Текст книги "Интервенция"

Автор книги: Алексей Щербаков

Алексей Щербаков
Интервенция

И прав был капитан – еще не вечер!

Владимир Высоцкий

Часть 1
В Петербурге жить – точно спать в гробу

 
Уберите медные трубы!
Натяните струны стальные!
А не то сломаете зубы
Об широты наши смурные.
 
 
Искры самых искренних песен
Полетят как пепел на плесень.
Вы все между ложкой и ложью,
А мы все между волком и вошью.
 
 
Время на другой параллели
Сквозняками рвется сквозь щели.
Ледяные черные дыры.
Ставни параллельного мира.
 
 
Через пень-колоду сдавали
Да окно решеткой крестили.
Вы для нас подковы ковали.
Мы большую цену платили.
 
 
Вы снимали с дерева стружку.
Мы пускали корни по новой.
Вы швыряли медну полушку
Мимо нашей шапки терновой.
 
 
А наши беды вам и не снились.
Наши думы вам не икнулись.
Вы б наверняка подавились.
Мы же – ничего, облизнулись.
 

Александр Башлачев

Пролог
Дым над бетоном

– Все чисто. Вокруг ни души, – доложил майору О’Нилу командир разведывательного взвода.

– Отлично. Что со взлетной полосой? – повернулся командир десантной группы к другому офицеру.

– Работы немного. Расчистим от всякого мусора, проверим покрытие… Через пару часов полоса будет готова к приему самолетов.

Высадка разыгрывалась как по нотам. Собственно, так и должно быть. Никто не ожидал встретить в Пулково серьезное противодействие прибывающим миротворческим силам. Так и вышло. Парашютисты садились как на учениях.

Огромное абсолютно пустое летное поле, на одном конце которого прилепилось здание аэровокзала, подавляло своей безлюдностью. Немногочисленные фигурки парашютистов, застывших в настороженных позах с оружием наготове, на нем просто терялись. Пустой аэропорт производил гнетущее впечатление – высокая трава, которая пробивалась даже сквозь плиты взлетной полосы, безлюдье, а главное – безмолвие, нарушаемое только криками зачем-то кружащих над этим пустым местом чаек. Наверное, поэтому, чтобы отогнать неприятное ощущение, солдаты нарочито громко перекликались, хохотали по поводу и без, шумно жевали жвачку и сплевывали.

Джекоб сделал несколько снимков, затем наладил спутниковый телефон и связался с редакцией.

– Джекоб? Что там у вас? – послышался голос режиссера.

– Нормально. Ничего интересного.

– Все равно давай что-нибудь в эфир. Джекоб!

– Передовой отряд только что высадился в петербургском аэропорту Пулково. Сейчас начинается расчистка полосы. Примерно через три часа мы будем готовы принять транспортные самолеты. Стивен!

– Все, кончаем связь. Сообщай нам обо всем интересном…

Джекоб Абрамс, корреспондент, аккредитованный при миротворческих силах НАТО, выругался и достал сигареты. Вот ведь пришла кому-то в голову блажь – освещать высадку с самого начала. Ну в самом деле, что может быть интересного в подготовке аэродрома? Абрамс побывал во многих местах, в том числе и в самых что ни на есть горячих точках, а потому прекрасно знал: если даже веселье и начнется – оно начнется потом, а не с первых шагов. Да и что здесь может случиться? Все-таки Петербург – это почти Европа. Уж явно не будет столкновений с бородатыми исламскими фанатиками, стреляющими из-за угла; с безумными шахидками, бросающимися под бронетранспортеры, обвесившись взрывчаткой… Власти в городе нет. Армии нет. Никаких различимых невооруженным глазом политических сил нет. Даже экстремистов нет. Глупо сопротивляться тем, кто пришел наводить тут порядок. И высадка наверняка пройдет ничуть не интереснее, нежели прибытие нью-йоркской подземки на конечную станцию. Джекоб вполне мог бы прилететь с первым транспортом и спокойно снять все, что нужно.

Но вот попала вожжа под хвост кому-то из медианачальства. Мол, наш корреспондент впереди всех! Теперь режиссер будет звонить каждые десять минут – и телеканал станет прерывать передачи, чтобы передать пустую информацию.

Хотя, конечно, все тут решали чисто политические соображения. Только клинические идеалисты верят в то, что существует независимая пресса. Все зависят от тех или иных сил. Медиахолдиндг, в котором трудился Джекоб, был круто повязан с серьезными людьми, которые поддерживали нынешнего президента-республиканца. А дела у президента шли хреново. Как говорится, кто слишком широко шагает, рискует порвать штаны. Складывалось впечатление, что с нынешней администрацией творилось нечто подобное. При нем Америка снова полезла наводить демократию по всему миру.

Получалось это как-то криво. В Иране война шла уже три года. В Узбекистане сначала все было вроде бы неплохо, но теперь – черт-те что. Теперь там тоже стреляли. Но вот подвернулись события в России, и президентская команда решила извлечь из них все, что только можно. Так что PR высадке миротворческих сил в Петербурге сделают до самого неба.

Другой бы на месте Джекоба радовался, что попал в число первых высадившихся в Петербурге. Ведь что в работе военного журналиста главное? Прежде всего необходимо набрать темп. Выделиться из толпы своих коллег. Тогда и в дальнейшем будешь попадать не только на унылые официальные пресс-конференции, где делающие «чи-и-из» девушки из пресс-службы кормят журналистов старательно отфильтрованной и тщательно пережеванной информацией, в которой правду можно найти, только если очень долго и внимательно искать. Что делать? Такая уж специфика работы. Не нашлось еще на свете армии, в которой генералы говорили бы общественности то, что происходит на самом деле. Они всегда будут рассказывать красивые сказки – пусть даже дела идут вообще ни к черту. Впрочем, Джекоб, немало повидавший, какой эта правда бывает, в душе был согласен с генералами. Зачем добропорядочным налогоплательщикам знать про растерзанные детские трупы, горящие вместе с экипажами танки и падающие с неба подбитые вертолеты – словом, про будни солдат миротворческих сил? Про боевиков с автоматами Калашникова, боевиков с гранатометами, боевиков со «Стингерами»… Ни к чему это. Классика любой информации из горячей точки: «Мы победили – и враг бежит, бежит», как поется в знакомой с детства песне.

Но у каждого своя работа. У репортера она заключается в том, чтобы давать материал, желательно эксклюзивный или по крайней мере добытый раньше, нежели до него сумели добраться коллеги. Так что для старта такое начало кампании, когда ты один из первых высадился на землю этого города, – очень даже неплохо. Джекоб представил огромный заголовок на полосе газеты, для которой тоже, по совместительству с телевидением, гнал информацию: «Наш корреспондент первым ступил на русскую землю». Наверное, отметят, что в этот город никогда еще не входили иностранные войска. Впрочем, на подобные высказывания наложено строжайшее табу. В Петербурге отнюдь не свергали очередной тоталитарный режим за неимением такового. Пропагандистское обеспечение акции было совсем иным. Но какое до этого дело журналисту? Единственное, что от него требуется, – качественно писать то, что нужно. И стараться это делать лучше своих коллег. Тогда карьера у тебя состоится.

Другое дело, что Джекоб явился сюда не ради карьеры, и уж тем более не для того, чтобы гоняться за сенсациями. Хотя бы потому, что с карьерой у него и так все было неплохо. Его очень ценили как военного журналиста, который умеет проходить туда, куда иным дорога заказана. Так что Джекоб Абрамс поехал в эту командировку, чтобы отдохнуть от бесконечной войны. От этого сочетания – запаха мужского пота, пороха и горелого человеческого мяса. Он ехал в этот город как на отдых. Надеясь, что хоть тут не придется ходить в туалет, прикидывая, откуда по тебе будут стрелять.

Казалось бы – все же странное место для отдыха. Но дело в том, что Джекоб в последнее время, возвращаясь в Америку, ловил себя на мысли, что в родной стране он жить просто не может. Скучно ему было в Америке. Вот и получалось, что он выбрал поездку, которую его коллеги рассматривали как большое и серьезное приключение.

А потому Джекоб охотно уступил бы честь первым вступить в город любому другому работнику прессы. Но только вот, как выяснилось, из всех акул пера и телекамеры он был единственным, кто имел опыт прыжков с парашютом. Да и вообще. Военных корреспондентов среди аккредитованной при пресс-службе корпуса медиапублики, кроме него, вообще не нашлось. Все какая-то шелупонь, чуть ли не из светской хроники. Оно и понятно – это не горячая точка, сюда послали кого попроще. И посговорчивей. Потому что военные журналисты цену себе знают – и берут за свои услуги дорого.

– Сэр газетчик, как, все тихо? – раздался голос Риккардо.

К Джекобу, жизнерадостно улыбаясь, подошел парень-латинос. Это был молодой солдат, приданный Джекобу в качестве то ли ординарца, то ли охранника. (Хотя в ординарцах Джекоб не особо нуждался, а в качестве охраны этот салага представлялся величиной близкой к нулю.)

Риккардо был веселым парнем, любителем поболтать и побегать за девицами. Газет он не читал из принципа, будучи твердо уверен, что «там одно вранье», по телевизору смотрел лишь спорт и МTV. Но тем не менее журналистов парень сильно уважал – как любой средний латинос из бедных кварталов уважает удачливых проходимцев, устроившихся так, чтобы не работать и деньги получать. А именно так он и расценивал работников прессы.

– А что может быть тут громкого? Это что тебе, высадка в Нормандии? [1]1
  Высадка в союзников в Нормандии началась с выброски парашютных десантов. Проходило это тяжело, десантники понесли очень серьезные потери.


[Закрыть]– лениво бросил Джекоб, прикуривая сигарету.

– Верно, – согласился Риккардо, хотя вряд ли знал, что же там, в Нормандии, случилось и где она вообще находится.

Помолчав, ординарец спросил:

– Слышь, газетчик, правду ребята говорили, что этот город еще ни разу не был взят врагом?

– Риккардо, попридержи язык, если не хочешь иметь лишней головной боли и слушать поучения военного психолога. Вбей себе в башку раз и навсегда: мы пришли сюда не как враги, а как друзья. Наша задача – навести порядок и помочь русским создать в Петербурге нормальное демократическое управление.

Эту тираду Джекоб произнес скучным казенным тоном – то есть так, как ее вдалбливали солдатам. Надо сказать, что во время подготовки операции пропагандисты не жалели времени и сил. О мирном характере предстоящей миссии не талдычили разве что кофеварки. Непонятно было только – с чего бы такие усилия? Ведь так оно в самом деле и было! Петербург – это не Узбекистан и не Иран, где пришлось свергать существовавшую там власть. В этом городе – как, впрочем, и во всей России – власти, по большому счету, уже никакой не было. Да и России не было. С ней случилось примерно то же самое, что за пять лет до этого с Украиной. После скандала, разразившегося на последних внеочередных президентских выборах, начались выступления оппозиции. Но все-таки выборы решили переиграть. Вышло еще хуже. Протестовать стали уже другие. Одни регионы признали результаты выборов, другие – нет. Далее – регионы стали шантажировать центр, выдвигая свои требования… В общем, доигрались. В итоге страна развалилась на кусочки, в каждом из которых сидели свои мелкие начальники, начальнички и полевые командиры. А в Петербурге не было даже этого. Почти год город находился в состоянии полной анархии. Разве может один из знаменитейших городов мира и дальше находиться в таком вот состоянии? Правильно – никак не может. Тем более что поблизости имелась атомная станция, да и много чего разного другого было вокруг – не менее веселого.

Были и еще кое-какие обстоятельства, подвигнувшие начальство на операцию… В самом деле, если кто-то бросил хорошую вещь и она валяется бесхозной, то почему бы ее не поднять, не взять и не поделить? Желающих принять участие в этом хватало и в Штатах, и в Европе. И уж в любом случае назвать ограниченный миротворческий контингент НАТО захватчиками язык не поворачивался.

– Что ж, оно и лучше, если мы приходим сюда как друзья, – сверкнул зубами Риккардо. – Значит, воевать не придется. А то мне, честно говоря, неуютно становится, даже когда на стрельбище стреляют…

Парень явно не был создан для армии, а уже тем более – для воюющей армии. Он терпеть не мог дисциплину, как, впрочем, и работу вообще. Завербовался в солдаты Риккардо по очень простой причине – ему сделали предложение, от которого сложно отказаться. Дело в том, что ординарец Джекоба, как и большинство его товарищей по мексиканскому кварталу Нью-Мексико, из всех преподававшихся в школе наук лучше всего усвоил высокое искусство торговли марихуаной, которую в обилии привозили контрабандисты из-за недалекой мексиканской границы. Разумеется, в конце концов попался. Вот ему копы и предложили: либо надевай погоны, либо иди в тюрьму. Он выбрал погоны.

Таких, как Риккардо, в корпусе было до фига и больше. Но где взять других? Несмотря на очередное повышение платы и на вновь увеличенные льготы отслужившим солдатам, на чудовищные деньги, отданные правительством Голливуду для выпечки фильмов, пропагандирующих армию, нормальные законопослушные американцы все меньше и меньше желали служить. Никто не хотел втягиваться в армейскую муштру. К тому же молодые ребята, даже из отфильтрованных и загримированных, как топ-модель, телевизионных сообщений из горячих точек, поняли – в армии иногда убивают. Уговоры пропагандистов, с цифрами в руках доказывающих, что в большом городе вероятность погибнуть под машиной или от пули обдолбанного героином психа куда больше, нежели сложить кости в армии, как-то не слишком действовали. Еще хуже дело обстояло с союзничками. Они вообще уклонялись, как могли. (Правда, на этот раз дело обстояло получше – все-таки Петербург, а не Ташкент или Тегеран, но тем не менее.) Горячие точки все множились и множились, солдат требовалось все больше и больше.

Вот и приходилось набирать в армию черт знает кого. Как пошутил один коллега Джекоба, Америка вернулась к тому, с чего начинала. Дело в том, что до Гражданской войны [2]2
  Понятное дело, имеется в виду американская Гражданская война.


[Закрыть]армейская служба была в Штатах абсолютно непрестижна. Солдат по социальному статусу находился чуть выше бродяги. К ним в народе относились как к придуркам и дармоедам [3]3
  Такое отношение было связано с тем, что на континенте у США никогда не имелось серьезных врагов.


[Закрыть]. А потому в армии служили только те, кого в другие места не брали. Похоже, дело в последние годы шло именно к этому.

Впрочем, латинос был вполне нормальным парнем, без уголовных примочек. Ему, можно сказать, повезло. Парень попался достаточно быстро и не успел превратиться в законченного бандита, которого проще пристрелить, нежели заставить заниматься нормальной работой, который в любом случае закончит пулей в черепе. А так, глядишь, отслужит положенный по контракту срок – и займется чем-нибудь более общественно полезным, нежели торговля травкой.

Риккардо снова подал голос, долго молчать он просто-напросто не умел:

– Сэр газетчик, а еще ребята говорят, что вы сами русский… Это правда?

Джекоб усмехнулся. Вот она, армия – все-то про тебя всё знают. А ведь у его гражданских знакомых и коллег и мысли такой не возникало. Удивлялись обычно другому – с чего бы это добропорядочный бостонский еврей, окончивший Гарвард, мотается из одной горячей точки в другую? Нет, Джекоб не скрывал своего происхождения. Просто не любил о нем упоминать. Он полагал – раз ты живешь в Америке, то надо быть американцем…

– Да как тебе сказать, Риккардо? – ответил он. – Можно сказать, что русский. В какой-то мере. Я даже родился именно в этом городе. Но только меня увезли отсюда в США в возрасте пяти лет. Так что о России я ничего не помню.

– Так я вообще родился в Америке и про Боливию, откуда мои родители приехали, ничего не знаю. Даже не очень представляю, где эта самая Боливия находится. Но русский-то вы хотя бы знаете?

– Да уж знаю…

А как же было ему не знать этот язык? За океан мама вывезла Джекоба в девяносто восьмом году, когда в России случился очередной финансовый катаклизм, окончательно похоронивший надежды, что в этой стране можно наладить нормальную жизнь. На счастье, мамочке, как раз разбежавшейся с очередным мужем, подвернулся под руку пожилой богатый коммерсант из Штатов. Овдовев, он приехал искать новую жену в страну, из которой когда-то, еще при коммунистах, двинул в США. Его-то родительница Джекоба и использовала в качестве средства передвижения до Бостона и получения «грин-карты». Коммерсант, впрочем, возле мамочки не задержался – такой уж загадочной дамой была Ирина Михайловна. Но того, что в панике бросил американский отчим при бегстве, маме Джекоба хватило надолго. Но дело не в этом. Ирине Михайловне очень понравились Соединенные Штаты, если не считать одной, но существенной детали. Американцы, сволочи такие, говорили исключительно на английском. А этого языка мама Джекоба освоить так и не сумела до самой смерти. Правда, не особенно и пыталась. Так что дома говорили только на русском и общались в основном с соотечественниками, которых в Бостоне было как собак нерезаных. Впрочем, про страну, из которой они убыли, Ирина Михайловна говорить не любила. В итоге о городе, где Джекоб сейчас оказался, он знал примерно столько же, сколько средний журналист, не специализирующийся по данной теме. То есть почти ничего. Точнее, кое-какие материалы он в Интернете, конечно, почитал и теперь Петра Великого и Екатерину Великую уже не путал. Но не более того.

– Шеф, пока время есть, может, объясните – что тут все-таки произошло? А то я ни фига не врубаюсь. Что-то типа революции?

– Да как тебе объяснить? Ну, в общем, да. В чем-то похоже на революцию. Народ вышел на улицы, протестуя против недемократичности выборов.

Джекоб не стал уточнять, что президентом России стал известный национал-патриот, который без всякой симпатии отзывался о США, зато очень хотел дружить с Уго Чавесом и прочими подобными персонажами. Конечно же, возмущенная общественность вышла на борьбу за демократические свободы. И США тут были ни при чем… Джекоб не вчера родился и не первый день работал в прессе, а потому прекрасно понимал, как такие дела делаются. Он был отнюдь не идиотом и к тому же – профессиональным журналистом. Поэтому в «демократические ценности» и прочую муть он, понятное дело, не верил. Как и большинство его коллег, у которых есть мозги, Джекоб был нормальным циником, полагавшим, что мир каков уж он есть, таков он и есть. И ничего тут не поделаешь.

– Так вот, люди на улицах требовали признать главой страны главного конкурента. Который был за демократию. Так бывало во многих странах. И всюду все проходило нормально. Но потом началось что-то непонятное. Ситуация пошла вразнос. Одни города признали избранного президента, другие – его конкурента. Многие части России объявили о самостоятельности… Потом случился еще один переворот… Ну и так далее. Бардак продолжался несколько лет. В итоге – полный хаос. Люди стали разбегаться. В общем, России больше нет. А этот город вообще стоит почти пустой, без всякой власти. Вот миротворческие силы НАТО и решили помочь навести порядок.

– Не нравится мне тут, – снова подал голос Риккардо, оглядев низкое, свинцовое, набухшее дождем небо, в котором кружились тоскливо кричащие чайки, унылое летное поле и виднеющиеся вдали грязно-синие холмы, нависшие над плоской равниной. – Что-то неприветливо нас встречает эта земля…

…Никто так и не смог объяснить, что произошло. Думается, аналитикам в штабе тоже придется поломать головы. Потому что… Потому что такого не может быть никогда! Но тем не менее это произошло. Как говорится, факты налицо.

Итак, первый транспортный самолет тихо и мирно заходил на посадочную полосу. Джекоб настроил камеру, готовясь вести прямой репортаж. И вот тут-то все пошло как-то вкривь и вкось.

Для начала куда-то ушла связь. Ушла и ничего не сказала. Джекоб судорожно склонился над аппаратурой, пытаясь понять, что стряслось, и тут услышал исполненный ужаса крик Риккардо. Он поднял глаза – и ему захотелось присоединиться к своему ординарцу. Самолет уже коснулся колесами земли – и пер по полосе. А на самой ее середине торчал ободранный, усеянный пятнами ржавчины гусеничный механизм непонятного назначения. Размышлять, откуда он тут взялся, времени не было – самолет шпарил прямо на него. Несколько секунд, которые показались часами, все, кто находился на аэродроме, оцепенев, наблюдали приближение неизбежного. И вот оно! Раздался мерзкий звук рвущегося железа – и над самолетом, точнее, над той грудой осколков, которая только что была самолетом, взмыло багровое пламя. В следующую секунду Джекоб осознал, что держит камеру, нацелив ее на место катастрофы. Связь появилась! Работал не он, работал корреспондент, профессиональные навыки оказались сильнее всех остальных чувств и побуждений. И вот теперь он запускал в прямом эфире отчет о происходящем. (Как потом выяснилось, на телевидении режиссер [4]4
  На телевидении режиссер – это человек, отвечающий за передачу в целом. К примеру, во время трансляции футбольного матча режиссер выбирает, изображение с какой из нескольких снимающих камер должно идти в данный момент в эфир.


[Закрыть]успел прекратить трансляцию. А вот с Интернетом вышла промашка. Про него просто забыли. Так что картинка катастрофы пошла на весь мир в режиме on-line. Потом ее, правда, удалили, но то, что попало в Сеть, уже не пропадет.)

…К горящей машине бежали солдаты – что было, в общем-то, совершенно бессмысленным делом. Самолет горел на удивление мощно. Так что оказать хоть какую-то помощь не представлялось возможным. Добежав, солдаты начинали метаться вокруг, оглашая окрестности проклятиями. Никто из десантников понятия не имел, что нужно делать. А потому, как это всегда бывает в таких случаях, все много бегали, суетились и орали. И добегались. В самолете что-то рвануло, во все стороны полетели горящие ошметки, увеличив число жертв еще на десяток человек. Только тогда до солдат дошло, что надо не суетиться попусту, а отбежать подальше и залечь.

В конце концов огонь унялся, оставив на месте самолета груду обгорелых обломков. Солдаты стали приходить в себя и подниматься. Очухавшиеся офицеры бросились организовывать полезную деятельность. Надо ж было понять, откуда взялась эта гусеничная сволочь. Рассыпавшись цепью, солдаты стали прочесывать окрестности взлетной полосы.

– Шеф, глядите, кого-то поймали, – дернул Джекоба за рукав Риккардо.

В самом деле, двое десантников волокли откуда-то гражданского, судя по всему – местного. Это был плюгавый мужик, чья небритая рожа свидетельствовала о том, что он давно забыл, когда был трезвым. Об этом же говорил и мощный спиртовой запах, да такой, что чуть ли не на десять метров вокруг комары падали замертво. На мужике был комбинезон неопределенного цвета, покрытый многочисленными масляными пятнами, и какие-то мерзопакостного вида сапоги. Ширинка комбинезона была расстегнута. Судя по тому, что глаза у мужика были как у мороженой рыбы, пленник плохо понимал, в какой точке времени и пространства он находится.

К группе уже подбежал майор О’Нил. Растерянно потоптавшись возле мужика, он отчаянно замахал Джекобу. Ну да, как всегда, в армии царил полный бардак. В передовом отряде не нашлось никого, кто знал бы русский язык, потому что переводчик из разведчиков вчера был искусан в Таллине собакой и по этой причине залег в госпиталь. А найти замену никому в голову не пришло.

– Откуда он? – спросил Джекоб офицера.

– Там, дальше, имеется какая-то канава. Черт его знает, откуда на аэродроме канава, но вот имеется. Вот он и стоял в этой канаве, отливал. Да выключи ты эту гребаную камеру! Лучше спроси – кто он и откуда.

Джекоб задал вопрос. Потом повторил. Мужик тупо глазел на него – и в его взгляде было столько же мысли, сколько жизни на Марсе. Журналист задал вопрос в третий и в четвертый раз, сформулировав его иначе – с помощью слов и выражений, всплывших откуда-то из подсознания. Откуда-то он понял, что спрашивать нужно именно так и именно такими словами… Это возымело действие.

– А чо… А я ничо…

– Так откуда ты взялся, сука позорная?

– Да это… Хотел вот отлить в канаве… А на тракторе ведь в канаву не въедешь… Вот я и пошел отливать.

– Так ты откуда?

– Ну, выпил я. Да, выпил. А что, нельзя? И пошел отливать. На тракторе-то, говорю, в канаву не въедешь…

Джекоб не был специалистом по ведению допросов. Но уж интервью-то он брать умел. И не у таких брали. Поэтому он решил зайти с другой стороны:

– А ты кто?

– Я? Вася…

– Так откуда ты, Вася? Где живешь? Кем работаешь?

– Да я ничо… Хотел, говорю, отлить…

– Ты откуда?

– Я – Вася…

…После того как допрос пошел на пятый круг, у майора сдали нервы. Он, выдав жуткое ирландское проклятие, выхватил пистолет и разрядил в пленного всю обойму. Тот обмяк и повис на руках конвоиров.

Пару минут майор тупо глядел на покойника, потом до него стало доходить, что он сделал что-то не то… Дело не в том, что он пристрелил этого придурка. Офицер бывал в горячих точках и приобрел соответствующие привычки. А там чаще всего поступают подобным образом. Беда была в другом – этот тип, возможно, понадобился бы разведке. А что самое страшное – рядом оказался журналист, которому о таких эксцессах лучше бы не знать.

О’Нил беспомощно огляделся.

– Все в порядке. Он оказывал сопротивление и пытался бежать, – успокоил его Джекоб. – Я готов это подтвердить.

– Мы тоже подтвердим, – отозвались десантники, притащившие мужика.

– Черт побери, не знаю, что на меня нашло, – пробормотал майор и вытер лоб рукавом. – Но откуда все-таки взялся чертов трактор?

Пока десантники готовили вторую полосу, майор вместе с Джекобом пытались разобраться с этой загадкой. Результат был нулевым. Следы гусениц упирались в бетонную дорогу – и дальше ничего понять было нельзя. Но самое-то главное – откуда эта сволочь появилась? На милю во все стороны простиралось совершенно открытое пространство. Аэродром, как ему и положено, был обнесен бетонным периметром. Журналист с майором проехали вдоль него – периметр был цел. Что касается въездов на территорию аэропорта – так они все находились под контролем. В ближайших зданиях – в аэровокзале, в диспетчерской башне, возле ангаров – тоже часовые. Тем более что те же ангары и другие служебные помещения тщательно проверили до приземления самолета. Никакого механизма там не обнаружили.

Но все-таки главная загадка заключалась в том, что на поле было довольно много солдат, которые вообще ничего не делали – а следовательно, пялились на садившийся самолет. Не могли же они ничего не заметить! Джекоб упорно опрашивал солдат, выясняя, видел ли кто-нибудь, по крайней мере, как трактор выехал на полосу. Нет, все в этот момент смотрели куда-то в другую сторону. Отвернулись на миг. Вот и сам журналист возился с аппаратурой. Кто-то чихнул, кто-то еще почему-то отвернулся.

– Не нравится мне все это, босс. Очень не нравится, – подвел итог Риккардо.