Текст книги "Тень ингениума"

Автор книги: Алексей Пехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Металл пачкал одежду вкусом карри, не отличимым от вкуса моих волос.

За все время пути мы лишь раз встретили людей. Четверо парней, все возраста моего провожатого, сидели на носу колесного речного парохода, погибшего, судя по копоти на бортах, от сильного пожара, и удили рыбу на мелководье. Они отвлеклись от поплавков, и один из них, чернявый и смешливый, сказал мне:

– Дядь, дай курнуть.

– Отстань, Эдуард, – буркнул ему мой сутулый спутник. – У него дела с дикарем.

Откуда-то издалека ветер доносил мерный тяжелый стук. Тот несколько раз затихал, потом начинался снова, а затем сменился надсадным визгом металла, вгрызающегося в металл. Кто-то разорял кладбище, стараясь немного подзаработать на продаже дармовых материалов.

Еще через полчаса обезьяньих карабканий мы вышли на точку, за которой корабли стояли уже не так плотно, и порой расстояние между ними превышало пятьдесят ярдов. Кое-где вбили сваи, кое-где сделали что-то вроде понтонов, между ними кинули либо доски, либо стальные листы, и идти было тяжело. Ботинки то и дело захлестывала вода, а забираться наверх кораблей приходилось по любой подходящей для этого поверхности.

«Сушильней» оказалась маленькая канонерская лодка прошлого века. Рядом с ней, на боку, сильно погрузившись в ил, точно кит лежала часть йевенского военного крейсера и его киль, так похожий на полозья конька, казалось, хотел рассечь меня.

– Дальше ты сам. – Паренек развернулся на пятках и отправился в обратный путь.

Я оценил открывающиеся виды, туши стальных китов, наметил дорогу, хотя уже не было никаких мостков. До другого конца кладбища кораблей оставалось примерно такое же расстояние, а это означало, что в одиночку мне потребуется день, чтобы хотя бы забраться на каждое из судов, что ожидают здесь вечности.

С другой стороны, я знаю Вороненка. Тот замечает чужаков гораздо раньше, чем обычные люди, так что, скорее всего, если мой бывший солдат где-то среди этого лома, он сам выйдет ко мне.

Моя напарница-тень была довольно рада окружающему нас разору и, пребывая в чудесном настроении, пока не беспокоила вашего покорного слугу. Возможно, рыскала в трюмах, а может, просто устала за мной таскаться и наконец-то свалила куда подальше, оставив Итана Шелби хотя бы на время. Я был предоставлен самому себе, и меня видел лишь холодный ветер, пахнущий свежевыловленной форелью, да облака.

Не самая плохая компания, признаюсь честно. Я был как командир, поднявшийся в атаку и бросившийся на окопы врага. То есть одинок до чертиков. Не знали? Так и есть. Если встать во весь рост над простреливаемым пространством, крикнуть: «Ребята, за мной!» – и побежать, то на несколько долгих секунд ты самый одинокий человек во вселенной. И самое сложное в такой момент это не поддаться слабости.

Не обернуться.

И не увидеть, что никто особо не горит желанием бежать в штыковую на пулемет. Одиночество вещь относительная, но подобное одиночество – квинтэссенция истинной пустоты, шаг, отделяющий тебя от смерти.

С которой ты уж точно встретишься не в компании твоих солдат. Пускай даже они и поднялись следом.

…Я почти полтора часа провел в поисках каких-то зацепок, думая о всякой фигне и стараясь не рухнуть в воду в те моменты, когда наклон некоторых палуб приближался к девяноста градусам.

Возле затопленной подводной лодки (над водой торчала лишь одна рубка, в которую угодил тяжелый снаряд, раскрыв ее в виде стального цветка), на катере, я увидел отпечаток окровавленной ладони, а у паровой трубы нарисованный от руки знак S. Тоже, судя по темному цвету, рисовали кровью.

Кровавая рука, и река.

Очень характерное изображение для мух-хе-кон-неок, Людей большой реки. В Компьерском лесу Вороненок точно такое же нарисовал на старушке «Матильде», признавая ее своим домом и призывая духов предков защитить ее.

Никто, кстати говоря, не смеялся над ним и этими странными верованиями. Когда ты находишься в аду, любая помощь будет не лишней, даже помощь мертвых индейцев из долины теней. Как говорится, в окопах редко кто остается атеистом.

Я побродил вокруг немного. Покричал, пошумел, постучал по железу, взяв в руки кусок от поручня фальшборта. Короче, весело и с выдумкой провел время. Затем перебрался на углевоз, думая забраться повыше, возможно даже на мачту, чтобы заглянуть за борт большого броненосца со спиленным носом, закрывавшим от меня весь вид на запад. Примерно в этот момент я почувствовал запах жареного мяса и костра.

Близко. Совсем уж близко.

Как я и говорил, Вороненок сам нашел меня. Он сидел на корточках2929
  Поза миролюбия. Индеец будет оставаться на корточках до тех пор, пока его не увидят и не покажут своих намерений.


[Закрыть] на «тропе», по которой я недавно проходил, терпеливо ожидая, когда я обращу на него свое внимание. На нем было старое шерстяное одеяло в светлую клетку, с обтрепанными, испачканными ржой краями. Индеец проделал в середине дыру, просунул в нее голову, и получилось пончо. Довольно удобно при такой погоде.

Когда тот неспешно поднялся, мы с ним стали одинакового роста. Вороненок постарел за те годы, что мы не виделись: сальные волосы во многих местах приобрели вкус соли, лицо еще сильнее огрубело, появились новые морщины, глубокие, точно каньоны на смуглой коже.

– Ты мое второе я, – поприветствовал он меня и коснулся предплечьем моего предплечья.

– Ты мое второе я, – почти в унисон ответил я ему и улыбнулся.

Ответной улыбки не дождался. В его племени считалось непростительной слабостью показывать радость от встречи с тем, кого считаешь другом. Радоваться можно лишь смерти врагов, удачной охоте на бизонов, приходу лета и объявлению новой войны. Но глаза Вороненка, маленькие, темные, глубоко запавшие, говорили о том, что он доволен.

Его брови и ресницы были выщипаны до полного отсутствия, вокруг глаз намалеваны… черные круги, а по щекам нарисовано множество… красных тонких линий, идущих от висков до челюсти. На самом деле этих полосок у Вороненка должно быть гораздо больше – каждая говорила о том, что он убил врага в рукопашной, а за время окружения индеец прикончил достаточно искиров штыком, ножом и томагавком. Они могли бы посоревноваться с Кроуфордом на предмет добытых голов, на самом деле.

Другое дело, что Вороненок так расписывал себе лицо, лишь когда собирался сражаться.

– У тебя неприятности?

– Нет, мой брат. Уже нет.

Для мухенока (как искаженно называли это племя белые люди, когда завоевывали Северный континент) любой из моего отряда был братом. Даже Мосс, которого он едва не прирезал. Мы вместе сражались на одной стороне и вместе смешивали кровь друг друга, пуская ее врагам. Для Людей большой реки это то же самое, что ближайший родственник.

– Предки сказали Желтой Черепахе, что ты вернулся из страны бледнолицей королевы. Я ждал тебя.

– Как он поживает?

– Спит и видит сны. Он любит спать. Это почти как смерть, но слаще. Будет говорить с тобой.

Он легкой поступью направился в сторону броненосца, пружинисто перепрыгнул на него, терпеливо дождался куда более неуклюжего меня. Поманил внутрь.

Здесь был холодный металл, грязь, мусор, витал горький запах дыма и усиливающийся – жареного мяса.

– Ждал тебя. Приготовил, – не оборачиваясь, сказал мой солдат.

В традициях его народа было есть диких собак, и я, совсем недавно рассуждавший о том, что у меня имеются некоторые моральные принципы в вопросах питания в мирное время, внутренне содрогнулся, но в остатках бывшей кают-компании с выбитыми иллюминаторами на костре жарилась целая коза, а не собака.

Оставалось лишь догадываться, где он ее добыл среди свалки.

– Ты мое второе я3030
  Приветствие и прощание у индейцев, обращенное к родственнику.


[Закрыть], – прошелестел голос у стены.

Я подошел поближе и сказал (очень тяжело правильно думать о цвете сейчас)… Желтой Черепахе:

– Ты мое второе я. Рад, что ты все еще здесь.

– Вы, бледнолицые, всегда слишком… – Желтая Черепаха запнулся, перебирая слова чужого для него языка. – Сентиментальны. Точно юные скво, которым не дано расписывать лицо3131
  Роспись краской лица женщин зависит от правил и традиций того или иного племени или союза племен. Так, в северной группе племен, в том числе и у мухенока, наложить на щеки и подбородок красную краску во время праздников или важных событий женщина может, лишь если ее муж убил не менее десяти человек и стал воином.


[Закрыть].

Черепаха – младший брат Вороненка. Они оба находились в Первой Конфедератской дивизии генерала Вильсона, которая, как и многие другие подразделения Союза, угодила под удар искиров, оказалась разгромлена и закончила свою жизнь в болотах перед Компьерским лесом.

Желтая Черепаха тоже был моим солдатом, правда, недолго. Его убили через пять дней после нашего знакомства, во время лютой рукопашной схватки, когда мы пытались восстановить рельсовое полотно, а искиры старались помешать нам это сделать и вывести крошку «Матильду» к точке триста тридцать три того, что через несколько месяцев солдаты назовут Адским коридором.

Так что теперь я смотрел на высушенную темную человеческую голову, не растерявшую знакомые черты, размером со средний апельсин, которая висела привязанная за волосы к скобе, торчащей из стены. Его веки были зашиты, как и губы, но голос лился из них без всякого наличия воздуха, легких, связок и гортани.

Хенстридж во время нашей единственной встречи сказал, что в мире нет никакой магии. Есть лишь законы физики, математики, химии и других наук. Охотно бы посмотрел на него, если бы он встретился с Желтой Черепахой. Человеком, убитым с десяток лет назад, которому брат отрубил голову, снял кожу с черепа, а затем (когда мы думали, что Вороненок окончательно свихнулся) пел свои странные жуткие песни и грел камушки. Расскажите мне, какая наука позволяет покойнику, куску плоти, всего лишь коже и волосам, жить, мыслить, видеть сны и существовать вопреки всем привычным законам мироздания.

– В тебе спит болезнь.

– Ты ошибся. Я здоров.

– Болезнь живет не в теле. В твоем духе. Он сильно истончился, а голодный волк ходит кругами, ждет…

– Ждет чего?

– Твоей слабости. Это то, что бледнолицые называют ингениумом? Твоя болезнь? Я уже несколько раз чувствовал таких, как ты, в городе. Плохо.

Плохо то, что все больше людей и тех, кто ими когда-то был, узнают, что я такое.

– Когда мы сражались, ты не замечал волка.

– Дети не могут сразу бегать, они сперва учатся ходить. Я тоже учился, и теперь видеть скрытое гораздо легче.

Вороненок, слушая нас, снял вертел с козой, начал нарезать мясо ножом, укладывая его на обрывки картона. Информация о том, что во мне есть способности, оставила его равнодушным.

– Видеть скрытое… – повторил я. – Мосс сказал, что тайная полиция искала вас.

– Бледнолицых часто ведет жажда власти. Как многих из дене3232
  Самоназвание всех коренных жителей Северного континента.


[Закрыть] ведет пристрастие к огненной воде. И от воды и от жандармов стоит держаться так же далеко, как от раздраженной самки ниты3333
  Нита – медведица гризли.


[Закрыть].

– Будем есть. – Вороненок протянул мне порезанное мясо, от которого шел пар.

Оно было жестким, и в нем отсутствовал всякий намек на соль. Я неспешно жевал, жир застывал на пальцах, от огня, точно забитый листьями слабый ручеек, сочилось тепло. В молчании мы провели больше двадцати минут, причем половину времени я дожидался, когда мой солдат будет готов говорить. У индейцев правило, что никакие дела нельзя обсуждать, пока не преломишь хлебную лепешку с гостем. За неимением последней – хлебом выступала коза.

Наконец он бросил картонную «тарелку» на пол, вытер руки об пончо, прислушался к тихому бормотанию Желтой Черепахи, который, казалось, впал в дрему.

– Почему ты все еще здесь?

Лицо Вороненка осталось непроницаемым, но было видно, что он не понял вопроса, и я уточнил:

– Остался в Риерте. В чужой стране, не вернулся домой, в Конфедерацию.

– Много причин, ганнери. Страна моего народа сильно изменилась из-за бледнолицых. Нас согнали с наших земель, заставили покинуть леса, прерии и горы, уйти на запад. Жить по чужим законам и правилам. Там, на мертвых камнях. Наш образ жизни не ценен для вас, дома, покрытые корой вяза, разрушают, стада бизонов уничтожают и складывают из их черепов высокие горы, закрывающие луны. Нас заставляют перестать почитать предков и приказывают поклоняться не волку, бизону и угрю, а кресту. Наших детей отбирают, отдают на воспитание бледнолицым и принуждают служить им, точно угли3434
  Чернокожие.


[Закрыть]. Та страна для меня так же чужда, как и эта. Моей родины не стало еще при моем отце, так что нет разницы, где течет твоя жизнь. Конфедерация Отцов Основателей не имеет ничего общего с Землей Где Поют Ветра. Она в прошлом.

Он никогда не говорил об этом со мной, и я немного удивленно произнес:

– Но вместе с тем ты вступил в армию и сражался на их стороне.

– Это не мое желание. – Он расправил плечи. – Предки сказали.

Да уж. У каждого были свои резоны влезть в самую большую бойню в истории человечества. Одному нашептали бестелесные покойники, другой купился на агитационные плакаты, наштампованные государственной машиной пропаганды.

Вороненок сложил пальцы, показал мне движение левой рукой, но я только покачал головой. У его народа много слов, которые они не произносят, а показывают. К сожалению, мое знание языка жестов мухеноков не так глубоко, как бы мне хотелось.

– Предназначение, – подумав, подобрал слово Вороненок. – Желтая Черепаха говорит, что нам рано уезжать. Тени мертвых просят нас быть в мире трусливых убийц.

Вот это я понимал. Индейцы осуждают прогресс, хотя большинство из них не знает такого термина. Ведь, по сути своей, прогресс узаконил убийства и превратил их из сложной работы в довольно легкое дело. Раньше людям приходилось стараться для того, чтобы лишить жизни врага. Брать секиру, подходить к нему вплотную, видеть его глаза, чувствовать дыхание. И когда ты побеждал, то слышал, как ломаются ребра противника, как он кричит от боли, плачет, зовет мать, облив твое лицо каплями горячей крови.

Ты принимал его смерть. Брал за нее ответственность на себя. Становился воином. Радовал предков доблестью и мастерством.

Теперь же все слишком сильно изменилось. Правильно наведи пушку, отправь снаряд на десяток миль, куда-то в совершенно невидимое тобой место, и что там произойдет дальше – уже не твоя забота. Ты никогда не увидишь трупов тех, кого убил. Не примешь их дух и не проснешься от осознания содеянного.

– Но ты на тропе войны. – Я коснулся двумя пальцами губ, этот жест я как раз знаю, он означает «посмотри на себя». – Краска на твоем лице.

– Приходили дурные люди, и я дрался.

– А они? Они дрались?

Вороненок скрестил предплечья быстрым жестом, и Желтая Черепаха, очнувшись, пояснил:

– Нет. Они считали себя охотниками, а моего брата глупым бобром, который не знает, когда к нему подкрадываются.

Понятно. Значит, где-то среди кладбища кораблей есть теперь и кладбище глупцов.

– Я прогнал твоего волка, – голова говорила негромко, и мне пришлось податься назад, чтобы ее слышать. – Но он вновь наберется смелости и вернется. Ты стоишь на краю Великого каньона, брат, и можешь упасть вниз, наступив на первый ненадежный камень. В мире предков семена твоей души прорастут вновь.

Утешение так себе.

– Спасибо, Желтая Черепаха, – теперь слово «желтый» я сказал легко. Цвета вновь вернулись ко мне, но я уже не удивлялся.

– Ты пришел за помощью? – Вороненок смотрел куда-то в сторону.

– Да. Мне нужны твои перья.

– Будет большая война, – шепнул Черепаха, глядя на меня сквозь зашитые веки. – Много крови. Хорошая песня для воина. И огонь сожжет многих. Ты мог бы красить лицо, как и мой брат.

– Боюсь, в городе меня не поймут и примут за сумасшедшего.

– Да, – печально произнес мертвец. – Бледнолицые любят красиво одеваться, много есть и спать на перинах. Они забыли свое прошлое, стали изнеженны и жестоки, как неразумные дети. Вороненок поможет тебе.

Младший брат всегда принимал решения в подобных вопросах. Без него мой солдат никогда не связывал перышки.

– Когда тебе нужно? – Индеец получил разрешение и остался доволен этим.

– Как только ты сможешь.

Он обдумал мои слова и резко наклонил голову, застыв так, что означало принятие решения.

– Значит, сегодня. Ты ждешь. Он встал и вышел неслышно.

Вместе с Кроуфордом они часто уходили в разведку. Высокий индеец и маленький несуразный коротышка. Растворялись среди зимнего леса, порой возвращаясь через несколько дней, когда мы уже считали, что их обоих прикончили искиры. Они приносили ценные сведения или, что еще более важно – еду для тех, кто защищал «Матильду».

И скальпы.

– Они-ва сото! Они-ва сото! – кричали искиры.

Мы все были демонами зимнего леса, но некоторые из нас – в особенности.

Я расположился у стены, подстелив картонку на ледяной пол, наблюдая за тем, как догорает огонь, который нечем было кормить. Желтая Черепаха висел рядом, молчал, но я чувствовал, что он здесь, а не унесся куда-то разговаривать с бесплотными душами предков.

Несколько раз мне чудилось, что из глубины корабля раздаются тихие стоны, словно там томится привидение. Вполне возможно, так и было. Например, призрак этой посудины, использованной и брошенной ржаветь до скончания века на мелководье.

Вороненок вернулся, когда тени стали глубже, а от пламени ничего не осталось. В руке он нес большую окровавленную чайку, добытую с помощью удачного броска камнем. Индеец сел на корточки, одним ловким ударом отрубил томагавком лапы птице и кинул их в остывший пепел, который сизой потревоженной дымкой поднялся в воздух, но вместо того, чтобы вновь осесть, остался висеть странным облаком, приняв форму листа вяза.

Вороненок последовательно потрошил птицу, отправлял к отрубленным лапам внутренности, размазывая их по картону, тихонько напевая что-то протяжноеивтожевремя грубое и гортанное. Иногда его голос повышался, становился тонким и лающим, точно песнь койота, а затем лист обрел материальность, вспыхнул огнем, которого я не чувствовал своим даром, лишь видел глазами – искрами упал на птичьи потроха и жег их, пока комната не наполнилась запахом обугленной плоти.

Мне казалось, Желтая Черепаха улыбается мертвыми губами, шевелит ими, просит о жестоком дожде, что своим ревом заглушит даже грохот бегущего стада бизонов, а тела обнаженных скво будут плясать среди холодных потоков, призывая всех воинов взять копья, палицы и томагавки, чтобы порадовать щедрых предков.

Голова начала кружиться, точно я выпил лишнего, приходилось все время фокусировать зрение, потому что стены каюты то и дело норовили затеять движение, пуститься в пляс вокруг огня, который появился лишь благодаря словам Вороненка.

Это тянулось вечность, воздух, несмотря на сквозняк, сделался тяжелым, густым и ощутимо затвердел, не желая попадать в легкие. Находиться здесь стало невыносимо, и я поднялся, чтобы пройтись. Никто из братьев даже не заметил моего ухода.

Ветер на палубе проветрил мои мозги, и я решил не возвращаться обратно, пока звучит песня Вороненка. Основываясь на прежнем опыте, могу сказать, что это займет от получаса до трех.

Глубокой осенью в Риерте солнце садилось рано, и времени, чтобы возвратиться к разрушенному заводу, до того как настанет ночь, оставалось впритык. Я не особо переживал по этому поводу, решив в крайнем случае заночевать здесь. Одно я знал точно: идти через кладбище кораблей по темноте – рискованное предприятие. Не желаю переломать все кости, грохнувшись в провал и напоровшись животом на стальной прут. Слишком бесславный конец, чтобы он привлекал меня без какой-либо серьезной на то причины.

Ради любопытства я достал из кармана заранее подготовленный квадратный фонарик на батарейках, спустился по трапу на вторую палубу. В одном из помещений оказался полосатый матрас, из-под которого торчал деревянный приклад. Я выудил оружие и с удивлением поднял брови, не поверив своим глазам.

Дальнобойная «Вельд» для охотников. Вещь довольно дорогая, и как она попала к Вороненку? Я покрутил винтовку и так и эдак, вышел с ней наверх, изучил клеймо оружейника под тусклым солнечным светом и, ругнувшись, отложил ее в сторону, вновь вернувшись в недра старого военного корабля.

Я заглянул в каждый отсек на палубе, кроме тех, что оказались заварены еще в то время, когда броненосец отправили на слом. Ничего, кроме пыли, ржавчины, скопившейся после дождя воды и всеобщего запустения. Может, кто другой бы и бросил заниматься глупостями, но я нашел «Вельд» и, все еще до конца не веря самому себе, спустился по трапу в чрево, почти к самому погребу боезапаса демонтированной кормовой башенной установки.

Луч фонаря выхватил из мрака черного демона в холщовой светло-голубой спецовке, пропитанной кровью. Когда свет упал ему на глаза, он громко застонал, и этот стон испуганным голубем взмыл вверх, отражаясь от стен, слился с едва слышной здесь песнью Вороненка.

Я опустился перед человеком на колени, проверил жилку на шее. Он потерял достаточно крови и сильно ослаб, чтобы сопротивляться, но его руки и ноги были связаны кожаными ремнями, широкими и надежными. Рана была рубленой, от томагавка, довольно глубокой, как я полагаю, но Вороненок остановил кровотечение и наложил тугую повязку. Впрочем, это не поможет, если раненый не окажется в больнице.

Второго пленника я нашел в дальнем конце помещения, привязанным к надежной стальной трубе не только за руки, но и за шею. Еще один ремень глубоко впивался в кожу его лба так, что он не мог поворачивать голову. Кровь из разбитых губ запеклась на пышных усах и бороде, он щурился, пытаясь разглядеть за светом, бившим ему в лицо, того, кто пришел.

Я направил фонарь так, чтобы он увидел меня, и в его глазах появилось удивление, надежда, впрочем мгновенно сменившиеся сомнением и тревогой.

– Итан, блади побери всех чертей, – просипел Джейк Осмунд Вильям Третий, попытался сплюнуть липкую слюну, но та, не долетев до пола, застряла у него в бороде. – Вас я ожидал увидеть здесь в последнюю очередь.

Я разрезал ремни на его лбу и шее:

– Лучше бы вы продолжали охотиться на контаги в Старой Академии, мой друг.

– Есть вода? До смерти хочется пить.

– Ждите. Скоро вернусь.

– Постойте! Развяжите меня! Этот чертов дикарь…

– Ждите! – резко сказал я ему, и он, услышав в моем голосе нечто такое, что ему не понравилось, умолк, посмотрев на меня с раздражением, но больше возражать не стал.

Кружку я видел в кают-компании. Пришлось вернуться к Вороненку. И, пока я ходил, он ни на мгновение не отвлекся от своих песен и методичного ощипывания чайки. Я чувствовал, как Желтая Черепаха следит за мной. Вот уж кому-кому, а ему предки вполне успели нашептать, где я был и что нашел. Он не остановил меня, я ощутил лишь скрытую усмешку, словно мертвец опять сказал о том, что я как юная жалостливая скво без права красить свое лицо.

Дождевой воды в некоторых помещениях было хоть залейся, черпай из глубоких луж сколько угодно. Возможно, не такое высокое качество, на какое рассчитывает конфедерат в дорогих ресторанах, где подадут бутылку, наполненную из курортного минерального источника, но сейчас пусть довольствуется тем, что есть.

– Думал, вы не вернетесь, – сказал Осмунд, когда я оказался рядом с ним.

– Пейте осторожно. Я держу кружку.

Он грязно ругнулся в мой адрес, окончательно поняв, что я не собираюсь развязывать ему руки, и ткнулся носом в питье, не отрываясь, пока вода не исчезла.

– Черт. Спасибо, Итан.

– Давно вы здесь?

– Какой сегодня день? Я, знаете ли, немного потерялся во времени. Здесь вечный мрак.

– Среда.

– Значит, пошли третьи сутки. Мухенок не особо дружелюбный человек.

– Для вас мух-хе-кон-неок. Называйте его племя и народ правильно, если хотите выбраться. Мыши не стоит злить кошку, раз уж оказалась в ее когтях.

Осмунд хмыкнул:

– Выбраться. У меня есть шанс?

– Шанс всегда есть. Я поговорю с ним, когда появится такая возможность.

– Вы знакомы?

– Он служил под моим началом.

Конфедерату потребовалось несколько секунд, чтобы переварить эту информацию:

– Забавное совпадение. И встреча.

– Не забавнее встречи в Старой Академии.

Осмунд облизал языком губы. Ему все еще хотелось пить, и он, ни на что не надеясь, предложил:

– А быть может, просто избавите меня от ремней, и я уйду без всякой лишней риторики и дипломатии?

– Так дела с индейцами не делаются. Он найдет вас и прикончит. Плохая примета, если пленник убегает. Это порочит честь воина.

– Не делаются, – повторил он, думая о чем-то своем, и поинтересовался: – А если вы не договоритесь?

Я подался к нему, сказав жестко:

– Вы, кажется, цените прямолинейность в людях, Джейк. Если я не договорюсь, то вы умрете, полагаю. Зная своего человека и то, как он применял к искирам пытки, распространенные среди его народа, вполне возможно, умрете не очень приятной смертью. Кожаный ремень на вашей шее, несмотря на холод, успел достаточно высохнуть. Вы бы задохнулись, найди я вас день спустя. Прийти сюда было вашей фатальной ошибкой, мой друг.

– Я пришел без зла в сердце.

Я похлопал его по плечу, выпрямляясь:

– Добрые люди не носят с собой дальнобойный «Вельд», сэр. Но вам пока рано волноваться. Я договорюсь, наберитесь терпения, и я приду за вами.

– Итан! – окликнул он меня. – Мой негр. Как он?

– Не ожидал, что вы заинтересуетесь здоровьем раба.

– Я не лишен некоторой сентиментальности к полезным вещам. – Осмунд постарался, чтобы я не очень-то думал, будто он беспокоится об Олауде.

– Конечно… Полезные вещи довольно уникальны. Он жив и, думаю, выкарабкается, попади к врачу. Если я договорюсь, вам придется тащить… свои вещи самостоятельно. Сами они идти не смогут.

Вороненок закончил песню спустя час, оборвав ее на высокой ноте, вышел ко мне на палубу. Желтая Черепаха был привязан к его поясу, болтаясь на бедре, и в сумерках выглядел куда более отталкивающе и жутко, чем в полумраке помещения.

Индеец протянул мне широкую ладонь, на ней лежало три маленьких серо-белых пучка перьев, испачканных уже подсохшей кровью и обмотанных несколькими цветными нитками.

– Целых три? – удивился я.

– Так сказали духи. Им лучше знать, сколько тебе надо. Не чаще одного за день.

Я забрал перья, которыми до этого пользовался на войне:

– Благодарю, брат. Ты очень помог.

Тот важно кивнул, принимая эту благодарность и ничуть не отрицая проделанной им работы.

– Духи добры к тебе. Ты спускался вниз.

– Хочу, чтобы ты отпустил пленников, а сам скрылся на какое-то время.

Индеец посмотрел на воду.

– Ты знаком с ним?

– Да. Он мне помог, и я у него в долгу.

Вороненок молчал, и Желтая Черепаха принял решение:

– Духам они не нужны. Пусть уходят. Но в следующую охоту мы убьем их сразу.

Я хотел спросить, почему они не сделали это сейчас, но знал ответ.

Духи не велели.

– Как мне вас найти?

Вороненок с непроницаемым лицом ответил:

– Желтая Черепаха узнает, если мы тебе потребуемся. И поймешь, куда идти. Ты мое второе я.

– Ты мое второе я.

– Ты мое второе я, – сказал я им уже вслед, так как индеец одним движением перепрыгнул на соседний корабль, унося с собой брата.