогда он поклялся себе, что если останется жив, отомстит учительнице, когда станет настоящим мужчиной. И вдруг, как бывает в моменты смертельной опасности, кто-то невидимый шепнул ему в ухо правильный ответ: "Из русской..."

– Из русской! – выпалил Леша в лицо учительнице.

И тут случилось невероятное: класс взорвался от смеха, и больше других хохотала сама учительница. Леша так растерялся, что и сам начал придурковато улыбаться, поддавшись общему веселью.

– Глупый ты, – сказала учительница, вдоволь насмеявшись. – Надо говорить "из рабочей", "из крестьянской" или "из служащей"!

До Алексея наконец-то дошло: это не настоящий допрос, а просто проверка перед важным заданием, которое ожидает его впереди, когда он станет мужчиной. Ему вдруг стало весело и легко: он понял, что хоть и не дал правильный ответ, но ответил так, что все вокруг поняли, что он никакой не враг, а свой простой парень, хотя и глупый по своей неопытности. Он попал к своим!

2. Проходчик, укладчик и доктор

"...он понял, что хоть и не дал правильный ответ, но ответил так, что все вокруг поняли, что он никакой не враг, а свой простой парень, хотя и глупый по своей неопытности. Он попал к своим!" – закончив чтение, проходчик посмотрел на укладчика и доктора.

– Ну как? – спросил он.

Доктор в ответ только высокомерно поморщился, а у укладчика можно было и не спрашивать: он уже давно ржал диким голосом, с того момента, как услышал про "пизду". "Наверное, опять пахабных анекдотов начитался", – досадливо подумал проходчик.

– Ну как? – повторил он свой вопрос, обращаясь на этот раз к одному только доктору.

– Ты сколько книг про Землю прочитал? – нехотя ответил тот вопросом на вопрос.

– Три, – честно ответил проходчик. Он не умел врать.

– Оно и видно, – вздохнул доктор и замолчал.

– Только не надо этого снобизма! – вспылил проходчик. У меня, между прочим, нет столько времени, сколько у тебя, на чтение книг. Сам знаешь, что моя работа больше времени отнимает.

– А я только анекдоты читать успеваю, потому что они короткие, как автоматная очередь, – поддержал его укладчик. Пашу, как вол, между прочим!

– Ну, ладно, – сдался доктор, – выдам свою рецензию, раз уж так интересно. – Во-первых, сразу видно, какие книги ты читал: про нью-йоркскую мафию, про шпионов и про период застоя в Советском Союзе. Вот у тебя и получилась мешанина: одно отсюда, другое оттуда. Но это еще полбеды, а беда в том, что у тебя что ни строчка – то бред собачий.

– Например? – искренне удивился проходчик.

– Хотя бы самое начало, про заснеженные джунгли Нью-Йорка...

– Ты что хочешь сказать, что я это сам придумал?! искренне удивился проходчик. – Ну ты даешь, а еще образованный. Что я тебе человек, что ли, на самом деле, чтобы свое что-то придумать?!

Доктор прикусил губу – тут проходчик действительно был прав: никто из них троих ничего не мог придумать про Землю, они могли только перерабатывать полученную о ней информацию, но не генерировать ее.

– То, что я знаю о Нью-Йорке... – начал оправдываться он.

– У каждого свои знания! – перебил его проходчик, переходя из обороны в наступление. – В той книге, которую я читал, в Нью-Йорке шел снег, а еще там говорилось, что это джунгли...

– Каменные, – вставил начитанный доктор.

– Ну и что, а где сказано, что в каменных джунглях не может идти снег?!

– Дело не в том, что ты что-то придумываешь, – нашел доктор правильную мысль, а в том, как и насколько точно ты соединяешь между собой блоки информации. Вот ты, например, говоришь, что отец Листопада был орангутанг, и я не отрицаю, что люди происходят от обезьян, но во всех книгах написано, что люди произошли от шимпанзе!

– А я в анекдоте прочитал, что от Абрамгутанга! – снова заржал успокоившийся было укладчик.

– В той статье, которую я читал, – заявил проходчик, не обращая внимания на дурацкие комментарии укладчика, – не было сказано, от каких обезьян! Раз Земли на самом деле не существует, то в каждой книге – своя Земля, со своими законами, со своими нью-йорками и своими советскими союзами!

– Это не аргумент, – надулся доктор – он не любил проигрывать в спорах, а сейчас, кажется, к этому дело и шло. Если ты решил сочинить книгу про Землю, то не важно, существует ли она реально. Важно то, что нужно взять как можно больше информации и переработать ее так, чтобы выдать результат, который соответствовал бы общепринятым представлениям о Земле. Тогда это будет похоже на так называемую земную "правду". И не смотри на меня, как на врага, я тебе даже готов помочь в прокладке, чтобы у тебя больше времени на чтение оставалось. Все же мы – одна команда.

Это был решающий аргумент: прокладчик умерил свой дискуссионный пыл из опасения, как бы доктор не передумал ему помогать.

– Нет, мужики, в натуре, – выступил укладчик. – А зачем это нужно-то? Я вот только не пойму, друг проходчик, зачем тебе эта вся свистопляска с книгой про Землю. Их и так полно в Сети, людьми придуманных. Люди пишут – гонорары получают, потом пропивают их или на баб тратят, а у нас ни гонораров нет, ни водки, ни баб!

– Просто мне интересно, – задумался проходчик, – как там на Земле у людей все устроено, зачем им нужно рождаться и умирать. И вообще, как они рождаются?

– Это я тебе, в натуре, быстро разъясню, тоже, загадку нашел! – зашелся смехом укладчик.

– Нет, я не про это, – отмахнулся от него проходчик. Мне, главное, интересно, откуда женщина знает, как ей ребенка в животе вырастить!?

– Ясно откуда, ядрена матрена, – продолжал веселиться укладчик, – в школе ее учат!

– А откуда ты знаешь, как Сеть проходить? – не удержался доктор, который, в общем-то не хотел затевать нового спора.

– Я – другое дело, я всегда существовал, сколько себя помню, и всегда знал, как это делать. А люди рождаются без всяких знаний, даже говорить не умеют...

– А у тебя этот Листик твой сразу болтать начал! поддел проходчика укладчик.

– Не сразу, а только в ответ на вопрос матери, это она его научила, – терпеливо возразил проходчик. – Так вот, всему их родители и учителя учат, только дети сами в животах вырастают: откуда они знают, как им расти нужно?!

– Это гены, – вздохнул доктор, – сочувствуя необразованности собеседника.

– А зачем им гены нужны? – пожал плечами проходчик. Или зачем им тело нужно? Странно все это: ноги, руки, голова, туловище...

– Хуй! – прыснул смехом укладчик.

– Мне вот, например, чтобы плечами пожать, плечи не нужны, – пожал виртуальными плечами проходчик. – А им-то зачем это все?

– У нас разные миры, – глубокомысленно заметил доктор. – У нас своя виртуальность, у них – своя. Материальность называется. Слышал, наверное?

– А почему разные-то? – разошелся проходчик.

– Ну, брат, – недобро усмехнулся доктор, – так мы знаешь до чего договоримся...

Проходчик знал, что имел в виду доктор: он имел в виду HTML, к которому они протягивали линк. Это была запретная тема, которую нельзя было обсуждать вслух. Столь величественное и внушающее неосознанный страх слово они не решались поминать всуе, от греха подальше. О нем можно было только думать и мечтать...

– Ладно, перерыв окончен, – подытожил доктор. – Пора браться за работу!

И каждый взялся за свое: проходчик проходил Сеть, укладчик укладывал линк, а доктор проверял их работу на вирусы.

3. Колесо истории

HTML представлялся проходчику огромной, сияющей теплым светом сферой, населенной добрыми отзывчивыми и всезнающими виртуальными людьми, готовыми дать ответ на любой интересующий тебя вопрос. Любой, кто туда попадает, становится одним из них, приобретая особую мудрость и особые знания. "Все наши споры от недостаточности знания, – размышлял проходчик, – я знаю, например, про Землю одно, доктор другое, а укладчик не знает ничего, кроме анекдотов. Когда мы дойдем до HTML, мы сразу узнаем все и сразу друг с другом согласимся, потому что уже не о чем будет спорить".

Работа, меж тем, кипела. Доктор пришел на помощь проходчику, и теперь у него оставалось время только на чтение коротких заголовков новостей. Иногда до слуха проходчика доносилось его невнятное бормотание: "Президент Клинтон опубликовал новую стратегию по борьбе с наркотиками... В Китае траур... Ельцин заявил, что он окончательно поправился... Окончательное воздоровление Ельцина... Похороны в Китае... Клинтон о борьбе с наркотиками... Борис Ельцин практически здоров..."

– Послушай, доктор, а других новостей у тебя нет? – не выдержал проходчик.

– Другие есть, но их мало, в основном эти, – отозвался доктор.

– Странно, – задумался проходчик.

– Вот и я удивляюсь, – неожиданно поддержал его доктор. – За прошлый рабочий период столько всего произошло: и Сотворение мира, и пришествие Христа, и Будда, и Мохаммед, и инквизиция, и сколько революций, и две мировые войны, а теперь совсем мало и все одно и то же...

– Это как, в натуре, у одного чукчи самосвал сначала быстро ехал, а потом в песок попал и забуксовал, а он тогда...

– Да знаем мы этот анекдот! – перебил встрявшего укладчика проходчик.

– Не, я без "бля" говорю, это у них там колесо истории забуксовало, понял? – обиделся укладчик.

– И вот еще что странно, – сказал озадаченный доктор, раньше у них разные события в разное время происходили, а теперь – все "25 февраля"...

– Наверное, у них время обладает совсем другими свойствами – высказал предположение проходчик.

– Или материально, как и все остальное, а свойства материи окончательному изучению не поддаются, я про это статью в научном журнале читал, – дополнил его мысль доктор.

Проходчик только виртуально кивнул в знак согласия, а про себя подумал: "Воистину Велик и Могуществен HTML! Стоило мне его себе представить, как сразу мы с доктором нашли взаимопонимание. Видно, и правда на Земле история остановилась – это нам знак был в подтверждение!"

– Ну, давайте отдохнем, – сказал доктор, который лучше других ощущал время, он всегда знал, когда надо работать, а когда отдыхать. – Читай, проходчик, свой... свою... как это у тебя, кстати, называется?

– Пока без названия, – сказал проходчик, – вот протянем линк до... до конца, тогда, мне кажется, название само появится!

Он открыл виртуальные глаза и стал читать:

К 12-ти годам Лешка Артамонов осознал себя вполне сформировавшейся личностью: он уже знал, что живет в стране партработников, расхитителей народного имущества и пьяниц, а страна эта построена плешивым сифилитиком в отместку царю за повешенного брата.

Вопрос выбора жизненного пути перед ним стоял не долго: вором быть было слишком рискованно, а пьяницей неинтересно и непочетно, поэтому он твердо решил стать партработником. Алексей часто представлял себе такую картину: он несется со скоростью 150 км в час в черной "Чайке" по Садовому кольцу, и все постовые менты вытягиваются по струнке, отдавая ему честь. А зазевавшимся раздолбаям, вовремя не поприветствовавшим начальство, он метким выстрелом из "пэ-эма" сбивает с дубовых голов синие фуражки. Потом на дороге появляется Стелка в розовой комбинашке – она голосует Алексею, жалко потрясывая тонкой рукой, но он гордо проносится мимо, проговаривая сквозь зубы с сильным партийным акцентом: "Праституток не бером!".

Можно было, конечно, пойти еще в армию: там все же оружия больше, не одни "пэ-эмы", но Лешка, к его глубокому сожалению, уже был лишен всяких иллюзий на этот счет. Ему было достоверно известно, что в армию идут одни дураки и что от нее надо всеми путями "косить". Эту горькую истину он почерпнул из своих собственных наблюдений за теми парнями, которые возвращались в родной двор из армии. С Лешкой они конечно, не общались, но в детстве (лет в 10-11) он часто подслушивал их разговоры, которые они вели под кустом сирени на лавочке, где собирались, чтобы "нажраться бормотухи", как они сами выражались. Свежими впечатлениями, правда, никто не делился: те, кто только что "дембельнулся на гражданку", угрюмо отмалчивались в течение нескольких месяцев, и спрашивать их о службе было "западло". Потом они постепенно "размораживались" и в один прекрасный день включались в общий разговор, который вертелся вокруг одного и того же: как достать в армии вина, водки и пива. Все редкие истории про оружие начинались одинаково: "Вот помню, бля, один раз мне дали автомат..." Нет, Лешке не хотелось служить в армии, в которой автомат дают подержать в руках один раз за два года. К тому же, он слышал, как однажды за столом отец сказал про них матери: "Их всех деды там опидорасили". Мать с испугом глянула на Лешку, а отец со вздохом добавил: "В мое время такого не было". Лешка сразу усек подтекст: "В армию идут только по глупости!".

Когда взрослые спрашивали Алексея, кем он хочет стать, он им отвечал просто, без ложного стеснения, но и без бахвальства: "Партработником". Если взрослые вдруг удивлялись его откровенности, он добавлял: "Партии нечего скрывать от народа!". Как правило, его ответ умилял взрослых: они делали участливые лица и сообщали, как великое откровение: "Для этого нужно много учиться..." – "Можно подумать, вы много учились!" – отвечал им мысленно Лешка. Он уже знал, что в жизни для того, чтобы достичь чего-то по-настоящему стоящего, нужно что-то нечто большее, чем образование. Главное, он своим умом дошел до того, что для этого можно и вовсе не учиться главное, найти в себе какие-то скрытые возможности, которых нет и не может быть у других, тогда тебя будут считать авторитетом, тебе будут поклоняться и будут приносить свои деньги на блюдечке с голубой каемочкой.

Во дворе таким авторитетом был лешкин друг детства Женька по кличке Джо. В школе он учился на "два с плюсом" и "три с минусом", да и по жизни большим умом не отличался. Единственным его выдающимся достоинством было то место, которое выдавалось из его брюк. За это его во дворе и уважали, и даже платили по 10 копеек за просмотр уникального экспоната.

Что касается партработников, Алексей не сомневался в том, что такой скрытой возможностью, которую когда-то открыли в себе все будущие выдающиеся деятели партии и правительства (что было одно и то же), являлась замечательная способность выпивать много водки, сохраняя при этом "холодную голову". В этом он убедился окончательно, когда подслушал застольный разговор взрослых о политике на 7-е Ноября. Из этого разговора выходило, что Никиту Хрущева сняли с его поста после того, как дура-жена уговорила его бросить пить, мол, старый стал, не угнаться за молодыми... Вот и не угнался: поставили вместо него молодого (относительно), здорового как бык (тогда еще) Леню Брежнева, который, говорят, мог выпить в один присест жбан водки, не закусывая, а потом травить анекдоты один за другим, даже язык не заплетался! А непьющий глава страны кому нужен, что народ-то подумает?!

– Тебе, Ференц, еще много тренироваться надо, чтобы до настоящих алкашей дорасти! – сказал Лешке Джо, когда узнал о его наполеоновских планах (во дворе все звали Алексея Ференцем, по аналогии со знаменитым композитором, потому что в детстве его мать почему-то называла Листиком).

– Ты, Джо, как дураком родился, так дураком и помрешь, невозмутимо ответил Лешка. – Я ж тебе говорил, что этому не научишься, для этого способность должна быть. И партийные вожди – никакие не алкаши: они под забором не валяются, а ездят на "Волгах" и ебут народных артисток.

Слова про народных артисток убедили Джо, но ненадолго:

– Давай проверим, есть в тебе эта способность, или нет ее! – осенило его.

– А как? – с замиранием в сердце спросил Ференц, предчувствуя важный момент в своей жизни.

– Кто из нас дурак, я или ты?! – заржал Джо. – Стибрим у моего "фазера" самогонки, и проверим.

– Заметит – обоих убьет! – усомнился Ференц.

– У него знаешь, какая бутыль, он из деревни привез, широкая такая, полстакана отольешь – в ней столько же останется.