Текст книги "Русский диверсант Илья Старинов"

Автор книги: Алексей Попов

Соавторы: Анатолий Цветков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Играя роль «местных», партизаны заходили в населенные пункты, спрятав оружие, а на дневки располагались, не выставив надежное охранение, и несли потери. Тогда было решено, что все люди обязаны носить военную форму, а оружие без крайней надобности прятать не должны никогда. Тем, кому формы не досталось, на головные уборы нашивали кумачовые полоски. Результат сказался быстро. Появление в тылу врага обмундированных, хорошо вооруженных отрядов воодушевляло население, приводило в трепет предателей и изменников, нервировало оккупантов, а самих партизан дисциплинировало, заставляло проявлять бдительность; на день они либо оставались в лесу, либо, зайдя в село, организовывали боевое обеспечение, не полагаясь на «маскарад».

Нужно отметить, что разрастающееся партизанское движение в полной мере регламентировалось нормативно-правовыми актами СССР. Положения международных нормативных актов – Гаагских конвенций 1907 и 1909 гг. – также не позволяли выводить советских партизан за рамки международных правовых норм, регулирующих военные действия.

Во главе каждого партизанского отряда имелся командир (а в большинстве случаев и комиссар) который отвечал за своих подчиненных. Конечно, не всегда советские партизаны имели определенный и явственно видный издали отличительный знак, но на их головных уборах (кроме естественно партизанских разведчиков и агентуры в населенных пунктах) были красноармейские звезды или полоски красного цвета. Отряды Отдельной мотострелковой бригады особого назначения (ОМСБОН) НКВД СССР, участвуя в партизанском движении, вообще были экипированы как бойцы Красной Армии.

Кроме того, партизаны в большинстве случаев открыто носили оружие, за исключением, естественно, тех, где требовалась конспирация. Ну а что касается соблюдения в своих действиях законов и обычаев войны, то советские партизаны четко выполняли постановления, приказы, директивы и указания ГКО, СНК, ЦШПД и НКВД СССР. И если действия партизан были незаконными, то тогда деятельность советского народа, прилагающего неимоверные усилия для победы над врагом, тоже, получается, нужно назвать незаконной. А это уже абсурд. Согласно даже конституции СССР 1936 г. – защита своего Отечества от агрессора – святой долг каждого гражданина.

Таким образом, партизанское движение, развернувшееся на временно оккупированных гитлеровцами территориях в годы Великой Отечественной войны, следует признать юридически правомерным и законным.

* * *

Вскоре после размещения под Гомелем мастерские оперативно-учебного центра начали испытывать нужду в деталях, необходимых для производства мин. Иссяк даже запас батареек для карманных фонариков, без которых нельзя было сделать мины с электродетонаторами. В Гомеле ни деталей, ни батареек не нашлось, могла решить вопрос поездка в Киев, до него было только двести километров, каких-нибудь четыре часа езды. И едва у Старинова возникла мысль о поездке в Киев, тут же родилась идея разыскать там партизанских командиров и специалистов подрывного дела, проходивших курс обучения в 1929–1930 гг.

По дороге в Киев Илья Григорьевич заехал в Чернигов. В приемной первого секретаря Черниговского обкома партии Алексея Федоровича Федорова сидело человек пятнадцать.

Помощник секретаря обкома взял мандат Старинова, ушел за высокую, обитую коричневой кожей дверь и буквально через минуту-другую распахнул ее:

– Вот кстати приехал! – неожиданно приветливо встретил Илью Григорьевича Федоров. – Ну как нельзя кстати! Собираемся партизанить, а знающих людей нет!

Возвратив документы, Алексей Федорович сказал, что люди в партизанские отряды и группы подобраны, вооружены винтовками, есть даже гранаты и пулеметы, вот только о партизанах знают в основном по книгам.

В кабинет без доклада вошел широкоплечий мужчина лет тридцати пяти.

– Знакомьтесь, – сказал Федоров. – Полковник Старинов. А это секретарь нашего обкома Николай Никитович Попудренко. Ведает сейчас подпольем и партизанами.

Знакомство состоялось. Договорились, что Старинов из Киева заедет в Чернигов для инструктажа партизан.

В Киеве Старинова принял 2-й секретарь ЦК Компартии Украины Михаил Алексеевич Бурмистенко. После доклада Ильи Григорьевича последний сказал:

– Товарищ полковник, передайте Пономаренко мою настоятельную просьбу командировать вас сюда хотя бы на пять дней. Мы ведь тоже создали партизанскую школу, а опытом похвастать не можем.

На следующий день Илья Григорьевич вновь пришел в ЦК, на этот раз со списком бывших партизанских командиров и специалистов минно-подрывного дела, чьи имена и фамилии удалось вспомнить ночью.

– Людей начнем искать немедленно, – заверил Бурмистенко. – Вашу заявку на детали удовлетворили?

– Да, Михаил Алексеевич. Большое спасибо, выручили!

Пономаренко остался доволен результатами поездки в Киев, просьбу Бурмистенко командировать Илью Григорьевича в Киев принял, и через два дня Старинов снова отправился в путь.

1 августа 1941 г. он и 4 инструктора-подрывника прибыли в Киев. В этот день Центральный Комитет партии Украины проводил совещание командования двух киевских, донецкого и харьковского партизанских отрядов.

На скорую руку была развернута выставка диверсионных средств борьбы. Члены ЦК Компартии Украины, работники аппарата ЦК, партизанские командиры и комиссары А. Ф. Федоров, В. Т. Волков, И. Ф. Боровик и другие с любопытством осматривали «экспонаты», вертели их в руках.

Уже к 6 августа начала работать украинская партизанская школа в Пущей Водице.

По дороге в Гомель, выполняя давнишнее обещание, Старинов завернул в Черниговский обком партии.

– Наконец-то! – воскликнул Федоров. – Люди и ждать устали!

Вынул из ящика письменного стола книжечку. Это оказались конспекты Ильи Григорьевича по подрывному делу, оставленные Федорову в первый приезд.

Проведя ряд занятий по основам диверсионной борьбы, Старинов отбыл в Белоруссию.

В середине августа П. К. Пономаренко сообщил, что ЦК Компартии Белоруссии принял решение передислоцировать оперативно-учебный центр в Орловскую область. Пономаренко попросил Старинова срочно выехать в Орел. Вручая письмо к первому секретарю Орловского обкома В. И. Бойцову, Пономаренко сказал, чтоб Илья Григорьевич договорился о размещении ОУЦ и помог наладить подготовку партизан на Орловщине.

Разговор происходил под обвальный грохот близкой бомбежки и резкие, отрывистые выстрелы зенитных орудий. Буквально через два-три часа с небольшой группой пограничников из ОУЦ Старинов тронулся в путь. На следующий день они добрались до Брянска, заночевали в пустой из-за непрерывных бомбежек гостинице, а наутро двинулись дальше.

В орловском обкоме партии идею создания партизанской школы поддержали. В. И. Бойцов немедленно договорился с командованием военного округа о продовольственном обеспечении будущих партизан, а чтобы школа не пострадала из-за отсутствия кадров, денег и вещевого снабжения, в штабе военного округа ее оформили как подразделение Оперативно-учебного центра Западного фронта. Место для школы нашли в десяти километрах от города, неподалеку от аэродрома, где посторонним лицам делать было нечего. Сначала обком направил в школу двадцать шесть человек для обучения на инструкторов, а к 18 августа укомплектовал ее полностью. С целью конспирации школу стали именовать «школой пожарников».

В подготовке партизанских кадров обкому партии постоянно помогали чекисты Орловской области, в том числе и начальник областного управления НКВД К. Ф. Фирсанов.

Среди присланных обкомом будущих инструкторов имелись партийные и советские работники, сотрудники НКВД, агрономы, учителя.

В сентябре в «школу пожарников» прибыли группы из Курска и Тулы, направленные для учебы местными обкомами партии.

Старинов пробыл под Орлом всего несколько дней, так как из Москвы пришел приказ срочно возвратиться в Главное военно-инженерное управление.

В Москве Старинов принимал участие в формировании новых частей, выезжал на оборонительные рубежи вокруг столицы, даже облетал их, выявляя, где и как усилить заграждения, пока не получил новый приказ – выехать на Западный фронт, проконтролировать возведение оборонительных рубежей в районе Вязьмы.

Старинов пробыл под Вязьмой три дня. На четвертый вызвали в штаб фронта и приказали немедленно прибыть в Москву. Там он узнал, что противник вошел в Киев.

Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение содействовать войскам Юго-Западного фронта в обороне харьковского района массовыми минно-подрывны-ми заграждениями и что в случае продвижения противника придется заминировать и разрушить в Харькове все объекты, имеющие военное значение. «Все объекты» – означало: важнейшие заводы и фабрики, мосты, паровозное депо, аэродромы.

В Харькове была создана специальная оперативно-инженерная группа, начальником которой был назначен Старинов. Илью Григорьевича вызвали в Ставку.

В Ставке Верховного Главнокомандования глубокой ночью его принял начальник Генерального штаба Красной Армии Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников.

Обрисовав обстановку, сложившуюся на Юго-Западном фронте, маршал поглядел Старинову в глаза:

– Операцию «Альберих» помните?

Илья Григорьевич хорошо помнил эту операцию. В марте 1917 г., совершая вынужденный отход из Франции за так называемую «линию Зигфрида», кайзеровские войска в течение пяти недель проводили массовые разрушения и массовое минирование на площади около четырех тысяч квадратных километров. Военные историки считали операцию «Альберих» самой значительной по массовому разрушению и минированию.

– Так вот, – не отводя взгляда, продолжал Шапошников, – разрушать и минировать в районе Харькова придется на гораздо большей площади, а пяти недель для работы гарантировать не могу. Действовать придется быстро, товарищ полковник. Желаю успеха.

День 28 сентября 1941 г. Илье Григорьевичу запомнился надолго. Метаться пришлось по всему городу, зато за одни сутки он и дела в Главном военно-инженерном управлении передал, и людей для новой оперативной группы отобрал, и минно-взрывную технику получил, и транспортом группу обеспечил.

С ним прибыли в Харьков пятнадцать командиров инженерных войск, несколько инструкторов из ОУЦ и спецподразделение военинженера 2-го ранга В. П. Ястребова, имеющее на вооружении радиомины. Правда, радиомин выдали только тридцать штук, взрывателей и замыкателей замедленного действия менее трех тысяч, замыкателей, реагирующих на сотрясение, лишь пятьсот штук, но начинать можно было и с этим.

Сожалел Старинов только о том, что не успел надлежащим образом поговорить с отобранными в группу молодыми командирами, не предупредил их об особой секретности задания. Но для этого потребовалась бы поездка в военно-инженерное училище, а времени не оставалось.

Утром 29 сентября 1941 г. автоколонна выбралась на Харьковское шоссе, а во второй половине дня благополучно прибыла в Орел. Там пришлось задержаться, заправляя машины, и на полпути к Курску их застала ночь. Непроглядная и дождливая. Включать фары было нельзя, ехать с затемненными – опасно. Стали искать место для ночлега. Выбрали укромную лощинку, решили устраиваться, но поблизости не оказалось воды, и пришлось двинуться дальше. Так и ползли на малой скорости до самого Курска.

В Курске автоколонна не задержалась, так как гитлеровцы сильно бомбили город, их артиллерия била совсем близко, а подвергать риску людей и технику Старинов не имел права. 1 октября прибыли в Харьков.

План минирования города был завизирован генерал-майором Г. Г. Невским. Предстояло показать его командующему фронтом маршалу Тимошенко. Старинов попросил Невского пойти вместе с ним.

План, представленный маршалу Тимошенко, мог показаться дерзким. Предусмотренный объем минирования в пять раз превосходил объем минно-взрывных работ пресловутой операции «Альберих». Выполнить же работу предполагалось в два раза быстрее. Иными словами, каждые сутки советским саперам следовало делать вдесятеро больше, чем делали немецкие саперы во Франции.

Тимошенко изучал план внимательно и долго. Наконец поднял глаза от бумаг:

– Не слишком сильно размахнулись? Сами на воздух не взлетим?

– Меры предосторожности предусмотрены, товарищ маршал!

– А успеете все это выполнить?

– Рассчитываем на сознательность и патриотизм людей.

– Хорошо, действуйте. Но согласуйте план с членом Военного совета.

Член Военного совета фронта Н. С. Хрущев, рассмотрев план, кое в чем его дополнил. В частности, увеличил цифру, обозначающую количество корпусов для ложных мин.

В те же дни были обнаружены и признаки наблюдения за работой минеров со стороны вражеской агентуры.

Немедленно были приняты меры к дезориентации соглядатаев врага. Прежде всего усилили минирование «макетами», т. е. ложные мины надежно маскировали боевые, сбивая противника с толку, вынуждали при разминировании распылять силы, притупляя бдительность чужих саперов и способствуя нанесению им урона.

Но наибольшую осторожность, наибольшую бдительность проявляли минеры при установке в городе и ближайших его окрестностях мин, управляемых по радио.

Уже 3 октября Старинов получил новый приказ – поставить радиомину в доме № 17 по улице Дзержинского. Этот дом – особняк, выстроенный в начале тридцатых годов для первого секретаря ЦК КП(б)У С. В. Косиора, был впоследствии передан детскому саду, а теперь, после эвакуации детского сада, его занимали некоторые руководители партии и правительства УССР.

Поскольку в доме жили и работали, Старинов ограничился осмотром особняка с улицы и прикинул, сколько взрывчатки потребуется для полного его разрушения. После седьмого октября 1941 г. минеры под руководством Старинова поставили радиомины в здании штаба военного округа и в других местах.

В дневное время саперы делали вид, что оборудуют дзоты или убежища, а по ночам в мешках, бутылях, патронных ящиках завозили на объекты взрывчатку, укладывали глубоко в землю и устанавливали сложные радиоаппараты, снабжая их взрывателями и замыкателями, обеспечивающими немедленный взрыв зарядов при обнаружении мины противником.

10 октября генерал Невский напомнил Илье Григорьевичу о приказе заминировать дом № 17 по улице Дзержинского, а 12 октября приказ поставить в особняке радиомину. Вскоре аналогичный приказ поступил уже от самого Н. С. Хрущева, проживавшего в этом особняке. Старинов пытался предостеречь от поспешного минирования, так как радиомины в то время являлись новинкой. Илья Григорьевич боялся, что при бомбежке может случиться непоправимое.

Дом находился в центре города, стоял в глубине сада, среди могучих дубов и лип. Деревья с пышной листвой могли надежно укрыть саперов от постороннего взгляда, даже если бы наблюдатель устроился где-то выше каменного забора и высоких чугунных ворот.

Вечером 12 октября Старинов со своими подчиненными вошли в эти ворота. Дом стоял на высоком кирпичном фундаменте, вдоль бельэтажа тянулся балкон. В нижней части здания находились подсобные помещения и маленькая котельная.

Очистив от угля часть котельной возле внутренней капитальной стены дома, минеры вскрыли пол, принялись рыть глубокий, глубиной более двух метров, колодец. Извлеченную землю аккуратно ссыпали в мешки. В первый мешок – первый слой грунта, во второй – второй, в третий – третий. На каждом мешке стоял порядковый номер, чтобы не ошибиться при засыпке колодца, сохранить прежнее чередование слоев земли. Это делалось на тот случай, если фашистские саперы попытаются искать мину.

Вырыв колодец, минеры поочередно спускались в него, выдалбливая под фундаментом внутренней капитальной стены нишу для радиоаппаратуры и большого заряда взрывчатого вещества. Это была тяжелая, трудоемкая работа. Только к полудню 14 октября в колодец стали опускать ящики с толом. Заряд ставился мощный, так как предстояло уничтожить всех оккупантов, какие поселятся в особняке, да заодно прихватить и внешнюю фашистскую охрану здания. А чтобы отбить у вражеских саперов охоту к поискам мин и их разминированию, радиомину сделали неизвлекаемой. После этого бойцы Старинова тщательно замаскировали место ее установки и уничтожили следы работы.

Оставалось «успокоить» противника, подкинуть ему «грозную советскую мину»! Старинов прекрасно понимал, что, не обнаружив в таком прекрасном особняке никакой мины, враг насторожится и скорее всего не станет заселять дом. Минеры установили в котельной «мину-блесну». В углу, под кучей угля, пожертвовав драгоценной взрывчаткой, смонтировали сложную мину замедленного действия, снабдив ее различными дополнительными устройствами для взрывания. На самом деле все эти устройства, вполне исправные, хитроумные и на вид крайне опасные, полностью исключали возможность взрыва «блесны» из-за того, что сухие батареи были уже негодными.

Покончив с этим делом, минеры Старинова привели в первоначальное состояние пол котельной, а потолок подолбили, замазали свежим цементом и побелили. Войдя в котельную, чтобы проверить, в каком состоянии оставлено помещение, сотрудники охраны особняка, конечно же, устремили взоры на потолок, но ни стены, ни пол, таивший 350-килограммовый заряд тола, ни куча угля, где пряталась «блесна», – ничто подозрений не внушало.

Артиллерийская канонада приблизилась к Харькову вплотную. По ночам небо над западной окраиной багровело от стрельбы и пожаров.

В последние дни перед отходом из города саперы оперативно-инженерной группы работали очень активно, чтобы противник не смог использовать здешние предприятия для изготовления военной продукции, а харьковские аэродромы как базу для своих самолетов. Под полами цехов фабрик и заводов были зарыты несколько десятков мощных мин замедленного действия, а небольшие мины ставили всюду и в самых необычных местах – в вытяжных трубах, даже в люстрах кабинетов. Полностью разрушить четыре харьковских аэродрома группа Старинова так и не смогла. Не хватило взрывчатки.

Находясь в Харькове, Старинов разыскал своего старого боевого друга – испанца Доминго Унгрия, который после падения республики иммигрировал в СССР и трудился на одном из харьковских предприятий.

Времени для долгих бесед не нашлось. Старинов узнал, что в Харькове остались двадцать два человека из прежних испанских партизан, которые работали на тракторном заводе и мечтали попасть в Красную Армию.

– Помоги нам, Рудольфе, – просил Доминго.

– Мы не состоим на учете в военкоматах, и с нами никто не хочет разговаривать. Но ты-то знаешь, что мы умеем драться с фашистами!

Старинов знал это очень хорошо и в тот же вечер рассказал о встрече с испанцами генералу Невскому, поведал ему о прошлом воинов Испанской республиканской армии.

Военный совет Южного фронта позволил зачислить в Красную Армию бывших воинов Испанской республиканской армии. Собранные в аудитории химико-технологического института бойцы Доминго, услышав об этом, обнимались, кое-кто вытирал слезы, а Доминго, не зная, как выразить чувства, хлопал и хлопал Илью Григорьевича по плечу.

Вместе с советскими воинами-саперами испанские товарищи занимались минированием самых ответственных и сложных объектов до последнего дня обороны Харькова.

В двадцатых числах октября 1941 г. бои шли уже в предместьях города. Уютные особняки на улицах Харькова опустели. Нужно было сделать так, чтобы фашистское начальство избрало своим местопребыванием не эти особняки, а заминированный особняк на улице Дзержинского.

Военный совет одобрил решение имитировать минирование лучших домов.

Начиная с 19 октября примелькавшийся населению пикап с минерами днем в открытую подъезжал к особнякам. Минеры осторожно выносили ящики со «взрывчаткой», подолгу возились внутри зданий, выходили, ехали дальше. В течение трех суток подрывники объехали более десяти домов.

Под утро 24 октября секретарь горкома партии В. М. Чураев вместе со Стариновым в последний раз подъехали к дому № 17 по улице Дзержинского. Ворота были закрыты, за оградой никого.

Вошли в дом, обошли комнаты, побывали в котельной. Впечатление было такое, будто обитатели дома только что в спешке покинули его.

С улицы Дзержинского поехали на площадь имени Руднева. Остановились на подготовленном к разрушению мосту. Гитлеровцы уже входили в город. У них на глазах минеры, в их числе – испанские добровольцы, минировали шоссе на Белгород. На основной магистрали Харьков – Чугуев специальные группы минеров ожидали, когда пройдут последние войска, чтобы к многочисленным макетам прибавить настоящие мины.

Эвакуацию Харькова и отход основных сил прикрывали войска под командованием заместителя командующего фронтом генерал-лейтенанта Ф. Я. Костенко. Представителем инженерного управления фронта оставался при Костенко товарищ Ильи Григорьевича майор А. А. Винс-кий. Вместе с ним Старинов отходил на Валуйки, а уже со станции Валуйки на Воронеж, к штабу Юго-Западного фронта.

О заминированных объектах в Харькове Старинов получал крайне противоречивые данные. Кто говорил, что гитлеровцы легко обезвреживали мины, кто уверял, что мины взрывались при одной только попытке их снять.

10 ноября оперативно-инженерной группе пришлось испытать огорчение – разведка доставила в штаб Юго-Западного фронта копию приказа № 98/41, изданного командованием одной из немецких частей 8 ноября 1941 г. В приказе сообщалось, что при наступлении «доблестных войск фюрера» на Харьков и в самом Харькове обнаружены в большом количестве русские инженерные мины и среди них – мины замедленного действия с часовыми замыкателями и электрохимическими взрывателями. Русские, говорилось в приказе, пытались прятать мины, зарывая их на глубину до двух с половиной метров и используя для корпусов мин деревянные ящики, что не позволяло применять миноискатели, которые, впрочем, не требовались, поскольку, мол, «неумелая установка мин и неумелая их маскировка позволили опытным саперам рейха обойтись без миноискателей». Кроме того, саперам рейха большую помощь оказывали военнопленные и население, «избавленное от коммунистического гнета».

Копию названного приказа Илье Григорьевичу доставили с сопроводительной запиской, написанной незнакомым, но энергичным почерком: «Эти легко обнаруживаемые и обезвреживаемые мины устанавливались под руководством полковника Старинова».

Илья Григорьевич не успел дать объяснений Военному совету фронта, не успел указать на моменты, явно свидетельствующие, что приказ фашистского командования – фальшивка, как пришло новое известие – немецкие саперы извлекли из полуподвала дома № 17 по улице Дзержинского особенно сложную мину и теперь в доме расположился начальник харьковского фашистского гарнизона генерал Георг фон Браун.

– Ну, что скажете? – спросил Невский, когда Старинов прочитал отпечатанный на машинке текст известия.

– Только одно, товарищ генерал, фашисты извлекли не радиомину, а «блесну»!

– Уверены?

– Совершенно уверен! Извините, товарищ генерал, но себе и товарищам я верю больше, чем фашистской сволочи.

– Ну, ну, не горячитесь! – подняв ладонь, проговорил Невский.

После этой беседы с Георгием Георгиевичем никаких объяснений от Старинова не требовали. Видимо, генерал разговаривал с командующим и членами Военного совета, которые критически относились ко вражеским писаниям, а обстановку во вражеском тылу знали лучше, чем автор сопроводительной записки к провокационному приказу гитлеровцев от 8 ноября. Но нервы в ту пору у командиров оперативно-инженерной группы, да и у самого Ильи Григорьевича были напряжены.

Утром 13 ноября 1941 г. Старинова вызвал генерал Невский. Генерал сказал, что получен приказ Военного совета взорвать радиомины, установленные в Харькове.

Поздней ночью с 13 на 14 ноября 1941 г. генерал Невский, начальник отдела инженерного управления фронта майор Чернов и полковник Старинов, взяв строго засекреченные шифры, поехали на воронежскую радиостанцию широкого вещания. Там их уже ждали. В предстоящей операции, кроме военных, участвовали гражданские лица – старший инженер воронежской радиостанции А. В. Беспамятное и начальник радиостанции Ф. С. Коржев. Их посвятили в отдельные детали операции.

Конструкция радиопередатчика была старой, но перед войной его реконструировали, улучшили, и он обладал достаточной мощностью.

Удалив из помещения всех, кто не имел отношения к делу, Старинов в 3 часа 15 минут 14 ноября послал радиоминам первый сигнал. В дальнейшем на разных волнах разными шифрами подали еще несколько сигналов. Последний – в шестом часу утра. Контрольный прием сигналов, осуществленный вблизи Воронежа, показал, что они сильные.

Посланный 14 ноября на разведку самолет сфотографировал интересующие Военный совет районы Харькова. Снимки подтвердили, что по меньшей мере часть радиомин взорвалась с большим эффектом. Но район улицы Дзержинского в объектив авиационного фотоаппарата не попал. Определить, взорвалась ли радиомина в доме № 17, оказалось невозможно. Илья Григорьевич расстроился.

* * *

Оперативно-инженерная группа покинула Воронеж на рассвете 15 ноября сорок первого года. Наступила ранняя холодная зима, грязь на дорогах затвердела, ее припорошило сухим снегом, шоферы радовались.

Старинов, сидя на переднем сиденье ЗИСа, ощупывал левый нагрудный карман гимнастерки. Там лежало письмо Военного совета Юго-Западного фронта на имя И. В. Сталина. В письме – просьба принять полковника такого-то по вопросу о массовом изготовлении и применении мин замедленного действия на фронте и в тылу врага. Настроение у Ильи Григорьевича было приподнятое. Он думал, что наболевшие вопросы минеров и партизан будут решены!

Двигались кратчайшим путем, через Рязань и Коломну. В Рязани с ноября 1941 г. располагался Оперативно-учебный центр Западного фронта, и, конечно, Илье Григорьевичу нельзя было не посетить его. А чуть свет, простившись с испанцами, остававшимися временно в оперативно-учебном центре, Старинов поспешил в Москву.

Никуда не заезжая, не приводя себя в порядок, он направился на Старую площадь, в ЦК партии. Сдал письмо Военного совета фронта. Предупредили, что о письме будет доложено, следует быть готовым явиться в Кремль по первому вызову.

– Запишите наш телефон. Будете выезжать из Москвы – обязательно сообщайте, куда и на какой срок.

Деловитость разговора сняла первое тягостное впечатление от встречи со столицей.

Город сильно опустел, транспорта стало меньше. Но в цехах московских заводов и в мастерских по-прежнему выпускали снаряды, ремонтировали танки и пушки, делали взрывчатку, разнообразные мины, сваривали противотанковые «ежи». И не только перевыполняли нормы, а изобретали, осуществляли рационализацию производства!

Новый начальник ГВИУ генерал-майор Л. 3. Котляр слушал доклад Старинова о харьковской операции, лежа на койке в бомбоубежище. Его свалила очередная почечная колика.

– Подробности не нужны, – остановил Леонтий Захарович слабым жестом руки. – С обстановкой познакомились? Враг начал наступление и на московско-тульском направлении…

Котляра прервал телефонный звонок. Генерал с трудом приподнялся, взял трубку поставленного возле койки телефонного аппарата. Разговаривал недолго, явно стараясь не выдать голосом самочувствия. Отдал необходимые распоряжения, положил трубку, осторожно опустился на подушку. Видя, как побледнело его лицо, какие крупные капли пота покрыли лоб начальника ГВИУ, Илья Григорьевич заметил:

– Врача бы надо, Леонтий Захарович!

Котляр скосил глаза, помолчал, пережидая боль, тихонько спросил:

– Острите, Илья Григорьевич? При чем тут врач? Разве врачи что-нибудь понимают в минах?

На московско-тульском оборона была прорвана. Под Тулу были посланы подкрепления.

Так включился Старинов в устройство минно-взрывных заграждений под Москвой и на подступах к ней. Выполняя приказ начальника ГВИУ, Илья Григорьевич уже через четыре часа прибыл в Тулу.

Станционные пути припорашивал снежок. Огромные воронки от авиабомб зияли совсем близко от железнодорожного полотна. А поездов с минами не видно. Отогнали, чтоб не разбомбило? Но куда?

Старинов нашел военного коменданта:

– Где составы с минами?

– Разгружены, товарищ полковник.

– Когда? Кем?

– Еще утром. Рабочими нашими.

Час от часу не легче! Если неопытные люди начнут возиться со взрывчаткой, взрывателями и детонаторами – могло произойти непредвиденное!

Старинов срочно выехал в обком.

И только там, в обкоме, Илья Григорьевич узнал, что волновался зря. По заданию первого секретаря обкома Жаворонкова оказавшаяся в Туле группа инструкторов ОУЦ взялась за дело, не ожидая ничьей помощи. Лейтенант Ф. А. Кузнецов провел занятия с комсоставом двух рабочих батальонов, другие инструкторы занялись с бойцами стрелковых подразделений, и разгруженные мины уже устанавливались в районе Узловой.

Рассчитывая разгромить советские войска на вяземско-московском и брянско-московском направлениях, обойти Москву с севера и юга и в кратчайший срок овладеть ею, фашистское командование стремилось достичь этой цели путем двойного охвата столицы. Первое окружение и разгром советских войск намечалось провести в районах Брянска и Вязьмы. Второе окружение и захват столицы – путем глубокого обхода Москвы с северо-запада через Клин и Калинин, а с юга – через Тулу и Каширу, чтобы замкнуть бронетанковые клещи в районе Ногинска.

Осуществляя этот замысел, враг не жалел ни живую силу, ни технические средства, мирился с любыми потерями.

Лишь 27 ноября удалось отбросить танки Гудериана на 10–15 километров в сторону Венева, в трехдневных кровавых боях перемолоть силы врага и вынудить его отказаться от попыток пробиться к Москве со стороны Тулы и Каширы. На севере же обстановка продолжала ухудшаться. 1 декабря гитлеровцы неожиданно прорвались в центре Западного фронта, двинулись на Кубинку.

В тогдашних условиях рыть противотанковые рвы, эскарпы и контрэскарпы, естественно, не приходилось. Выручить могли только мины. И хотя часть предприятий, где они прежде изготавливались, осталась на захваченной фашистами территории, а часть находилась в пути на восток, мины выпускались. Изготавливали их где только можно было.

Работы по минированию рубежей вокруг столицы во второй половине ноября вели хорошо подготовленные инженерные части. Это сказалось и на тактике минирования, и на его качестве. Все танкоопасные направления были перекрыты. Одна только оперативно-инженерная группа генерала И. П. Галицкого установила 52 тысячи противотанковых мин. В труднообъезжаемых местах шоссе разрушалось мощными фугасами. На важных участках шоссейных и железных дорог, в станционных помещениях, в постройках подмосковных домов отдыха и санаториев, которые противник мог использовать для размещения войск, в административных зданиях покинутых городов ставились мины замедленного действия.