Текст книги "Идеальный парень"

Автор книги: Алексис Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава 10

В моей жизни это уже стало нормой: как только я собирался на бранч с симпатичным, хотя и немного вредным парнем, так обязательно звонила мама.

– Я тут немного занят. – В данном случае слово «занят» означало, что я стоял в одних штанах и пытался решить, как мне сегодня одеться, чтобы сразу с порога дать Оливеру понять: «Я сексуальный, но респектабельный, так что обещаю, я больше не буду пытаться ни с того ни с сего целовать тебя, но если ты вдруг передумаешь, только скажи об этом». Может быть, шерстяной свитер? Уютный и такой приятный на ощупь?

– Люк, – в ее голосе слышалась тревога, на которую мне не хотелось бы обращать внимание, – ты должен немедленно приехать.

– Насколько немедленно? – Я, к примеру, успею съесть по паре тостов с яйцами бенедикт в компании с привлекательным барристером?

– Пожалуйста, mon caneton. Это очень важно.

Ну ладно. Ей все-таки удалось заставить меня прислушаться. Дело в том, что у мамы каждые полчаса происходила какая-то катастрофа, но, как правило, она сама могла отличить ситуации вроде «Корова проглотила часы Джуди» от «С потолка льется вода». Я тяжело опустился на край кровати.

– Что случилось?

– Не хочу говорить об этом по телефону.

– Мама, – спросил я, – тебя похитили?

– Нет. Тогда бы я кричала: «На помощь! Меня похитили!»

– Или ты не можешь этого сказать, потому что похитители тебе не разрешают.

Она раздраженно фыркнула.

– Не говори глупостей. Наоборот, похитители потребовали бы от меня рассказать о похищении, иначе какой бы во всем этом был смысл? – Она ненадолго замолчала. – Лучше бы ты спросил: «А не подменили ли тебя на робота-полицейского из будущего, который хочет меня убить?»

Я удивленно заморгал.

– Так вот что с тобой сделали?

– Нет. Но именно так я бы тебе сказала, если бы меня подменили на робота-полицейского из будущего, который хочет тебя убить.

– Знаешь, я собираюсь на свидание. С одним парнем.

– Я рада за тебя, но дело срочное.

– Мама, – твердо сказал я, – это странно. Что все-таки случилось?

Последовала пауза, и параноик во мне мысленно уже был готов просить у воображаемых похитителей дальнейшие инструкции.

– Люк, послушай меня. Это совсем не так, как раньше, когда я могла попросить тебя срочно приехать, потому что моей жизни угрожает опасность, хотя на самом деле просто нужно было поменять батарейку в датчике дыма. Впрочем, я действительно могла погибнуть. Я уже старая, и к тому же – француженка. Я постоянно засыпаю с зажженной сигаретой. И потом, он издавал такие противные звуки. Прямо как в Гуантанамо.

– И как там было в Гуант… а, забей.

– Пожалуйста, приезжай. Ты уж извини меня, но придется тебе поверить мне на слово.

Ну вот и все. Как ни крути, мама была для меня важнее всех остальных.

– Я постараюсь побыстрее.

Я знал, что по-хорошему, мне стоило позвонить Оливеру и постараться все объяснить. Но я понятия не имел, как и что я ему скажу. «Привет, у меня очень близкие отношения с матерью, которые со стороны могут показаться странными и даже нездоровыми, поэтому я вынужден отменить наше с тобой свидание, на которое буквально напросился»? Но, увы, я был трусом, поэтому написал просто: «Не смогу прийти. Не могу объяснить почему. Прости. Хорошего бранча!»

Затем я быстро сменил свой прикид с «я иду на свидание и пытаюсь спасти свою репутацию» на «я готов к чему угодно: от смерти кого-то из родственников до прорыва канализации» и отправился на вокзал. Я уже был в поезде, когда позвонил Оливер. Я поморщился, а затем переключил на автоответчик. Он отправил мне голосовое сообщение. Кто, на хрен, так делает?

Джуди ждала меня около станции в Эпсоме в своем древнем зеленом Lotus seven. Я согнал с сиденья двух спаниелей, а третьего посадил себе на колени.

Она надела огромные автомобильные очки.

– Все на борту?

Я давно уже понял, что на самом деле этот вопрос всегда был лишним – ей было все равно. Она вдавила в пол педаль газа с таким энтузиазмом, что, если бы я не успел «взойти на борт», она просто размазала бы меня по дороге.

– Как мама? – крикнул я сквозь шум ветра, рев двигателя и радостное повизгивание спаниелей.

– Ужасно расстроена.

У меня перехватило дыхание.

– Черт. Что случилось?

– Яра София поет, не попадая под фонограмму. И ее это ужасно разозлило.

– А в реальном мире?

– О, с Одиллией все хорошо. Она в отличной форме. Ясный взгляд. Пушистый хвост, мокрый нос, блестящая шерстка и все такое.

– Почему же она была так расстроена, когда мы говорили по телефону?

– Ну, она немного в шоке. Сейчас сам увидишь.

Я убрал одного из спаниелей, устроившегося у меня в паху.

– Слушай, я тут с ума схожу от волнения. И буду тебе очень благодарен, если ты расскажешь, что все-таки случилось.

– Тебе не из-за чего париться, старина. Но боюсь, что сейчас мне лучше последовать примеру папы.

– Чьего папы?

– Да чьего угодно. Есть такое старое выражение: «Будь как папа, береги маму».

– Что? – Должен отдать Джуди должное, она смогла отвлечь меня от неминуемой загадочной катастрофы.

– Прости. Возможно, теперь уже неполиткорректно так говорить. Наверное, лучше перефразировать: «Будь как папа, держи свои чувства в узде» или как-то так. – Она задумалась на минуту. – Или, у вас, гомосексуалов, это должно звучать как: «Будь как папа, береги папу». Хотя тут окончательно можно запутаться.

– Ага, такие фразы любят печатать на футболках: «Некоторые любят все запутывать. Не обращай внимания».

– Ладно. Знаю, все это немного волнительно, но не падай духом, я постараюсь довезти тебя побыстрее.

– Да все в порядке. Не торо…

Она прервала мои возражения, резко прибавив скорость. Следующие десять минут я делал все, чтобы не умереть, жонглировал спаниелями и мотался из стороны в сторону по салону, пока мы с ужасным креном взлетали на гору и спускались вниз в долину, а затем мчались по извилистым проселочным дорогам мимо деревень, которые до нашего появления в них производили впечатление сонных.

Взвизгнув тормозами, машина остановилась около маминого дома. В нем когда-то располагалась почта, теперь же это был милый частный дом. У него было собственное прозвище – «Старая почта», а дорога, в самом конце которой он находился, называлась «Старая почтовая дорога». Старая почтовая дорога выходила к Главной дороге, от которой, в свою очередь, разбегались Мельничная дорога, Дорога к дому пастора и Дорога к трем полям.

– Мне надо отлучиться, – заявила Джуди. – Хочу поговорить с одним типом насчет его бычков. Знаешь, я очень люблю коров.

Она с ревом сорвалась с места и умчалась под лай спаниелей.

Я открыл калитку и пошел к дому через слегка заросший сад. Я не имел ни малейшего представления, что меня там ждет.

И уж меньше всего ожидал увидеть Джона Флеминга.

Первая мысль – у меня галлюцинации. Я видел его, когда был совсем маленьким, но совершенно не запомнил. Так что, по существу, в первый раз лично встретился со своим, если так можно выразиться, отцом. И совершенно не понимал, как реагировать – передо мной оказался просто какой-то незнакомый мужчина, даже не потрудившийся снять в помещении шарф. Они с мамой сидели в противоположных концах гостиной и производили впечатление людей, которым давно уже было нечего сказать друг другу.

– Что за хрень? – не сдержался я.

– Люк… – Мама встала, крепко сжимая руки. – Знаю, ты его почти не помнишь, но это твой отец.

– Я знаю, кто это. Но не понимаю, почему он здесь.

– Вот поэтому я и звонила тебе. Он хочет тебе кое-что сказать.

Я сложил руки на груди.

– Если это «Извини», или «Я всегда любил тебя», или тому подобная чушь, то он опоздал на двадцать пять лет.

В этот момент Джон Флеминг тоже встал со своего места. Как говорится, ничто так не скрепляет семейные узы, как момент, когда вы все становитесь в круг и смущенно таращитесь друг на друга.

– Люсьен, – сказал он. – Или ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя Люком?

Я предпочел бы прожить жизнь и ни разу не встретиться лицом к лицу со своим папашей. К сожалению, в этом – как и во многом другом – он не дал мне такой возможности. И знаете, в тот момент я чувствовал себя очень странно. Потому что между тем, как люди выглядят на фотографиях, и тем, каковы они в реальности, – жуткая, невообразимая пропасть, и далеко не всегда удается сразу их узнать. Но еще хуже, когда ты начинаешь узнавать в них самого себя. На меня смотрели мои собственные глаза. Странные глаза: не совсем голубые и не совсем зеленые.

Я мог бы проявить рассудительность, но предпочел не делать этого.

– Лучше бы ты вообще со мной не разговаривал.

Отец вздохнул с грустным и благородным видом, хоть и не имел никакого морального права так себя вести. Но дело было в том, что, несмотря на возраст, его скелет был в отличной форме. Это и позволяло ему держаться с огромным и абсолютно незаслуженным достоинством.

– Люк, – он повторил попытку, – у меня рак.

Ну конечно.

– И что?

– Это заставило меня многое понять. Подумать о том, что на самом деле важно.

– Это ты сейчас про людей, которых бросил?

Мама сжала мою руку.

– Mon cher, я полностью согласна, твой отец – тот еще говнюк, но он может умереть.

– Прости, что повторяюсь, и что с того? – В какой-то мере я понимал разницу между «не проявить должной рассудительности» и «вести себя безрассуднее некуда», но в тот момент почти все происходящее казалось мне абсолютно нереальным.

– Я твой отец, – сказал Джон Флеминг. Благодаря своему хриплому голосу рок-звезды он смог придать этой банальной фразе особый глубинный смысл, который подчеркивал нашу с ним взаимосвязь. – Это мой последний шанс узнать тебя.

В голове у меня что-то зажужжало, как будто там завелась сердитая пчела. В кино я часто слышал такую манипуляторскую чушь и примерно представлял себе мою возможную реакцию. Сначала я позволил бы себе короткую и неубедительную вспышку гнева, после которой мне следовало разрыдаться, затем разрыдался бы он, потом мы обнялись бы, камера отъехала бы назад, и все прошлые грехи были бы прощены. Я заглянул в его мудрые, печальные и до боли знакомые глаза.

– Ну так вали отсюда и подыхай. Я буквально говорю тебе: вали отсюда и подыхай. За эти двадцать с лишним лет ты столько раз мог это сделать. А теперь уже поздно.

– Знаю, я подвел тебя. – Он кивнул с искренним видом, как будто пытался показать мне, что понимает все сказанное мной даже лучше меня самого. – Мне понадобилось слишком много времени, чтобы прийти туда, где я всегда должен был находиться.

– Ну так напиши про это гребаную песню, ты, высокомерный, самовлюбленный лысый манипулятор-недоносок!

И пулей вылетел из дома. Когда дверь захлопнулась за моей спиной, я услышал, как мама сказала:

– Ох, думала, будет еще хуже. – Она всегда так говорила.

Теоретически в Паклтруп-ин-Волде был сервис по заказу такси. По крайней мере, всегда можно было позвонить парню по имени Гэвин, который на своей машине за пять фунтов отвез бы в любое из трех мест, куда он готов был ехать. Но до станции было всего сорок минут пешком через поля, я был взбешен до белого каления и в тот момент просто не хотел никого видеть.

Я уже чуть успокоился, когда сел в поезд, направлявшийся в Лондон, и вдруг мне взбрело в голову, что наступил подходящий момент прослушать голосовое сообщение от Оливера.

«Люсьен, – сказал он, – я сам не знал, чего мне ждать от этих отношений, но так дело не пойдет. С таким подходом у нас нет будущего. И все же если в каком-нибудь воображаемом завтра ты захочешь возобновить общение со мной, то потрудись хотя бы придумать уважительную причину. Я не сомневаюсь, что происходящее кажется тебе забавным, но мне сейчас совершенно не нужно ничего подобного».

Ну что ж, это… это был конец.

Я прослушал сообщение еще раз. А потом сразу же задался вопросом, почему, черт побери, я это делаю? Зачем так мучаю себя? Надеялся, что при повторном прослушивании его слова будут звучать не так ужасно?

Ничего подобного.

Вагон был почти пустым – в середине выходного дня мало кто возвращается в город, – поэтому я уткнулся лицом в локоть и тихонько расплакался. Я даже не понимал, из-за чего плачу. Я поссорился с отцом, которого не помнил, и меня отшил парень, с которым мы не были в отношениях. Такие вещи не должны причинять боль.

И все же мне было очень горько.

Но я решил, что не буду из-за них расстраиваться.

Да, возможно, я потеряю работу, возможно, до конца дней останусь одиноким, и, возможно, мой отец умрет от рака, но знаете что? Пошло оно все! Я вернусь домой, надену халат и напьюсь до беспамятства.

Я все равно ничегошеньки не мог поделать. Но мог хотя бы напиться.

Глава 11

Два часа спустя я уже был в центре Лондона в районе Кларкенвэлл перед одним из миленьких домиков в георгианском стиле с оградой из кованого железа и цветами на окнах. Я с силой прижимал палец к звонку, словно боялся, как бы он не отвалился от стены.

– Да что с тобой не так? – спросил Оливер, когда, наконец, открыл дверь.

– Почти все. Но мне действительно очень жаль, и я не хотел бы разрывать наши фиктивные отношения.

Он прищурился.

– Ты плакал?

– Нет.

Проигнорировав мою очевидную и бессмысленную ложь, он отошел в сторону, пропуская меня.

– Ради бога, заходи.

Внутри жилище Блэквуда выглядело примерно так, как я и ожидал, хотя мне еще не доводилось бывать в подобных местах. Комнатки были небольшими, безупречно чистыми, все стены – выкрашены в белый цвет, на полу – деревянный паркет. Ослепительно-яркие коврики и диванные подушки здорово оживляли картину. Здесь царила уютная непринужденная атмосфера, и видно было, что хозяин – без дураков взрослый человек, из-за чего мне стало завидно, немного не по себе и на удивление тоскливо.

Оливер закрыл крышку ноутбука и поспешил убрать со стола бумаги, которые и без того уже были сложены в аккуратную стопку, после чего уселся на край дивана, рассчитанного на двоих. На нем была, видимо, его обычная повседневная одежда: джинсы по фигуре и бледно-голубой кашемировый джемпер. По дому он ходил босиком, и, как мне показалось, в этом было нечто очень интимное. И речь идет не о каком-нибудь фетишизме. Просто что-то из серии: «Так я выгляжу, когда остаюсь один».

– Люсьен, я не понимаю. – Он принялся яростно тереть виски. – Ты без объяснений отшиваешь меня по смс, даже не удосужившись позвонить, потому что для тебя это уже слишком. А теперь являешься ко мне домой, снова без каких-либо объяснений и опять же не позвонив, потому что считаешь, что звонок ничего не решит.

Я постарался выбрать на диване такое место, чтобы Оливеру не было тесно и вместе с тем у него не возникло подозрений, будто я сторонюсь его, но все равно задел его коленями.

– Мне нужно было позвонить, оба раза. Впрочем, если бы я позвонил в первый раз, думаю, второй звонок просто бы не понадобился.

– Что случилось? Если честно, я думал, что тебе на меня наплевать.

– Я не такой уж и легкомысленный. Хотя поверить в это трудно. Но мне нужно это… это… – я молча махнул рукой, – то, что мы с тобой делаем. И я постараюсь исправиться, если ты дашь мне еще один шанс.

Глаза Оливера буквально излучали серебристое сияние, а взгляд был одновременно нежным и суровым.

– Как я могу тебе поверить, если ты по-прежнему не хочешь рассказать мне, что на этот раз случилось?

– У меня возникли семейные проблемы. Я думал, что серьезные, но ошибся. Такого больше не повторится. К тому же тебе ведь нужен фиктивный парень, а не настоящий.

– Я знал, на что я иду.

Мне даже стало интересно, что в тот момент думал обо мне Оливер.

– Послушай, конечно, я совсем не тот, кого ты ищешь, но, может, хватит всякий раз напоминать мне об этом?

– Я… это… – Похоже, он действительно смутился. – Я не это имел в виду. Я хотел сказать, что и не рассчитывал, будто ты окажешься не таким, каков есть на самом деле, а другим.

– Каким это другим? Более-менее надежным и вменяемым?

– Легкомысленным и заурядным.

Я удивленно уставился на него. Вполне возможно, что в эту минуту я даже непроизвольно открыл рот.

– Люсьен, – продолжал он, – я понимаю, что мы с тобой не друзья и что, возможно, совсем не подходим друг другу. Что, будь у тебя возможность, ты выбрал бы не меня, а кого-то другого. Но, – он смущенно заерзал, – мы согласились на время связать наши жизни, однако у меня ничего не получится, если ты не будешь откровенен со мной.

– У моего отца рак, – выпалил я.

Оливер посмотрел на меня так, как мне бы тоже хотелось смотреть на человека, который признался бы, что у его отца рак, только у меня все равно ничего подобного бы не вышло.

– Прости. Разумеется, ты должен был находиться с ним. Почему же ты с самого начала мне об этом не сказал?

– Потому что я сам не знал. Мама позвонила и сказала, что случилось нечто важное. Я поверил ей, так как… я всегда ей верю. А тебе я ничего не сказал, потому что думал, ты будешь считать меня странным.

– С чего ты взял, что мне покажется странной твоя любовь к матери?

– Не знаю. Я всегда боюсь, что меня примут за какого-нибудь Нормана Бейтса[23]23
  Вымышленный персонаж, созданный писателем Робертом Блохом. Герой триллера Альфреда Хичкока «Психо». Убийца и психопат, страдающий раздвоением личности.


[Закрыть].

Его теплая рука опустилась мне на колено. Наверное, мне стоило убрать ее оттуда, но я не видел на то причин.

– Это очень мило с твоей стороны. И я ценю твою честность.

– Спасибо, я… спасибо. – Да, с Оливером, который пытался поддержать меня, было намного сложнее иметь дело, чем с Оливером, который на меня сердился.

– Ничего, если я спрошу тебя об отце? Я могу чем-нибудь помочь?

– Да, но будет лучше, если ты не станешь спрашивать меня об отце.

Он с сочувствием слегка постучал меня по колену – у меня этот жест никогда не получался, вечно в нем таилась какая-то скрытая издевка.

– Я понимаю. Это ваши семейные дела, и мне не стоит вмешиваться.

Я видел, что он не пытался пристыдить меня. И все равно мне стало стыдно.

– Дело не в этом. Я просто ненавижу этого ушлепка.

– Понятно. То есть… – он удивленно моргнул, – ничего не понятно. Он же твой отец, и у него рак.

– А еще он бросил нас с мамой. Ты же наверняка об этом знаешь.

– О чем?

– Об Одиллии О’Доннелл и Джоне Флеминге. Большая страсть, бурное расставание, маленький ребенок. Ты не читаешь газет? И Бридж тебе ничего не рассказывала?

– Я знаю, что ты имеешь какое-то отношение к знаменитостям. Но для меня это не очень важно.

С минуту мы сидели молча. Одному богу известно, что в тот момент творилось в моей голове. Я был совершенно сбит с толку. Я всегда терпеть не мог людей, которые считали, будто они знают меня только потому, что где-то прочитали обо мне, посмотрели передачу или послушали подкаст, но к этому я уже привык. Причем настолько привык, что теперь, когда я сам рассказывал другому человеку о своей жизни, мне стало немного страшно.

– Я даже не знаю, – сказал я, наконец, – что это: великодушие или равнодушие с твоей стороны.

– Я же притворяюсь, будто встречаюсь с тобой. А не с твоими родителями.

Я пожал плечами.

– Большинство считает, что самое интересное во мне – это мои родители.

– Возможно, ты просто не позволяешь им получше узнать тебя.

– Когда в последний раз кое-кто узнал меня получше… а, забудь. – Я ни за что не стану вспоминать об этом. Только не сегодня. Да и вообще никогда не стану. Я судорожно вздохнул. – Дело в том, что мой отец – урод, который обращался с моей мамой как с дерьмом, а теперь, когда он решил вернуться на сцену, ведет себя, словно ничего такого не случилось, только все это вранье, и меня это порядком задолбало.

Оливер наморщил лоб.

– Теперь я понимаю, как все это непросто. Но если он действительно может умереть, то, наверное, тебе нужно хорошо все обдумать и не принимать поспешных решений, которые ты уже не в силах будешь изменить.

– И что все это значит?

– Если случится самое ужасное, впоследствии ты можешь пожалеть о том, что не дал ему шанса, но будет уже поздно.

– А что, если я готов пойти на такой риск?

– Это твое право.

– Ты будешь хуже думать обо мне? – Я откашлялся. – Хотя, казалось бы, о таком, как я, хуже думать просто невозможно.

– Я не думаю о тебе плохо, Люсьен.

– Но ты ведь считал меня самолюбивым засранцем, который отменяет свидания ради развлечения.

В этот момент его щеки слегка порозовели.

– Прости. Я был расстроен и несправедлив к тебе. Но в свою защиту скажу: как, по-твоему, я должен был вычислить, что твой поступок стал результатом загадочного звонка от твоей матери – живущей в затворничестве рок-иконы прошлого – и известия о том, что оставивший тебя отец, который опять оказался в центре внимания и вызывает у тебя лишь жгучую ненависть, болен неизлечимой болезнью?

– Совет от профи: либо ты извиняешься, либо оправдываешься. Не делай этого одновременно.

– Ты прав. – Оливер немного наклонился ко мне, и его дыхание защекотало мне щеку. – Прости, если обидел.

Мне нужно было лишь немного наклониться вперед, чтобы поцеловать его. И я едва этого не сделал, потому что от нашей беседы во мне пробудились разные чувства и воспоминания, в том числе и довольно тяжелые, которыми я не мог поделиться даже со своими друзьями. Но ведь он ясно дал понять, что ни о каких поцелуях не могло быть и речи, поэтому мне пришлось сказать:

– И ты меня прости, что я тебя обидел.

Мы оба долго молчали и в смущении сидели на разных концах дивана, стараясь не нарушить личного пространства друг друга.

– Неужели у нас все так плохо? – спросил я. – Мы встречаемся всего три дня, и уже едва не разорвали наши фиктивные отношения?

– Да. Но именно потому что они фиктивные, мы легко преодолели все разногласия, вновь воссоединились в нашем фиктивном партнерстве и, я надеюсь, это придаст нам сил. Пусть даже и фиктивных.

Я рассмеялся. Так странно было слышать это от Оливера Блэквуда – самого большого зануды во Вселенной.

– Знаешь, я бы с удовольствием съел сейчас с тобой бранч.

– Ну… – на его губах появилась смущенная улыбка. – Давай перекусим. Еда все еще в холодильнике.

– Сейчас, правда, почти шесть. Так что это будет не бранч, а… бриннер?

– Какая разница?

– Да ты, я вижу, бунтарь!

– Да, я такой. Открыто бросаю вызов обществу и его концепциям приема пищи.

– Итак, – я старался говорить непринужденным тоном, но на самом деле собирался затронуть очень важную тему, – на этом бранче… бриннере… панк-рок протесте против обязательной яичницы… будут французские тосты?

Оливер удивленно поднял брови.

– Может, и будут. Но ты должен хорошо себя вести.

– Я буду хорошо себя вести. Только что ты под этим подразумеваешь?

– Я не… не это… мм… я хотел сказать… может, накроешь на стол?

Я закрыл рот ладонью, чтобы спрятать улыбку. Не хотел, чтобы он подумал, будто я опять подтруниваю над ним, хотя на самом деле именно это я и делал. Наверное, для этого я и был рожден – раскладывать салфетки и надевать на них серебряные колечки. Вряд ли Mail выпустит статью с заголовком: «Любимый сын знаменитой рок-звезды опозорился, положив вилку не с той стороны».

Однако я не ожидал, что это окажется таким приятным, умиротворяющим и душевным занятием.