Текст книги "Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого 2010 № 6"
Автор книги: Алексей Корепанов
Соавторы: Антон Первушин,Юлия Рыженкова,Александр Щеголев,Николай Романецкий,Андрей Кокоулин,Владимир Голубев,Владимир Томских,Юрий Косоломов,Полдень, XXI век Журнал,Илья Кузьминов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
Значит, так: не противореча физике, находим объяснение: летающие песчинки. В общем случае – камни. Потому что песчинка есть маленький камень. Вот так. Летающие камни и пули. Пуля, убившая Морозова, вышла из портфеля, набирая скорость, точно, как песчинка из паучьей рогатки.
Постой…
Вспомни, что говорил отец. Невидимые дефекты в стекле. Внутренние напряжения. Что-то плохо верится. Почему? Да потому что тридцать лет прошло. А дырки я и сегодня вижу. Неужели за такое время никто не предъявил претензии поставщикам оконного стекла и никто не занялся проблемой? Вообще – когда появилась первая дырка? Все это не так просто. Стал ли бы журналист Мурад Мамедов писать статью, а всесоюзный журнал ее публиковать? Нет, конечно. В те времена существовала цензура, и сенсационная „утка“ вряд ли бы прошла. К тому же пуля сводит на нет все „стеклянные“ гипотезы. Если, конечно, ее внезапный полет относится к тому же классу явлений. Но ведь убийцу так и не нашли!»
Владимир Сергеевич с содроганием вспомнил ту страшную минуту, когда человек в черном костюме равнодушно бросил:
– Одевайся, ГРАЖДАНИН Курочкин.
Он вспомнил те нереально-кошмарные несколько суток, проведенные в одиночестве холодного каменного мешка с никогда не гаснущей грязной лампочкой, спрятанной за проволочную сетку.
«Но ведь отпустили. И из ВУЗа не выгнали. И никого больше не тронули. Значит, люди тут не виноваты.
Надо думать. Думать. Думай, инженер. Бананы высоко, но есть палка. Что? Трясти надо? Да… бананы высоко… Посплю-ка я лучше…»
– Лен, а что поесть?
– Иди на кухню, соня. Картошку с рыбой будешь?
Владимир Сергеевич рассеянно тыкал вилкой в тарелку.
«Что имеем? Летающие камни. И вообще предметы. Но предмет был всего один. Пуля. Оставим ее – там темная история. А что мы знаем про камни? Стоп. Погоди с камнями. Давай закончим с картой. Есть идея: надо нанести на карту не точки, а направления ударов в каждом случае! Ведь я знаю, как расположены окна относительно сторон горизонта! Молодец, Кура! Вперед!»
И карта покрылась маленькими стрелками. Снова и снова упорный инженер рассматривал карту. Стрелки были направлены совершенно беспорядочно, случайно. В конце концов, Владимир Сергеевич начертил циркулем круг, разделил его на равные части и стал переносить стрелки, сохраняя их направление, на его окружность. Получилось, что в каждую часть круга уложилось примерно равное количество стрелок.
«Так и должно быть, – вздохнул инженер, – это всего лишь означает, что направления ударов равновероятны по всей шкале компаса. Все, приехали!»
Инженер наморщил лоб: «Или направления равновероятны, или… ведь Земля вращается… Погоди. Земля вращается, а песчинки бьют все время с одной стороны! С какой? Неважно! Если так, то движение песчинок есть фактор внеземной! Ого! Ну, ты, Кура, даешь!»
«Однако становится интересно! А что такое карта? Это вид сверху. Она показывает направления ударов в горизонтальной плоскости, но никак не в вертикальной. И как летели песчинки относительно горизонта, мы не знаем. И никогда не узнаем. А пуля? Я же видел! Она-то летела снизу вверх, уж точно под углом! Погоди! Пулю надо исключить, это единичный случай, не говорящий ни о чем. Единственная польза от пули – она показывает, что сорваться с места может предмет гораздо тяжелее песчинки. А время? Надо взять какой-то промежуток времени, иначе все становится неопределенно…
Возьмем сутки. Нет, сутки – мало. Я наношу на карту отверстия, которые появились в течение лет, а то и десятилетий. Как часто меняют оконные стекла? А за десятилетия Земля досыта навертится и вокруг оси, и вокруг Солнца, да и в Галактике пролетит ощутимое расстояние. То есть направление воздействия на конкретную песчинку в конкретный момент вычислить невозможно. Похоже, я зашел в тупик и карта мне не помощник».
Владимир Сергеевич стал рассеян и задумчив. Теперь уже не он преследовал проблему, а она его. Идя по улице, он старался не смотреть на окна; любое пятнышко грязи казалось ему отверстием, нагло искавшим себе место на его карте. У инженера стала болеть голова. Жена мерила ему давление и говорила:
– Вов, да брось ты эти дырки, дались они тебе…
– Лен, да я бы с удовольствием…
– Карты свои выбрось.
– Да хоть сейчас. Они больше не нужны.
«Попробуем с другой стороны. Песчинки. Камешки. Глыбы. Что мы знаем о камнях? То, что они не двигаются. Лежат себе. Пока их люди не подвинут. А какие есть „подвинутые“ камни? Ну, пирамиды, конечно. Стоунхендж. Статуи острова Пасхи, как их… моаи, что ли… Начнем с пирамид?»
Владимир Сергеевич достал калькулятор, надел очки.
– Лен, Лена! А где у нас была подшивка «Вокруг света»?
– На книжном шкафу, наверху…
Он несколько минут считал, потом задумался.
«В пирамиде Хеопса два с половиной миллиона блоков. Значит, если стройка шла двадцать лет круглосуточно, то на вырубку, доставку и установку одного блока приходится примерно четыре минуты. Это есть упрямый факт.
День – ночь, свет – тьма. Четыре минуты – блок. Четыре минуты – блок. А вес? Две с половиной тонны. Поднять и уложить. Лезвие ножа не просунуть. Фантастическая точность обработки и укладки. А еще наружная отделка, возможная только по окончании укладки. Больше всего смущает верхушка пирамиды: как туда доставить блоки? Там, наверху, совсем нет места, чтобы встать и ворочать тяжеленные камни! Рычагами, а чем же еще? Должны быть какие-то невероятные леса (при отсутствии древесины) или огромные наклонные насыпи, по объему большие самой пирамиды! Это не считая мелочей вроде четырехсот тонн гранита для погребальной камеры, доставленного аж из Асуана, за девятьсот километров.
Четыре минуты – блок. Неумолимо. Год, два, десять. Лето, зима. Четыре минуты – блок. Война, бунты, голод, сытость. Четыре минуты – блок. Днем и ночью. Зимой и летом. Четыре минуты – блок. Эпидемии и смерть. Урожаи и неурожаи. Не волнует. Уход одних рабочих и приход других. Ни секунды на обучение. Четыре минуты – блок. Всякие знамения на небесах вроде комет. Четыре минуты – блок. Волоком, по песку. Колес нет. КОЛЕС НЕТ! Катали по бревнам? Да где ж там набрать столько бревен? А наверх как? Четыре минуты – блок. Днем и ночью. И так – двадцать лет?
Нет, тут что-то явно не сходится… Одновременно работали тысячи человек. Сколько? Да хоть сколько! Разве можно выполнить такой объем без калорийной пищи? Там должно быть полно гниющих пищевых отходов, а, значит, крыс, кошек и собак. И приносимой ими заразы. Тысячи человек, физически работающие в египетской жаре? Им нужны сотни тонн воды в день. Но нильская вода совсем не так близка и далеко не стерильна. Люди начнут умирать от кишечных инфекций и других болезней. На такой стройке неизбежны травмы, от царапин до переломов. Опять же мухи и инфекции. Все это будет воспринято не иначе как гнев богов, народ разбежится. Нет, тут что-то не так, причем очень серьезно не так…
Чтобы построить пирамиду Хеопса, нужно иметь пирамиду еды. Хлеба, мяса, фруктов. И очень много воды. Для людей. И для самой стройки. Кто-то должен эту воду доставить. А сколько испражнений? Тонны в день, их-то куда девать? Все это неизбежно попадет в Нил, а из него же и пьют…
Кровососы наверняка слетятся на такую массу голых людей.
Расчесы, фурункулы просто неизбежны. И куда деться от малярии?
Сделать такую работу без колес? Да такую работу и с современными-то колесами не больно сделаешь…
Если пирамиду строить двадцать лет, то все эти годы государство будет ослабленным перед внешней угрозой, ведь такая ударная стройка сожрет все ресурсы, и мало что останется на содержание армии. Египет, выходит, был беззащитен в течение длительного периода древнего царства. Почему же его никто не завоевал?
Пирамида строго ориентирована. Почему? Зачем такая точность?
И зачем такая расточительность? Если пирамида – это машина для вознесения души фараона на небо, то почему бы не пользоваться ею несколько раз?
Четыре минуты – блок? Нет, конечно. Люди отдыхали, веселились, болели, справляли праздники, обучались, пережидали непогоду. Умирали, менялись, уходили, приходили! Но тогда получается, что работали они еще быстрее! Нет, нет и нет.
Пирамида строилась в принципе не так. Она строилась легко и небольшим количеством людей. Жрецами, посвященными в тайну движения камней. Конечно, какая-то ручная работа неизбежна. Отделка, фрески. Этим занимались немногие умельцы-художники. Крестьяне же работали на полях. Армия защищала страну. Каждый фараон спокойно строил пирамиду. Потом эпоха пирамид закончилась. Почему? Понятно: был утрачен способ перемещения камней.
Песчинки вдруг срываются с места и пробивают стекла…»
– Вов, ты ужинать собираешься? Третий раз зову!
– Да? Я не слышал. Иду.
«Египетская поговорка: „Все на свете боится времени, а время боится пирамид“. Здорово сказано. Время. Боится. А почему, собственно? Ведь пирамиды стареют, хоть и медленно, но все равно стареют. И люди, живущие рядом, это видят. И не в размерах дело. Никто же не говорит, к примеру: время боится Кордильер. Или: время боится Эвереста. Нет, нет, время боится пирамид совсем не поэтому. Тут что-то другое… Время – связующее звено для всего сущего… а что я знаю о времени?
В пространстве есть сингулярные точки, а во времени их нет. Ну да, искривления пространства нам известны, они проявляются в виде гравитации. Искривления времени? На релятивистских скоростях оно замедляется. Но это не тот случай… Погоди, была, помнится, теорема, что закон сохранения энергии выполняется только при равномерном течении времени. Ее еще женщина доказала, немка, как же звать… не помню… вот склеротик…
Ага, тут что-то есть! Допустим, время некоторых физических тел течет неравномерно. Что будет тогда? Замедленный во времени предмет начнет отставать от нашего мира, ведь у нас все крутится в обычном темпе! Предмет начнет двигаться без приложения внешних сил, нарушая закон сохранения энергии. Моаи шли сами. Так сказано в легендах острова Пасхи. Как древние рапануи[11]11
Коренное население острова Пасхи.
[Закрыть] могли сказать по-другому? Никак! А мы не верим, потому что не понимаем!
Возможно, во времени песчинок есть крошечные локальные неоднородности. Если песчинка попала туда, она начнет двигаться в нашем общем пространстве. Спонтанно и случайно. Стоп!
В предельном случае песчинка остановится относительно… чего? Скажем, мирового эфира! Конечно!!! Ведь остановившийся во времени предмет не может двигаться в пространстве! Вот оно! Но все остальное-то движется! Как же я сразу… Все происходит наоборот! Песчинки замедляются во времени, поэтому приобретают скорость относительно Земли! Проще говоря, летящие вместе с Землей стекла натыкаются на остановившиеся в пространстве песчинки! Вот почему стекла пробиваются! Песчинки очень легки, малоинерционны и почти мгновенно достигают больших, относительно Земли, скоростей. Так что не паук стрелял – стреляли в него!
А пуля, убившая Морозова? Наверняка следователи вычислили ее начальную скорость, которая оказалась невероятно высока. Они искали ствол, а его не было, потому что начальная скорость пули на самом-то деле была равна нулю! Это был редчайший случай, потому что пуля огромна по сравнению с песчинкой. Но нашлась „дырка“ во времени и для нее… Или кто-то сумел… Нет, никто про пулю знать не мог, я же никому… даже Ирке… Так что это была трагическая случайность. Природная и очень-очень редкая. Вот почему они оставили меня в покое – ничего не нашли. Как это у них называется – безнадежный глухарь…
Если египтяне умели замедлять во времени свои камни, то… все сходится! Погоди, Вовка, не спеши. Ох, даже голова разболелась…»
– Долго ты будешь ворочаться? Дай уснуть…
– Пойду таблетку выпью. Голова разболелась.
Владимир Сергеевич запил таблетку чаем и посмотрел в темное окно.
«Теперь понятно, почему время „боится пирамид“: его использовали в качестве тягловой силы… И понятно, для чего пирамиды строго ориентированы. И зачем египетским жрецам были нужны такие точные познания в области астрономии. Что там говорили в школе? Предсказания разливов Нила? Но разлив не предсказывают с точностью до минут. А вот положение Земли на орбите, а значит, направление движения камней в данный момент, как раз надо знать точно, чтобы не пришлось потом подправлять их рычагами… Ладно, сегодня я молодец. Пойду-ка спать».
Город Рязань, лето XXI века
– Владимир Сергеевич, металл привезли. Куда сгружать?
– На третью площадку.
– Владим Сергеич, электроды кончились.
– Получи на складе. Вчера же привезли.
– Привезли, да не те. Я тройку заказывал, а они мне четверку…
– Михалыч, у тебя наверняка заначка есть…
– Найдем… до завтра хватит.
– Спасибо, Михалыч. Сейчас я их раздолбаю! Алло! Снабжение? Вы что мне возите? Электроды… Тройка. Постоянного тока. Да… Чтобы завтра были! С утра! Ничего не знаю!
– Владим Сергеич, заготовка на те ворота коротка.
– Как коротка? Проверяли же!
– По чертежу все правильно. Но ошибка-то в чертеже: вот, смотрите – здесь буртик пять миллиметров. Так? И с той стороны. Итого десять. Их и не учли. Видите? Заготовку нарубили, а она короче.
– Вижу. Погоди. Алло, конструкторский? Юра, ты что мне тут нахомутал с воротами? Вот пойди на участок и разберись. Да. А металл я как списывать буду? Который запороли по твоей милости?
– Алло! Слушаю, Владимир Иванович. Сегодня? Мы не успе… Мы постараемся, Владимир Иванович. Сделаем. Конечно. Да.
– Михалыч, придется сегодня до упора… Директор требует. Поговори с ребятами. Надо сделать. Премию? Что смогу, то смогу. Сам знаешь: в этом деле я только проситель…
– Владим Сергеич, полуавтомат отказал. Сверкает, а не варит. Брызгает. Шов не ложится.
– Ко мне с этим не ходи. Зови электриков. Пусть делают. Сам, что ли, не знаешь?
– Да я недавно работаю…
Владимир Сергеевич шел с работы домой. «Ой, хлеба не забыть». Купив в палатке буханку черного, он неспешно брел к своей пятиэтажке. Теплый вечер вывел на улицу многих ее обитателей. Молодая мама из третьего подъезда прогуливалась с коляской. Пацаны-школьники что-то поджигали на маленьком пустыре за домом. Две кошки ужинали на большом обломке бетонного блока, брошенного тут еще строителями. Старушка соседка стояла рядом, гладила полосатые спинки сморщенными пальцами, что-то шептала и подкладывала добавки. Кошки увлеченно жевали.
Владимир Сергеевич остановился, поздоровался. Он смотрел на бетонный блок, в голове лениво перекатывались обломки мыслей. Блок лежит здесь давным-давно, он уже изрядно врос в землю, и сдвинуть его при случае было бы не так-то просто. «Слушай, – подумал он, – а ведь вот почему древние строители так любили огромные камни: из-за их инерции. Песчинка мгновенно набирает скорость. А тяжелый камень – нет. Чем тяжелей камень, тем легче его контролировать, потому что он движется медленно. И Стоунхендж сделан из огромных камней, потому что их надо было выставить очень точно, если это, как говорят, солнечный календарь.
Кто мне скажет, из каких инженерных соображений был выбран размер блоков пирамиды Хеопса? Никто. Скорей всего, этот размер есть компромисс между скоростью доставки и точностью установки. Причем в нижней части есть блоки и по пятнадцать тонн. Наверное, главный зодчий Хемиун начал строить из них, но дело шло медленно – большие блоки слишком инертны. Методом проб он выяснил оптимальную массу блока: две с половиной тонны. Как же все происходило? Жрец как-то „стартовал“ камень, потом „стопорил“ его, не давая слишком разогнаться. При необходимости операция повторялась. Это было то еще искусство, потому что камень должен лечь точно на свое место. А направление его движения зависело от положения… чего? Земли?… скорее, не Земли, а плато Гизы относительно орбиты Земли… или относительно мирового эфира, если он есть… Причем в определенные моменты каменный блок пойдет вверх. Поэтому пирамида очень строго ориентирована вдоль земной оси. Ну, конечно! Блок ползет вверх по грани пирамиды. И никаких огромных насыпей и тысяч потных людей, только лишь легкая лесенка, способная выдержать жреца…
И еще момент. Первая пирамида… как его – Джосера – сложена из маленьких камней. Вот их-то и таскали вручную. Конечно! А ступенчатая форма позволяла ставить обычные леса! Они тогда еще не знали способа. А потом как-то узнали. Все сходится, дорогой мой Кура, все сходится!
Для доставки наверх блоков следующих пирамид потребовалась гладкая наклонная поверхность, ведь теперь они ползли сами! Ну да! Египтяне отказались от такой, вроде бы удобной ступенчатой формы, а в качестве наклонной поверхности стали использовать грань строящейся классической пирамиды. Это было гениально и просто.
Однако эти ребята были молодцы, ой, какие молодцы! Задали загадку. А я разгадал. Только доказать надо. Строго научным опытом».
Владимир Сергеевич вдруг понял, что старушка и кошки ушли. Солнце заметно склонилось к закату. Он поспешил домой.
– Что-то ты поздно…
– Надо было один заказ доделать. Срочно. Завтра с утра сдавать.
– Садись ужинать.
– Сейчас, Лен. Ох, ноги гудят.
«Так как же они это делали? И можно ли повторить? Я совсем залез в фантастику. Но думать-то никто не запрещает. Если все время думать о житье да о работе, опупеть можно. Спасибо, хоть в семействе гладко: все здоровы и при деле. Тихо да спокойно. Думай себе. Ищи для душевного удовольствия. Да и вообще – скучно жить ради еды и одежки. Творчество должно чуть-чуть присутствовать. Хотя бы мысленно. Тем паче, что телевизор лучше не смотреть: идиотом сделают».
В субботу Курочкины поехали в центр, кое-что купить. Город не узнать. Владимир Сергеевич прилип к окну троллейбуса, глядя на проплывающую мимо стройку. Бетонный блок висел на крюке крана, человек внизу размахивал руками.
– Вов, выходим.
– Ага.
Мысль, тоненькая, как паутинка. Не спугнуть!
Семья заходит в магазин.
«Человек раскинул руки в стороны. Он приказывает крановщику… Там, на древнем плато Гизы, жрец, притормаживая блок во времени, приказывает ему ползти. Это похоже… на что это похоже? Да! На танец пчелы! Руки пусты? Нет, в руках жреца что-то есть. Камни. Маленькие…»
– Пап, ты оглох?
– Нет, нет.
– Вот эти туфельки. Тебе нравятся?
– Э-э-э… конечно. А ты померила?
– А ты не видел? Деньги давай, рассеянный с улицы Бассейной… И пойдем одежду посмотрим.
– Ага… Девоньки, вы, может, сами, а? Я все равно в ваших тряпочках ничего не понимаю… постою на улице, ладно?
– Кошелек давай и иди. Толку с вас, мужиков…
«Танец пчелы. Никто его не понимает, кроме пчел. В танце заключена информация, понятная пчелам. В танце жреца – понятная камням? С головой у тебя как? Нормально? Хрен с ней… Жрец берет в руки маленькие гладкие камешки, раскидывает руки в стороны… думает… о чем? И камень, попав в замедленное время, ползет на свое место. Сам по себе. Никаких сотен рабов или тысяч крестьян. Никаких веревок, бревен и волокуш. Происходит простое и понятное чудо, убеждающее всех в божественности фараона и могуществе жрецов! Но это для них. А для нас? Теорема этой… как же ее… вспомнил – Нёттер – вот! Теорема Нёттер действует! И никаких чудес! Все по науке! Остров Пасхи? Да это мелочь по сравнению с пирамидами! Сказано же – моаи шли сами, чего тут непонятного: старт-стоп, старт-стоп, топ-топ… Так, Вова. Попробуем? С головой как, нормально? А, все равно ведь не успокоюсь… Нужны камни. Маленькие гладенькие камешки. Приятные на ощупь. А здесь есть отдел, где аквариумы?»
Жена и дочь долго не выходили. Владимир Сергеевич терпеливо ждал.
– Ну, наконец-то!
– Пап, там такой плащик был на маму, а она говорит – дорого…
– Обойдусь пока. На весну купим.
– Такого уж не будет…
– Другие будут. Идем домой?
– Лен, а тут есть рыбный отдел?
– Рыбный? Здесь вообще продуктов нету.
– Не рыбный, я не так сказал… где аквариумы…
– Аквариумы? Да вроде есть. А тебе зачем?
– Надо. Деньги остались?
Блюдечко на кухонном столе. Крупная песчинка, взятая из цветочного горшка. Взрослый мужик в одних трусах, зажав в раскинутых руках два морских камешка, закрыв глаза, выделывает замысловатые па. Ничего не происходит. В комнате шепчутся мать и дочь:
– Мам, а что это с папой?
– Ничего страшного. С мужчинами такое бывает.
– Он не заболел?
– Нет.
Из кухни раздался грохот.
– Ну, вот. Я так и знала.
В комнату вошел смущенный хозяин дома:
– Лен, я тарелку разбил… то есть две… и твою чашку… зацепил сушилку…
– Неси веник… ученый муж…
В дальнейшем Владимир Сергеевич экспериментировал осторожно и глаз не закрывал. Ничего не получалось. Песчинка лежала себе в блюдечке и не собиралась никуда лететь. «Это должно быть просто и в то же время не всем доступно, а только жрецам. Чем таким жрец отличался от простых? Конечно, тайным знанием. То есть секрет находился в голове жреца. Но голова не может обладать такой мощью… стоп, мощь-то тут как раз ни при чем, она тут не нужна. Нужно что-то другое…»
Мозг инженера не знает отдыха. Нам лишь кажется, что мы отдыхаем, потому что содержимое черепа мудро не утомляет наше сознание вычислениями и промежуточными результатами. Оно выдает ответ на поставленную задачу тогда, когда задача решена. И только один раз. Нельзя упустить его, ибо пропадет тогда работа серых клеточек за долгое время. Владимир Сергеевич не упустил. Он проснулся, тихонько встал, прокрался на кухню. Взял заветные камешки. Поставил блюдечко на подоконник, достал из цветочного горшка крупную песчинку. «Сейчас я сделаю дырку в стекле. Первую Искусственную Дырку». Он раскинул руки и «стартовал объект». Песчинка исчезла. Боль он почувствовал не сразу.
Владимир Сергеевич удивленно осмотрел царапину, появившуюся на животе. Достал йод, смазал, поморщился. «Так без глаз останешься. Однако, я молодец! Ай, какой молодец! Догадался-таки!»
Он вернулся в постель.
«Жжет, зараза… Такая маленькая, а хорошо зацепила. Да, скорость приличная…» Мысли вяло ворочались в голове: «Конечно, они не могли применить способ для военных целей: каменные снаряды полетят в общем случае вовсе не туда, куда надо. К тому же в тайну придется посвятить многих людей, ведь жрец, владеющий способом, может в бою погибнуть или, того хуже, может быть захвачен в плен».
– Что это у тебя?
– Поцарапался.
– Чем? Вчера вечером ничего не было.
– Лен, ну какая разница… я вставал.
– Знаю, что вставал. Топал, как три слона.
– Я вроде тихо…
– Знаешь, Вов, уже становится не смешно. Эти твои… чудачества…
– Ты не поверишь, Лен, у меня получилось! Это мне песчинкой по животу попало. Она не в ту сторону пошла.
– Песчинкой? А если в глаз?
– Я больше не буду, Лен. Правда.
– Ты как ребенок, ей-богу…
Кухонные эксперименты инженер на время прекратил. Но бетонный блок, лежащий у тропинки, покою не давал. Он нагло развалился тут, около дома, и… и думает, что ему все можно! Владимир Сергеевич ходил мимо блока дважды в день. «Уже и в землю врос! И даже мохом взялся! Думаешь, никто тебя не тронет? Спорим, тронет? Вот я и трону. Завтра же».
На следующий день после работы Владимир Сергеевич решился. Он остановился около блока, быстро посмотрел вокруг. Кошки сидели на теплой отмостке, ожидая своего ужина. Инженер сжал в кулаках камни, развел руки и «стартовал объект». Блок резко и бесшумно сдвинулся от тропинки на три сантиметра, обнажив полоску свежей глины. Владимир Сергеевич оглянулся, сунул руки в карманы и стал поспешно вдавливать ногой дерн в земляную прореху. Из-за дома показалась старушка. Кошки, нацелив хвосты в небо, побежали к ней. Инженер, быстро поздоровавшись, поспешил домой.
Его напугала та мощь, обладателем которой он стал. «Хоть бы никто не заметил. Там трава высокая, почти ничего не видно. И никому не говорить! Никому!»
Владимир Сергеевич с восторгом смотрел на аккуратную конусную выбоину в своем кухонном окне. В его руке лежала заветная маленькая линзочка. «Вот она. Точно такая. Все получилось. Я доказал. Стопудово».
– Лен, ты только посмотри на это чудо! Ты представляешь себе…
– Представляю. Стекло менять надо.
– Зачем? Я линзочку назад приклею. Будет незаметно.
«Я живу между стеклами, совсем как тот паук. Со своей паучихой и паучонкой. Это моя судьба. Она мало зависит от ума или старания, от века или географии. Она выбирает своих баловней по только ей известным принципам. Просто кому-то везет, а большинству – нет. Ладно. Я получил от нее дар. В принципе – бесценный. Я получил в распоряжение пещеру Аладдина, в которой среди сокровищ прячется открытый ящик Пандоры. И все беды Земли тихо витают над грудами золота… Я получил невидимый мешок с миллиардами долларов. Любая утечка информации сделает его видимым ИМ, и тогда… лучше не думать, что будет тогда. Что стало с пауком? Тетя Римма вытерла мокрой тряпкой его междустекольный мир, там стало чисто и пусто. Так хотела тетя Римма, но не паук. Так и меня вытрут. Никто, кроме родных, и не заметит. А способ, выбитый из меня и перепроданный тысячу раз, будет приносить сумасшедшие деньги хозяевам строительных фирм. И никто меня не защитит. Ни наше равнодушное государство, ни наша нищенская наука, ни военные бюрократы, ни коррумпированная милиция. Меня убьют, ведь в нашей стране убивают больших людей за меньшие грехи, а грех внезапного богатства в России самый страшный.
ОНИ придут открыто и спокойно, возьмут меня с потрохами, как СВОЮ вещь, и сделают все, что посчитают нужным. В моем секрете нет ничего такого, для чего был бы нужен именно я. Мой труп не найдут никогда. Господи, зачем мне все это!?»
Курочкин уничтожил все свои карты. Он стал пуглив и раздражителен, вздрагивал при звонках телефона и переливах дверного звонка. Он боялся, что был-таки любопытный, кто видел из окна, как он передвинул блок. Этот человек наверняка спустился вниз и посмотрел на полоску свежей глины. И на вздыбленную землю с другой стороны. Его не обманут высокая трава и попытки затоптать преступление! Он спросит себя: а как это? Он начнет рассказывать знакомым, в курилке, за стаканом и удочкой. Рано или поздно найдется тот, кто обратит внимание. Кто сложит два и два. Слух мгновенно дойдет до НИХ. Скорее всего, Курочкину предложат деньги. Он может взять деньги и открыть ИМ секрет. Потом он навсегда исчезнет: секрет не должен стать известен конкурентам. Он может отказаться от денег. Тогда ОНИ похитят его и получат секрет бесплатно. Труп догадливого инженера не найдут. Щедрая Судьба предложила выбор: смерть или… смерть.
Он попытался поговорить с женой.
– Лен, вот что… если я вдруг исчезну… ты не перебивай… если я исчезну, просто заяви в милицию, и все.
– А что еще можно сделать?
– Просто знай… я не вернусь… не жди… я… у меня… ты поняла?
– Поняла. Прекращай свои опыты и…
– Об этом – никому, слышишь! Никому! А то ОНИ и тебя, и дочку…
– Кто – ОНИ?
– ОНИ – это ОНИ. Против НИХ не сделать ничего…
Никаких опытов на улице. Только дома, с песчинками. Направление полета – вот что угадать получалось редко. Вычислить свое положение относительно мирового эфира в данный момент он никогда не успевал. Но интуитивно иной раз угадывал. Он понял, что египетские жрецы действовали интуитивно, и еще раз подивился их способностям. Жена, увидев его с разведенными руками, однажды бросила:
– Все играешься… апостол!
«Почему – апостол? Ну да, где-то была картинка: святой с разведенными руками… постой-постой… в этом что-то… что-то очень знакомое, что-то рядом…»
Ну, конечно. Вознесение. Иисус был вознесен на небо «во плоти». Как вознесен – никто не видел. Это есть великая загадка христианства…
Теперь можно представить…
Человек ночью пришел к пещере, где лежал Христос. И не было у него вопроса, как у тех мироносиц, что шли умащать тело Христа благовониями: кто отвалит нам камень от двери гроба?[12]12
Еванг. от Марка, XVI, 3.
This file was createdwith BookDesigner [email protected]
[Закрыть]
Человек тот не был простым смертным. Он знал величайший и потерянный древний секрет. И камень, заслонивший вход, повиновался ему.
В прохладной пещере тело еще не тронул тлен.
Человек зажег масляный светильник, бросил в огонь щепотку ладана. Приятный запах пополз по пещере. Пришедший молча стоял над усопшим. Христос – человек, и он умер. Пусть так. Но Христос – Бог, и тело Его не может стать прахом. Не имеет права! Иначе все сделанное Им подвергнется сомнению и будет забыто. Или хуже того – над прахом могут надругаться враги Его. Этого допустить нельзя. Люди верят в Него и должны верить до скончания веков.
Человек не боялся, что кто-то придет. Он знал, что до рассвета здесь никого не будет. Ему нелегко было вынести наружу тяжелое тело. Положив Христа на землю, человек выпрямился. Потом нагнулся, подобрал наощупь два камешка. Это был последний поклон Богу во плоти. Человек постоял минуту, потом медленно развел руки в стороны, и тело Иисуса, набирая скорость, устремилось к темному небу. Через несколько минут трение о воздух заставило плоть обуглиться и ярко светиться. Человек видел, как светящаяся точка пронизала легкие перистые облака и исчезла среди звезд.
«Если что-то и было, то только так. Это был последний дошедший до нас эпизод применения способа. Да, так быть могло. А вот рассказы о Его воскрешении – чистой воды миф. Выдумка.
Христос был мертв. А можно ли „стартовать“… себя, живого?»
Владимир Сергеевич механически ходил на работу, ел, не ощущая вкуса пищи, вечерами сидел, тупо уставившись в телевизор. Тяжесть опасного знания и страх сломили его дух. Он потерял интерес к жизни, у него плохо получался секс, и жена стала недовольна. Иногда он играл с песчинками, но и это занятие ему надоело. Он проделал в кухонном окне пять аккуратных дырочек, потом прозрачным клеем вклеил линзочки на место. Было почти незаметно. Лена молчала. Страх то подступал, то отступал. Удар последовал с неожиданной стороны.
В августе на заводе ввели вторую смену – не справлялись с заказами. Курочкину приходилось выходить в ночь. Однажды утром он шел домой. Раскланялся с соседкой, кормившей кошек на бетонном блоке. Пенсионерка спросила:
– Владимир Сергеевич, как вам удалось подвинуть эту чушку? – она легонько коснулась блока ногой, обутой в домашнюю тапку.
Инженер мгновенно покрылся потом. Его лицо покраснело, от страха он стал заикаться:
– К-какую ч-ч-чушку? Я ничего…
– Я видела в окно, Владимир Сергеевич… вы сделали руками вот так… куда же вы, Владимир Сергеевич?
Курочкин побежал. «Все, я пропал. Теперь она растреплет по всей округе и про блок, и про мой страх, и вообще… Имеющий уши да услышит…»
Ночь на двенадцатое августа стояла ясная и тихая. Владимир Сергеевич знал на заводском дворе место, куда не проникает цеховой свет. Оттуда можно посмотреть на Персеиды.
Курочкин сидел в кабинете начальника цеха. Неожиданно зазвонил городской телефон. «Кто это – среди ночи?» Курочкин снял трубку.
– Владимир Сергеевич, нам надо поговорить.
