Текст книги "Албазинец"

Автор книги: Алексей Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

3

26 мая 1650 года Хабаров был уже в Якутске и докладывал воеводам о своем походе. Он привез с собой чертеж разведанного им левого берега Амура, где были обозначены пять даурских крепостей, коих, по его словам, нужно было взять, чтобы укрепиться на новых землях. Воеводу Францбекова убедил рассказ Хабарова, и он тут же сел писать доклад царю. «Тебе, государю, будет прибыль большая, и в Якуцкой, государь, острог хлеба присылать будет не надобно, потому что из Лавкаева города с Амура реки волок на Тугирь реку в новый острожек, что поставил Ярко Хабаров, переходу только со сто верст, а водяным путем из того Тугирского острожку на низ Тугирем рекою и Олекмою и Леною до Якуцкого острогу поплаву на низ только две недели; а сказывал он, Ярко, нам холопам твоим, что та Даурская земля будет прибыльнее Лены и что против всей Сибири место в том украшено и изобильно».

Однако воевода не стал дожидаться решения царя. Медлить было нельзя, ибо уже не только Русь проявила интерес к землям, граничащим с царством маньчжуров. Иные европейские государства тоже были не прочь продвинуться на восток. Бросили клич, и сто десять человек добровольно согласились отправиться с Хабаровым, а еще двадцать семь служивых людей дал воевода. Как говорится, кот наплакал, однако, заручившись словом воеводы, обещавшим, что уже скоро к ним подойдет помощь, Ерофей с новоприборными охочими людьми двинулся в путь.

Осенью 1650 года Ерофей Павлович встретился со старыми соратниками. Все они были живы и здоровы, хотя и выдержали немало стычек с даурами. Не теряя времени, Хабаров поднял все свое небольшое войско и пошел «на великую на Амур реку, в княж Лавкаево княжение, в их Даурскому городу». Дауры поджидали чужаков. Увидев их, они вышли из стен острога князя Албазы, что находился напротив впадения реки Амурхэ в Амур, и, отказавшись от мирных переговоров, решили перебить всех казаков. Тогда и Хабаров показал им силу и «бился с ними с половины дни до вечера». Обратив дауров в бегство, казаки овладели крепостью Албазин.

Укрепив ее и захватив с собой большую часть отряда, Ерофей с двумя пушками двинулся вниз по Амуру. На десятый день пути он встретил многочисленное даурское войско и смело вступил с ним в неравный бой. Дауры не выдержали натиска русских и отступили. Рядом с этим местом Хабаров велел поставить острог, в котором остались двадцать казаков и еще столько же служилых людей для сбора ясака под началом Дуная Трофимова и Тренки Ермолина Чечигина. В том же году Хабаров отправил в Якутск богатый ясак: четыре сорока и шесть соболей.

Зима прошла в обычных заботах, в сборе ясака, в укреплении Албазина. А весной, когда река очистилась ото льда, Хабаров стал готовить сплав по Амуру. Главным его желанием было еще дальше продвинуться на восток, установив на дальних землях власть русского царя. 2 июня 1651 года Ерофей Павлович начал свой героический поход.

Двигались целой флотилий на дощаниках и стругах. Бородатые, крепкие русские мужики, готовые порадеть за царя и отечество. При появлении отряда дауры оставляли берега Амура и уходили в леса. Через два дня добрались до города князя Дасаула, расположенного на левом берегу реки, а на третий подплыли к городу Гайгударову. Дауры встретили отряд на берегу и не давали ему пристать. И только ружейные выстрелы заставили их отступить и запереться в крепости. Началась осада.

У Ерофея не было особого желания воевать. Надеялся на переговоры. Случается, сказанное веское слово стоит сотни пушек. Потому перед боем Хабаров обратился к осажденным с речью, в которой через толмача Костку Иванова призывал их добровольно «без драки сдаться и давать ясак государю по своей мочи». Однако ответа не последовало. Несколько раз ходили казаки под непрерывным градом стрел на приступ. «Всю ночь до схожево солнца», как писал Хабаров в своей отписке воеводе якутскому, шла осада. В конце концов дауры не выдержали и обратились в бегство. Но только «десятка полтора, лишь те и ушли из города», остальные же были окружены и взяты в плен. Отряд захватил много трофеев, знамена и лошадей. И то: добыча воинская – добычка праведная.

Так и шли они от городища к городищу, огнем и мечом, а где удавалось – и словом прокладывая себе путь. Труднее всего было взять город, где правил князь Банбулай, что стоял по реке за впадением в нее Зеи. «Город крепкой и укреплен накрепко, а крепили тот город всею Даурской землею», – написал в своем отчете воеводе Ерофей. А тогда, увидев эту крепость, он понял, что она являлась оплотом дауров на Амуре и что взять ее будет непросто.

Однако казаки уже рвались в бой. Подойдя к городу, обнесенному бревенчатой высокой стеной, они прямо с судов стали палить из пушек. Дауры дрогнули и обратились в бегство. Подойдя к берегу, люди Хабарова сели на коней и стали преследовать отступающих. В полон тогда были взяты три даурских князя – Туронча, Толга и Омутей, которые, испугавшись за свою жизнь, тут же согласились платить ясак русскому царю и быть под его «высокою рукою в вечном ясачном холопстве». Чтобы их слова были услышаны многими, Хабаров заставил князей дать присягу при всем народе. Оставив главных князей у себя атаманами, Ерофей, посоветовавшись с ратными людьми, служилыми и с вольными казаками, всех остальных дауров отпустил по своим улусам. И с тех пор, как позже вспоминал Ерофей, «они жили в тех своих улусах у города с нами за един человек и корм нам привозили, и они к нам в город ходили беспрестанно, и мы к ним тоже ходили».

Русским и впрямь тогда быстро удалось найти общий язык с даурами. Это был трудолюбивый народ. Они сеяли ячмень, овес и просо, имели большие стада, ездили на волах и лошадях. В отличие от живших выше по Амуру братских и намясинских тунгусов, которые нередко нападали на селенья казаков, уводя у них скот и лошадей, эти, напротив, делились с русскими всем, что имели. Более того, будучи отличными стрелками из лука, они часто вставали на сторону казаков, когда тем приходилось отражать нападения кочевников и маньчжуров.

Так бы, наверно, и продолжалось, если б однажды люди Хабарова вдруг не обнаружили, что дауры ушли из своих улусов. А впереди зима – где взять пропитание? Пришлось снова садиться на весла и двигаться вниз по реке. Четыре дня плыли до того места, где Амур течет, стиснутый Хинганским хребтом. Через ущелье плыли два дня и ночь, лишь изредка останавливаясь в улусах, чтобы пополнить запасы продовольствия, а еще через два дня достигли устья реки Сунгари. После короткой остановки снова двинулись в путь и потом семь дней плыли мимо берегов, населенных дючерами. Ниже по Амуру встретили новый народ – гольдов, которых Ерофей называл ачанами. Землю они не пахали, скот не держали, занимались только рыболовством.

29 сентября увидели селение на левом берегу Амура, где и решили поставить острог и зазимовать.

А рано утром следующего дня около тысячи дючеров и ачан подошли к острогу и подожгли его со всех сторон. В остроге в это время оставалось чуть больше сотни русских. Устоять против ружей и пушек нападавшие не смогли – бросились к реке, где у них наготове стояли большие струги.

После этого крепость основательно укрепили. А в конце ноября уже зимником сто двадцать казаков были отправлены в улусы, откуда они возвратились с богатым ясаком.

Больше казаков никто уже не трогал. Зима прошла в сборах ясака и поисках пропитания. Местные князцы, поначалу испугавшиеся чужаков, вконец поняли, что особо-то их никто неволить не собирается, поэтому и пошли под высокую руку русского царя, за что их людям была обещана защита от маньчжурских набегов.

Казалось бы, ничто не предвещало беды. Но вот в конце марта к стенам крепости с маньчжурской стороны подошла, как писал Хабаров в своей отписке якутскому воеводе, «сила богдойская, все люди конные и куячные[17]17
  Куяки (куячные одежды) – латы из кованых пластинок.


[Закрыть]». На вооружении двухтысячного маньчжурского войска были пушки, скорострельные пищали и петарды. Командовал им военачальник Хайсэ.

Дежуривший на подзорной башне казак первым заметил маньчжуров и забил тревогу. Тут же крепость пришла в движение.

– Братцы-казаки! – гремел есаул Андрей Иванов. – Ставайте наскоре и оболокайтесь в куяки крепкие! Не посрамим же Русь святую! Ура-а! – закричал он.

– Ура-а-а! – подхватили его клич казаки.

Но не все казачки успели надеть доспехи, потому как богдойцы, даже не встав лагерем, сходу начали штурмовать крепость. Потому многие бились, как отписал Хабаров в Якутск, «в единых рубашках».

Свист пуль, взрывы петард, крики, стоны раненых…

– За Русь-матушку! – кричали казаки. – За веру нашу православную!

Кричали и падали, сраженные свинцом.

– А ну не дадим узкоглазым поизгаляться над нашими мертвыми телами! – взывал голос есаула Андрея Иванова.

– Бей их! Бей проклятых басурман! – в ответ неслось со всех сторон.

В какой-то момент казаки дрогнули. Это когда богдойцам удалось сделать пролом в крепостной стене, и они ворвались в город. В тот момент богдойский князь Исиней стал кричать своим воинам:

– Не жгите и не рубите казаков, емлите их казаков живьем!

Люди уже было стали мысленно прощаться с жизнью, когда вдруг услышали зычный голос атамана.

– Казачки! – взывал Ярко Хабаров. – Братушки мои! Ну же, соберитесь с силами! Не таких ворогов били – и этих побьем! Только в полон не сдадимся! Лучше смерть, чем позор!

Слова атамана подняли дух казаков. Там, где был пролом в стене, они выставили большую медную пушку и стали бить по врагу в упор. Били они и «из иных пушек железных» и «из мелкого оружия». Маньчжуры в конце концов не выдержали и отступили. Но казаки не дали им опомниться. Поздно вечером, надев на себя железные куяки, они предприняли смелую вылазку во вражеский стан, где нагнали на богдойцев такого страху, что те, бросив все свое оружие и снаряжение, дали деру. Тем и закончилась битва при Ачан-городке. Отряд Хабарова, уступавший в силе маньчжурскому войску, потерял в ней убитыми только десять человек, тогда как богдойцы оставили на поле брани около семисот своих людей.

Трофеи достались казакам богатые – несколько сот лошадей с хлебным запасом, оружие, а ко всему прочему еще и восемь боевых знамен. Были и пленные.

Один из пленников рассказал, что за продвижением русских по Амуру давно и внимательно следили маньчжурские соглядатаи, которые каждый день посылали свои донесения в город Нингута, к тамошнему посаженику, который, в свою очередь, извещал обо всем императора. И однажды в Нингуту пришел приказ – немедля собрать войско великое и идти на казаков, чтобы одних, как показал пленный, побить, а других вместе с оружием живыми доставить в Пекин.

После той кровавой битвы с маньчжурами Хабаров понял, что закрепиться русским на Амуре удастся только в том случае, если все его левобережье будет обустроено крепостями и на помощь первопроходцам прибудет большое войско. Об этом Ерофей сообщил якутскому воеводе в подробной отписке. В ней же просил о помощи и сообщал о своих дальнейших планах.

Однако воевода понимал, что у него не хватит сил, чтобы закрепиться на Амуре, и, в свою очередь, обратился за помощью к царю Алексею Михайловичу, для чего отправил в Москву верного сподручника Хабарова Дружинку Васильева Попова.

Царь обещал помочь. Однако вместо обещанного им войска в Даурию в 1653 году прибыл его личный посланец московский дворянин Дмитрий Иванович Зиновьев, которому было приказано собрать подробные сведения о новых землях, о возможностях их освоения и потребных силах для обороны.

Четыре недели находился Зиновьев на Амуре, после чего отбыл в Москву, захватив с собою Ерофея. Прямой и честный Хабаров не пришелся по душе спесивому и властолюбивому вельможе, а ко всему прочему не понравились ему и вольнолюбивые порядки на Амуре, вот он и решил предать того суду. Вроде как заподозрив в утайке ясака. А перед тем царский посланец и в лицо Ярке Хабарову плевал, требуя отчета, и за бороду драл, при этом пытаясь вооружить против него его товарищей. Вот так, пережив на Амуре три тяжелейших года ратных трудов и добившись немалых успехов в деле освоения Приамурья, Ерофей Хабаров по прозвищу Святицкий впал в опалу. По пути в Москву и в самом стольном граде, претерпев унижения, он прожил два года, может быть, самых трудных в своей жизни.

Но Хабарову повезло. Ему удалось избежать дальнейших злоключений. Отчасти в этом ему помог его недруг Зиновьев, который в своем докладе государю отметил, что, несмотря на вольницу, дела на Амуре идут полным ходом. Растут крепости, отстраиваются села, возводятся повсюду православные храмы.

Опалу сняли, Хабарова возвеличили, наградили званием сына боярского за успешное приведение народов Приамурья в российское подданство и отправили в родные приленские места, откуда он несколько лет назад пошел на великий Амур для поиска новых землиц, казны и мягкой рухляди[18]18
  Мягкая рухлядь – пушнина.


[Закрыть]. Однако душеньку-то ему измотали, прежде чем назначить приказчиком поселений между Леной и Илимом, от Усть-Кута до Чечуйского волока. Имущество, которое успел отобрать у него Зиновьев, было ему возвращено. Но по прибытии на Лену Хабарова вскоре арестовали и отправили в Якутский острог, так как он не мог сразу рассчитаться с долгами, сделанными перед даурским походом. Однако ему удалось найти поручителей, и лишь тогда он смог возвратиться на свои родовые земли. В 1667 году Хабаров просил тобольского воеводу Годунова снова отпустить его на Амур, но получил отказ. Видно, такой ответ велела давать ему Москва. И это в самый разгар строительства приамурских городов и весей, которое затеял Хабаров!

Ерофей Павлович умер в 1671 году от Рождества Христова в своей родовой деревне Хабаровке, что недалеко от Усть-Киренги. В тот год его старый товарищ и сподвижник иеромонах Гермоген основал на Амуре, неподалеку от заложенной Ерофеем Павловичем крепости, Албазин монастырь Всемилостивейшего Спаса, ставшего оплотом православия на Амуре.

4

Уезжая в Москву, Зиновьев поручил управление амурскими казаками Онуфрию Степанову Кузнецу. Имя этого человека вскоре прогремит по всей Руси после того, как в 1655 году он с небольшим отрядом ратных людей выстоял против десятитысячного войска маньчжуров, пытавшихся захватить построенный еще Ерофеем Хабаровым на реке Хумаэрхэ Кумарский острог.

Чтобы закрепиться на Амуре, царь возымел намерение образовать особое Амурское воеводство. Устроителем его был назначен енисейский воевода Пашков. 18 июля 1656 года в сопровождении трехсот казаков тот выступил из Енисейска. Однако он пошел не тем путем, по которому ходили его предшественники, – не через Илимск, Олекму и Тугир, а отправился по Ангаре и через Байкал, вышел в Забайкалье, где за три года до него уже побывал отряд сотника Петра Бекетова, построившего там несколько русских острогов, в том числе у устья реки Нерчи – Нерчинский городок, который стал главной опорой для занятия и освоения Амура. Местное бурятское и тунгусское население добровольно признало власть московского царя и стало выплачивать ясак. В окрестностях Нерчинска казаки и прибывшие следом за ними переселенцы-крестьяне начали поднимать пашню и сеять хлеб.

В 1658 году Пашков послал из Нерчинска на Амур тридцать ратников искать Степанова, чтобы объявить ему о своем назначении начальником Амурского края. Но тем так и не удалось с ним встретиться.

Однако вскоре отряд Бекетова, спустившись на Амур по Шилке, все же сумел установить связь со Степановым, после чего Приамурье от верховьев и до самого устья реки со всем его левобережным населением вошло в состав Русского государства.

Маньчжуров такое соседство не устраивало. Ведь они сами мечтали о широких завоеваниях. Попытались было помешать русским их продвижению на восток, но поражение в битве при Ачан-городке надолго охладило их пыл. Тогда они перешли к другой тактике – начали насильственное переселение дауров и дючеров в Маньчжурию. Сжигая их посевы, разрушая и уничтожая селения, маньчжуры стремились превратить Приамурье в пустыню. Не имея возможности добывать себе продовольствие, русские-де не смогут долго прожить на этой земле.

К 1657 году даурские и дючерские селения были полностью уничтожены. Амур обезлюдел. Не с кого царевым слугам стало брать ясак, и не у кого было получать продовольствие. Своих пашен покамест было мало, хлеба не хватало, и казаки Степанова вынуждены были совершать набеги на маньчжурские селения в низовьях Сунгари. В одном из таких походов в июне 1658 года отряд Степанова попал в засаду и был разбит. Часть его людей сумела прорвать вражеское кольцо и уйти в верховья Амура. Сам же Степанов, а с ним двести семьдесят казаков погибли в бою.

Почуяв силу, маньчжуры усилили свои набеги на русские городки, выросшие на берегу Амура. Некоторые из них им удалось взять приступом, а затем сжечь и разрушить. Среди этих городков были Албазинский и ближайший к нему Кумарский. Часть оставшихся в живых казаков вынуждена была вернуться на Лену, остальные ушли к Нерчинску.

Безлюдье воцарилось на амурских просторах. Лишь развалины поселений свидетельствовали о бывшей здесь некогда жизни.

Вот таким и увидели Амур Никифор Романович Черниговский и его товарищи, когда они в зиму с 1665 на 1666 год прибыли в эти края. Однако уходить отсюда они не собирались, ибо лучшего места для постройки крепости трудно было найти. Амур тут делает большую пологую излучину, прижимаясь главными водами к русскому берегу. Вдоль всей излучины стеною высится скалистый берег. На нижнем конце ее, где Амур плавно огибает скалистый выступ, и было решено возвести основные сооружения крепости. Отсюда река хорошо просматривалась во все стороны. Не случайно в свое время именно здесь люди Хабарова решили возводить свои фортеции.

Думали: вот наладят жизнь, а потом и пашенным делом займутся. Как это было до прихода на Амур, когда они и хлеб растили, и несли службу в низших чинах.

Начали с того, что стали восстанавливать подъездные дороги к Албазину. Очищали их от упавших дерев, гатили топи, бутили ямы. Одновременно принялись возводить часовню – ну как без своего храма православному? Мудрить с архитектурой не стали – сделали все по-простому. Обыкновенный одноэтажный деревянный сруб на сваях из мореной лиственницы с деревянной колокольней. При часовенке – два дома. Тот, что попросторнее, – для батюшки, другой – для сторожа. Часовенку нарекли в честь Николая Чудотворца. Позже на территории острога была возведена Воскресенская церковь с приделами Богородицы Владимирской и Архангела Михаила.

Городок рос на глазах. Укреплялись и его стены, в коих появились две проезжие и три угловые подзорные башни, а также два ряда бойниц для верхнего и нижнего боя, что позволяло вести интенсивный огонь по врагу. Не забыли укрепить и подходы. Вокруг крепости был вырыт ров шириной в три сажени и глубиной в полторы. За рвом с двух сторон в два яруса были вбиты надолбы – стесанные в острый конец бревна.

В остроге помимо двух церквей находилась приказная изба с покрытой тесом крышей, где хранились войсковое камчатное знамя, приходные и расходные книги, челобитные и поручные казаков, а также войсковая казна. Помимо этого были служебные помещения и четыре жилых двора. Еще пятьдесят три жилых двора располагались за крепостной стеной. Избы в большинстве своем курные, рубленные, со всеми ухожами и хозяйством опричь жилья. Внутри – сермяжная простота: горенка с волоковым окном, дубовый стол со скамьями, лавка у стены, в углу печь.

В 1670 году мирная жизнь для Албазина закончилась, когда, переправившись через Амур, к острогу подошла многотысячная армия маньчжуров. Враги попытались взять крепость приступом. Опасность была настолько велика, что в Москву поспешили доложить, что Микифорка-де с товарищами побиты. Но только это все были враки. Атаману и его казакам удалось выдержать длительную вражескую осаду, так что на следующий год старец Гермоген с братией вышли из-под защиты крепостных стен и воздвигли более страшную для врага духовную защиту – они заложили первый камень в строительство монастыря Всемилостивейшего Спаса близ Албазина. Его возводили на средства албазинских казаков, а также на мирские подаяния, ходя по миру с иконою.

Возле монастыря вскоре появилась крестьянская слобода в один посад – Монастырщина, построенная гулящими людьми и переселенцами, приписанными к Албазинскому острогу. Село как село – рубленые избы с огородами, плетневые сараи, овины. В черемуховую пору его не видать. Глянешь издали – одно сплошное белое облако. На въезде в него стоит оберег в виде креста, на который какой-то озорник напялил рубаху с портками. То ли человек, то ли распятый Иисус.

Пашенные крестьяне обрабатывали монастырские земли, разводили скот, лошадей, занимались ремеслами. Следом возникло еще несколько крестьянских селений – ведь народ-то продолжал прибывать на Амур. Кто-то шел в поисках лучшей доли, кого-то сослали сюда за какую-то провинность и посадили на пашню, дав ссуду – старых лошадей и жеребят, которые ни в соху, ни в борону не годились. Ральниками[19]19
  Ральник – режущая часть сохи, плуга и других сельскохозяйственных орудий, предназначенная для взрыхления почвы.


[Закрыть] их снабдили тоже старыми и негодными. Пришлось все это покупать у торговцев в долг.

Многие из переселенцев были людьми умелыми и работящими, оттого земли под Албазином уже скоро превратились в хлебородные пашни, и вышло так, что уезд стал полностью обеспечивать себя хлебом, а излишки его продавал. А когда и казаки занялись землепашеством, то и вовсе наступила благодать. Сюда за мучицей да зерном ехали из Селенгинска, Якутска, Нерчинска и даже с далекого Енисея.

В отстроенном Гермогеном монастыре появились первые иноки, которые зарабатывали себе на пропитание тем, что мололи албазинцам и слободским на двух монастырских мельницах зерно.

Когда на монастырской земле был поставлен первый скит, сюда из острога перенесли чудотворные иконы, о которых в народе ходили разные легенды.

Их было три – Святителя Николая Чудотворца Можайского, Спаса Нерукотворного и икона Божьей Матери «Слово плоть бысть», впоследствии названная чудотворной Албазинской.

Все эти иконы привез в далекий край иеромонах Гермоген. А до того времени они находились в Киренском Свято-Троицком монастыре на Лене, который был основан старцем. Надо сказать, что Гермоген не любил рассказывать о себе. По слухам, он прибыл в Сибирь из Москвы, будучи уже иеромонахом. Что его сюда привело, неизвестно. Но дело тут видно вот в чем.

В 1620 году была учреждена Тобольская и Сибирская епархия, в духовное ведение которой входили все территории от Уральских гор до Тихого океана. У тобольских архиереев тут же возникли трудности, ибо легче было в сибирских условиях построить церковь, чем обеспечить новопостроенные храмы опытными священнослужителями и причетниками. «В Сибири теперь попами стала скудость великая», – сообщал в 1638 в одном из своих донесений в Москву архиепископ иркутский Нектарий. Решить этот вопрос церковные власти попытались при поддержке правительства. Предполагалось организовать добровольное переселение духовенства в Сибирь из епархий центральной России.

Архиереям в Казанской, Ростовской и Великопермской епархиях и в Москве предписывалось подобрать для отправки в Сибирь священников – «людей добрых, крепкожительных, духовных учителей, которые б были по преданию и по правилам святых апостолов и святых отцов, а не бражников». Однако пожелавших покинуть свои места нашлось немного – слишком опасным был путь на восток, да и необустроенность на новых местах была великая. Так что в 1640 году в Сибирь вместе с новым архиепископом Герасимом отправилось всего шестьдесят человек, включая домашних. Позже дело наладилось, и ряды духовенства стали пополняться усерднее. Однако потребность в священнослужителях здесь еще долго ощущалась.

Иеромонах Гермоген прибыл в Восточную Сибирь с одним из правящих тобольских архиереев и тут же принялся за строительство храмов. Первые зиждители сибирских монастырей были людьми грамотными и энергичными. Они отличались непоколебимой верой в Христа и благочестием. К таким людям относился и иеромонах Гермоген, за которым прочно закрепилась слава ревностного поборника православия, талантливого проповедника, организатора и устроителя монастырской жизни.