Текст книги "Тень ингениума"

Автор книги: Алексей Пехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Вполне возможно, но полной уверенности нет. Уже прошло несколько десятилетий с момента открытия мотории, а человечество так и не узнало обо всех особенностях ингениума, как он проявляется, почему кто-то становится контаги, кто-то способен взрывать головы взглядом, а кто-то и дальше остается всего лишь человеком, даже нырни он в моторию. Я не знаю, Итан. Хенстридж никогда со мной не говорил об этом, Белджи тоже мертв, а Баллантайн погиб слишком рано для того, чтобы узнать, к каким последствиям привело мир его открытие. Ответы, которые мучают всех нас, возможно, придется искать ученым, которые пока еще даже не родились.

Впереди на улице появилась темная тень, которая быстро к нам приближалась, и Мюр замолчала. Тепло одетый велосипедист проехал мимо, кивнув нам, точно старым знакомым.

Лодка стояла привязанной за торчащий из воды полосатый швартовочный столб, среди других таких же непримечательных посудин.

– Спасибо, что спас сегодня, – девчонка привстала на цыпочки, поцеловала меня в щеку сухими губами. – Я знаю, чего тебе это стоило и чем ты рисковал. Поверь.

– В любое время, мисс Бэрд, – нарочито шутливо поклонился я.

Она промолчала.

– Постой, – попросил я ее, когда она уже хотела уходить. – Я слышал много разных разговоров, пока бродил по дому Дайсонов. Один из них касался нашего доброго друга Уитфорда.

– Да?

– Говорят, он встанет во главе Министерства вод.

– Хорошо, если так. Но не каждый слух является правдивым. Порой дукс меняет свое решение в последний момент, и на высокую должность приходит тот, на кого совсем не рассчитывали.

– Я не вижу ничего хорошего в том, что он станет руководить жандармами.

– Разве свой человек…

– Мюр, – мягко остановил я ее, взяв за рукав пальто, – я знаю, что ты устала сегодня не меньше моего, но подумай. Ты сама его не любишь и считаешь опасным, ведущим свою игру, а теперь называешь «своим человеком». Он не ваш человек. Не твой и не Вилли. Уилбур Уитфорд является собственностью Уилбура Уитфорда.

– О, поверь. Я ни на секунду не забываю, что он умная сволочь, которая использует нас, так же как мы его. Но некоторые враги полезнее дураков, особенно если держать их поближе, как гласит поговорка рузцев. Министр вод пока еще в своем кресле, а политические ветра очень капризны и нестабильны. Береги себя, Итан.

И она уплыла, растворившись в темно-синей ночи, где тусклые белые фонари горели болезненным светом, а холод тек от воды, точно змея.

Глава седьмая
КЛАДБИЩЕ ПОГИБШИХ КОРАБЛЕЙ

На заднем дворе «Кувшинки» сушили простыни, наволочки, полотенца и халаты. Они, застывшие на холоде, сложились в стены, создавая целые коридоры, среди которых мог прятаться кто угодно.

И не обязательно человек.

Тень вернулась, я видел ее силуэт. И это… оказалось крайне неожиданным даже для Итана Шелби, который всегда готов к тому, что обстоятельства преподнесут ему грандиозную кучу какой-нибудь дурно пахнущей субстанции.

Впервые такое случилось за время моего сожительства с тенью. Уже через сутки после использования ингениума она объявилась, хотя раньше ее можно было встретить вновь порой не скорее чем и через месяц. А еще цвета поменялись местами со вкусами. Это наводило на тревожные мысли, что я как-то быстренько добрался до рубежа, зачерпнув слишком много из отравленного колодца моих способностей.

Хотя чему я удивляюсь? Столько лет был осторожен, но, оказавшись в горниле Риерты, пошел вразнос, как некоторые мои знакомые по проекту. Верблюжий корпус2323
  Верблюжий корпус – кавалерийская бригада Ее Величества, личный состав формирования продвигался на верблюдах и вел сражения на западе континента алавитов. В первый год Великой войны попал в окружение и был уничтожен искирами меньше чем за сутки.


[Закрыть] и то продержался гораздо дольше некоторых из нас.

Мне стоило остановиться в разжигании огня прежде, чем настанет приятный для тени и совершенно неприемлемый для вашего покорного слуги момент финала. Силуэт крался за стеной из простыней, и во рту у меня стояла такая чернота, словно я вернулся к курению после долгого перерыва.

Я стороной обошел сохнущее белье, решив не продираться через этот пахнущий стиркой лабиринт. Тварь, заметив, что я ухожу, юркнула точно мангуст следом за мной, постаралась не отставать, но в итоге исчезла на ярком солнце.

Я не обольщался. Она еще придет, появится к вечеру в темных углах, начнет шуршать в шкафу или под кроватью, хихикая в такт бою напольных часов. Я знаю все ее уловки.

У ворот, испачкав подъезд грязными колесами, точно скалистая вершина застыл фургон, запряженный лошадьми. Несколько крепких мужиков, накинувших поверх теплой одежды плотные фартуки, носили из него ящики в «Кувшинку». Мосс старался загодя пополнять необходимые заведению запасы еды, алкоголя и бесконечных бытовых «мелочей». Сибилла, в шерстяной юбке, меховой безрукавке, теплой шапке, прямая как палка, вооруженная книгой приема и химическим карандашом, зачисляла товар. Она руководила работниками с помощью этого самого карандаша, точно дирижер симфоническим оркестром «Планеты»2424
  «П л а н е т а» – Королевский оперный театр в Хервингемме.


[Закрыть]. Грузы уходили на склад, в погреб, на кухню, в бельевую, в бар и кладовую.

Артур часто говорит, что его маленький скромный притон предназначен для простых людей, но к ним не стоит относиться пренебрежительно. Простые люди, как и богачи, готовы оставлять деньги, если им обеспечивают должный комфорт и внимание. А для этого следует соответствовать определенным требованиям. И Сибилла была тем человеком, кто создавал стиль и уют, так ценимый жителями Верхнего.

Горожан на улице было немного, но те, кто проходил мимо, обязательно здоровались с ней. Женщины кивали, мужчины все как один снимали с головы кепки и говорили:

– Доброе утро, миссис Тэйл.

Она, очень важная в своих очках, отвечала каждому жителю ее района, впрочем ничуть не отвлекаясь от того, чем занималась, и когда один из мужиков потащил ящик виски на уличный склад, а не в кладовую, резко окликнула его, посоветовав соображать получше или искать себе другую работу.

На меня она бросила взгляд не слишком благосклонный, проворчав между делом:

– Ты спал почти сутки. Праздник Звезд, как видно, ушатал не только половину Риерты, но и тебя.

– Старею, – улыбнулся я. – Тебе помочь?

– Свари кофе, если нечем себя занять.

Я отправился на кухню через общий зал, где сейчас было темно, холодно и неуютно. Включил электрическую плитку, взял с верхней полки комода жестяную банку. Пока молол зерна, нагревал молоко (Сибилла предпочитала конфедерат-скую версию напитка, когда кофе варят в молоке, а не в воде), остужал и засыпал кардамоном вместе с молотой гвоздикой, прошло минут пятнадцать.

На шум заглянула Чой.

– Доброе утро, мистер Шелби.

– Привет. Слышал, тебя повысили. Поздравляю.

Мандаринка довольно улыбнулась:

– Миссис Тэйл нужна личная помощница, особенно после того, как они с мистером Моссом решили расширяться.

– Хорошо. И для тебя, и для «Кувшинки» конечно же.

Чой умная девочка, и старательная. Она давно помогает Сибилле, просто теперь все сделано официально, и девушка довольна новым статусом.

Она без всякой моей просьбы подала чашку, блюдце и ложку, а я перелил кофе из алавитского ковшика, отнес его на подносе на улицу:

– Ваш кофе, миссис Тэйл. Молоко. Без сахара. Гвоздика и кардамон. Все как вы любите.

Мать моего друга постаралась остаться невозмутимой, хотя в ее глазах промелькнула смешинка:

– Официант из тебя все равно не выйдет, Итан. Даже для такой дыры, как «Кувшинка». Слишком ты… не подходишь внешне для этой роли.

– Чой-то? – спросил я с характерным акцентом хервингеммской бедноты.

– Больно дерзок. Клиентам это не по нраву. – Она выпила чашку залпом, поставила обратно на поднос. – Спасибо. Тебе письма пришли, пока ты спал. Возьми у меня на бюро, я тут провожусь до полудня с такими скоростями грузчиков.

– Ага.

– Вообще лучше бы ты уехал из Риерты, пока была такая возможность. Не нравится мне, как все складывается.

– Со мной?

– Нет. В городе. Обстановка какая-то нервная и напряженная. Как перед той войной.

– Почему?

Сибилла вздохнула:

– Если бы я знала, то привела тебе более серьезные аргументы, чем утреннее ворчание страдающей от ревматизма пожилой женщины. Просто чувствую. Кстати, девушка милая.

Так и знал, что она не оставит это без внимания.

– Да. Рин неплохая.

– Я не об этой дылде. Я про вторую, со шрамом.

– Мюр? Ну мы как бы…

– Просто друзья, – скучным тоном сказала Сибилла. – Или видишь в ней младшую сестру. Честер, мой муж, был хорошим человеком, но в каких-то вопросах полным идиотом. Арви, мой смысл жизни – тоже. Мосс – недалеко от них ушел. Аналогия понятна?

– Ну спасибо.

Она серьезно кивнула, поставив напротив списка какую-то галочку:

– Все мужчины глупцы, хотя и командуют в этом мире.

– И поэтому в нем такой бардак, – поддержал я ее.

– Вот видишь. Ты это признаешь, хотя не готов признать другие очевидные вещи, которые заметны любой женщине. С этой Рин у тебя…

Пришлось сказать то, чего говорить не хотелось – правду:

– Мы просто иногда просыпаемся утром вместе.

– Ну да. Она такая же, как Итан Шелби, только в юбке. Вы нашли друг друга. Или, точнее, самих себя, просто другого пола. А с самим собой жить довольно сложно, Итан. Одиночество вызывает скуку.

– Не сказать, что я скучаю. – Терпеть не могу подобных разговоров, но Сибилле порой нужна отдушина, которой она лишилась с гибелью своего сына. Кого же ей еще донимать такими вопросами, как не меня или Мосса?

– Хорошо. Главное, в наше время не разочаровываться в своих ожиданиях. А девчонка милая. Пусть приходит.

На том мы и расстались. Чой открыла мне кабинет Сибиллы, и я забрал два конверта.

Первый оказался от Рин. Слова были достаточно обтекаемыми и осторожными, но я понял, что у старого Вилли гвоздь в одном месте и ему нужен хороший стрелок для каких-то делишек, хоть Мюр и уверила меня, что они ничего не планируют. Угу. Как же. Такой бульдог, как он, уйдет на покой только если получит сто десять гран2525
  Вес пистолетной пули в метрической системе Королевства.


[Закрыть] в лоб. Поэтому Рин исчезает на неопределенное время, но обещает дать знать, когда ее работа будет закончена.

Второе письмо, без обратного имени адресанта, на фамилию Хеллмонк было еще менее важным. Рекламный листок из алавитской кофейни, отпечатанный на плохой бумаге, плохой краской, от которой у меня сразу же испачкались пальцы. Никаких слов, никаких возможностей выдать себя тем, кто не был в курсе моих дел. Но я понял послание – торговец информацией принял решение, и теперь осталось понять, к добру оно или к худу.

Мы называем алавитами множество народов целого континента, расположенного к юго-востоку от нашего. Очень удобно не ломать себе голову этническим разнообразием, повесив на всех один ярлык. Именно так поступили мои соотечественники из колониального прошлого Королевства, решив, что главное – это золото, специи, чай и другие полезные для государства «люди». А человек, в то время живущий на покоряемых континентах, был материалом расходным, и его судьбой белые господа не слишком-то озабочивались.

Эта привычка – считать ирсов, уйвуров, тайгани, зараи, токмари, фенх и множество других одним народом, наплевав на их особенности, отношения друг с другом, религию и законы, никуда не делась и в мою эпоху. Порой мы так глубоко окаменеваем в своем невежестве и равнодушии к другим, что до наших сердец не достучаться даже с помощью долота и кувалды.

Владельцем кофейни (у алавитов так принято называть любое заведение, пускай там подают даже запеченного быка, фаршированного сусликами) был соотечественник Меликена, человека, который пригласил меня на разговор. Приняли мою персону вполне радушно, посадили за стол поблизости от натопленной печи.

Я понимал, что ожидание будет долгим, поэтому, после сложного пути через затопленную Риерту, с форсированием десятков каналов, порядком проголодавшись, заказал себе горячей бараньей похлебки с вареным яйцом и куриных крыльев, жаренных в кунжутном масле и меде. Время завтрака прошло, скоро должен был начаться обед и, зная, как тут делаются дела, я вполне рассчитывал, что, возможно, придется дождаться и ужина. У этих ребят ничто не свершается быстро, особенно когда надо взаимодействовать с теми, кого они считают чужаком.

– Желаете свежую газету? – спросил забиравший тарелки помощник владельца.

Это было странно для алавитов, предлагать газету, а не кофе. Настолько странно, что я согласился и получил ее вместе со стаканом, в котором лежала накорябанная от руки бумажка с суммой за обед.

Я пролистал прессу, расплатился и поспешил восвояси. На перекрестке поймал мальчишку, начеркал в блокноте короткую записку и отправил того с поручением в «Кувшинку».

Мосс объявился в моей квартире под вечер, с бумажным пакетом, в котором оказалась бутылка вина. Увидев, как поползли вверх мои брови, неловко пожал плечами:

– Она стоит целое состояние, и мне ее передал Капитан.

Капитан мне не нравился, как и то, что он крутится около Сибиллы и ее заведения.

– Повод есть?

– Это подарок от Старухи. Как знак признания моих заслуг в развитии ее Империи.

Я предпочел не узнавать никакой конкретики.

– И как ты понимаешь, – вздохнул Артур, оглядываясь в поисках штопора, – от некоторых подарков не отказываются. Так что нас ждет «Шато Шеваль Нуар», тысяча восемьсот пятьдесят первого года, за пять тысяч цинтур.

Я присвистнул.

– Это еще не самое дорогое. Так, мелочь, подходящая лишь для глоток простых парней вроде нас с тобой.

Я бросил ему штопор, сам занялся стаканами, которые вскоре оказались наполнены.

– Пять тысяч цинтур за обычное мерло, – вздохнул я, не понимая, на что люди могут тратить такие деньги.

Мосс, вальяжно расположившийся на стуле, весело хохотнул:

– То есть проявляющийся оттенок эвкалипта, что редко для этого сорта, ты не чувствуешь? Старина, ты с таким же успехом можешь пить какой-нибудь картофельный самогон! Да и хрен с ним.

Я протянул ему полученную в кофейне газету, и Артур скользнул взглядом по заголовку:

– Убийца бактерий! Ученый из Королевства обнаружил, что хлебная плесень уничтожает невидимых врагов человечества, которые вызывают воспаление и болезни! – Мосс взглянул на название газеты. – Вроде не желтая пресса… а какой-то бред. Плесень, бактерии, спасение человечества.

– Да я не об этом! – Сейчас мне было не до новых открытий в медицине. – Раскрой.

Он развернул газету, хмыкнул, разложил ее на столе, проведя ладонью, и подвинул лампу так, чтобы внимательнее рассмотреть сделанный от руки рисунок. Художник использовал для своего творчества не обычную бумагу, которая подходила бы для этого куда как лучше, а «Риертский вестник», набросав линии прямо между строк. И разобраться в этой каше, где одна информация была наложена на другую, на первый взгляд казалось очень непросто.

– Это план целого поместья, судя по размерам. Причем здесь первый этаж, а вот тут – второй, и его нарисовали прямо поверх первого. С кучей ошибок, похоже.

– Видишь пустые дыры? Большая часть помещений не отмечена, он не был в них и не знает, что там.

– Информации недостаточно, хотя почти весь охранный периметр очерчен. Смена караулов, патрули, в саду… собаки? А это с молнией… электрические стены, что ли? Чей дом, скажешь?

– Моего дядюшки, он просил помочь со строительством, и вот у меня есть неполный план моего будущего наследства.

Артур задумался, пригубил вина, понимая, что я даю ему возможность не нырять уж слишком глубоко в этот колодец. И он решил так и поступить:

– И насколько… сильно ты хочешь перестроить такое большое поместье?

– Еще не определился. Посмотри сюда. – Я ткнул пальцем в здание, находящееся за садом и прудом, довольно далеко от основного, а также прямоугольных построек, скорее всего, лабораторий Брайса. Оно было отмечено крестиком, и к нему шел двойной пунктир от берега. Ориентиром служил маяк.

– Это подземный ход?

– Не знаю. Подземный ход. Или канализация.

– Полезешь в дерьмо, значит?

– Сперва погляжу, что вообще можно сделать. Знаешь же, как с постройкой подобных домов. Нахрапом, да еще и за одну ночь ничего не получится.

– Ночь? – Он цокнул языком. – Забудь про ночь, старина. В мире полно людей, которые не переносят стройку, да еще и если ты затеешь ее ночью… Вот тебе совет опытного человека – не лезь в темноте в незнакомое место. Ты вызовешь гораздо больше переполоха, заблудишься и нос к носу столкнешься с патрульными собаками. А служебные собаки куда хуже людей.

Тут Артур поморщился и решил уточнить:

– Хуже для тебя. Так-то они, конечно, лучше людей, потому что не устают, чуют чужака за сотни ярдов, их нельзя подкупить, и они не отвлекутся на выпивку или сон.

– И какой совет признанного специалиста по стройке?

– Не заниматься строительством. Но такой совет, ганнери, тебе не по душе. Разузнай все. Осторожно. А там уже будем думать.

– Мне позарез нужна помощь Вороненка. Он одобрительно отсалютовал бокалом:

– Мыслишь в верном направлении. Его… таланты упростили бы твою задачу на порядок.

– Помоги его найти.

– Я? Шутишь? Тебе нужен Кроуфорд.

– Мой капрал сейчас парит в клубах серого порошка, носясь из одной безумной вселенной в другую, и я не смогу до него достучаться ближайшие дни.

– Ну, я уже тебе говорил, что наши отношения с войны так и не наладились. Он едва не прикончил меня в Компьерском лесу.

– Он счел оскорбительным, что ты похоронил его брата.

– Я похоронил часть его мертвого брата. Фрагмент. И тот к тому времени вонял прямо у меня под носом. А еще трепался как полумный, и, пожалуй, это было самое невыносимое.

Угу. Я помню, как рассвирепел Вороненок, когда утром не нашел любезного братца, и какое безумие тогда началось. Конфликт мне удалось погасить, но не задуть угли их обоюдной ненависти. Вороненок помнит о брате, Мосс о месяце в горячке из-за ножевой раны.

Они так и не помирились.

– Вороненок все время в движении. То появится в Трущобах, то в разрушенной психушке Лазарета, то в склепах кладбища Стержня, то в Череде. Однажды он год прожил в шалаше на вершине Плавника, а в другой раз Юэн сказал, что краснокожий торчит на Заброшенных островах.

– Ты упоминал кладбище погибших кораблей.

Мосс почесал щетину на толстой щеке:

– Ну да. Юэн набрался джина и хвастал, что они с Вороненком ловили рыбу на киле «Крикета»2626
  Тип конфедератских миноносцев, участвовавших в Великой войне.


[Закрыть]. Набили целый ящик сардин и обменяли на пачку хорошего табака. Но там ли сейчас дикарь – я не поручусь. Проще дать объявление в газету, чем найти его среди ржавых корыт. – Мосс опустошил бутылку, разлив в стаканы оставшееся вино, которое, к моему удивлению, кончилось довольно быстро. – Весь последний год Кроуфорд мотался к старым кораблям. Там целый остров из них на мели. Начни с него.

– Местные?

– Живут, конечно. Те, кого выселили из города. Кто скрывается от закона, кто не получил гражданства. Говорят, даже зараженные моторией есть, и в трюмах сидят контаги. Может, врут, а может, и нет. В основном люди там промышляют рыбной ловлей, потихоньку пилят свой «дом» на металл да помогают контрабандистам. Там обитает небольшая община, но ребята, хоть и отребье, адекватные.

– Вотчина Старухи?

– Нет. Не ее территория.

– Но чужаков, разумеется, не любят.

Он посмотрел на часы:

– Чужаков нигде не любят, старина. Особенно сейчас, когда ходят слухи о том, что в правительстве хотят поднять вопрос о переплавке стальных покойничков. К незнакомцам относятся подозрительно, считая их инспекторами Министерства развития. Но я добуду тебе свободный пропуск, дай мне денек.

Он действительно сдержал свое слово, и в туманное утро, когда солнце заблудилось и исчезло в облаках, я оказался посреди гавани Светляков, на семьдесят третьем портовом пирсе, где горбатый грузовой кран разгружал прибывший из Галькурды паровой сухогруз, построенный еще в довоенную эпоху.

Докеры занимались работой, но один на мой вопрос, где стоит «Турбиния», махнул рукой за цистерну, из которой в ведра набирали краску для защиты днища корабля:

– Справа, сразу за радиостанцией. Вон. Зеленое здание видишь? За ним.

Зеленого здания я не видел. Но вкуса авокадо – вполне.

«Турбинией» оказался буксир с проржавевшими корпусом и рубкой некогда вкуса моркови, а теперь, скорее, старого пчелиного воска. Кранцы2727
  Подкладка на бортах, которая предназначена защитить корпус судна во время удара о пристань или другое судно.


[Закрыть] по его бортам походили на безвкусное ожерелье уродливой дамы, которая пытается выглядеть красивой, но результат не оправдал ее ожиданий. Рядом с причалом стояло нечто вроде вахтерки, сколоченной из некрашеных досок, с маленьким грязным окном.

Дверь, несмотря на холод, была открыта, и я, стукнув по косяку для того, чтобы соблюсти приличия, вошел. Почти все помещение занимал квадратный стол, накрытый тряпкой вкуса горчицы, которая здесь явно считалась за скатерть. Трое мужиков в распахнутых бушлатах, под которыми виднелись теплые свитера моряков2828
  Во времена Итана свитерами моряков назывались шерстяные водолазки, которые первыми использовали моряки Клеверного графства, а во время Великой войны Адмиралтейство позаимствовало эту одежду, сделав ее обязательной для всего состава флота в осенне-зимний период.


[Закрыть], пили горячий чай и закусывали чесночным хлебом.

Они были старше меня, просоленные суровой жизнью, с грубыми обветренными лицами и колючими взглядами. Один из них, к моему удивлению, оказался мандаринцем.

– Тебя ждем? – говорил он чисто, без малейшего намека на акцент.

– Да.

Больше у меня ничего не спрашивали. На буксире уже разогрелся котел, так что мужики отвязали швартовы, заработал двигатель, и посудина отчалила от берега. Палуба под ногами мелко дрожала из-за усердной работы механизмов, двое взялись за лопаты, неспешно подкидывая уголь в топку, мандаринец стоял у рассохшегося штурвала, ловко направляя «Турбинию» в узкие пространства между грузовыми кораблями, ожидавшими в гавани порта своей очереди на разгрузку.

Чайки орали как полоумные, встречая очередной рыболовецкий траулер, возвращавшийся из Тиветского моря. Мы прошли по Совиному каналу, свернули к Новой земле, обогнули ее с запада и оказались в проливе Банок. Из-за тумана путь занял больше часа, но здесь благодаря ветру видимость куда лучше, и, добравшись до Камня, мы встали в очередь судов, собиравшихся выходить в море через Рукав Матрэ.

– Зайди, – окликнул меня мандаринец из рубки. – Нам до свалки надо забрать груз. Это займет время. Есть чай в термосе.

Перед ним, приклеенная на стекло, висела маленькая фотокарточка двух детей в национальных костюмах его страны. Термос был конечно же мандаринский, то есть огромный, ярко-вкусовой, расписанный цветами гибискуса. А напиток темно… зеленый, столь горький, что от него саднило в горле и на языке оставался вяжущий привкус. Довольно непривычно после классического чая с бергамотом, который предпочитают в Королевстве.

В рубке было тесно и грязно, но куда теплее, чем на улице. Мандаринец правил одной рукой, заставляя буксир держаться на месте, то и дело подправляя его положение штурвалом – течение здесь было довольно сильным, а фарватер тесным из-за множества судов.

Большие полосатые буи покачивались на неспокойной воде, отмечая границы судоходного пути, на берегу Садов Маджоре каждые несколько минут мигал сигнальный маяк, позволяя начать движение следующему в очереди. Из-за отлива выходящие из Риерты сейчас имели приоритет, и наше время подошло довольно быстро. Мы оказались между отвесных, высоко вздымающихся каменных стен Садов и Белой скалы, среди бесконечного мельтешения пернатых, живущих здесь в любое время года. Их беспрерывные тоскливые, громкие, сварливые и тревожные крики сливались в унисон с протяжными и низкими гудками пароходов.

Мандаринец набил трубку, разжег ее и дал машине полный ход, когда мы вышли в Тиветское море…

Лишь через полтора часа, волоча на буксире побитую баржу, мы вернулись обратно. После Белой скалы повернули на восток, на открытую воду, обходя Утонувшие кварталы и Череду, за которой раскинулось кладбище кораблей, служивших естественным барьером (или искусственным островом) перед Заброшенными островами.

Издавна обманутые течением, мелями и туманами корабли попадали в ловушку, из которой уже не могли выбраться самостоятельно. Они либо ржавели, пока не скрывались под водой, либо их продавали на металл, отправляя в Орден Марка на переплавку.

Потом в правительстве решили, что не стоит платить соседям, когда можно заниматься утилизацией на месте. Проектом загорелся сам Белджи, предложивший создать завод на мелководье, прямо рядом с кладбищем, на которое привозили суда со всей Риерты, из каналов, порта, с дальних берегов озера Матрэ.

Имя известного ученого и изобретателя являлось серьезной гарантией в стремительно развивающемся индустриальном мире, к тому же умные люди в Министерстве развития решили установить цены на утилизацию гораздо ниже, чем в Ордене Марка, так что довольно быстро был налажен поток списанных судов из других государств.

Никто даже не стал ждать, когда будет достроена платформа переработки, корабли начали прибывать, их загоняли на мели, швартуя рядом друг с другом. А затем началась война.

Военные конфисковали площадку утилизации, которая не успела проработать и нескольких месяцев. Они решили, что здесь отлично можно разместить дальнобойные пушки для встречи Третьего Императорского флота и перекрыть восточные подступы, чтобы уничтожить десант, если косоглазые решат штурмовать город на лодках через Мели. Но искиры с легкостью разбомбили морскую платформу при помощи дирижаблей, раз и навсегда похоронив детище Белджи.

После долгой войны в Риерте обострились проблемы с моторией и контаги, случился переворот, а потом завертелась ерунда с диктатурой, преследованием недовольных, стачками, вспышками эпидемии… и никому больше не было дела до огромной корабельной свалки.

Чужестранец-капитан, знающий здесь каждую мель, вел «Турбинию» на самом малом ходу, только по ему знакомым ориентирам.

Впереди появились торчащие из воды конструкции вкуса карри – сваи, перекошенные платформы, рухнувшие опоры, полузатопленные портовые краны, какие-то огромные емкости, похожие на муравьиные яйца, едва держащиеся стены цехов. Передо мной были останки уничтоженного завода. К нему новые обитатели этого места начали пристраивать дома, собранные из досок, проволоки, листов металла и любого барахла, что можно было найти здесь или притащить с «материка».

Эта «деревня» тянулась по мелководью до корабельного кладбища – огромного массива из старых судов, что высились нагромождением ржавых останков, уходя на восток, едва ли не к самому горизонту. Были здесь и посудины, которые оставались на ходу: несколько хищных, похожих на щук быстроходных катеров, отлично подходящих для тех же контрабандистов, старый, еще колесный, пароход конца прошлого века и небольшая баржа с сильной осадкой, заваленная металлом с разоренных кораблей.

Сушились рыбацкие сети (несмотря на неподходящую для этого погоду), на растяжках вялилась рыба. Ее вонь донеслась даже до нас, и когда мы огибали торчащий скелет затопленного лайнера с развороченным от удара торпеды бортом, я увидел китобойное судно, вернувшееся из моря с добычей. Кита уже успели разделать, вода вокруг была вкуса переваренной свеклы, точно адская река из крови грешников, и теперь на берегу работали большие коптильни, а темные куски мяса горой лежали прямо на пристани, привлекая к себе всех окрестных птиц, которых отгоняли мальчишки.

Итан Шелби всеядное существо. Он не имеет ничего против даже вареных офицерских сапог во время искирского окружения, но вот есть мясо кита или дельфина мне кажется кощунственным. Все равно что вкусить плоть себе подобного. Хотя… кому я вру? Мы хуже, чем дельфины. Эти хотя бы не делают зла друг другу.

Старина Уолли, как-то узнав о том, что я такой привереда, посмеялся на пару со своим выжившим из ума папашей.

– Ганнери, ты порой слишком щепетилен.

– Должны же у людей быть какие-то принципы? – отшутился я. – У меня их немного, вот и приходится придумывать для себя хоть что-то.

– Это все оригинально в высшем свете, а не в «Шарлотке» и не на твоей улице. Небось, когда мы мерзли в Компьерском лесу, ты был бы только «за» накормить ребят в «Матильде» чем-то вроде пойманного китенка, а?

– Есть только одно «но», мой старый друг.

– Какое?

– В лесу не водятся киты, так что наш спор имеет примерно такой же смысл, как беседа о балете, в котором прима трухлявый пень…

Мандаринец тем временем поставил переключатель в положение «Стоп-машина», и буксир полз к берегу по инерции, чтобы пристать к груженной металлом барже.

– За час управишься? – спросил он у меня.

Я оценил количество лома на этой территории и сколько мне потребуется, чтобы дойти хотя бы на противоположный конец кладбища:

– Сомневаюсь.

– Тогда сам с ними договаривайся, чтобы добраться обратно.

Справедливо. Он не нанимался работать извозчиком и просто оказывал Моссу услугу. Мы расстались, не прощаясь.

На пирсе старая женщина с тысячью косичек на голове посмотрела на мандаринца, и тот, бросая подоспевшим встречающим швартов, едва заметно кивнул ей.

– Это ты друг священника? – У нее был прокуренный голос и глаза как у мертвой рыбы. Бледные и холодные.

– Да.

– Ищешь дикаря?

– Да. Он здесь?

– Иногда приходит, иногда уходит. Когда нужно мясо кита – покупает у нас. Или огненную воду, – ее рот скривился в усмешке. – Он не хочет, чтобы мы ему досаждали. Появляется раз в месяц. Или в два. Или в три.

– Приходит сам. Но не вы ходите к нему?

– Он дал понять, что мы его тяготим.

Очень вежливо с их стороны не беспокоить одинокого человека. Впрочем, зная Вороненка, я понимаю, почему люди не трогают его без особой нужды. Себе дороже нарваться на то, что многие суеверные ребята считают не меньше чем проклятием.

Она скованно мотнула головой:

– Иногда ночью мы видим огонь его костра вон на той стороне… Но уже давно он не горит.

– На «Крикете»?

Она непонимающе посмотрела на меня.

– Старый военный корабль, – пояснил я.

– Здесь везде старые корабли и половина из них пострадала во время войны. Дикарь никогда не бывает подолгу на одном месте. Хочешь, попробуй найти его. Никто из наших возражать не будет. Но если пропадешь или свернешь себе шею, грохнувшись на дно какого-нибудь трюма, не обессудь – искать мы тебя не будем.

Их правила, но всегда есть возможность договориться.

– Покажете мне дорогу к окраинам? – и, видя, что она собирается отказать, добавил: – Заплачу.

Женщина окликнула подростка, который был занят тем, что разжигал в стальной бочке костер:

– Доведи его до сушилен.

Деньги (надо сказать, что названная ею сумма оказалась вполне себе справедливой) поменяли владельца, и сутулый паренек с непокрытой головой, точно пес-поводырь, потрусил вперед, сунув озябшие руки в карманы штанов.

На окраине «деревни» я остановился, чтобы оценить количество ржавых корпусов перед собой. Целое поле старого металла, лес мачт и труб, остова, наполовину скрытые под водой, связанные друг с другом цепями. Маленькие, средние, большие и огромные. Между ними были перекинуты мостки.

Иногда короткие, иногда длинные и совершенно не внушающие доверия. Мы шли через эту бескрайнюю свалку, забираясь то на сухогруз, то на колесный пароход, иногда делая круги, чтобы обойти провалившиеся участки на палубах или перелезть через демонтированную орудийную башню.