Текст книги "Сияние Красной Звезды (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– И что? – заинтересовался я – Этот Донской перешел на ТВ кому-то дорогу?

– Не на ТВ. В Политбюро. В день премьеры Суслов дома смотрел телевизор. Увидел «Здравствуйте, Марк Семенович!». И тут же позвонил Месяцеву. Тот до Лапина руководил Останкино. «Срочно остановите фильм!» А это же эфир на всю страну!

– «Как так Михаил Андреевич?!» – Месяцев был в шоке

– «Вы что себе позволяете? Что показываете?» – Клаймич передразнил голос Суслова – «Какой-то старый еврей похлопывает Ленина по плечу и указывает: „Пойдешь туда, скажешь сюда, а потом вернешься и сядешь! Показывать на всю страну, как Ленину наклеивают усы, бороду, как промокают лысину? Это же профанация светлого образа вождя. Немедленно прекратить показ!“».

– И все. Показ фильма остановили, Марка занесли в черный список. Он даже захворал сердцем – директор тяжело вздохнул – До сих пор оправиться не может. В 73-м ему удалось выбить съемки фильма «Надежда». Такой идеологически выдержанный. Про жену Ленина – Крупскую. Вроде бы простили. Но работать все-равно нормально не дают.

Мнда… Реалии жизни в СССР. Какой-то сморчок Суслов – ломает людям судьбы. Фанатик чертов.

Мне надо было все обдумать и освежиться. Я вышел в компании Лехи в туалет. Рядом пристроились охранники из 9-ки. Без них ни шага. Пока шел, обратил внимание на высокого усатого мужчину в черной водолазке и клетчатом пиджаке за соседнем столом. Да сегодня прямо день открытий! Леонид Филатов. Собственной персоной. Рядом сидела главная красавица советского кино – Александра Яковлева. И еще десяток малознакомых мужчин и женщин. Уже в туалете я сообразил, что это съемочная группа фильма «Экипаж». Который именно сейчас подходит к своей кульминации. Нет это не взлет самолета с пылающего острова. Это первая в советском кино эротическая сцена между Филатовым и Яковлевой. Снятая через аквариум и потом на монтаже здорово кастрированная. А не ее ли народ празднует? Снимают, так сказать, стресс. То-то Яковлева так напряжена, мало улыбается.

Подойти познакомиться? Это же Яковлева! Пожалуй, нет, мне на сегодня хватит впечатлений. Возвращаюсь к нашему столу. Праздник идет своим чередом, нас все-таки узнают и теперь надо готовиться к ажиотажу поклонников. «Не зарастет народная тропа». Первым в сопровождении Вячеслава подходит высокий седой мужчина с длинным носом. Похож на кавказца, но фамилия и имя русское – Дмитрий Николаевич Соболев. Профессор. Доктор технических наук. Завсегдатай Дома Кино. Он просто говорит несколько теплых слов о нашей музыке, чокается с Клаймичем рюмками. За ним уже стоит очередь желающих познакомиться, выпить на брудершафт. Охрана с трудом сдерживает народ.

А значит, пора собираться по домам. Обнимаемся, прощаемся. Я размышляю над тем, чтобы поехать с Альдоной к Веверсам домой. Раз уже ее папаша у нас прописался. Но меня останавливает всеобщее внимание. Леха, охрана… Зачем уж так явно компрометировать девушку? Хотя сама Альдона похоже не против. Размякла, оттаяла…

Но на выходе, в фойе мы сталкиваемся с Лещенко. Певец приехал в компании каких-то знакомых, видимо догуливать. Думаю проскочить мимо, но нет.

– Виктор, Гриша! – Лещенко в модном, блестящем пиджаке выглядит на все сто – Какая встреча! А я уже думал к вам на Селезневскую заехать, поблагодарить.

– За что? – удивляюсь я

– «Городские цветы» отлично идут. А с песней «Все пройдет» меня хотят на фестиваль в Сопот послать. Сегодня звонили из Минкульта.

Отлично! Значит, от меня все-таки Демичев «отполз». Хорошая новость.

– Я вот что хотел спросить – замялся Лещенко – У вас ничего новенького нет на примете? Хочу пластинку с песнями Виктора Селезнева выпустить.

Губа не дура! Я смотрю на Клаймича – тот на меня.

– Готов финансово соответствовать – неправильно понимает наше молчание певец – За ценой, так сказать, не постою.

– Дело не в деньгах – я тяну время – Хотя они тоже лишними не будут. Мы тут на гастроли в Японию улетаем…

– Ну хотя бы одну? Новую?

– Виктор, у тебя что-нибудь есть? – в разговор включается Клаймич.

– Есть один мотивчик – за рукав отвожу Лещенко в сторону, в угол фойе. Клаймич идет следом, сделав знак окружающим подождать.

Пропеваю куплеты знаменитой песни, что «сел мне на уши», пока копался в айфоне:

 
– Птица счастья завтрашнего дня
Прилетела, крыльями звеня…
Выбери меня, выбери меня,
Птица счастья завтрашнего дня.
 

Пахмутова и Добронравов пока еще не написали «Птицу», а значит можно ее предложить певцу. Тем более для моего репертуара она не очень подходит. Лещенко внимательно вслушивается в слова, кивает в такт.

– Вроде бы ничего – слова простые, но цепляют.

Лещенко довольно улыбается.

– Песня вторых секретарей обкомов и райкомов – смеется Клаймич.

Мы недоуменно смотрим на директора.

– Ну как же… Ты только что пел: «Запад будит утро завтрашнего дня. Кто-то станет „первым“, но не я».

Мы присоединяемся к смеху Клаймича. Действительно, двусмысленно звучит.

– Да, ладно – машет рукой Лещенко – Про счастье, про завтрашний день… Годится! Певец жмет мне руку – Завтра же заеду, порепетируем.

– Часам к трем – Клаймич достает свою записную книжку – кондуит и что-то записывает. Григорий Давыдович теперь пытается все планировать. В том числе и мое время. По мне так – пустая затея. События несутся – успевай крутиться.

– А по деньгам я завтра с утреца наберу, ладно Лев?

– Разумеется!

Лещенко еще раз жмет нам руки, уходит. И тут же возвращается.

– Я тут слышал нехорошее… Не знаю, правда или нет. Говорят, что Суслов готовит какое-то коллективное письмо. Некоторые… скажем так… коллеги, подписали.

– Что за письмо? – обеспокоился Клаймич.

– Против Виктора. О бездуховности его музыки и все такое прочее. Подробностей не знаю.

– Ну и черт с ним – я машу рукой – Сколько можно думать об этом. Устал.

И потом у меня есть Веверс с Щелоковым. И Пельше. Который, впрочем, сейчас с Романовым в Вене. Переговоры с американцами затянулись, Генеральный должен вернуться в Москву только завтра. Поехать что ли во Внуково 2 встретить патрона? Интересно, пустят? Если с Щелоковым – пустят.

– Молодой он еще – извиняюще произносит Клаймич – На сцене только год.

А ведь точно! Ровно год назад Клаймич меня первый раз поставил на сцену мвдэшного санатория «Салют». До этого я пел при Бивисе и Сенчиной «Маленькую страну». Но это было не в счет.

– Расскажи, Лева, Вите как тебя начальники чуть не пустили под откос – попросил Клаймич Лещенко – Ну после того концерта в Колонном зале Дома союзов. Поделись так сказать опытом.

– У меня там не было политики – покачал головой певец – Я просто слова забыл. Глупо получилось. В приказном порядке вызвали к руководству оркестра Гостелерадио и заставили впрячься в это мероприятие. За три дня до концерта! Пять песен. Среди них три новые: «Песня о Ленине», «Ребят позабыть не смогу» и «Приезжай на Самотлор».

– Три песни за три дня? – удивился я.

– Точно. Ну и я как-то легкомысленно отнесся. Одна репетиция и один прогон с оркестром. Выхожу на сцену – камеры уже работают, зал встречает тепло. И я понимаю, что забыл слова песни о Ленине. Тушите свет. Поворачиваюсь к дирижёру оркестра. Юре Силантьеву. «Слова забыл!». А он мне – «в партитуре смотри»! А там одна «рыба». Аранжировщик бессмысленные слова записал. Я к музыкантам – а они уже не слышат, начали вступление играть. Силантьев мне «Пой, сука, пой». А как петь? Одну фразу вспомнил – «Солнцем согреты бескрайние нивы, в нашей душе расцвела весна…» – и стопор. Ну я ее по кругу пустил, а дальше хор вступил. Как-то пропел. Ладно, думаю, «Голубую тайгу» то я помню! На зубок знаю. Приготовился. А ведущая – Света Моргунова – объявила «Приезжай на Самотлор». Тут меня во второй раз накрыло. Начался новый кошмар, слов не помню, идет вступление. Силантьев видит, что я «ни бэ ни мэ», у него у самого не выдерживают нервы. Он задает оркестру бешеный темп – скорее бы закончить. Я что-то мычу, импровизирую. Закончили. На деревянных ногах ухожу за кулисы. А там уже начальники. Орут. Ну и меня долбанул микроинсульт. Отнялась правая рука, следом онемела правая половина лица. Отвезли в больницу, откачали.

– И чем все кончилось? – я тихо охреневаю.

– Простили. Списали все на болезнь. А если бы была политика…

Лещенко пожимает плечами.

* * *

В пятницу с утра я надеваю свой любимый итальянский костюм – «шпильмановский» мне уже мал – цепляю официальный синий галстук и отправляюсь в Кремль. Мы заезжаем через Боровицкие ворота, останавливаемся у здания Сенатского дворца. Проверяют меня недолго – не забыли еще – быстро пускают в деловую часть. В отличие от суеты на Огарева, тут царит тишина и покой. Поднимаюсь на свой этаж, захожу в кабинет. Рабочий стол завален корреспонденцией. Тяжело вздыхаю, начинаю разгребать. Чего тут только нет. Письма от начинающих певцов и композиторов, просьбы, мольбы, требования. Какие-то официальные распоряжения, копии правительственных телеграмм. Есть даже послания из тюрем. Хватаюсь за голову. Да мне это за год не разгрести!

Беру бутылку десятилетнего коньяка Хеннесси, что привез из Вены, кладу ее в красивый фирменный пакет, иду разыскивать бывшего ленинградского помощника Романова – Жулебина. Который взлетел на самый Олимп и стал Управделами ЦК КПСС. Одним из самых могущественных людей в стране.

– Витя! – Жулебин мне искренне рад, пускает вне очереди – Сколько лет, сколько зим! Совсем нас забыл.

Рядом со столом чиновника, на отдельной тумбе, стоит американский компьютер IBM 5110, рабочее место в отличие от моего не завалено бумагами, а лишь несколькими папками разных цветов.

– Не забыл, Виктор Михайлович – я протягиваю подарок, жму руку – Вот, как только вернулся из Вены, сразу к вам. Шеф уже прилетел?

– Нет, вечером ждем. Поедешь встречать? – Жулебен заглянул в пакет, благодарно кивнул за подарок, убрал его под стол.

– Не могу. Эфир у Бовина на ТВ.

– Телемост с американцами? – заинтересовался управделами – Слышал это твоя идея, а не Лапина.

– Моя – согласился я – Но и Сергей Георгиевич над ней плотно поработал. Правда, что конкретно получилось – я еще не знаю, сценарий сегодня должны до обеда прислать.

– Такие программы по сценарию не «летят» – пророчески вздохнул Жулебин – С чем пришел?

– Виктор Михайлович! – жалостливым голосом произнес я – Знаю, что мою должность в Кремле никто всерьез не воспринимает, но раз уж так случилось, что я стал советником Романова по культуре, то хотел бы вникнуть в дела, быть полезным.

– Ты полезен тем, что нашу страну на мировой арене представляешь! – назидательно произнес чиновник – В культурном, конечно, смысле. Ты знаешь сколько заявок на твои концерты и гастроли нам из кап. стран пришло? Из МВД нам присылают копии. Больше тридцати!

– А почему только кап. стран? – удивился я.

– А ты не знаешь, какой «ценник» на тебя выставили в министерстве? – в ответ удивился Жулебин.

Мнда… Похоже Щелоков мной «торгует», а я и не в курсе. А в курсе ли Гор? Надо бы с ними обоими этот вопрос «провентилировать». А то как бы из этого «двоевластия» конфликт бы не вышел.

– Какой-нибудь африканской стране ты просто не по карману – управделами позвонил по телефону секретарше и заказал нам чай – Ладно, это мы еще обсудим, теперь к твоему вопросу.

– Я не хочу быть «зицпредседателем» – твердо произнес я – Раз назначили на должность, буду работать. Что я там должен делать? Советовать Романову? Буду советовать. Есть идеи и по международным музыкальным фестивалям в Москве, по новым фильмам… Готов вести и прием посетителей и давать свои заключения по разным проектам в культурной сфере. С Демичивым я уже познакомился, рабочий контакт с ним налажен.

– У прежнего советника Брежнева был целый штат для этого – Жулебин достал какой-то внутренний справочник, полистал его – Тебе полагается три сотрудника. Секретарь и два младших специалиста.

– Раз надо, пусть будут. Как раз займутся сортировкой корреспонденции. А то завалили стол, черте что шлют…

– Ладно, давай так поступим… Раздался стук. – Да, войдите! – в кабинет зашла пожилая секретарша, принесла нам чай – К твоему возвращению из Японии, я подберу людей, проинструктирую их. Они составят план работы, утвердишь его у Романова лично. И вперед!

– Договорились! – я дую на чай, кладу в чашку две кусочка сахара – А в целом как дела? Что в Политбюро?

– Свара намечается – вздохнул Жулебин – Опять Суслову неймется. Видел сегодняшнюю Правду?

Я мотаю головой. Чиновник выдвигает ящик стола, достает и протягивает мне газету. В ней главный идеолог страны в передовице мечет стрелы в рок-музыку. Статья называется «Когда под ногами горит земля». Я быстро проглядываю ее. Стандартные обвинения. Тут и бездуховность, и противопоставление патлатого рокера советскому человеку знаний и труда, упреки в убогом внутреннем мире, ничтожности интересов и низменности желаний. Ну и конечно, куда без этого, низкопоклонство перед Западом. Есть в передовице и фамилии. Макаревич, Намин… Меня нет. Пока нет.

Мнда… Вот оно как все закрутилось. Готовит почву Суслов, готовит. Унавоживает. А потом глядишь – и в меня повторно «стрельнет». Какие-нибудь гневные письма читателей, доярок, а то и «коллег». Лещенко уже предупреждал. О чем? Да все о том же. Селезнев зазнался, все по загранкам, скандалы приплетут… По накатанной схеме.

– Надо отвечать – кидаю газету на стол, задумываюсь – Сможете мне устроить ответную статью в Правде? Как раз и мой статус советника по культуре заявим публично.

– Ну ты крут – удивляется мне Жулебин – Такие статьи утверждаются на уровне отдела пропаганды ЦК. А там Суслов, улавливаешь?

– А если через комсомол? Пастухов ко мне хорошо относится.

– В Комсомолку или МК можно пролезть – задумчиво произносит управделами – Знаю обоих редакторов, хорошие мужики. Но это надо согласовать с Григорием Васильевичем. Приезжай завтра, обсудим.

– Завтра выходной.

– Романов теперь и по субботам работает – тяжело вздыхает чиновник – И мы все тоже.

Я сочувствующе смотрю на Жулебина. Мнда… Задал темп Романов аппарату.

– Тебя кстати, когда на полиграф записать?

Я выпадаю в тихий осадок.

– Какой такой полиграф??

– Детектор лжи. У нас все работники ЦК, министры в обязательном порядке его проходят. Очень хорошие результаты! – Жулебин довольно улыбается – Столько всякой грязи удалось вычистить из министерств и ведомств. Насчет тебя конечно, сомнений нет – ты еще подросток и не успел совершить ошибок, но порядок есть порядок. Занимаешь официальную должность? Дееспособен?

Черт, черт, черт! Ошибок я успел насовершать – выше крыши. Точнее не ошибок, а всяких разных тайных дел – вроде убийства Середы, рициновых писем… Опытный полиграфист почует это на раз.

– Виктор Михайлович! – я покачал в сомнении головой – Нельзя мне на детектор лжи.

Управделами в удивлении посмотрел на меня.

– Вы же помните чем закончилась история с Цвигуном в КГБ?

– Что-то помню. Был скандал на Политбюро.

– Там была секретная операция КГБ, в которой я участвовал – развожу в притворном расстройстве руками – Я даже рассказывать о ней не имею права – подписку давал. Так что без прямого приказа Веверса или Романова – извините, я на полиграф не пойду.

– Хм… я поговорю с Григорием Васильевичем – Жулебин пометил себе что-то в записной книжке – Думаю, и правда, в твоем случае можно обойтись формальной проверкой.

Я мысленно вытер пот со лба. Пронесло. Романову тоже не с руки, чтобы мои «пророчества» про Челябинск, Чернобыль всплыли.

Выйдя из кабинета Жулебина, я отправляюсь обратно к себе. Но по дороге в коридоре сталкиваюсь с Устиновым. Дмитрий Федорович сегодня при параде. Министр обороны одет в форму, на кителе висят многочисленные награды. По коридору он идет в составе целой свиты генералов. Наверняка, что-то официальное. Может быть награждение героев?

– На ловца и зверь бежит – Устинов останавливается, снимает очки. Устало трет переносицу, генералы толпятся рядом, один из них мне подмигивает.

– Здравствуйте, Дмитрий Федорович – приветствую я министра – Нашлось время посмотреть наш клип?

– Нашлось, нашлось – кивает Устинов – Как раз насчет этой песни… Ты же в Японию летишь?

– Да – насторожился я – На гастроли.

– А в Японии у нас что?

– Что?

– Американские военные базы!

– Почти пятьдесят тысяч солдат – к нашему разговору присоединяется тот самый генерал, что мне подмигивал.

– И? – я по-прежнему не догоняю.

– Нам бы очень помог рост антивоенных настроений в японском обществе – министр смотри мне в глаза – Исполняй, пожалуйста, эту свою песню «Ты в армии» почаще.

Я то как раз совсем не собирался ее исполнять. Ни разу не танцевальная музыка. Но раз такое дело…

– Мы же вроде как с американцами миримся – удивился я – Договор подписываем.

– ОСВ2 уже подписан, у нас руки развязаны – усмехается министр – Да и Картеру сейчас не до нас. У него предвыборная гонка, считай, уже началась. Пока они там с этими Бушами, Рейганами и Магнусами рвут друг другу чубы, мы им повставляем палки в колеса в Азии. Улавливаешь момент?

– Улавливаю. Все сделаю.

Я задумываюсь. Эдак для «Ты в армии» прибалтийской подтанцовки может не хватить. Там конечно, эффектные движения, «американская строевая», но можно усилить. Погасим свет, выкатим на сцену бутафорский танк, раскрашенный флюоресцентной краской. И тут же даем красную подсветку в зал и на последних аккордах танк стреляет в зрителей конфетти… Нет, бред. «Остапа опять несло».

– Только, пожалуйста, осторожно, без эксцессов – Устинов кладет мне руку на плечо – Второй Кельн нам не нужен.

– Все понял.

Я мысленно снова процитировал себе Филатова:

 
«Чтоб худого про царя
Не болтал народ зазря,
Действуй строго по закону,
То бишь действуй… втихаря»
 

Нет, все-таки зря в Доме Кино я не познакомился с актером.

Я прощаюсь с министром и его свитскими, отправляюсь в студию. Надо мощно потрудиться и порепетировать – концерты в Японии сами себя не подготовят.

* * *

Трудимся в поте лица. Все разногласия в коллективе позабыты, все дружно работают на результат. Мне привезли сценарий от Бовина, но смотреть его некогда. Музыканты требуют повышенного внимания, плюс запись фонограммы, плюс танцевальные номера и костюмы. Наконец, выездные документы. Последнее на себя взял Клаймич и я спокоен за результат.

– Витя-я-я-я!

Сначала я даже не особо обращаю внимание на какой-то шум. Потом крики усиливаются:

– Витя-я-я-я-я!

Я ловлю недоуменные взгляды сотрудников и наконец, возвращаюсь в окружающую действительность. А она продолжает взывать ко мне по имени. Распахиваю окно, выглядываю наружу. На улице, под ослепительным солнцем, выстроилось несколько десятков фанатов в форме большой буквы «В» и кричат «Витя». Громко, хором. Пара милиционеров стоят рядом и ничего не делают, хотя «В» своей верхней частью забирается на проезжую часть. А это уже совсем не порядок.

– Лех – я нахожу взглядом «мамонта» – Сходи, пожалуйста, узнай, в чем там дело.

Через пять минут Коростылев приводит ко мне молодого, чернявого парня в модной синей рубашке с большим, отложенным воротником. Американские джинсы и часы «Командирские» на левой руке дополняют его образ модника. Похож на армянина или грузина.

– Карен – представляется парень, разглядывая во все глаза «звездочек» и Александру.

– Это ты устроил? – я кивнул в сторону улицы.

– Меня не пустили внутрь – пожимает плечами Карен – Пришлось рекрутировать ваших фанатов.

Пробивной парень, ценю таких.

– Станислав Сергеевич насчет меня не звонил?

– А должен был?

– Вы же ищите режиссера.

– Точно. А фамилия твоя…?

– Шахназаров.

Тут я, наконец, узнаю знаменитого постановщика. Вот же мне везет! Мы из джаза, Зимний вечер в Гаграх, Курьер… Но как же он молод!

– Сколько тебе?

– Двадцать семь – неуверенно произносит Карен, поглядывая на сотрудников. Те его тоже рассматривают с интересом.

– А что уже успел снять?

– Пока только один фильм. «Добряки». Скоро выйдет.

На улице раздается вой сирен. Я повторно выглядываю в окно – у нашей студии паркуется Козлик патруля. Фанаты разбегаются во все стороны. Понятно, наша охрана на всякий случай вызвала подмогу.

– Леш – я вновь прошу «мамонта» – Скажи Вячеславу, чтобы успокоил там всех.

– Готов снимать прямо сейчас? – это уже Шахназарову.

– Что значит «прямо сейчас»? – удивляется режиссер.

Сотрудники тоже смотрят на меня в недоумении.

– У нас «горит» – начинаю объяснять я – Через две недели мы улетаем в Японию. Срочно нужен десятиминутный клип – это такой мини-фильм под музыку…

– Я знаю! Видел клип «Мы желаем счастья». Отлично сделано!

– Спасибо. Так вот у нас есть песня Японские девочки. Надо срочно, кровь из носу, снять к нему клип.

– Даже короткий фильм требует сценарий, раскадровки, подготовительного периода – начал перечислять Шахназаров.

– Нету времени!

– А оборудование?

– У нас есть студия с камерами. «Магнолия».

– Я сейчас позвоню знакомому оператору, вызову его – не растерялся режиссер – Можно хотя бы послушать музыку? Пока он едет, я набросаю сценарий.

Вот! Профессионала сразу видно. Сработаемся!

– Коля – я кричу Завадскому в дверь студии – Пусти полную фонограмму Японских девчонок.

Шахназаров, морща лоб, внимательно слушает песню. Что-то записывает в небольшой блокнот. Не дав ему даже слова сказать – сразу после окончания фонограммы тяну в кабинет. Там врубаю на видике кассету с концертом на Уэмбли.

Гаснет свет, по стадиону разносится хорошо узнаваемый шум аэропорта. Слышен рев взлетающих и садящихся лайнеров, монотонный женский голос объявляет о прибытии самолета японских авиалиний, сначала на английском, потом на японском языке. Мигают «бортовые огни самолета», вдоль «языка» подиума, рассекающего танцпол, зажигаются и переливаются лампочки, имитируя посадочную полосу аэропорта. Вспыхивают софиты, освещая меня в форме командира экипажа. Одновременно раздаются первые аккорды песни «Japanese Girls», и софиты выхватывают из темноты трех звездочек, стоящих в центре сцены. Они в форме стюардесс – узкие юбки длиной по колено, приталенные пиджаки с нашивками, яркие шейные платки и короткие белоснежные перчатки. На головах девушек пилотки и черные парики. Звучит приветствие на японском языке. Девушки, ослепительно улыбаются, синхронным жестом вскидывают руку к пилотке, приветствуя зрителей, и с первыми словами песни начинают свое движение, шествуя модельным шагом по светящемуся подиуму.

Шахназаров одобрительно смотрит на меня. Еще что-то записывает в блокнот.

А я предаюсь воспоминаниям. В тот раз женская подтанцовка у нас была английская и мы одели ее японками. Бумажные зонтики, традиционные кимоно и сандалии на платформе. Боже, сколько же намучились пока англичане научились двигаться на этих «гэта». Совершенно неудобная обувь. Как японцы в средние века носили ее? Понять не могу.

К началу второго куплета звездочки выстраиваются в ряд и под музыку изображают предполетный инструктаж пассажиров, сопровождая его профессиональными жестами рук, хорошо известными всем авиапассажирам. Их жесты отточены, синхронны, с лиц не сходят сияющие улыбки. В руках, словно из воздуха появляются ремни безопасности, с которыми они устраивают настоящее шоу.

– Слушай, но это так и просится в клип! – на лице Шахназарова улыбка – Можем врезать на монтаже, а можем переснять в аэропорту. Доедем во Внуково или Шереметьево, снимем в каком-нибудь самолете на стоянке. Но нужен звонок «сверху».

– Звонок будет. Ты смотри дальше.

Снова припев, и снова в центре внимания «японки» в кимоно, только теперь в их руках японские веера, расписанные цветущими ветками сакуры. В конце песни наши «стюардессы» опять совершают свой триумфальный проход по подиуму, вскидывая руки к пилоткам в прощальном жесте. Публика, предчувствуя финал песни, взрывается восторженными криками, даже не дожидаясь последних аккордов песни.

– Шикарно! – режиссер тоже в восторге – Не использовать это грех! Сделаем досъемки в аэропорту, в студии и пустим вперемежку с кадрами из концерта. Возможно, понадобятся японки. Я знаю, что в балетной школе учится несколько девчонок.

– Это хореографическое училище?

– Да, оно. Берем японок, наряжаем в кимоно. На Мосфильме есть пошивочный цех – договорюсь. Я прямо вижу, как…

– Стоп! – я вскидываю руки – Тебе и карты в руки. Пиши сценарий, звони своим знакомым, начинайте съемки.

– Понадобятся деньги – замялся Шахназаров.

– Сколько?

– Я составлю бюджет. Но по прикидкам, тысячи три. Тем более все оборудование у вас есть.

Открываю сейф, достаю несколько пачек в банковской упаковке. Лицо Шахназарова вытягивается. Он мнется, вертит в руках деньги.

– Ты не боишься вот так, без расписки, давать большие деньги незнакомому человеку?

– За тебя же Станислав Сергеевич поручился? – удивляюсь я – Потом ты мне показался человеком порядочным и деловым.

Я добавляю еще одну пачку – Это тебе аванс. За работу.

– Спасибо за доверие! – режиссер встает, жмет мне руку – Не подведу!

Пытается засунуть пачки в карманы джинсов, не получается. Шахназаров краснеет. Выглядит это забавно.

– Держи – я даю парню пакет Сваровски – У нас в студии есть охранники. Они походят с тобой на всякий случай.

Окрыленный Шахназаров уходит, а я опять звоню Гору. Это только в теории так легко режиссер вмонтировал Уэмбли в клип. А на самом деле права на концерт у Бибиси и Атлантик Рекордс. С них надо получить официальное разрешение на использование кадров. В СССР плюют на авторские права – но клип пойдет на Запад, а значит, надо озаботиться юридическими вопросами. Гор обрадован, дает согласие на использование кадров, но озадачивает меня вопросом разницей форматов. Если презентация клипа состоится в Японии, то надо сразу озаботиться проблемой кодировки. Я тяжело вздыхаю. Теперь еще и это разруливать. Впрочем, Гор и тут готов помочь – пришлет аппаратуру и специалиста в Токио. Мы обговариваем еще ряд вопросов в связи с гастролями и в заключение, продюсер радует меня хорошими новостями. Фильм «Жить в СССР» пустили в ограниченный прокат в нескольких штатах. И таким образом одно из главных требований к номинантам на Оскар уже выполнено. Ушлый Гор уже подсуетился и заключил с родителями Моники контракт. Теперь его компания является официальным представителем девочки, будет двигать ее в различных медийных проектах.

Все обговорив и повесив трубку, я задумываюсь о найме хорошего юриста-международника. Их готовят в МГИМО, которое закончили Вера с Альдоной. Через «звездочек» можно выйти на какого-нибудь авторитетного завкафедрой, который посоветует уже нужного специалиста. Или лучше выйти сразу на ректора МГУ? Осенью я уже буду учиться на юридическом факультете – там тоже есть хорошие профессионалы. А моя «вкусная» просьба поможет протоптать дорожку к ректору.

Делаю себе пометку в ежедневнике. По примеру Клаймича завел кондуит и записываю все планы и задания. Себе и сотрудникам.

– Виктор! – в дверь заглядывает Полина Матвеевна – Лещенко приехал.

* * *

Сразу после того, как я заканчиваю с Лещенко в студии появляется загнанный Клаймич. На него и правда последнее время много свалилось, но он держится. Мы обсуждаем рабочие вопросы, приходится задействовать «вертушку» и набирать Щелокову. Пинок сверху придает ускорение нашей советской бюрократии, ряд вопросов решаются резко положительно. С поста в кабинет звонят:

– Виктор, к вам товарищи из Свердловского райкома ВЛКСМ – Константинов и Перепелкин. Пропустить?

Я озвучиваю новость директору и мы с Клаймичем переглядываемся. Удивление на моем лице быстро сменяется мстительным оскалом. Я парень не злопамятный, но ради таких хороших людей сделаю исключение.

– Сейчас Григорий Давыдович за ними спустится. Попросите товарищей подождать.

– Есть, подождать!

Я откидываюсь на спинку кресла, прикидывая в голове, как выстроить разговор с этими «деятелями».

– Незваные гости?

– Угу… те, что хуже татар.

– Чего хотят? Пришли мириться?

– Скорее уж грехи замаливать. А знаете что, Григорий Давыдович? Помаринуйте-ка их вежливо минут десять внизу! Скажите, что у меня сейчас важный разговор с министром иностранных дел, и мне немного не до них. Покажите им пока нашу стену Славы, упомяните невзначай, что сам Романов к нам недавно привозил делегацию немецких промышленников, и пафоса, пафоса побольше в свой рассказ напустите! Пусть до них уже дойдет, на кого они рот открыли со своим «персональным делом». А потом ко мне. На воспитательную беседу. И пока я им буду политику партии и правительства объяснять, пару раз мне какие-нибудь бумаги на подпись занесите, ладно?

– Хорошо.

Клаймич понятливо хмыкает и выходит из кабинета. А я не спеша начинаю переодеваться. Одежда вам моя, суки, не понравилась? Сейчас мы это дело исправим…

И когда через четверть часа Клаймич все-таки приводит их в мой кабинет, я вижу, что они уже вполне созрели для завершающего разговора. Из-за стола не поднимаюсь – некогда мне – ограничиваюсь небрежным кивком головы и снова утыкаюсь взглядомдокументы, изображая чрезвычайно занятого человека. Потом поднимаю трубку:

– Полина Матвеевна, не соединяйте меня пока ни с кем. Если только из США позвонят или из Италии.

– Я прослежу, Виктор Станиславович, чтобы никто вас не беспокоил – секретарша «включается» в игру.

– Спасибо.

Вот уж не думал я, что мой прежний опыт чиновничьих игр так быстро мне здесь пригодится. Но сейчас даже Клаймич впечатлен. На месте взъерошенного подростка в растянутой толстовке, за столом сидит молодой аккуратно причесанный чиновник в дорогом импортном костюме, сорочке и галстуке. В окружении многочисленных папок с документами и телефонов, в одном из которых безошибочно узнается правительственная «вертушка». Да и кабинет мой покруче многих будет. Медленно закрываю папку перед собой, поднимаю тяжелый взгляд на комсомольцев.

– Чем обязан …товарищи?

Моим голосом можно замораживать океаны. Довольный Клаймич украдкой показывает мне большой палец и осторожно закрывает за собой дверь. Я умышлено не предлагаю гостям садиться, потому что прекрасно знаю, как быстро стояние на вытяжку лишает человека уверенности. Здесь мой кабинет, а значит и мои правила. Я этих начинающих карьеристов на своем веку повидал столько, что им и не снилось. И те зубастые юноши с акульими повадками из нулевых – не этим чета. Эти сдулись очень быстро. Куда только весь гонор делся… Топчутся у стола, как два нашкодивших школьника.

– Виктор, мы бы хотели уладить возникшее недоразумение.

– Недоразумение?!

Я удивленно вздергиваю бровь. Нормально так…! Попытку прилюдно выпороть помощника Генсека по культуре назвать недоразумением. Еще бы невинной шуткой свое аутодафе назвали. Держу паузу, и вскоре очкарик Перепелкин не выдерживает – ломается первым. И разговор у нас теперь на «вы».

– Ну, вы же понимаете, что это не мы затеяли разбор вашего персонального дела?